Стихотворения

Стихотворения

Из сонетов
«Святая земля»

I
На хамсин во Св. Граде

О, грады, гдe торги…
Михайло Ломоносов

Так солон прах во Иерусалиме,
Так золотой хребет его щербат,
Что ни шербет в зеленом каолине,
Ни кофе тяжкий – нас не отрезвят,
Но жажду подчеркнут неутолимей.
Вот – погасает слюдяной закат:
Не видят гор ни кади, ни аббат,
Ни фарисей в молебной пелерине.

Коснись камней – и высохнет рука.
Глава дурная, – ком известняка
С гашишною цигаркою в провале
Пустого рта, – а ну-ка, покатись!
По Городу, где верх – под самый низ,
Где жизнь и смерть мы равно потеряли.

II

На усмирение Рамаллы Палестинской
(рассказ иудейского солдата)

А первый мой сержант – он родом из Танжера.
Второй – из городка, чье имя Вавилон.
С пяти часов утра кипят смола и сера,
И Ягве наш блюет расплавленным стеклом.

На мертвой ведьме с перебитым помелом
Пылает платье школьного размера.
И, дабы в нас не оскудела вера,
Гвоздит сержант и ломит – напролом.

Где гордый дух вознесся на дыбы,
В луженой жести красные бобы
Мы с мясом пополам перемешали.

Из раны прыщут молоко и мед.
Вторая стража вскоре подойдет,
Чтоб нам одним не ужинать в Рамалле.

 

Монолог из неоконченной трагедии «Смерть семинариста»

Не обессудь. Я знамения ждал,
Я казни ждал, а Ты меня не тронул.
Я Кремль Московский, что свeчной шандал,
Въ Твой кроткий Лик швырнул. А Ты и троном
Не проскрипeл. Откройся, Божий дар,
Оспорь меня трезубцем изощренным!
Вся саранча досталась фараонам,
Что ж мнe Ты кары никакой не дал? –

Въ Староконюшенном, гдe карлица слeпая
Утeшила меня, сказав: «Я вeрно знаю –
Ты побeдишь…».
Прочел я сонмы книг,
Но главное – открылось мнe сегодня:
Сколь медленны вы, мельницы Господни.

Сейчас умру. До сердца яд проник.

 

На смерть Иосифа Бродского: New York Underground Transportation

Скажи мне, кто ты есть – неладный мой сосед:
Бакинский сутенер? Пекинский побродяга?
Ростовский каннибал? – Ты спишь, ответа нет,
И застит лик тебе газетная бумага.

Усталость – нам от Господа Живаго
Блаженный дар. – Кто сатанинский свет
В очах смирит? – кто голову пригнет
Жестоковыйному? И ты устал – во благо.

Взгляни: вот ефиоп играет на ведре,
а пьяный папуас в обильном серебре
и рваном бархате – ему внимает с плачем.

Вот где б тебе, Поэт, проехаться хоть раз.
Но ты в иную даль, в иной подспудный лаз, –
чистилищным огнем, скользишь, полуохвачен.

 

Элегия

Слышу пенье жаворонка,
Слышу трели соловья.
Это Русская сторонка,
Это Родина моя.
Федор Савинов

В магазине «Культтовары», –
Там, где черные круги,
Где фанерные гитары
И доспехи из фольги,
Ятаганы из картона,
Где чугунная глава
Шепчет глухо и бессонно
Непотребные слова,
Там, где лампочки цветные, –
Там и я во дни былые
Под крученье тех кругов
Слушал песни удалые,
Пил вино – и гнал врагов.

То вино в стакане древнем, –
Красный сахар, белый спирт, –
Словно мертвая царевна
В хрустале своем, – не спит!
Те враги – друзья до гроба,
Верность братскую храня,
Исподлобья смотрят в оба
Из кромешного огня:

Дожидаются меня.

Слышу пенье Мулермана,
Ярый клекот бытия,
Гул великого обмана:
Это – молодость моя.

Черного крученье круга –
Подноготную мою,
Богоданная подруга, –
Все тебе передаю:
Стогны града, мостовые,
Истуканы у реки,
Подворотни чумовые,
Стремные парадняки,
Ропот камня, бой металла
О небесные края.

Это Русская Валгалла.
Это – Родина моя.

 

Романсы и танго из нового романа

Автор этих строк, офицер Русской Императорской Армии ротмистр N (не именую его здесь полностью исключительно из профессонального суеверия) родился в XIX столетии. Скончался на исходе 60-х гг. столетия ХХ-го. Стихотворения его, здесь приводимые, относятся к 20–30-м гг., когда ротмистр N находился уже в Европе. Воссоздавая их, я всячески старался не только отстраниться от всех составляющих знакомой и свойственной мне поэтики, но, – что потребовало особенной последовательности, – удержать манеру сочиненного мною автора в пределах культурного контекста, где он обитал. Его поэтический словарь, – собственно, все усвоенные им стилеобразующие механизмы, – они вызваны к жизни любимыми ротмистром N стихами: Апухтина и К. Р., отчасти Льдова и Александра Добролюбова, текстами знаменитых романсов от Шумского до Павла Германа, и, конечно, поэтами Русского Рассеяния.

