Стихотворения

Стихотворения

Послесловие Елены Яровой

Редакция благодарит сестру поэта Елену Яровую
за предоставленный материал

 

* * *
Рисует Время мой портрет,
и детскую припухлость
переправляет в жесткость черт,
а стройность плеч – в сутулость.

Суров художник, ни на миг
не прекратит корпенья.
И переписывает лик,
не зная воскресенья.

«Готов портрет, остановись,
молю тебя, художник!»
Но нет, неумолима кисть,
движенье непреложно.

Еще мазок, еще черта,
еще десятилетье…
И вот у сморщенного рта
плетут морщины сети.

Работа кончена. Творец
застынет в изумленье,
когда увидит наконец
ужасное творенье.

Он уничтожит черновик,
но в горе рук не сложит –
мазком округлый детский лик
на чистый холст положит…

 

* * *
По свету бродит одинокая
Самоубийцею под окнами
Моя Любовь
……………Неутоленная

Как головешка, обожженная
По свету бродит обнаженная
Моя Душа
……………Испепеленная

Течет в сосудах заточенная
Со мной навеки обрученная
Моя Печаль
……………Неосветленная

И от тоски как уголь черная
Сама как пытка утонченная
Домой одна иду-бреду
……………едва дыша

Кому нужны мои бездомные
Как будто дети незаконные
Моя Любовь
……….моя Печаль
……………моя Душа

 

* * *
Отец мой, ты меня недолюбил.
Недоиграл со мной, недоласкал.
И на плечах меня недоносил,
Как будто детство у меня украл.

Ты уходил куда-то далеко –
А я на кухне грела молоко.
Ты уходил куда-то на века
И сдул меня, как пенку с молока.

Не смерть, и не тюрьма, и не война
Взяла тебя, а женщина одна.
И я, зажав печенье в кулаке,
Смотрела, как уходишь налегке.

И внучка у тебя теперь, и внук.
Ты скоро станешь доктором наук.
А я как бы двоюродная дочь.
Ведь с глаз долой – значит из сердца прочь.

А мне любовь нужна, как витамин.
Ищу похожих на отца мужчин.
Но кто же, кто излечит – вот вопрос –
Любви отцовской авитаминоз?

Отец мой, ты меня недолюбил.
Недоиграл со мной, недоласкал.
Как будто дочь кому-то уступил,
Ну а ее никто не подобрал.

 

* * *
Я не боюсь ни с кем сравненья,
Пускай летят мои года.
К лицу мне все мои творенья,
К лицу любые города.

И мне к лицу, могу сказать я,
И ожерелье сизых гор,
И моря голубое платье,
И неба головной убор.

Я нищеты не знаю муки.
Со мной тягаться кто готов?
Полны мои деревья-руки
Перстнями тяжкими плодов.

В моей короне звезды светят.
И неразлучные со мной
И вольный мой любовник – ветер,
И муж мой – месяц молодой.

И всех веками поражает
Моих творений простота,
И хоть я каждый год рожаю,
Моя не блекнет красота.

Тягаться кто со мной посмеет?
Мои не считаны года.
Ведь я Земля, богиня Гея,
Прекрасна, вечна, молода!

сентябрь 1982, Ингири

 

Дни сентября

Зажегся день, теплом и светом полнится,
Мир, как младенец матерью, умыт.
И паутина – пряжа Богородицы –
Летит, летит и в воздухе парит.

Дни сентября так хрупки и невечны –
Для любованья, а не для игры.
Дни сентября – то стеклодув беспечный
Сдувает вниз стеклянные шары.

Сентябрьский день – прозрачный и звенящий –
В хрустальной сфере голубых небес.
В ней отражен прощальный и летящий,
Весь золотой и невесомый лес.

Такие с неба льют потоки света,
Наполнен солнцем каждый уголок,
Как будто, уходя, все просит лето
Взаймы у осени еще денек.

Но вот уже деревьев гаснут свечи,
И меркнет свет, и тени вырастают.
Уходит день, переплавляясь в вечер,
Еще минута – и его не станет.

Зари вечерней свет багрово-медный,
Мгновенье – и все скроется во мгле.
Уходит день. Не первый, не последний,
Еще один день жизни на земле.

 

Оркестрик

Я купила старенький рояль,
дать хотела было чувствам волю,
музыки ждала, да вот печаль –
не звучат диезы и бемоли.

Я купила буковый кларнет,
но не удалось извлечь и звука,
и не потому, что звука нет,
а была не та порода бука.

