Стихотворения
Стихотворения
***
Это где-то внутри механизма гигантских часов
заплутало впотьмах и задумчиво замерло время.
Вот и ты отдохни, прежде чем под его колесо,
прежде чем оставлять неисчерпанной
вечную тему.
Это где-то внутри у меня, у тебя, у него
вызревает, как опухоль, и бронзовеет эпоха —
та, что нас перетрёт, измельчит, превратит
в перегной,
та, что выдохнем мы после долгого пьяного вдоха.
АЛИСА
Таишься в складках глубинной тени
в попытках нащупать имя,
но там только пыльные местоименья,
оставленные другими,
выходишь из сумрака, мхов портьеры,
сломав алгоритм узора,
на чёрно-белый перрон Люмьеров,
розой в лапу Азора
падаешь, падаешь сквозь века
в бездонный пустой колодец,
и видишь, как собственная рука
тасует эту колоду,
и каждый причудливый новый мир
ссыпается горсткой пепла
под кожу — в пульсацию чёрных дыр
чьего — неизвестно — тела.
***
Наподобие подкованной той блохи,
скачи впотьмах, вне добра и зла,
танцуй, дружок, от своей сохи
по углям от угла до угла
чёрного своего квадрата
по периметру пепелища
родимого зиккурата.
Да и обрящет ли тот, кто ищет?
Вот и люби только то, что есть,
безнадёжно и безответно.
Поцелуями отполируй свой крест…
В узкой полоске скупого света
бьётся, слабея, благая весть.
РОЖДЕНИЕ ГОМУНКУЛА
Ни образа, ни подобия —
лепи себя сам, как знаешь,
слепую тоску утробную
по колбочкам разливая.
Твори из себя гомункула,
вживляя под кожу чипы
и электроды — в мускулы,
роди из себя Эдипа.
Вынянчивай и выпестывай,
води себя сам за ручки.
Известны пути окрестные —
от люлечки и до ручки.
Пустышками-погремушками
рацвечивай серость будней.
Под сводами стен разрушенных —
чем слаще — тем беспробудней.
Шажки твои оцифрованы,
зациклены все дорожки.
Малыш, как же стать нам новыми
по правде, не понарошку?
***
Не повесишь, дружок, на стене в «Фейсбуке»
эти звуки, текущие эти звуки,
поездов протяжную перекличку
не прикрепишь к посту и не бросишь в личку.
Между личным и лишним застрянут строчки
на стене в «Фейсбуке», такой непрочной.
Эти капли, текущие эти речки
по щекам — как удары холодной речи.
Положи под язык этот день осенний,
как облатку сомнительного спасенья.
***
Неторопливо проходим лесом,
глухим туманом, седыми мхами,
штрих-коды считывая со срезов
древесных в дышащем ветром храме,
в котором нас разберут на части,
смешают с птичьими голосами.
Холодный бег муравьиных лапок
сорвёт печати и станет нами.
Отбросив время, считай, что бродим
в своём волшебном и страшном теле.
Срывай рябины тугие гроздья —
меня, себя ли — на самом деле.
На самом деле, на запредельном,
не мы проходим лесною чащей —
берёзы, липы, дубы да ели
проходят нами в тоске звенящей.
***
Ты же знаешь: здесь всё на счету,
на точнейших весах,
на весу, на тончайших,
до звона натянутых нитях,
и судьба на сносях притаилась
в ближайших кустах,
и на дне твоих глаз шевелится
и бродит пракрити,
дышит в гуще кофейной живучий
космический прах,
каждый выдох и вдох —
неизбывно на зыбком балансе,
полустёртые линии на огрубевших руках —
только письма, что нам написал
неизвестный фрилансер.
По частям, по слогам, наугад, наобум собирай
клочья случая — в логику,
голос трепещущий — в логос,
и смотри — продолженье своё обретает игра,
и, шагов ожидая, под ноги ложится дорога.
***
Через это проходят все:
старайся, пиши «жи-ши,
оро-оло» в солнечной полосе,
пока не заметишь,
как щурится бог межи —
дыр бул Щур — между строк
стрёмного протокола,
как шальная Желя,
продолжая урок,
покрасневшие трёт глаза,
как отсчитывает клубок
тридесятые этажи,
зазывая, куда нельзя,
и, как ни держись за нить,
обрывает жи…
***
Проживаем друг друга
из года в год,
каждый сустав позвоночный
перебирая как чётки,
стёртые в жерновах
дня и ночи.
Посыпаемся по звонку,
просыпаемся радостью,
болью, скукой,
словами солёными,
минералами
в почву,
в холодный мох.
В мочку уха как ни целуй —
несбыточно возвращение
в ракушку смешного тела.
И смотри —
в никуда из ниоткуда
приходят растения —
самые честные
вестники перемен,
быстротечные изумруды.
***
Под скрежет проржавевших скреп,
под стылый стон подгнивших балок
работай, ешь насущный хлеб
и сном обманывай усталость,
разыгрывай хоть рай, хоть ад
в просцениуме кухни, спальни,
сменив на будничный обряд
свой праздник экзистенциальный.
Наполовину пуст стакан —
смешная боль, слепая малость,
мышонок, пойманный в капкан
на запах призрачного сала,
на звон задорных новостей
об урожаях и успехах.
Ты — зазеркаленная тень,
незаживающее эхо
эпохи, пущенной под снос
и с молотка идущей бойко,
смешная боль, пустой вопрос,
мышонок, крошка, землеройка.
***
Мы опять прогуляем обряд простирания ниц,
будем листать листву в проржавевшем парке,
ветром будить тихий шелест её страниц,
голубем мира кружить в триумфальной арке.
Да и к чему, и зачем пополнять число
обречённого на бесконечность ряда?
Если на ноль помножена сумма слов,
то ни о чём говорить, стало быть, не надо.
Стало быть, никаких столпов, черепах, слонов,
помолчим в тишине, на краю — и ладно.
Стало быть, да и было давно одно —
перекрестье дорог за высокой стальной оградой.
***
В солнечном вяжущем янтаре
всё кончается, не успев начаться,
лишь качели в пустом дворе
продолжают качаться
и летит стрела
медленней черепахи,
мельчает счастье,
смотри — уже по колено
этот подиум, эта плаха,
это платье
перешитое — перемены
пускают корни в глазницы:
«Улыбнитесь, вас снимает
скрытая газовая
камера-шкуродёрка,
вас обнимает сторукий Шива,
колышет шторку,
вы — элемент узора
в солнечном вяжущем янтаре».