Журнальный мир

Об авторе: Александр Иосифович Воловик (1942) живёт в Москве. Окончил МГУ по специальности «математика». Кандидат физико-математических наук. Член Союза литераторов РФ и СП Москвы. Автор публикаций в текущей периодике и 11 книг стихов.

«…Поразительна в стихах Воловика поистине редчайшая способность автора вызывать сочетанное воздействие и на умственную, и на чувственную составляющие в сознании читателя. Менее поразительна (то есть – совсем не удивительна) прискорбно малая известность этого замечательного поэта вне пределов литтусовки: такое личностное качество, как скромность и деликатность в отношении к собственным произведениям, – в наши времена подлинный раритет».

Нина Огнева

* * *

С. М. Олиновой

Как сказать: тихо, или погромче?
Да, пожалуй, лучше будет потише.
Хотя можно и грохнуть что твой погромщик,
как война, рифма всё спишет.
Это розы её, метаморфозы,
пресноватая кровь сам-друг с бровью
расправляют в плавленый сырок рожу,
(и моя, гляди, вымя коровье).
И проходит жизнь и почти рядом.
Покопайся в склизких её анналах.
Ну, не рифму сыщешь настырным взглядом –
хоть в обмылках быта её аналог.
За которым, когда он как звук подан,
в потрохах эпохи ни эха: тихо.
Вход забыт; выход забит кодом…
Выйти так, иначе ли?.. Метод тыка
всех надёжней, ибо – и в том хохма! –
жизнь сама утечёт, бурней рвоты.
Но – сама-сама, а всё ж так хоть бы,
а иначе очень уж неохота…
А зависит ли судьбы окончанье
от того, как зависнет луна в туче?
От того, засвистит ли в свисток чайник?
И от громкости слова?..
И как – лучше?

Родина

Родина моя, Месопотамия,
Атлантида, Северный приют!
О мои Кентукки, о Москва моя,
о – тригонометрия Бермуд!..
О моя увядшая ботаника,
бледноледовитый сопромат…
Тонут мои личные титаники
от моих же ледяных громад.
Воздух ли вдохнуть ещё ворованный,
или сразу кануть как балласт,
стеллеровой дойною коровою
покопытно вымерев как класс?
Эмбрионом жизнь прожить ли начерно
в бытовом чаду, с нетленкой врозь,
ближний космос, спутниками траченый,
попарсечно вымерив насквозь?
Или – воротясь с Альдебарана
блудным, инфернально молодым –
вывернуть из пыльного кармана,
вытряхнуть в отечественный дым
к радости планетки-хулиганки
ядерные штучки бытия?..
О Россия, пригород Таганки,
маленькая родина моя!

Уличное

Разноцветного фонарика принимали в светофоры.
Обещал он всем торжественно не мигать по пустякам.
Познакомился с напарником, через улицу который,
и включил свои прожекторы: взад-вперёд и по бокам.
Он очами глянул яркими на две улицы и площадь
и трёхцветною палитрою мазанул поверх столбов.
Непонятно птицы каркали (хоть чего, казалось, проще б!)
Проходя, девчонка всхлипнула (неужели про любовь?!)
Своевременно и вежливо он мигнул, как бы для пробы,
и слегка поёрзал винтиком по резьбе, где перекос.
А на красный к неизбежному шли две юные особы.
А зелёный жук (провинция!) на зелёный переполз.
Но события стремительно развивались и крепчали,
хоть ещё непоправимое не обрушилось – пока
возвращавшиеся с митинга что-то скверное кричали
и пока ещё не вырулил самосвал из тупика.

Разнузданные стихи

Тебя солнышко освещает
в час полуденный со спины.
Под невидимыми вещами
твои нежные части видны.
Там, где лозунг, что люди братья,
на фальшивом висит щите,
ты, как факел, горишь из платья
офигительным декольте!
Видно то, что обычно не видно.
Удивительный феномен:
мне бы мухой влипнуть в повидло
или шхуной вломиться в мель!
Мне бы кинуться сквозь трамваи
раскусить твою вкусноту!..
Что ж я, можно сказать, зеваю
и приличия чту!
Ты подобна продукта грамму,
дорогому, как дефицит.
В Продовольственную программу
позабыли тебя включить.
Накорми! Утоли собою!
И – пожалуйста! – напои…
А не то рубаи завою,
новоявленный Навои!..
Что же ты ухмыляешься, злая,
вызывающе загрузив
мускулистые Гималаи
в заграничный прозрачный лиф!

* * *
Дальняя галактика
ест парсеки поедом.
Ближний космос щурится
в сторону Земли.
Пассажиры катятся
на такси и поездом,
выбирают улицы
в городской пыли.
Кто-то глобус выкинул
яблоком надкушенным.
Так бы и поймали его,
если бы смогли,
Западное Выхино,
Северное Тушино,
Восточное Измайлово,
Южные Фили.

Версификатор и поэт

Версификатором быть лучше, чем поэтом.
Поэту нужны кредо и харизма.
Версификатор, как краснодеревщик.
Он безделушки яркие творит.
Поэт обязан совершать Поступки.
Он должен полигамно волочиться.
Клеймить, превозносить и заступаться
за всех гонимых. А иначе – влом.
Версификатор нежится в кровати.
Спит до полудня. Кушает сметану
и прочие изысканные яства
и радуется найденным словам.
Он беспартиен, даже беспринципен,
ведёт знакомство с разными кругами,
враждебными, быть может, друг для друга.
Ему же это дело хоть бы хны.
Поэту не завидуя нимало,
версификатор созидает паззлы.
Копается в слогах деепричастий
и кувыркает буквы, как жонглёр.
Зато не носит он венок лавровый,
которым отмечаются поэты,
довольствуясь поношенной ушанкой
чтоб уши да и нос не застудить.

Памяти Владимира Герцика

Нет, весь я не уймусь!
В. М. Герцик

Я тоскую без Герцика…
Всюду постные лики.
Без Володи – без перца как
или как без аджики.
Он усердствовал яростно
по несбыточным целям,
от галёрки до ярусов,
максимален и целен.
Бил то хокку, то «блямсами»,
точно в бубен меж буден,
островзглядно-неглянцевый,
неуёмен и труден.
И всегда – а иначе как! –
чтить и помнить я буду
бородатого мальчика,
просветлённого Буддой.