Я купила медную трубу
и взялась трубить что было мочи,
но не обмануть свою судьбу,
и труба послушной быть не хочет.

Я купила новый барабан,
чтоб тоску-злодейку уничтожить,
да не удалось, опять обман –
оказалась слишком тонкой кожа.

Я металась, выла по ночам,
я ждала, и это было мукой,
но рояль по-прежнему молчал,
и кларнет не издавал ни звука.

И когда я перестала ждать,
перестала требовать и злиться,
мой оркестр начал так играть!
Мне такое не могло и сниться…

август 1982, Новороссийск

 

* * *
Не трепетать?
Не трепещу.
Не тосковать?
Я не тоскую.
Не ревновать?
Я не ревную.
Обидишь –
я тебя прощу.

Как у игрушки заводной
Уже растянута пружина.
Я стала гибкой и складной.
Складной, как ножик перочинный.

 

* * *
Умирают стихи от насилья
Умирают слова от бессилья
Я в свободу и силу играю
И в любовь от любви умирая

Умирает любовь от сомненья
Умоляет меня о спасенье
Сомневаясь на каждом шагу
Я спасти ее не могу

17 августа 1983, Москва

 

* * *
Наш сад уже облюбовала осень,
И дом, застыв в предверии дождей,
Собрал у печки всех своих людей
И чтоб его не покидали просит.

А тем, кто все ж покинул этот дом,
Сюда вернуться, видно, не удастся,
Но этот дом Эдемом, может статься,
В их памяти окажется потом.

Всем нам приют давая и ночлег,
Собрал сюда по паре каждой твари,
И не сказать теперь смогу едва ли,
Что дом для нас как Ноев был ковчег.

Он нас спасал, быть может, от потопа
Текущей жизни, примиряя с ней,
Удерживал среди потока дней
И замедлял течение потока.

На лицах отблеск огненного света,
В кастрюльке закипает молоко,
И нам еще до смерти далеко,
Как, впрочем, и до будущего лета.

1988

 

* * *
Любить тебя, как будто в прорубь
Нырнуть – и весело, и страшно.
Любить тебя – не больше проку,
Чем день сегодня ждать вчерашний.
Любить тебя, как ветер в поле
Ловить – вот так же бесполезно.
Любить тебя – железной воле
Себя вручить, скале отвесной.

Тебя любить – других забыть.
Что в жизни лучше этой доли?!
И от тебя тайком от боли,
От вечной боли волком выть.
Тебя любить – в пустыне воду
Глотать, не утоляя жажды,
И прихоти твоей в угоду
Отброшенною стать однажды.

Тебя любить – как в море плыть,
Где хлещет волнами наотмашь.
Воистину, тебя любить –
Непозволительная роскошь.
Тебя любить – так путь опасен,
Как по горам ползти, скользя.
Но, Боже мой, ты так прекрасен,
Что не любить тебя нельзя.

1990

 

Осенний романс

Мы живые пока. Мы глядим друг на друга,
Взглядом, будто лучом, освещая любимые лица.
Снова осень, и мы не выходим из этого круга,
Мы втянулись в него и теперь мы хотим повториться.
Снова осень, и нам не постичь ее знаков и формул,
А военные просто переходят на зимнюю форму.

Переходим и мы, разлетаясь комочками света,
Но совсем не исчезнем, ведь солнечный свет матерьялен,
Так нам кажется, но ничего мы не знаем про это.
Снова осень, и мир за окном безнадежно реален.
Связи тонкая нить не видна. За нее и держись.
Ведь любовь не кончается, просто кончается жизнь.

Мы как дети сиротски в пустые глядим небеса,
Меж землею и небом беспомощно жизнь выбирая,
Снова осень горит, и уже холодеют леса,
Нам тревожно, как будто нас снова прогнали из рая.
Будем верить и жить и надеяться будем, пока
Кто-то вертит наш шарик земной, будто глобус в руках.

 

* * *
Чужие голоса, чужая речь,
И стены холодны чужого крова,
И воздух, как чужая группа крови,
В моих сосудах не умеет течь.

Забиться в угол – только нет угла,
Вокруг меня холодное пространство,
И лишь тоски вселенской постоянство,
Для коей и вселенная мала.

И, видно, недостаточна была
Мне та земля для тяжких испытаний,
Чтоб чашу до конца испить смогла
Бездомности, сиротства и скитаний.

