Стихотворения
Стихотворения
БОГОВО — БОГУ
Если неясным светом давно ведом,
Здесь, на поющих дюнах, построй свой дом.
Влагу полюбишь, станет привычной хмарь.
Утром проснёшься: вместо камней — янтарь,
Слышно, как зреет сосен смолистый сок
И, напитавшись солнцем, течёт в песок.
Море с тобой повсюду — и здесь, и там,
Льётся навстречу, бегает по пятам.
Если идёшь куда-то — бери с собой,
Если забудешь — тут же поднимет вой.
В небе клокочет пенное молоко,
Выпить нельзя, зато утонуть легко.
Только заметишь — тянет куда-то ввысь,
Ты не держись за землю, за свет держись.
Глянешь, а в небе снова зияет брешь,
Богово — Богу, этим себя и тешь.
Если боишься — в прежнюю тьму беги.
Море повоет и уплывёт к другим.
Бог у себя за облаком прячет тех,
Кто осознал, что жизнь — это смертный грех.
ПИСЬМО БРАТУ
Привет, Артём. У нас всё хорошо.
Вчера похолодало, снег пошёл,
с утра телёнка в сени запустили.
Отец не пьёт, из дома ни ногой,
всё ждёт тебя. Да, ты ж у нас какой,
родней семьи — то джунгли, то пустыни.
Ты снился мне: обрыв, тропинка вниз,
бежишь по ней, кричу тебе: «вернись!»
и падаю в траву, теряя силы.
Вдруг лес зашевелился, стал живым,
а ты ему командуешь: «бежим!» —
и вздрогнули берёзы и осины,
послушно побежали за тобой,
попарно, в одиночку и гурьбой,
но замерли внезапно у границы —
в их кронах загорелся стыд и страх,
и плакали в беспомощных руках
привыкшие к родному месту птицы.
Потом я вынимала из золы
обугленные мёртвые стволы
и красила зелёным, чтоб не броско.
Приснится же такое, ну дела!
…твоя Полина снова запила,
вчера весь день стояла у киоска.
Я снова без копейки — третий год.
Весной поеду в город, на завод,
сбегу из-под родительской опеки.
Ещё про сон… я стала хоронить
стволы… чудно, конечно… но они
давали тут же новые побеги.
НА ПОВОДКЕ
Меня выгуливает время
на поводке.
Я вижу вечный ток мгновений
в его зрачке.
…Сдаю заученный экзамен,
читаю вслух —
плывёт гомеровский гекзаметр
и майский пух.
Мелькают книжные страницы
и времена.
Во мне рифмует кто-то лица
и имена.
Когда уже любить не надо
и май затих,
я полюбила «Илиаду»
и белый стих,
чужую бруклинскую осень
и корабли.
Но имя древнее — Иосиф,
во мне болит.
Вопросы с привкусом упрёка
горчат опять.
Поэту жить в стране далёкой —
себя терять.
Отмеренную половину
он выжил, смог,
и перерезал пуповину
и поводок.
ПРЕДВКУШЕНИЕ ЛЕТА
Исхожен май и вдоль, и поперёк,
лилейник сорван, пойман мотылёк,
ещё одно мгновение до лета.
Бушует жизнь в некошеной траве —
ворчит оса, хлопочет муравей
и бабочка выводит пируэты.
Медвяный воздух сладостен и густ,
его невольно пробуешь на вкус —
он щедро нажасминен, напионен.
Когда в саду ликует соловей,
внимая, начинаешь соловеть
и можешь всё на свете проворонить.
Шальные суетливые жуки
даются в руку, падают с руки,
теряются от солнечных вибраций.
У мая много взбалмошных причуд,
когда ты с ним помаешься чуть-чуть,
скорей начнёшь в июнь перебираться.
Всё жарче дни, и в отпуск невтерпёж.
дождей, грибов — опять чего-то ждёшь,
ты пленником становишься отныне.
И эти ожидания вкусней
и ярче мимолётных летних дней,
чей след мелькнёт и к осени остынет.
МОНОЛОГ ТРАВЫ
на фильм А. Тарковского «Зеркало»
Застенчива, светла, благословенна —
Являешься откуда-то извне.
Твои стопы соскучились по мне.
Я вижу, как взлетает шмель степенно,
Как змейка ускользает из-под ног,
А ты несёшь ромашковый венок
Торжественно, как царскую корону.
Я кланяюсь. Твою лодыжку тронув,
Стелюсь под ноги и опять встаю
Живой стеной, назло небытию.
Зови меня травой, но не отравой,
Ступай, беги, не бойся придавить —
Мой сок для ног твоих не ядовит,
Я мурава. Но если мыслить здраво —
Меня когда-то здесь посеял Бог,
Чтоб я была свидетелем эпох —
Зимы и лета, суток и мгновений,
Влюблённости, замужества, старенья,
Беспечной босоногой суеты,
Нечаянной разлуки и беды.
Я помню дом, печалью утомлённый,
Вороний крик и бабий вой: война…
Четыре года ты была больна
Тревожным ожиданьем почтальона.
