Стихотворения

Стихотворения

Человек-мироздание
….

Владимиру Герцику – человеку действия

I
Я человек полнолуния, комнатного безумия.
Не прозябаю втуне я, но тороплюсь в полёт.
Утро ли, ночь ли лунная – ну-ка, возьми в игру меня,
я поступлю, не думая – весь, как автопилот.
Я человек. Во льду ли я – всё, как в жерле́ Везувия.
Тут не игра, в дыму моё – всё: и душа, и плоть
Действие – наказуемо. Рухнет – лови внизу его.
Крайний-то – я! – Ату его! Вот – бытия оплот.
……….Я человек неумения.
……….Я человек, потрясения.
……….Я человек увядания.
……….Я человек до свидания.

II
Я человек воскресения. Жизнь проскользнёт без трения,
но – за крупицу времени, сорок каких-то лет –
не тормозя мгновения, сдвинет, отжав сцепление,
фокус стихосложения времени драндулет!
Я человек говорения – тусклого, но горения.
Не для меня гниение: мне не пристало – тлеть.
Я – человек хотения. Я не во тьме, но в теме я.
Вам ли сдержать в узде меня, пряники, петля, плеть!
……….Я человек разумения.
……….Я человек вдохновения.
……….Я человек созидания.
……….Я – Человек-Мироздание!

 

Лунное

Л. Римской

Сначала заходит вечернее солнце
туда, за дома.
Потом пробегают зелёные зайцы
в тугих проводах.
И вот из-за туч на востоке крадётся
в тугих проводах
Большая Луна и лучи посылает
туда, за дома.
Тогда раскрываются окна ночные
одно за другим,
и мы на карнизы выходим ночные,
один за другим,
и, взглядом зелёным стараясь проникнуть
туда, за дома,
легко, как зелёные зайцы, мы мчимся
в тугих проводах.
Готовые смутные игры затеять
в тугих проводах,
мы зайцев зелёных пугаем и гоним
туда, за дома.
Большая Луна нам лучи посылает,
один за другим,
и мы в её сторону движемся ровно,
один за другим.
Но выскочит розовый заяц с востока
в тугих проводах,
Большая Луна поплывёт, угасая,
туда, за дома,
и мы отвернёмся от красного неба,
один за другим,
и медленно мы заскользим проводами
туда, за дома.

 

Случай с военным

Военнослужащего полюбила змея.
Она ночами приходила к нему пешком.
А военнослужащий был такой же, как я.
Только я с их уставами поменьше знаком.
Он был, видимо, храбр: от армии не косил.
И дедовщину с пониманием принимал.
И то сказать, тронь его какой-либо дебил –
до койки до собственной вряд ли бы дохромал.
Вонзился в дебила бы жала злой язычок,
дебилу бы плохо было, он даже бы сдох.
А военнослужащий получил бы зачёт,
боевой отличник и кавалер орденов.
Он потом, наверное, генералом бы стал,
потому что сызмала жезл железный носил,
потому что верен был лишь змеиным устам
и от армии потому что не откосил.
А я перевожу, запаса старый старлей,
в черновики лес, чтобы пнями прорастал в них.
Не взрывал, не орал: «Огонь!» И сам себе змей.
И даже курсор от меня уполз, изменив.

 

Паук и муха

Человек-Паук укусил Человека-Муху
Человеку-Мухе лететь бы куда фасетки
Но он был аскет и сознательно шёл на муку
И нарочно запутался в цепкой паучьей сетке
Человек-Паук питательно впрыснул в кожу
Человека-Мухи сок чтоб толстела мякоть
Обезболил добавил к соку стакан наркозу
Округлил как нолик до самых дотошных знаков
Окормил как батя по-полной и ждал надеясь
На наружный процесс верней на его ферменты
Человек-Муха вспотел переполнен через
И впервые подумал что сладкие экскременты
Для него возможно потеряны безвозвратно
Ра́вно как и самки сладкое же жужжанье
И телесно выпитый залпом от жажды жадно
Он душой улетал на новых крылышках ватных

 

