Стихотворения

Стихотворения

Горыныч

 

На броне у тебя, Горыныч, следы от сабель,
Это значит, что ты вояка с немалым стажем.
Ты опасен для наших белок, ежей и цапель,
Про каких-нибудь соек не поминаем даже.

У берлоги лежат горою мечи и палицы,
Закоптившиеся доспехи, обломки копий.
В миллионный раз объясняем тебе на пальцах –
Не нужны никому чащобы твои и топи,

Твой замшелый, забытый, затхлый змеиный угол,
Где ни пальмы, ни апельсина тебе, ни сливы!
Жаль, конечно, что ты улегся на торф и уголь.
Если честно, то это дюже несправедливо.

Мы поставим здесь гарнизон – просто так, на всякий,
Мы притащим сюда мортиры и тонны ядер,
Потому что жуки, сверчки и другие сявки
Различают угрозу в твоем леденящем взгляде.

Нам и так каждый день твердят про тебя: напал, мол,
На безропотных поселян, что ни сном ни духом.
Откажись от боеголов, от когтей, напалма,
Повернись к нам уютным, миролюбивым брюхом.

При твоей родословной и небывалом росте
Неприлично гостей встречать в чешуе из стали…

Змей со скрежетом разминает больные кости,
Поднимается на ноги
и говорит:
«Достали!»

 

 

Ницшеанское

 

Такой уж выдался нам сезон –
Не самый худший, сказать по чести,
Хотя из сотни грозящих зол
На нашу долю досталось двести.

Любое лихо из дальних стран,
О нас откуда-то там прослышав,
Хватало клетчатый чемодан
И заселялось под нашу крышу.

Пространство, радовавшее глаз,
Многозначительно усмехалось,
Купив билеты на мастер-класс
По превращению в полный хаос,

В шаляй-валяй и в шурум-бурум…
Зато отныне мы знаем твердо:
Что даже самый кривой шуруп
Возьмет какая-нибудь отвертка.

Бредя меж полымем и огнем,
Мы, Дон Кихоты и Дульсинеи,
И впрямь становимся с каждым днем
Еще сильнее…

 

 

Плейстоцен

 

Я вписан прочно в пейзаж окрестный
И знаю правила назубок –
Листаю ридер в вагоне тесном,
По понедельникам жду суббот.

Но если вдруг воротник все туже,
А зубы сжаты до ломоты,
Я закрываю глаза – и тут же
Наш мир становится молодым.

Вода прозрачная, камень твердый,
Огонь согреет и защитит,
Обрывок шкуры надень на бедра,
С голодным хищником не шути,

У желтой ягоды горький привкус,
Зеленоватых не рви плодов,
Потреплешь Серого по загривку –
И он оближет тебе ладонь.

Ты эти правила знаешь четко:
Ходи бесшумно, не верь врагу,
Остерегайся змеи с трещоткой
И зверя с пятнами на боку.

Сражайся насмерть за то, что ценно:
Подруга, племя, живой очаг.
Эпоха позднего плейстоцена –
Не время грезить о мелочах.

Здесь не бывает ни злых, ни добрых.
Здесь есть понятие «свой – иной».
И ты шагаешь, подтянут, собран,
Копье подвешено за спиной,

Четыре шрама на темном теле
И украшение из клыка…
Но между нами на самом деле
Не так уж разница велика.

Когда от долгого перехода
В коленях щелкает и хрустит,
Когда, отправившись на охоту,
Добычу верную упустил,

Когда от вони гниющей туши
Готово вывернуться нутро,
Ты закрываешь глаза – и тут же
Встречаешь питерское метро.

 

 

Летняя баллада

 

И приходит к отцу Июнь, синеглазый мальчик,
Как положено, весь искрящийся и упертый,
Говорит, что на свете есть паруса и мачты,
Перекрестки, меридианы, аэропорты.

Можно топать по теплым шпалам до горизонта,
Можно взять за рога потертый, но крепкий велик.
Это значит, что ни единого нет резона
Оставаться с тобой по эту сторону двери.

И плевать, что подстерегают в потемках ямы,
Что гремят арсеналом молний чужие выси…
Если что-то случится, то эта гибель – моя, мол.
Понимаешь, она от меня одного зависит!

А потом приходит Июль, двухметровый воин,
Через щеку шрам, в золотой бороде косички.
Говорит, что на свете есть подлецы и воры,
И удары исподтишка, и ночные стычки.

И поэтому ты, отец, на меня не сетуй,
Слишком горек теперь мне вкус молока и меда.
Прямо в эту секунду, пока мы ведем беседу,
По жилому кварталу кроют из миномета,

Бронированная махина въезжает в надолб,
Георгины распускаются на могилах…
А случится чего со мной, горевать не надо б,
Только этого я тебе запретить не в силах.

И последним приходит Август, сухой, прожженный,
Преждевременно поседевший, глотнувший лиха,
Говорит, что в саду за домом созрел крыжовник,
Теплой мякотью наливается облепиха.

Можно сесть на скамейку и ничего не делать,
Можно просто прикрыть глаза, улыбаться немо.
Только братьев уже десятую нет неделю,
А кому их спасать от гибели, как не мне, мол?

Не подумай, что я о ком-то из них скучаю.
Мы, конечно, родные, но дело не в этом вовсе…
Он хватает куртку, позвякивает ключами
И уходит не оглянувшись из дома в осень.