Стихотворения
Стихотворения
AT THE BORDER
Coming back into Canada
after a seven-or-more-day visit abroad,
there’s a $300 limit
as to what one can bring back,
duty-free.
The customs officer asks,
“What do you have to declare?”
I want to tell him,
memories
— desert moments
and coyote dreams
more precious than
the most intricate
turquoise and silver Navajo jewelry,
irreplaceable —
but I say only, “$298.45,”
show him a list of the items
I acquired,
and he waves me on through.
— 1991
НА ГРАНИЦЕ
Возвращаясь в Канаду
после недельного (или где-то так) путешествия,
я столкнулся с ограничением
в триста долларов
на беспошлинный ввоз сувениров.
«Что будете декларировать?» —
спросили меня на таможне.
Я хотел сказать —
воспоминания;
дыхание пустыни
и сны койотов
стоят дороже
причудливой бирюзы
и серебра Навахо.
Несравнимо.
Но я ответил:
«Двести девяносто восемь долларов
и сорок пять центов»,
предъявил опись,
поставил печать
и вышел с таможни.
THE MYSTERIES
Which is more secret:
the moon in the sky
or her silver light
reflected in the waters below?
Some riddles have no answer
save that which is hidden
in the hazel grove
where a horned wind plays
the twig-strings of the trees
and the grey-eyed harpers
listen.
— 1983
ТАЙНЫ
В чем больше тайны —
в луне в небесах
или в серебряной змейке
на зеркале водном?
Разгадки не будет.
Сумей отыскать,
что скрывает орешник,
в котором рогатые ветры играют
на дудочках веток
и сероглазый
арфист им внимает.
ROOT TRUTHS
When I was young
I caught riddles
that had no voice
save that of the wind,
and I stored them
in the fingering of strings.
Their names
were the names of the trees
that calendar the years,
and as the season follows season,
I can still remember
their tune,
while the mystery
ever deepens.
— 1983
ПРАВДА В КОРНЯХ
Когда я был младше,
мне открывались
тайны без голоса.
Спасая от ветра,
я сберегал их
на кончиках пальцев.
Их звали так,
как зовутся деревья
в кольце календарном.
С тех пор много весен сменились на лето,
но я еще помню
звучанье их песен,
пока
чудеса происходят.
FOUR SEASONS AND THE FIRST DAY OF THE YEAR
Silver fir am I and I the year begin
I am the womb of ever holt
the summer sun grows from my winter hours
my candles consecrate those new-born
Furze am I and I blaze on every hill
the first bees seek my flames and
hill to hill and point to point
my green waves frighten witches
Heather am I and I restore luck
I am the queen of every hive
reddening the mountains in midsummer
stag and stone revere my harping
White poplar am I and I bind the brows
of heroes for I am the shield for every head
my shifting leaves remind the dead
that the end of life is not the end
Yew am I and I am the death tree
my roots spread to the mouth of every corpse
I coffin the vine and fill the circle
I am the tomb to every hope
— 1983
ЧЕТЫРЕ ВРЕМЕНИ ГОДА И ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
Я — белая пихта, с меня начинается год
В лоне моем созревают новые рощи
Летнее солнце — сын сумерек зимних
Свечи мои благословляют рожденье
Я — дрок, мое пламя пылает на каждом холме
На отблеск его прилетают первые пчелы
Струятся по склонам мои зеленые волны
В зарослях их сгорают майские ведьмы
Я — вереск, об руку со мной приходит удача
Я королева всех медоносных ульев
Красным ковром заткала я летние горы
Арфа моя чарует оленей и камни
Я — серебристый тополь, чело героя
Я обовью надежней любого шлема
Смена моей листвы пусть напомнит мертвым
Что окончание жизни — только начало
Я — тис, меня называют деревом смерти
Корни мои смыкают уста усопшим
Я хороню лозу и круг замыкаю
Тело мое — могила любой надежды
AN FEAR GLAS
Green was I
and Grey,
it was all the same to me.
My woods were
a tangle of poetry
— brambled words
and hoary rhymes
roots that dug the deep earth
for wisdom,
for legend,
but the wind was always
laughter in the leaves to me.
A trick well-turned
I'd try,
or a riddle,
or a history as wise
as the stuff of legend,
it was all the same to me.
And in winter,
when all was drear,
the blackthorn frost rimmed thick
and nights were long,
I was the bodach looking
for summer,
for green,
for death was still a lie to me.
A Green Man,
a Grey Man,
it was all the same to me.
FEAR GLAS
Я был зеленым,
и я был серым —
для меня это было едино.
В моих лесах
угнездилась поэзия —
ежевичные строки
и туманные рифмы,
корни впивались в тело земли
мудрости ради,
ради легенды,
и смехом в листве
для меня звучал ветер.
Ловкий обман
выплетал я,
загадку,
сказку мудрее
древней легенды, —
для меня это было едино.
А угрюмой зимой,
лишь оправит мороз
в лед лиловые сливы,
в ночи, года длиннее,
я был мудрецом,
что ждет лета
и зелени, ибо
для меня смерть есть ложь.
Я был зеленым,
и я был серым —
для меня это было едино.
Примечание автора: «Fear Glas» — гэльское имя «Зеленого человека» или «Серого человека». «Glas» может означать как зеленый, так и серый цвет.
THE OLD TUNES
This is what happens
every time a wooden case
is cracked open and the pipes are
lifted
from the soft cloth inside;
a drumskin is tightened,
held close to a fire;
a whistle is raised to catch
the quick breath of a lung-wind;
a fiddle is loosed
from the sett of its bag;
a harp knows the pluck
of a poet's fingers…
This is what happens:
there is a magic made.
The voices of the dead
can sing in it
— not mournful and dole,
but with a glad reckoning,
like moonlight
flickering in a drop of midnight dew,
or the glow of fireflies
in the deep meadows of summer.
And such a music can be made
though only one instrument plays
or many
— flute and drum, and skirling pipes;
fiddles rattling put their tunes
to the rhytm of clacking bones;
and the harps… the harps
making sounds
like the scent of apple blossoms,
like the rumble of stones
turning deep underground,
the two tones entwined.
Fast and glad, sad and slow,
this is what happens:
there is a magic made.
— 1985
СТАРЫЕ МЕЛОДИИ
А случается вот что:
деревянный футляр каждый раз
раскрывает нутро, и свирели
встают
с бархатистого ложа;
барабан напряжен и дрожит
от соседства огня,
и свисток стережет
легкий промельк дыханья;
скрипка вышла
из плена чехла;
просыпается арфа
от касания пальцев поэта.
А случается вот что:
рождается так волшебство.
Голоса мертвецов
подпоют —
в них не горечь и скорбь,
а одно предвкушение счастья:
так лунные блики
притаились на каплях росы,
так горят светлячки
в пышных летних низинах…
Эту музыку создаст
инструмент один
и много —
барабан, волынки, флейта,
исступленно пляшут скрипки
в ритме клацанья костей;
что до арф, то их звучанье —
словно нежный запах яблонь,
словно валунов урчанье
в глубине сырой земли —
двух сплетенье голосов!..
Быстро, с восторгом, неспешно и с грустью
случается вот что:
рождается так волшебство.