И выбор – самый тяжкий в мире груз –
Не облегчен гоненьем и изгнаньем.
«Чужбина» – слово пробую на вкус –
Разлуки горечь в нем и соль познанья.

И даже небо кажется другим,
И даже звезды по-другому светят.
Лишь до костей пронизывает ветер,
И только он мне кажется родным.

На перекрестке дел моих и дней
Меня продуло так, что ломит душу.
Но ветру странствий буду я послушна,
Куда нести меня, ему видней.

март 1991, Калифорния

 

Нелирический монолог лирической героини

Венок сонетов

Н. Я.

1
Мои печали не по силам
Тому, кто дремлет на ходу,
К тому ж, отмечу я курсивом,
В любовном пламенном бреду

И в упоительном экстазе
Молчанье – золото? Мура!
Цветы засохли в вашей вазе,
И их давно сменить пора.

Писать стихи – какая глупость!
Быть ангелом – какая чушь!
Любви мужской известна скупость,
Будь он любовник, будь он муж.

Но даже средненький сонет
Прекрасней всех иных побед.

2
Прекрасней всех иных побед –
Победа духа над кроватью,
Но, сколько ни даю обет,
Мужчин, как наших меньших братьев,

Люблю я как царей зверей,
А также женщин, потому как
Они детей рожают в муках –
Мне жалко их как матерей.

А также я люблю вино,
Наряды, деньги и машины,
И чтобы с Вами заодно
Меня любили все мужчины.

Ведь обладает адской силой
Все то, что сводит нас в могилу.

3
Все то, что сводит нас в могилу,
Все то, что гибелью грозит,
Для сердца нашего так мило,
А потому нас и манит.

Я не люблю диеты строгой,
А также горнолыжный спорт,
Бассейны, бани, хатха-йогу,
Я не люблю ходить на корт,

Где полубоги, полуснобы
Об стенку ударяют мяч,
Играют в лаун-теннис, чтобы
Хоть как-то мускулы напрячь.

А мне милей дым сигарет,
Любовь, печаль и прочий бред.

4
Любовь, печаль и прочий бред,
Прыжки, ужимки и кокетство
Уже преподносили с детства
Мне неприятности и вред.

Но все же Евы толстозадой
Милей мне стройная Лилит.
Мужчинам же другого надо –
Им пышность радости сулит.

Раз жировой прослойки нету,
То для соблазна нет причин.
И сколько ни ищу по свету,
Других не встретила мужчин.

Шипящих змей ношу корону
Я – с нежным личиком Горгоны.

5
Я – с нежным личиком Горгоны,
Сестра ехидны и химер,
Не признаю муштру, погоны,
Уз постоянства, крайних мер.

Мои желания и страсти
Шипят на умной голове.
Цепей, наручников запястья
Мои не ведали. Молве

Записывать меня в поэты
Угодно. Я пока молчу,
Но все ж, скажу вам по секрету,
Я быть поэтом не хочу –

Как дура с писаной гитарой!
Я предпочла бы быть гетерой.

6
Я предпочла бы быть гетерой,
В обнимку с мраморной Венерой
Сидела б в Риме у фонтана
Полугола и полупьяна.

Меня б не мучили заботы:
Обувка, нижнее белье,
Ребенок, школа и работа,
Развод, обмен, раздел, жилье.

Я б пела песни и любила
Достойных римлян и рабов.
Там с этим делом проще было –
Моральных не было оков.

Гуманны были там законы
Во времена прекрасны оны.

7
Во времена прекрасны оны,
Когда попристальней взглянуть,
Гуманны не были законы –
Рабы, восстанья, просто жуть.

Да и мужчины были те же:
То эгоисты, то невежи,
И так же недостойны лести,
И так же сделаны из жести.

Из жести, стали, сплавов, меди,
А женщины, конечно, леди,
От этого всего устали
И жаждут, чтоб от них отстали.

А я средь женщин массы серой
Могла б соперничать с Венерой.

8
Могла б соперничать с Венерой
И жить с богами наравне.
А подойти с высокой мерой,
Так сам Юпитер пара мне.

Несостоятельный любовник,
Придирчивый не в меру муж.
О боже, кто, скажи, виновник
Моих невыразимых мук?!

Со мной быть нужно осторожным
И не валяться на боку.
И что Юпитеру возможно,
То не дозволено быку.

Но за Юпитера пока
Держу я каждого быка.

9
Держу я каждого быка
За все, и даже за рога.
Но, да простят мне эту дерзость,
За что они меня все держат?