Фигуры сна

Приманивал специальным дыханием и сопеньем.
А он рисовал фигуры на скрытой изнанке век.
И тёмный недобрый город в стихах я воспеть успел ли,
теперь и не вспомнить, ибо погас его полусвет.
Неслышимые шарниры на сто степеней свободы
раскалывали движенье и определяли ход
медлительных незнакомцев невыясненной породы
(кто только им встроил в чипы иррациональный код!)
Удары венозной крови без промаха бьют в затылок.
Воспоминанья кратки и сладок осадок дрём.
Чудная картина мира, где я ещё жив и пылок,
пропав, прожелтила штору скупым ночным фонарём.

 

В этой стране

Я утешусь щедротами быта,
рисованьем по свёкле и льду.
Подкую бутербродом копыто,
безлимитное время введу.
2008

В этой стране попыток фигуративных стихов,
где бутерброды копыт не знают подков,
где я осеней осеняю пламенный кров,
силлабической ахинеей и – не таков,
где фигуры теряют смысл, обретая звук,
и то ли фигурно рыдают, то ли кого зовут,
в этой стране, в этой строгой порядком бед
(которого – нет)
рваная ритмика жизни
гудит заводским гудком,
навевая партком, завком,
ржавея замком
навесным –
нам ведь с ним
ещё долго вить нить дорогого сюжета
в этой,
подбитой ватой
веков,
отдельно взятой
стране фигуративных стихов.

 

Где бы ни был я

Свет ли вылупится из рыка,
или, молниями влеком,
гомерический горемыка,
перочинным сверкав клинком, –
гром, взыскующий и искомый,
разверзая, как бездну, миг,
завершит, но не кодой – комой
звукописную силу книг.
Резкий звук на цепи столетий.
Песни-пляски, но – распалясь,
сунет пальчики лишний третий
в панталон пистолетный паз.
Сквозь шипение, свист и хохот
заурядней, чем турникет.
– Чик! – и миг претворит в эпоху:
от Гомера до наших лет.
Да какие там наши годы!
Миг – полвека. Два мига – век…
Ну, старлей, нацепляй погоны,
кого надо – свистай наверх.
Да взыграй – стопроцентным, клёвым,
неуёмным врагом былья
и железом пожги калёным
все края, где бы ни был я.

 

О природе вещей

Я Лукрецием каркну, я Овидием визгну,
Предпочту я попкорну непокорную карму.
В лопухах у забора я сыскал бы харизму,
Но харизмы капризны и, бывает, коварны…
Я взовьюсь Ювеналом над порочной планетой,
я проникну, как в поры, в потаённые щели,
где, пока верещали самозванцы-валеты,
короли крыли дам, так что дамы пищали.
Я увижу дотоле невнятное глазу,
очарован природой, а в природе – вещами.
Что ли зря я в салоне «Вдохновение Плаза»
заправляюсь в столовке расстегаем и щами!
Ну, а вещи вещают – такова их природа.
Вроде «Эха района» или «Радионяни».
Я подслушал их стуки – это фуги да оды –
но дудеть их не буду, дабы мне не пеняли.

 

Пассионарность пассива

Сохнущих скрип дубов и разбой побегов
глушат невинно живое твоё лицо.
И не пытайся вырвать у них победу.
Пей не шампань, а терпения тёплый сок.
Делай, что́ должен: малую смальту звука
взвякни в зиянье мозаики – звонче чтоб –
меж междометий, глаголов и тусклых стуков:
стоп несказуемых – кротких предлогов об.
Орнаментарно, почти что комбинаторно
проб перебор переборет парад бугров*,
не пререкаясь с придворным трезвоном горна
и не братаясь с когортой его врагов.
Спектром магическим в небезызвестной призме
синтаксис смело криви и коверкай слог,
каменнолико на празднике и на тризне
равно нейтральный, пассивный, что твой залог.
И, постигая пассионарность пассива,
поступи пестуя шалый летящий шаг,
ты не корявой корягой порвёшь крапиву,
а воспаришь – как светящийся яркий шар.

* «Бугор» (арго) — начальник; элемент «элиты»; «известняк».