Журнальный мир

Это, Боже, не я

«Это, Боже, не я, – говорит, – а жена моя – Ева»…

Я читаю, в ответ у меня ни обиды, ни гнева,

только чувство неловкости, горький сжигающий стыд,

только взять и прикрыть бы его, и щемящая жалость,

и господнего в нём ничего-ничего не осталось –

он теперь человек, и вовек ему плакать навзрыд,

и идти рядом с ней, и жалеть, и желать, и пророчить.

Ему взять бы вину, защитить бы её непорочность.

Но история, помним, не терпит условных клинков –

всё де-факто. И жизнь их горька, бесприютна.

Но навстречу уже устремляется светлое утро,

и Иосиф уже отпустить Богоматерь готов.

Бог рисует уже на песке, и, желая расплаты,

собирают виновные камни своим виноватым,

и, чужое приняв, Он покорно стоит у креста.

Я тебя не сужу, не виню, не считаю – не смею –

твои тайны храню и смотрю, и люблю, как умею,

и надеюсь найти в тебе – будничном – смелость Христа.

Крылья

Ломают крылья (нужно бы хребет!),

Чтоб не взмывала в небо самовольно.

А я смотрю, как тихий льется свет

Из глаз твоих, и мне почти не больно.

И мне почти не солоно, лишь жаль,

Что к осени осиротеет поле.

Уже взошла и вызрела печаль,

Которая нам выпала на долю.

Уже, чернея, вешние снега

Перерастают в дождевые струи.

И обмелела времени река,

И повернула в сторону иную.

И вроде бы прохладою бульвар

Еще овеян, роща не одета,

Но вижу я, как полыхает жар

Безудержно сгорающего лета.

Не торопись, дай нагляжусь вослед –

Пока еще могу – светло и вольно –

В глаза твои, пока твой тихий свет

Баюкает меня, и мне не больно.

Как ты живёшь?

Как ты живёшь? Скажи, как ты живёшь?

Ты истину, похожую на ложь,

Успешно ли скрываешь за устами?

Бываешь ли свободен от вины?

Пронзает ли тебя до глубины

Бессилье, чтоб потом истечь стихами?

Спасают ли от бури якоря?

А я скитаюсь, честно говоря,

От листопада и до снегопада.

Пишу, не попадая строчкой в лад.

Живу на ощупь, чаще наугад,

Дрейфуя между «незачем» и «надо».

От встречи к встрече. Ото сна ко сну.

Как рыба, заглотившая блесну.

На поводке. Пью звезды, чтоб не гаснуть.

А если станет мало их огня,

То попрошу, чтоб обнял ты меня,

И мир вокруг переключу на красный.

Всё отболит

Ты говоришь: «Не вечно же болеть

Живому растревоженному сердцу.

Проходит всё». Ты прав. И листьев медь

Позволила себе перегореть

И переплакать, и переодеться –

Раздеться – будем тщательны в словах.

Ты прав. Но всё во мне в смятенье сжалось.

Зима грядёт – сто тысяч раз ты прав –

Черёд бесчувствия, молчанья, мёртвых трав.

Всё отболит – ты прав –

какая жалость.

***

Всё изменилось. Возврата нет.

От февраля до марта

пропасть. Взрывается белый свет

горечью до инфаркта.

Как я? Я – скошена. Я – нема.

Скрошена чёрным птицам.

Я – нескончаемая зима,

жуткая встречным лицам.

Рвётся. Не развязать узла,

правды чужой не раня.

Я зарекаюсь не множить зла

и превращаюсь в пламя.

Я – челобитная, я – костёр –

вопль штурмовой молитвы.

Пусть будет горнего перст остёр –

блик полоснувшей бритвы.

Пусть отсечёт клевету и ложь,

в свет облекая души.

Пусть и мою обескровит дрожь –

пусть – я уже не струшу.

Корабли

Мир просит верности и любви,

делает вид, что любит…

Ах, если б были мы – корабли,

мы – корабли – не люди…

Мы присягаем и якоря

топим в прибрежной тине.

Мы выбираем. А втихаря

рвёмся с петель к пучине.

Мы выбираем, чтобы тепло,

чтоб ни грозы, ни качки.

В море опасно: зондируй дно,

не выходя из спячки.

Мы выбираем: vk/facebook,

фракцию, ряд, порядок.

Слушай, а может, сорваться вдруг

с этих уютных грядок?

Может, отправиться наугад

по золотым протокам?

Звал же две тысячи лет назад

нас, а мы всё по докам,

всё утешаемся на мели.

Может? И будь что будет…

Жаль только, что мы не корабли –

не корабли, а люди.