А я была ненужной. И со зла
Густела, созревала и росла,
Мужала. А когда меня косили,
То будто придавали новой силы.
Мы выжили. И давняя беда
Связала наши корни навсегда.
КОРНИ
Корни мои родные — косточки, позвонки —
воздух над вами стынет, травы плетут венки,
траурно ветер воет, лижет прохладу плит.
Наземь роняя хвою, рыжий сосняк гудит.
Насмерть укоренился сытый чертополох —
кормит его живица, делится влагой мох.
Словно из плоти сделан —
он ни цветок, ни зверь,
мы корневой системой связаны с ним теперь.
Голубь — крылатый постник — землю,
как хлеб, клюёт.
Всё тяжелей на кости давит гранитный гнёт.
Корни мои земные, светлые имена,
мёртвые, но живые, скоро врастут в меня…
***
Незрелый март, как взрослый, пунктуален,
но как дитя — капризен и несмел.
Всё глубже дышат скважины проталин,
тяжёлый снег под солнцем разомлел.
Мыть окна в марте холодно и рано,
но хочется закрасить и забыть
расщелины в потрескавшихся рамах
и собственные линии судьбы.
Сюжет весны непрост, но постоянен:
я предана пожизненно земле,
как косточка, и корень, и крестьянин,
вода болтлива, камень не истлел,
струится в небе жилка золотая,
играет слово нежное во рту,
но я его, не высказав, глотаю,
в себе укореняя немоту.
Мятежный март сродни моей природе.
Я слышу всё отчётливей весной,
как тает снег и как в бутылках бродит
не выпитое за зиму вино.
Откуда знать мне, что это за время,
где выход, где начало — не пойму.
И каждый день — мелькнувшее мгновенье,
живое, но спешащее во тьму.
НАЧАЛО
Не стой в дверях, иди за стол, солдат.
Сейчас не нужно помнить старых дат,
Чтоб выпить. Жизнь берёт своё начало —
Сегодня обнулят календари.
Рассвет в тревожном мареве горит,
Но небо тишину пообещало.
Давай же пей, солдат. А после пой
Про шёлковый платочек голубой,
Засевший крепко в памяти усталой.
Про синие карельские леса,
Про маму — с белой прядью у лица,
Про девушку — с далёкого Урала.
Ликует май — твой новый мирный май,
Давай, солдат, вторую наливай…
Цветут сады, смотри, сирень какая!
А солнце, закалённое в бою,
Кладет ладонь на голову твою,
Из памяти плохое выжигая.
ЗА ДВОИХ
Солю грибы, варю варенье —
Опять нашлось немало дел,
И я с обещанным смиреньем
Стараюсь жить, как ты хотел.
Наш мир с нехитрыми вещами
Мне помогает. Неспроста
Полы и стены освящает
Разлёт оконного креста.
За ним — косматый ежевичник
И сад, где радостно скучать.
Сердца спешащих электричек
По расписанию стучат.
…Я привыкаю, всё в порядке —
Ты видишь, ты же знаешь сам —
Добреют овощи на грядках,
Ромашки смотрят в небеса,
Пылает мальва у сарая,
К забору жмётся девясил…
И я счастливой быть стараюсь
За нас двоих, как ты просил.
МНЕ НУЖНО ЗНАТЬ — ТЫ ЕСТЬ…
Мне нужно знать — ты есть. И этим жить.
Ещё воспоминания свежи,
и я иду на их упрямый зов
по тёмной безысходности дворов,
встречая в беспокойной темноте
случайных,
и не нужных,
и не тех —
они проходят молча сквозь меня.
…Ты ничего с тех пор не поменял:
в квартире шторы, мебель и жена,
окно, где я была отражена.
Меня забыли рамы и стекло,
ворчливый дождь, кочующий циклон,
скамейка, две берёзы, фонари,
разболтанная ручка на двери.
И только ты один настороже.
Горит окно на первом этаже —
твоё. И я опять к нему иду
доказывать свою неправоту.
…А вдруг ты выйдешь выгулять жену,
И я, нарушив вашу тишину,
шагну… и оступлюсь на мостовой,
которая забыла нас с тобой.
Не выходи!
Мне нужно пять минут —
узнать: ты есть, смириться и взглянуть
на тёплый глянец рыжего окна,
в котором снова я отражена.
МЫ ТЕНИ
Мы тени, мы трепещем на ветру,
цепляясь за тепло случайных встречных,
за всё, что нас устойчивей и крепче —
за новый день,
за мир,
за май,
за труд,
за вздорность слов,
за чей-то нервный всхлип,
за лай дворняг в соседней подворотне,
за бурю, набежавшую сегодня,
за тучи над семьёй лохматых лип,
за марь над беспризорностью травы,
за ломаную линию заката,
за всё, что было дорого когда-то,
когда ещё мы не были мертвы.
Мы таем, исчезая всё быстрей,
закат у наших ног ступени чертит.
И в рубрике вечерних новостей
не будет ни строки о нашей смерти.