Стихотворения

Стихотворения

Об авторе: Петербургская поэтесса. Основатель продюсерского центра «Всемпоэзии». Член Правления Санкт-Петербургского Союза Литераторов. Сотрудник журналов «Аврора», «Перископ», «Север», порталов «Pechorin.net» и «Год Литературы». Публикуется в журналах «Юность», «Дружба Народов», «Полутона» ,«Бельские просторы», «Север», «Аврора», «Перископ», «Формаслов», «Дон Новый», «Дети Ра», «Зинзивер», антологиях «Живые поэты» и «SuperСтихи на ТНТ». Лауреат телешоу «Бабушка Пушкина», премий «Северная звезда», «Пушкин и XXI век», слэма Д. Рубина «Metaverse», семинара «Мы выросли в России», премии им. Аксакова, фестиваля «Покровский собор». Автор 20 книг. Организатор фестивалей «Всемпоэзии» и «Всероссийского поэтического акселератора ВПрофессии». Выступала в РФ, Греции, Беларуси, Украине, Индии, Литве. Мастер семинаров Курса практической поэзии РСПЛ, фестивалей «Капитан Грэй» и «КоРифеи». Автор «Поэтического путеводителя».

 

Живой

Я повез ребенка за сто земель,
показать, что пыль, а не карамель
на зубах хрустит у людей, и жаль,
что у них каждый день из семи – печаль,
что они бедны, пока мы богаты,
что от горя крыши домов покаты,
что не всем – бассейн, палисад и вилла,
что судьба кого-то в руках сдавила
и никак не вытащить, не помочь.

Мы с ребенком перекантовались ночь
в захудалой хижине рыбака.
Исколов соломой себе бока,
я ворочался долго и встал без сил,
по дороге домой у сынка спросил:
–Ты увидел, как люди бедны бывают,
ноги в пыль дорожную обувают?

Сын ответил:
– Да.
Эта пыль – живая.
Вот у нас – собака сторожевая,
а у них там целых четыре пса,
вот у нас бассейн – а у них есть бухта,
я, как только увидел, воскликнул –«Ух ты!»,
вот у нас сто ламп освещают сад,
а у них там звезды на небесах,
во дворе ты маме поставил зонт,
чтоб она отдыхала, а горизонт –
он такой, что края его не видны
даже в самых ярких лучах заката.

Папа,
как же те рыбаки богаты,
папа,
я увидел, как мы бедны.

И лишился я дара речи, с коня я слез,
и увидел, как руки раскинул лес,
и услышал, как небо над головой
говорит мне,
что я –
живой.

 

Вчетвером

Моя Любовь говорит негромко. Но слышен стекольный звон.
Она привыкла стоять в сторонке, когда её гонят вон.
Она не плачет в рукав, когда на неё орёт адресат.
По самым наипоследним данным, она не пойдёт назад,
как бы ни гнали её оттуда, где она видит Дом.
Моя Любовь говорит: «Не буду откладывать на потом».
Она отпивает из всех бутылок, поэтому так честна.
За ней след в след и дыша в затылок, вступает в права Весна.

Моя Надежда, как дошколёнок, не пишет ещё слова.
Она в зелёном для всех влюблённых пребудет всегда жива.
Ее забрасывали камнями тысячи тысяч лет,
в ночи бежали за ней с огнями, и все потеряли след.
Из всех возможных горячих точек натравливали собак,
собаки их растерзали в клочья с улыбкою на зубах.
Пойдет, конечно, за ней по следу ещё не один злодей.
Моя Надежда умрёт последней, последней из всех людей.

А Вера крепче меня в три раза и старше своих сестёр.
У Веры три разноцветных глаза и каждый из них остёр.
Она вытаскивает меня из всей моей черноты.
Когда мои взгляды на жизнь менялись и были глаза пусты,
когда голоса заменяло эхо, страшнейшее на Земле,
молчало всё – от стиха до смеха, от первого до после…
Когда сказавший, что время лечит, мне, оказалось, врёт,
то Вера взваливала на плечи меня и несла вперёд.

Моя Любовь не придёт, наверно… Она на краю Земли.
Я вновь лежу на плече у Веры.
Надежда стоит вдали.
Ее зелёное платье флагом вздымается на ветру.
Сегодня я зарекаюсь плакать.
Сегодня я не умру.

Сегодня будет длиною в Вечность. Вчерашнему – поделом.
Нам не страшна никакая нечисть, ждущая за углом.

Любовь идёт ко мне отовсюду, со всех четырёх сторон,
в пустых ладонях сверкает Чудо.

Мы справимся вчетвером.

 

* * *
Говорят, в огне проживают маги:
напиши желание на бумаге,
осторожно к пламени поднеси,
и чего угодно тогда проси.
Я охотно верю любым приметам.
Выбираю себе уголок без ветра
и пишу:

«Все снова живы-здоровы,
смерть оказалась к ним не готова.
Я вижу заново левым глазом.
Всегда проверяю конфорки с газом.
Не боюсь ни дьявола, ни декана.
Не тащу за волосы из стакана
истину, когда её мне не надо.
Воздух больше не плотности стекловаты.
Не сдирают шкуры, не бьют лежачих.
Близкие в офисах не ишачат,
не считают копейки, ездят на море
и я с ними поеду вскоре.
Мои родители не стареют.
Есть Юго-Северная Корея,
а война закончилась, все вернулись
в тёплые объятия наших улиц.
Снимаю руками любую порчу
и никого из себя не корчу.
На Васильевском больше ладонных линий.
Я совсем не помню, что нанесли мне,
что причинили – забыла тоже.
Собаки легко понимают кошек.
Тычинка выберет нужный пестик.
Несу свой крест как нательный крестик
и в ладонях водой приношу Слово,
не творящее мёртвое из живого.
Зима забыла пути в мой город.
На вокзальных часах навсегда пять-сорок,
где он меня никогда не бросит.
Никогда не наступает осень.
Кошмары про сбивший меня лендровер,
красные буквы „
The game is over
и сломанный мост
больше не снятся.
В девяносто шесть мне опять веснадцать.
Никто больше не говорит о раке,
лечение просто, как алгоритм.
Искры не падают в бензобаки.
Мама больше о смерти не говорит“.

