Журнальный мир

Об авторе: Родился в 1986 году. Окончил Литературный институт им. Горького. Автор книги стихотворений «Сквозь вечер» (2015 г.).

В темноте

Ночь течёт сквозь комнату, как река,
И несёт с собою обломки дня.
Как узнать, что теченьем сюда прибьёт –
Фрагмент катастрофы с другого конца Москвы,
Пару-тройку улыбок, растаявших в тишине,
Или близость нежданную, мимолётную,
Несказанную близость её лица?
Как узнать?

Если лежать неподвижно, то можно почувствовать,
Как рядом проходят вальяжно тяжёлые рыбы,
То одна, то другая заденет тебя хвостом, –
Невербальные мысли, плывущие в темноте,
Телепортация в ночь.

Как только стемнеет, отшельник встаёт на молитву.
Ночью божественным смыслам открыта душа.
Но даже отшельник не знает пространства ночного,
Ночной глубины не измерит молитвенный лот.
Лишь кот, неподвижно сидящий на подоконнике,
Знает, что значит Ночь.

* * *
Июньский полдень – как ожог.
Дыханье затаили травы.
Дорога убегает вбок
И тянется до переправы –

Туда, туда! – За грань вещей,
Где слов беспомощных не надо,
Где нет ни полдня, ни полей,
Где всё – любовь, и всё – награда.

Здесь, на границе двух миров,
Идут две девушки беспечно.
Коснулось солнце их голов,
Их плечи обжигает вечность.

А шов проходит вдоль меня,
Я рассечён двумя мирами.
Два солнца надо мной, два дня!
Но молча я иду за вами.

CAMERA LUCIDA

Венеция сто с лишним лет назад.
Эпоха бромсеребряной печати.
Фотограф направляет аппарат
На кампанилу церкви Санта Фоска.
Вполне себе Венеция: канал,
Какой-то мост, изогнутые сваи,
Прощальный выпад готики вдали,
Цветёт вода и всюду запах гнили.

Мужчина в шляпе переходит мост.
Его лица практически не видно,
Хотя он смотрит прямо в объектив.
Для нас уже и этого довольно.
Немного ближе – кованый балкон.
Жара по всем приметам. О перила
Облокотилась парочка. Молчат
И нас как будто бы не замечают.

Но та, в проёме, пялится в упор
И даже не скрывает любопытства.
Приподнят подбородок, пухлый рот
Чуть приоткрыт, и полнокровны губы.
Когда-то я у Барта прочитал,
Что существуют studium и punctum:
Здесь на губах основан целый мир,
Всё в них сошлось, всё пребывает вечно.

* * *
В прохладе утра – запах йода,
И болью сжата тишина.
Сильна, как опухоль, природа
И экзистенции полна.

Когда наступит облегченье,
Со всех почувствуешь сторон
Необратимое теченье
Ежесекундных похорон.

Вот мотылёк от человека
С крылом надорванным летит –
Такой хитиновый калека
И насекомый инвалид.

Ещё до вечера он молод.
Другое крылышко обрежь, –
И бабочка в надмирный холод,
В метафизическую брешь

Провалится…
Растёт молчанье.
Твердеют смертные слова.
Я – субъективное дыханье,
Лишь вдох и выдох, угасанье.

Но бабочка ещё жива.

Стихотворение в трёх сонетах

М. Козловой

I

Крадётся ночь – и день нельзя упрочить.
В соседнем доме вспыхивает свет.
Летит снежок, и радио бормочет.
Ложится спать измученный сонет.

Крадётся ночь – декабрьская кошка.
Весь день ушёл в бездонную кровать.
Так чёрные стволы глядят в окошко,
Что хочешь встать – и невозможно встать.

Стоят деревья в стройном беспорядке,
Ещё мертвы, но их сильны повадки, –
Ветвится тень, свисая с потолка.

Растёт вверху неловкое движенье.
Повсюду жизнь находит выраженье.
И к этой ветке тянется рука.

II

Снег шёл всю ночь, под грузом никли ветки.
А утром дождь весенний зарядил.
Как лаковые, теплились беседки,
И свет фонарный лужи серебрил.

Я вышел в парк, когда совсем затихло.
Проснулся я, хоть был мой сон глубок.
Всё подо мной оправдывался рыхло
Венозной кровью пухнущий ледок.

Всё каплями отмеривались звуки.
Светодиодные горели штуки,
Неоновые звёзды на шнурке.

Ещё, погаснуть полностью не смея,
Мигала электрическая фея.
Над слякотью, но с палочкой в руке.

III

Зияет день – болезненный и едкий.
Червивый лёд и углублённый бред.
Как лаковые, теплятся беседки.
Ложится спать измученный сонет.

Меж сном и явью грань как будто стёрта.
Венозной кровью пухнущий ледок.
Но вот во мне расправилась аорта –
И жуткий свой отмерила глоток.

Какая непонятная затея!
Какая электрическая фея!
Над слякотью и с палочкой в руке.

Я вникнул в пульс, в его непостоянство.
Уходит время, рушится пространство.
Но кровь кипит в просроченном виске.

На смерть старца

В ночном соборе тьма народу –
Во имя славных похорон.
Здесь гроб опущен в жизнь, как в воду,
Но жизни начисто лишён.

В руке распятие простое,
Покров багровый на лице.
Смотри, пророчество какое
Здесь – в окончательном конце.

От этого укрыться где нам?
В какие спрятаться места?
Все эти росписи по стенам,
Все эти нежные цвета…

Немой, торжественный и дикий,
В себя ушёл иконостас,
И целомудренные лики
Глядят в упор, не видя нас.

А во дворе готова яма,
Еловых веток принесли.
Неужто из Господня храма –
И в недра самые земли?!

Ведь наверху такое чудо:
Летит снежок на спящих птиц,
Летит откуда-то оттуда,
Где милосердью нет границ.

Эпилог

Ты греческое скажешь слово «пафос»,
Но прозвучит «страдание» и «страсть».
Корней своих слова уже не помнят,
И смыслы их загадочно растут.

Сосут пространство дьявольские трубы,
Меня давно затягивает вбок.
Бессонные уже завяли губы,
И к полу прикоснулся потолок.