Стихи

Стихи

* * *

 

Как измеряет мальчик лужу

и не торопится домой,

и мать, зовущая на ужин,

всплеснет руками — боже ж мой!

Еще отец, когда проспится,

задаст по первое число.

 

Все это было и прошло,

и никогда не повторится.

 

Нигде, ты слышишь, никогда!

Ни плача детского, ни смеха!

Лишь продолжительное эхо

и ощущение стыда,

что мальчик вырос и уехал.

Зачем?! А главное — куда?!

 

Костик

 

Вот планида — ни мышки, ни джойстика.

Смотришь, как бедолага-сосед

тратит пенсию на диагностику,

грудь седая, худой, как скелет.

Кличут все исключительно Костиком —

это в семьдесят восемь-то лет.

 

То читает газету на лавочке,

то запрется в своей конуре.

Медицинский залистанный справочник

рядом с койкой открыт на столе.

 

Зачеркнуть, переделать бы заново,

чтобы больше любви и тепла.

Старший сын тянет лямку в Иваново,

а у младшего — вечно дела.

И жена — Серафима Ивановна,

но она год назад умерла.

 

Во дворе повалили акацию.

У стоянки какой-то народ.

А сработает сигнализация —

он уже до утра не заснет.

 

Чтоб таким и запомнили Костика,

подобьет все долги и дела.

С подвесного наклонится мостика,

плюнет в пропасть: была — не была.

 

* * *

 

Вино с тройным одеколоном

и две шестерки на погоны.

Очнулся, понял — все проспал.

Придумал новую забаву:

кутенка века-волкодава

на свалке взял и подобрал.

 

Живут. Назвал его Егор.

На небе — флаг, на нем — Егор.

Конь — на дыбы, змею почуяв.

В руке копье, в уме топор.

Въезжает в стольный град Кукуев.

Детишки прыгают, встречая,

и вслед кричат — смотри, Чапаев!

 

Под ним огромная страна:

три революции, война,

еще война, остатки крови.

Врач без наркоза с бодуна

оттяпал Крым. Ну, на хрена?!

Фантомные остались боли.

А раньше? Раньше было больше:

на органы продали Польшу…

Парадный китель, ордена —

три тыщи лет осады Трои

и двести лет Бородина.

 

Как будто смерть стоит с пинцетом,

а в нем зажата сигарета.

В глазах стоячая вода.

Обкусывает заусенцы

и чешет зад — кино и немцы.

Оставь надежду всяк сюда…

 

* * *

 

Вот одинокий человек,

ошибок сын, пропивший опыт.

Он долго смотрит из-под век,

как дождик переходит в снег,

как будто с голоса на шепот.

 

Он открывает старый шкаф,

берет пальто, потом вздыхает.

Не попадет никак в рукав,

и сам себя же проклинает.

 

Один маршрут из года в год —

работа, дом, опять работа,

и все на много лет вперед

уже расписано по нотам.

 

И здесь, на родине слонов,

(читай — в рассаднике тиранов),

живет он, словно Иванов,

ну, в лучшем случае — Ивáнов.

 

Часы

 

Разом скинулись, купили,

вместе сдвинули столы.

День рожденья. Ели, пили,

расточали похвалы.

Поздравляли. Подарили

пять гвоздичек и «котлы».

 

Называются «Ракета»,

с позолоченным браслетом,

как влитые на руке.

Правда, тикают при этом

на китайском языке.

 

Отдирая дома ценник,

ищешь вазу, ставишь веник.

Не раздевшись, на кровать

молча падаешь с ногами.

Подарили бы деньгами,

было б лучше, вашу мать!

 

* * *

 

Еще чуть-чуть, еще остались

два дня и отпуску — хана.

Непостоянный постоялец

с бутылкой красного вина.

 

Я отыщу дыру в заборе

и по тропинке вниз сбегу,

чтоб философствовать у моря

на первом встречном берегу.

 

Покуда время мертвым грузом

лежит и прячутся глаза,

покуда пляшет над арбузом

бесцеремонная оса.

 

Как много этого! Как мало!

Перелетев через овраг,

на камни бросишь покрывало,

на все посмотришь просто так.

 

Как проступают на восходе

скала и заспанный залив,

и ржавый катер на свободе —

он так уродлив, что красив.

 

Как чайка рыбицу проносит,

за ней спешит еще одна.

И в море тапочки уносит

неосторожная волна.