Журнальный мир

***

Июньская, светла и сероглаза,
в размеченную бисером траву
скользнула ночь. Цветы, покинув вазу,
рассеянно по комнате плывут.

Дрожащую сверчок вдевает нитку
в ушко окна. Танцуя при луне,
плывут цветы. Прохладная улитка
стекает по серебряной стене.

Янтарный мотылек, клочок крылатый
в зелёный шелк, дымящийся, густой
вшивает невесомые заплаты.
Плывут цветы по комнате пустой.

Ты спишь, вдыхая этот сумрак сладкий,
раскинув руки, тая в простыне.
Пушинка тополиная по гладкой,
по золотистой катится спине.

***

Картинно распластавшись над Невой,
лети бесшумно, думая: «Живой», –
зигзаги волн расчерчивая жадно
то в белую болотистую быль,
то в серость пересушенной травы,
то в непроглядный шорох шоколадный.

Лети. Под лунной аркою моста
нырни во тьму. От ушек до хвоста
промокни в этом страхе неподвижном –
меж там и тут, меж радостным пике
и ужасом, скользнувшим по щеке,
меж дальним светом и минувшим ближним.

Лети, стряхнув накопленный жирок,
лети без сна, пока размах широк
не крыльев, так любви неутолённой, –
над цокотом гранита, над кормой
фрегата, опалённого волной,
над набережной, снегом опалённой.

Не поднимая голоса, лети,
не зная направления, пути,
лети, куда любовь не залетала,
не зная ветра, снега и дождя,
не зная, что нигде не ждут тебя,
не зная, что тебя уже не стало.

***

Если быть перестану – сквозь дивные страны,

Будто посуху; по небесам проходя,

Я приду к тебе, осень, монахом тумана,

Зябко кутаясь в плащ затяжного дождя.

Так приходят мелодии прошлых рождений:

Колокольцами звезд, словно тысячи нот.

Упаду к тебе золотом на колени

Листопада, ворвавшегося в окно.

Ты моя уходящая поздняя осень.

Но в глазах твоих синих студеных небес

Я не в силах остаться, и сани уносят

В зиму, в снегом придушенный лес.

И окутает вьюга смертельным дурманом,

Заморочит морозом и заворожит,

И я стану бродячим монахом тумана

Приходить к тебе, осень моя, в эту жизнь.

***

Месит тесто небес голубка;

Кругом ходит,

Солнце в облака белой юбке

Хороводит.

И роняют сады как будто

Капли меда

В листопадные чаши утра –

В хороводы.

И качает сентябрь буйною

Головою.

Этой осенью счастлив буду я –

Бог со мною.

***

В невесомое время, в незрелой стране
Неясыть сытным криком откроет кингстоны
Заблужденья и веры. И, верно во сне,
Я вскочу на коня, на коня из картона.
Я вскочу на коня и – аллюр три креста,
И – адью, как с куста, треть судьбы на попятный.
На попутных летит лог в казённых кустах,
Как казнённый волчок карусели бесплатной.

На полатях сверчок свой шесток опознал
Запоздало и всё-таки раньше, чем надо.
Он с шестка да в седло – и погнал, и погнал
Из села лежебок в городок променада.
Кроме вздорной вороны, не вскроет никто
Череп этой дорожной моей теореме.
Неясыть, неясыть, где ты строишь гнездо –
В недозрелой стране, в невесомое время?

Захмелею я этой осенью

Беспробудно.

Так приснилось мне – Бог со мною –

Счастлив буду.

***

Вечность – привилегия печали…
Тычет мальчик скрипкою янтарной
В матовую раковину неба.
А потом бредёт с бутылкой пива
В шесть утра по улицам оглохшим
Родины своей провинциальной,
Только это будет много после
Музыки печального Вивальди.

Вечность – привилегия печали…
Спят дома, сомкнув дверей ресницы,
Спит в кустах бездомная собака,
Спят машины на автостоянках,
Спит весна, ничем себя не выдав,
Спит упоминанье Джона Донна.
Лишь шаги надменно – туки-туки –
Да глухое звяканье бутылки,
Брошенной, как женщина с ребенком,
То есть с запоздалым сожаленьем.
Так, рукой легко смычка касаясь,
Ублажая жалобные звуки,
Вдруг почуешь тёплое дыханье
Музыки семнадцатого века.
Только это было много раньше
Музыки печального пропойцы.

Вечность – привилегия печали…

***

Тем и живы,

что все как придется

и все как попало.

И коль грустно,

что ночью нет солнца, –

спасает фонарь.

Быть счастливым

несложно: залезь

с головою под одеяло, –

Там не слышно,

как сходит на землю

синеглазый январь.

Были б живы,

а домик в огне –

небольшая потеря.

Пальцем выведи

на стене,

не сгоревшей дотла,

Имя матери,

и отца, и свое,

чтоб не трогали люди и звери

Доброй памяти,

смытой огнем

из родного угла.

Тем и живы,

что помнить не помним

и знать не желаем,

Кто в цепях,

кто в бреду, кто в короне

и всяк сирота.

Посмеемся,

поплачем, помянем

и свадьбы сыграем,

И останемся ждать,

и собою не станем

уже никогда.