Я прихотлива и вольна,
Себе шныряю на просторе,
Как пресловутая волна,
Вся в пенно-кружевном уборе.

Я из капризов создана,
Измен, коварства и повадок.
Я чашу страсти пью до дна,
И мне напиток этот сладок.

Хоть ноша жизни нелегка,
Держать не устает рука.

10
Держать не устает рука
Гитару, плетку, чашу, ношу.
Так буду мучиться, пока
С себя я все это не сброшу.

Я брошу все, настанет день:
Курить, ругаться матом, мужа,
Пить, Родину, хандру и лень,
Петь песни и готовить ужин.

Освобожденная душа
Взлетит к каким-то высям горним,
Окинет сверху не спеша
Все копошенье взглядом гордым.

Пора, наверно, понемногу
Мне подзаняться хатха-йогой…

11
Мне подзаняться хатха-йогой
Советуют специалисты.
И я начну, пожалуй, с богом,
Пить мяту и тысячелистник,

Начну проращивать пшеницу,
Жевать орехи и коренья
И жизни новую страницу
Начну без страха и сомненья.

Я возлюблю себя как бога,
А может быть, еще нежней.
От жизни нужно мне так много,
А может быть, всего нужней

Режим. Режим наладить строгий
Неплохо бы себе в подмогу.

12
Неплохо бы себе в подмогу
Ходить на корты каждый день
И выправляться понемногу –
Отступит, может быть, мигрень!

А может, только иностранец
Меня оценит и поймет,
Фирмач, к примеру, итальянец,
И он с собой меня возьмет

Туда, где секс, духи и вина,
Где солнце светит круглый год
И где у каждого машина,
А может, даже самолет.

Себя когда-нибудь продам
В конце концов, признаюсь вам.

13
В конце концов, признаюсь вам,
Не так уж дорого я стою.
Своим вниманьем удостою
Любого, кто захочет сам.

Себя, как целую державу,
Корону, скипетр – к ногам!
Держи, носи, цари на славу!
Зажги – сгорю! Проси – отдам!

Но слишком велика держава,
Корона давит, трон высок,
На королеву нет управы,
Хоть дулу подставляй висок –

Тому, кому себя продам,
Я, как и всем, не по зубам.

14
Я, как и всем, не по зубам
Родной стране и городам
Непритязательным и серым,
Их служащим и офицерам.

Но песня перехватит горло,
И я опять с душою голой
Стою, открыта всем ветрам,
Всем городам, стране и Вам,

Чей образ не дает покоя.
Увековечу Вас строкою,
Но при условии, что Вы
Меня оставите в живых.

Я о пощаде запросила –
Мои печали не по силам.

15
Мои печали не по силам.
Прекрасней всех иных побед
Все то, что сводит нас в могилу, –
Любовь, печаль и прочий бред.

И с нежным личиком Горгоны
Я предпочла бы быть гетерой,
Во времена прекрасны оны
Могла б соперничать с Венерой.

Держу я каждого быка,
Держать не устает рука,
Мне подзаняться хатха-йогой
Неплохо бы себе в подмогу.

В конце концов, признаюсь, – Вам
Я, как и всем, не по зубам!

 

 

Елена Яровая

Любовь не кончается

Моя сестра родилась 15 апреля 1957 года в Свердловске в семье филологов и режиссеров. В 1971 году семья переехала в Москву. Катя долго не могла найти себя: то решила поступать в театральное училище и, чтобы быть поближе к театру, устроилась работать кастеляншей во МХАТ, потом была администратором учебного театра ГИТИСа. В театральный поступать раздумала, а куда – не могла определить. Она сама освоила гитару и стала писать песни на стихи Цветаевой, Вознесенского, написала несколько собственных песен…

Чудо произошло после рождения дочери. Позже каждый свой концерт Катя начинала детской песенкой «Жил на свете гномик…», посвященной маленькой дочке. Этим сестра как бы отдавала дань судьбе, наградившей ее поэтическим даром после того, как она родила ребенка. С годовалой дочкой Катя отправилась к морю и смело путешествовала с такой крошкой почти все лето, переезжая с места на место. Когда я после долгой разлуки встретилась с ней, она находилась в предпоследней точке своего путешествия – в абхазском селении Ингири, в семье знакомых грузин.