Складываю вчетверо лист бумаги,
подношу к огню,
но…

 

Здравствуй, дедушка

Здравствуй, дедушка.
Как ты и где ты?
Расскажи, ничего не тая.
Здесь, у нас, на Земле – День Победы.
Там, на Небе –
Улыбка твоя.

Я листаю френдленту подружки
и читаю, нахмурившись, про
то, как траурный чай пьёт из кружки
ветеран в похоронном бюро.
Я умею букет и открытку
и совсем не умею войну.
Мне не выдержать голод и пытку.
Кто поставит мне это в вину?

Это сердце на вырост мне дали.
Словно мир, это чувство старо.
У военных тяжелых медалей
не бывает обратных сторон.
В ленте черно-оранжевым спамят,
золотят второсортную медь…
Я умею из этого – Память.
А хотелось бы больше уметь.

Я умею – Спасибо.
Негромко.
От лица
всех, кто чувствует,
что
голубиной седой похоронкой
бьется под камуфляжным пальто.

До свидания, дедушка. Ветер
знает: скоро я снова приду,
помня, как ты смеялся над смертью
третьим справа
в последнем ряду.

 

Соавтор беглой строки

Весна – не начало. Весна – это сиквел.
Где слабый герой обращается сильным,
где снег, в белизне соревнуясь с манжетом,
тебе обнажает изнанку сюжета,
где все повторится и перевернется
под Марка Бернеса и Георга Отса,
где будет студенчество вечным, как пламя,
где ты никогда не бываешь в онлайне,
ты – смесь конькобежца с самим Иисусом –
(ходьба по замерзшей воде как искусство),
растает старинный сугроб переписок
и твой Ренессанс так отчаянно близок,
что впору навстречу, теряя рассудок,
разбавить собой черно-белый рисунок
и хлопнуть дверями из кризиса жанра
за рамки огромного синего шара
туда, где ни главных, ни второстепенных,
билетов, дедлайнов, хвостов и стипендий,
где на берегу пробуждённой реки
встречаешь соавтора беглой строки…

 

Восьмибуквенные имена

Холод больше не сводит скулы,
если жаться лицом к стене.
Может быть, что я утонула
в день, когда ты ответил мне.

Мы стояли у самой кромки
Цвета наших с тобой волос.
Голос свыше был самый громкий,
но ни слова не произнёс.

Переход оказался легким.
В нем ни боли, ни страха нет.
Ты прекрасным моим далёком
был в сентябрьском святом окне

и стал близок мне. Чем достигла
света этого, не пойму:
у мороза сточились иглы
в жарком красном свечном дыму.

Мы мертвы с тобой и свободны.
Продолжается все как встарь
и над пепельницей-Обводным
точно так же горит фонарь.

И вода говорит «Не страшно»,
улыбаясь беззубо нам,
и дарует бессмертье нашим
восьмибуквенным именам.

 

Символ

Я живу от тебя через реку.
В старом фонде, как ты. Как и мы,
что побыли одним человеком,
не проснувшимся после зимы.

Это, верно, обманка, издевка
той, что люди назвали судьбой:
В новом доме моем планировка —
как и в том, где мы жили с тобой.

Пусть толпа будет плотной и пёстрой,
пусть руками разводят мосты,
чтоб мой остров и твой полуостров
были как от звезды до звезды:

невозможны для встречи случайной,
столкновенья – поди убеги!..
О которой молились в начале
грустной сказки, чей автор погиб.

Никакая огромная сила
не сведёт в перекрёсток пути.
И река предо мною как символ
невозможности дважды войти.

 

Бессмертник и незабудка

Я встречаю тебя у дома. Пойдем пить кофе.
А потом постоим на нашем с тобой мосту.
Мы, два года назад погибшие в катастрофе –
я не помню момент удара о пустоту.
Это меньше любви, раскрошенной оргалитом:
эти крошки склевало время, и что с того?
Это больше любви. Это песня Би-2 –Молитва,
что разлита вокруг мерцающим волшебством.
Мы – два редких цветка. Бессмертник и незабудка.
Ни к чему королевской розой сейчас цвести.
Если все это шутка – божественнейшая шутка
про убийцу с убитым, которым вновь по пути.
Не присвоенных нас никто у нас не отнимет.
Покури со мной у метро еще пять минут?
Мы вернемся домой к нашим избранным и любимым.

И расскажем под крепкий чай.
И они поймут.

 

Река

И какую сейчас позицию не прими,
все равно ты будешь неправ.
На часах время оставаться людьми,
будь ты из Петербурга или с Днепра.

Открывать рот опасно без адвоката.
Меня возненавидели тут сегодня
за покупку донбасским беженцам носков с авокадо.
Мол, я циничная тварь Господня.

Носки с авокадо, шампунь с ароматом дыни
не вернут им дом. И я его не верну.
Но лучше пусть пахнет дыней, чем черным дымом,
и лучше про авокадо, чем про войну.

Между двумя берегами я выбираю реку,
полноводную реку воды живой,
способную напоить и птицу, и зверя, и человека,

отразившую чистое небо над головой.