Стихотворения

Стихотворения

Об авторе: Кальнов Денис Валерьевич – родился 4 февраля 1991 г. Публиковался в журналах: «Чайка» (Мэриленд, Большой Вашингтон), Слово/Word (Нью-Йорк), «Prosodia» (Ростов-на-Дону), «Литературная Америка» (Калифорния), «Что есть Истина?» (Лондон), «Топос» (Москва), «Менестрель» (Омск), «Эдита» (Германия), «День и ночь» (Красноярск), «Дактиль» (Казахстан), «Сура» (Пенза, Россия), «ЛИКБЕЗ» (Россия), а также в русско-французском литературном проекте «CлоВолга». Лауреат международного конкурса им. Мандельштама „Germania goldener Grand“-2021.

 

Рембрандт

Бредёт в неоднородной полутьме,
удерживая посох светотени,
ментальный взгляд дремоты сокровенной,
где цвет рождён в Давидовом псалме.

На ощупь за дрожащими свечами
в размытую сферическую даль,
где светом прикасается деталь,
где стены загораются словами,
где видишь мир сквозь дымчатый хрусталь
заплаканными детскими глазами.

 

Зеркало Родена

Как живопись голландских мастеров
фигурам придаёт и вдох, и выдох –
так зеркало застывших двойников,
с дыханием в пространстве малахита,
одаривает свойствами тех снов,
в которых ясность явно нераскрыта.

Отражена скульптурная судьба.
Несёт в себе хрустальный отзвук люстры
налёт тех дней, и прошлое дробя,
ложится свет у каменного бюста.

Туманный мир за рамой утая
и в зазеркалье дом себе присвоив,
выходят силуэты забытья.
Вот шаг. И отражаюсь с ними я,
на снимке изваяния удвоив.

 

* * *
Идея – обездоленная птица
стремится навсегда овеществиться,
чтоб ход часов томительных иссяк.

Шаг в будущее в прошлое есть шаг.
Открыта дверь созвучий части речи –
во внутреннее зренье переход.
И, каждый, кто границу перейдёт,
в уме найдёт подобие той встречи,
которой завершится эпизод.

 

Oppius Mons

В сумеречный час смешались тени;
парковые статуи в дожде,
кипарисы вдоль пути смиренны,
листья застывают на воде.

В поздний час лишь ты и этот парк;
аскетичной истины преданье
в шелесте листвы, и непрестанен
перелив цикад в ночной нектар.

Стёртые сандалии скульптуры;
та же пыль с песком на той тропе;
мифы с явью здесь в одной судьбе,
только миф как сон в миниатюре.

 

* * *
Дожди их появлению причина.
Неясный абрис быстро исчезал.
Немые жесты в контуре старинном,
и облик совершенства достигал
в той сырости, окутавшей прогал.
Серебряные линии флорина
сменялись эпизодами. В руинах
проглядывался, словно из зеркал,
кувшин в руках библейской Магдалины.
Заполнился подтёками квартал.
Стена как флорентийская картина,
но кто её дождём нарисовал?

 

Источник Флориана

Родники из молчанья земли пролились в одночасье,
И очнувшись припали быки, отражаясь под сводом;
Растворились ушедшие дни, и в иной ипостаси
Ледяные ручьи, что встречают на пыльных пустотах.

Натянулись верёвки несмазанной, ветхой телеги.
Этот путь лишь начало – начало невидимой тайны.
Пробивались в юдоли скорбей молодые побеги.
И душа заходила в источник живой и бескрайний.

 

* * *
Исчезнувшей империи следы –
наполненные эллинские чаши;
этап в замедленном хронометраже
удерживает редкие дожди.

Утихло эхо голосов весёлых,
уходит вдаль тропинка немоты
вдоль оснований и колонн тяжёлых,
но тишина осталась позади.

Здесь ветром говорят кусты оливы
и статуя глядит из-за плеча.
В чужих местах знакомые мотивы.
Родник вбирает звёзды в переливы,
«Метаморфозы» Публия шепча.

 

* * *
Итальянской речи отголоски.
Вечер. Мимолётные наброски
создаются кадрами кино.
Жизнью в доме изображено
эхо суммы звуков от движений:
звон стекла серванта от шагов,
сумма задрожавших отражений
и паденье стрелки у часов.

Вдруг исчезнет и опять вернётся
шум в гостиной. Ключ задребезжит.
За стеной квартиры отзовётся
каждый отзвук с признаком души.

 

* * *
Магнолия разбуженной весны;
палитра лепестковой акварели
избыточна в белённой колыбели,
где снадобье из света и росы
внезапно на мгновенье ослабело.