Бегу – взмываю

Дежурных фраз дежурный сон –

он нескончаем –

я век глотаю в унисон

с холодным чаем,

я мир глотаю – на бегу

душой не вызреть.

Я – вечность, сжатая в дугу –

в угоду жизни.

Но вдруг, как всполох за окном,

как звон пророчеств,

под всплеском глаз качнулся сонм

незрелых строчек –

ты просквозил меня собой,

прошёл навылет,

чужой нездешней глубиной

из тайны вылит.

И нежность тонет в тишине

и вторит чуду,

и радость плещется во мне –

я буду, буду –

как благовест наперебой

звучит к обедне,

Ты мой чужой, чужой, чужой –

ты мой последний.

Я не должна, я не могу,

я знаю, знаю.

И снова я – бегу, бегу,

бегу – взмываю.

***

И удивленно застыло в зените

Солнце, любуясь на ваши макушки,

Мальчики, девочки – только живите,

Не забывая: сердца не игрушки.

Только учитесь любить осторожно.

Только старайтесь читать между строчек.

Только поверьте, что это возможно.

Ну допустите такую возможность.

Пусть это место останется с вами –

В ваших сердцах, дневниках, откровеньях.

Смело с друзьями делитесь мечтами,

И да умножатся эти мгновенья!

Пусть в вас родятся особые песни.

Пусть вас тревожат высокие мысли.

Как хорошо, что мы встретились вместе

В месте, где звезды над нами повисли.

В месте, где сосны целуются с небом,

Где зажигаются в небе зарницы.

В месте, где быть я решилась поэтом –

Как это водится – с чистой страницы.

***

Ты это придумал,

Что я – непохожая на других.

Я – похожая.

Хуже похожего.

Каждому встречному

Благовествую:

Ты – жених.

И вешаюсь на прохожего.

Сколько бы Бог меня не учил –

Не показывал.

Все уговариваю – приручи,

Да предсказываю.

Уже и в голову серебро.

И сердце в трещинах.

А я все выпрашиваю ребро –

Мне обещанное.

А я все выплакиваю глаза.

В надежде – вздрагиваю.

Ты говоришь, что так жить нельзя.

Я поддакиваю.

Значит, можно и не любя?

Не отворачивайся!

Я отпущу тебя. Уходя,

Не оборачивайся.

***

Ты – дракон, я – принцесса,

а принцессы не любят драконов –

им бы сахарной ваты,

им бы новое к замку крыльцо,

им бы принцев, коней,

горностаев и строгих канонов,

и чтоб всё по закону:

поцелуй – поединок – кольцо.

А в твоём зазеркалье

всё не так – неконкретно и зыбко –

снег парит и не тает,

и весна не тревожит ветвей;

увядание, сумрак, хандра,

даже некому рыкнуть –

не по правде, но чтоб с огоньком:

«Ты могла бы скорей!»

даже некому ворот

у рубашки тактично поправить.

А века-то уходят –

и взлетать всё трудней и трудней.

Твоё сердце – железный

пылающий мяч, но представить

невозможно себе,

что бывают планеты нежней.

Ты – дракон. Я – принцесса.

По драконьему – сердце в доспехи

и молчать. Только, к счастью,

время брешь проточило в броне.

Мы парим высоко–

высоко над реликтовой чащей.

Слаще ваты, кольца

и манто горностаева, слаще

мне ворчанье твоё

и пещера – над тучей в скале.

Шурочка

Шурочка, где ты, девочка?

Вейся, моя верёвочка.

Ёлочною иголочкой

Даром не пропади.

Что же ты плачешь, рёвушка,

Пусть отрастает чёлочка,

Будут еще заколочки,

Будет весна в груди.

Будут еще крахмальные

Простыни – не больничные.

Будут еще столичные

Парни наперебой.

Мы ж с тобой ненормальные:

Брызгами в жизнь брусничными,

Зёрнами в твердь горчичными –

Разве нас взять бедой?

Ну, улыбнись же, милая.

Ты у меня красивая.

Ты у меня счастливая.

– Глупая – не язви.

– Шурочка, что оставить?

– Шура, кому на память?

Я не могу представить.

Шурка, живи, живи!

Над Триумфальной аркой

Белой вороной над триумфальной аркой

В недоумении кружит твоя душа.

Это всё мелочи. Переживём. Не каркай.

Это всё мелочи. Следствие мятежа.

Сыплется снегом последним с небес надвременье:

Ляжет, укроет, изгладит, отменит старт.

Пусть зарывают – в земле безопасней семени.

Не сокрушайся. Оттаивай. Скоро март.

Ни превосходств, ни могуществ твоих не жалко мне.

Всё в свой черед устроится не спеша.

В тихом сиянии над триумфальной аркою

Мне драгоценней и ближе твоя душа.