Когда дом с его многочисленными обитателями погрузился в сон, Катя набросила шаль на плечи, взяла гитару и сказала: «Посидим на крыльце. Я спою тебе свои новые песни». Мы вышли в сад. Все казалось волшебным сном. Наша встреча и этот абхазский рай вокруг – фруктовые деревья склонялись под тяжестью наливающихся плодов, над нами раскинулось звездное южное небо, воздух был пронизан ароматами летней ночи. И в этих потрясающих декорациях Катя дала свой удивительный концерт. Я была ее единственным слушателем. Она пела песни, написанные этим летом. Я слышала их впервые. Их было много. Одна лучше другой. Я была потрясена. На моих глазах произошло чудо. Моя сестра, близкая и знакомая до мелочей, уже была не просто моя сестра. Это был поэт. Это были настоящие стихи и прекрасные мелодии. Все, что Катя писала раньше, было пробой пера, хотя и среди самых ранних Катиных стихов и песен были и милые, и талантливые. Но то, что я услышала той ночью в саду, были уже не песенки для домашнего употребления. Ее как будто прорвало. И стало ясно, что писать песни – это и будет делом ее жизни.

Стихи, написанные тем летом, Катя отправила в Литературный институт и прошла творческий конкурс. Сдала все экзамены на «отлично» и поступила. Попала в семинар Льва Ошанина. В интервью таллинской молодежной газете «Мастерская» сестра рассказывает о своей учебе в Литинституте: «Училась неплохо, но не ради диплома.., просто хотела получить… филологическое образование. Были предметы, по которым – так считала – иметь что-то выше тройки нормальному человеку стыдно… Хотя в принципе мне общественно-политические предметы нравились – там же столько казусов и ляпов, как будто специально для моих песен. Иногда… начинала сочинять прямо на лекции».

В нашем тесном углу мирозданья
Лучше в небо глядеть, не под ноги,
Чтоб не определялось сознанье
Бытием нашим слишком убогим.

Впервые в истории Литинститута выпускница Катя Яровая защищала диплом под гитару. И заработала аплодисменты Государственной комиссии.

Трудно разделить Катю Яровую-поэта и Катю Яровую-человека, женщину. Вся ее жизнь – поиски любви, стремление к женскому счастью. Катя должна была находиться в состоянии влюбленности, иначе она не могла писать. Она искала любовь, но далеко не всегда находила то, что искала.

Не попадала в глаз,
А попадала в бровь,
Лезла в такую грязь –
Искала тебя, Любовь.

Любовная лирика Кати Яровой – это самая высокая нота ее творчества, в ней соединены нежность и нестерпимая боль разлуки и утраты любви. Это песни, сотканные из ее сердца, нервов, ее души («Но зато я знаю, где душа – там, где боль от нашего прощанья»). Ее любовные песни удивительно мелодичны. Очень трудно и жалко отрывать стихи от мелодии, нарушая тем самым целостность песен, эмоционально обедняя то впечатление, которое возникает, когда слушаешь их в Катином исполнении. Тема расставания с любимым, когда чувства еще живы, но судьба разлучает с ним навсегда, – одна из главных тем Катиных любовных песен.

У Кати было много друзей. Они любили ее и нуждались в ней, многие без ее совета просто не могли обойтись. И она часто оказывалась в роли психоаналитика, раздавая свой опыт, свой ум, свою душу по кусочкам всем, кто в этом нуждался. Она не жалела для этого ни своего времени, ни сил. А силы были на исходе. Болезнь, на время отступив, постепенно возвращалась. И в дни августовского путча 1991-го, когда самое время было Кате Яровой выступить со своими песнями, такими актуальными тогда, она лежала, скованная страшной болью в спине. Тогда она еще не понимала, что это грозный признак вновь наступающей болезни…

Сестра умерла 12 декабря 1992 года в больнице новосибирского Академгородка. Ей было 35 лет. Похоронили ее 16 декабря в Москве на Востряковском кладбище, недалеко от могилы Андрея Сахарова.

«Любовь – это состояние моей души», – говорила Катя в последнем в ее жизни интервью для американского телевидения. «Связи тонкая нить» между ушедшими от нас и теми, кто остался здесь, на земле, — это Любовь. Катины песни и стихи пронизаны Любовью, и ее ощущают все, кто прикасается к ее творчеству, – давние поклонники ее песен и те, кто впервые слышит их. Наша память о ней — родных, близких и друзей, а также тех, кто никогда не знал Катю, но теперь, услышав ее песни, откликнулся на них сердцем, – это обратная связь, наш посыл Любви к ней. И так будет всегда, потому что «Любовь не кончается. Просто кончается жизнь».