Безоблачность сменяется грозой.
В песочнице играет сам с собой
мальчишка, создавая мост и замок,
и тайные ходы в пространстве ямок,
где звездчатым цветком увенчан вход.

Зовут домой. Вот гром уже растёт.
Стирает дождь одним лишь эпизодом
поникшие, ослабленные своды,
и зодчий из окна не узнаёт
той крепости, где герб-цветок белеет
и гаммой шторму противостоит.
И кажется, что хрупкое вернее.
И ангел над магнолией стоит.

 

* * *
Невозможно представить без купола
Панораму с холма Авентин;
Геометрия мысли окутала,
И скорлупка-луна убаюкала
Город, связанный счастьем и муками,
Где сам Павел был согражданин
Бичевателю, эллину, Юлию,
Как и племени давних скульптур,
Выражающих мощь и безумие
С наступлением длительных сумерек
В напряжениях мускулатур.

Заплетаются твёрдыми венами
Кисти рук (оживают почти!)
Продлеваются тени и сценами
Заполняют пустые ряды.

Колоннады как рёбра Адамовы
(Не хватает колонны одной)…
Продолжается арками, храмами
Поле Форума, и, диорамами
Заплетается зрение в каменном
Отпечатке, лежащем дугой.

Водопады фонтанов, источники
Умножают арену луны.
И разносится влага проточная.
И грустит Моисей у стены.

 

* * *
Дух сотворил в тишине из дождя
шёпот камней, черепиц диалоги
старого храма, где в дымчатой тоге
ритмами тени квартал обойдя,
луч вдоль канала по кладке моста
снова вернулся в чертоги
хора сопрано. У формы креста
церкви Венеции Санти-Джованни
эхом октава звучала в молчанье;
свет отражён от листа.

 

* * *
Порой одно лишь слово создаёт
пространство, наделяя бездну смыслом;
в размерах соответствующих числам
нашёл бы сходство древний звездочёт,
сплетая интуицию и мысли
в строфе. И дни, и ночи напролёт
из слов растут пути, мосты и башни,
подобно снам ярчайшим в темноте,
которые, казалось бы, неважны,
как свет на умирающей звезде,
как вспышка фар, однажды в темноте
случайно заглянувшая с проспекта,
а слово, как надмирный архитектор,
помимо нашей воли, предстаёт
в мирах, где сердце нежно бережёт
взаимосвязь свою с мирами текста.

 

Вспоминая Венецию

Набегает всемирный потоп этих мест
Каждый год, омывая барокко;
В жидком зеркале рябь, но похожа на жест
Отмеряющий стадии срока
Перехода в забвение, ну а пока
В опредмеченной точке пространства
Эта рябь создаёт для себя двойника,
Получившего свыше гражданство.
Навсегда и один поселился бы здесь,
Словно призрак на зыби канала,
Наделённый душой, что впитал Ахиллес
Из воды. У Риальто-квартала
Мог бы сам проникать сквозь железную дверь,
Обживая дома нежилые.
И легенду одну сочинит гондольер,
О которой расскажут другие:
Перебой электричества — «Всё это он» —
И мерцание странное люстры.
Этот дух так загадочен и отдалён;
Чей-то шорох в шкафу, но там пусто.
Только он ведь совсем не мистический ум,
А прохожего свет-отраженье
Отделённый судьбой и немного угрюм,
Но оставшийся здесь в утешенье.

 

* * *
Скопировали гости дальних стран
Бесчисленные позы изваяний;
Оживший новый Марк Максимиан
Читает текст апостольских деяний.
Тем временем в базилике Петра
Напомнил гид детали той легенды,
Которую узнал благодаря
Апокрифам в потёртых документах.
Итак, начнём. Есть площадь. Есть врата.
Куда они ведут никто не знает,
Но может быть, границу перейдя,
Окажешься под каплями дождя,
А вид вокруг мгновенно напугает.
Представь, что ты вне времени Улисс
По методу Игнасио Лойолы.
Уже ты здесь. За гранью. Оглянись.
Смотри. Сияет ряд колонн тяжёлых.
Исчез собор, брусчатки тоже нет.
И здания похожи друг на друга;
Ещё до Караваджо много лет;
Вода бежит по дальним акведукам.
Как полюбить сплошной античный Рим,
Где нет церквей Марии и Андрея?
Здесь каждый мифом был руководим.
И небом сплетена Кассиопея.
Смотри, из дома вышел человек.
Совсем как ты, похож сильнее в профиль.
Что, если как и он прожить тот век?
Но только ты уже представил вдоволь.
Теперь домой, закончилась с дождём
Дорога по пространству через мысли,
Где ход времён и образов бесчислен
И множатся детали день за днём.