Музыка для этих романсов и танго была написана замечательным русским поэтом и музыкантом Еленой Ивановной Буевич; ею же они были спеты – в соответствии с тогдашним мелическим (и фонетическим, – читающий да разумеет) стандартом. Е. И. Буевич подготовила и видеоролики,размещенные на YouTube (желающих услышать – просим набрать имена соавторов в поисковом окошке).

Ю. М.

Московская сирень (романсъ)

Гдѣ добрая сирень, сочувствiя полна,
Меня въ садахъ Москвы отъ Васъ оберегала,
Но не уберегла, – тамъ сладкая волна
Полыннымъ пламенемъ языкъ мой обжигала.

Но добрая сирень, жалеючи меня,
Цѣлебный холодъ Вашъ, фiалковый и мятный,
Дарила шедро мнѣ, смиряя гулъ огня
Любви послѣдней, смутной, безоглядной.

Ея нельзя избыть: отъ ночи до утра
Московскіе сады ей прибавляютъ силы.
Лишь добрая сирень, желая намъ добра,
Щадя меня и Васъ, намъ правды не открыла.

 

Вдвоемъ (романсъ)

То злая школьница, то дама полумглы,
Учитель музыки и ангельскаго пѣнья,
Как вымолить на Васъ на всю – терпѣнья
И не сгорѣть напрасно до золы?

В невинномъ безсердечiи своемъ
Терзаете меня со всѣй доступной силой.
И мнѣ безъ Васъ намного легче было,
Да что ж подѣлать? Мы теперь – вдвоемъ.

Заморской прелести и русской высоты
Неслыханной гармонiи soprano,
Я Вамъ въ любви признался слишкомъ рано,
Поторопился говорить Вамъ – «ты».

Теперь поете Вы, а мной – владѣетъ страхъ,
Что вижу Васъ я всю, – глаза неосторожны, –
Въ парижскомъ платьѣ, въ шелковыхъ чулкахъ
А межъ грудями – въ родинкахъ тревожныхъ.

 

На берегу Оки (романсъ)

Какъ должно Васъ любить, чтобъ Вы меня любили?
Отъ собственной любви чѣмъ Васъ оборонить?
Какъ научиться ждать, не покориться силѣ,
На бѣшеномъ скаку судьбу остановить?

На берегу Оки, въ заброшенномъ имѣньи,
Тамъ встрѣтили меня у самаго крыльца
И дѣтскихъ Вашихъ рукъ полетъ-прикосновенье,
И вкуса Вашихъ устъ – цвѣточная пыльца.

Я собственной судьбы, – рѣшенной, слава Богу, –
Теперь не убоюсь: послѣднiй раз люблю.
И здѣсь, у Вашихъ ногъ, загородивъ дорогу,
Я изъ послѣднихъ силъ – ея остановлю.

 

Языкъ цвѣтовъ (танго)

На языкѣ цвѣтовъ, изученномъ прилежно,
Гдѣ нѣтъ извѣчной лжи, что свойственна словамъ.
Лишь гiацинтомъ пурпурнымъ и астрой бѣлоснѣжной
Предложено теперь мнѣ обращаться къ Вамъ.

Что значитъ: «Виноватъ. Я Васъ люблю сильнѣе,
Больнѣй и горестнѣй, чѣмъ Вамъ любить дано».
Я такъ бы могъ сказать. Но развѣ я посмѣю
Всю правду передать, не упустивъ – одно?

Я лучше алыхъ розъ нечаянную страсть
Прозрачно-розовой камелiей убавлю
Но розу черную – одну! – въ букетъ велю я впрясть,
И лишь тогда съ посыльнымъ къ Вамъ отправлю.

Посыльный, не спѣши, повремени немного!…
Но онъ уже въ пути. Переведу для Васъ
Простой языкъ цвѣтовъ – людскимъ невѣрнымъ слогомъ:
«Тоскую по тебѣ. Люблю. В послѣднiй разъ.».

 

Горитъ ли свѣтъ? (танго)

Зачѣмъ влечетъ меня любви послѣдней вьюга
На свѣтъ въ окнѣ твоемъ? – Онъ шторою прикрытъ.
Но почему тогда мы помнимъ такъ другъ друга?
Такъ слышимъ, такъ слѣдимъ?.. Неужто онъ – горитъ?

Пусть въ комнату твою не отворились двери,
И темнота въ дому мнѣ преградила путь.
Но почему тогда мы такъ другъ другу вѣримъ,
И страшно намъ съ тобой другъ друга обмануть?

Ты нѣжности моей, моей печали тщетной
Не ищешь и не ждешь. Бѣжишь моей тоски.
Но отчего ж полна ты нѣжности отвѣтной
И почему тогда мы такъ съ тобой близки?

Въ томъ нѣтъ вины твоей, в томъ нѣтъ моей заслуги:
Я не посмѣлъ взглянуть, горитъ ли свѣтъ въ окнѣ…
Но какъ же мы тогда все знаемъ другъ о другѣ?
Я знаю – о тебѣ, ты знаешь – обо мнѣ.

И почему тогда въ неосторожномъ словѣ
Мы осторожны такъ? Что сдерживаетъ насъ?
Другъ друга ранимъ мы, но никогда – до крови…
А двери на замкѣ и свѣтъ въ окнѣ – погасъ.