Журнальный мир

– Помер? – с удивлёнными выражениями на лицах спрашивали подходившие односельчане и селяне и сочувственно кивали головами, хотя помер дед Степан вчера, и вся деревня давно была в курсе.

– А такой, вроде, здоровый был…

– Ну, не такой уж последнее время и здоровый… А аккурат девяносто в этот день исполнилось, – уточнила невестка деда Степана, шестидесятилетняя, невысокого росточку, справная Настасья, которая вышла за калитку проводить товарку и задержалась. И именно к ней сейчас обращались все вопросы.

– А как помер? – спросила ближайшая соседка Валентина. Не для себя спросила – она вчера уже знала все подробности.

– В бане помер. Пошёл мыться – минут сорок уж, а его всё нет. Обычно он минут двадцать, больше не задерживался. Ну – полчаса. А тут… Я говорю: «Папы что-то долго нет с бани. Иди, Серёж, погляди. Как бы чего не случилось». Он пошёл. …А отец на полу лежит, мёртвый уже. Ну, мы «скорую» вызывать… Врач говорит: «От старости помер ваш дедушка. Внезапная остановка сердца». Сам вызвал участкового милиционера, тот всё оформил, и в морг отправлять не стали.

– Да таких старых не вскрывают, если нет криминала, – заметил кто-то.

– Ну да. На пол он не падал, потому как никаких следов ушиба. А, видать, почувствовал себя плохо и прилёг сам, ждал, что полегчает, – заново переживая вчерашний день, объясняла Настасья.

– Все там будем…

К калитке подходили всё новые люди, останавливались, так же скорбно кивали головами и проходили в дом – посидеть или хотя бы постоять у гроба, как того требовал обычай.

– Но он-то хоть пожил! – с явной завистью, ни к кому конкретно не обращаясь, молвил бывший управляющий отделением Владимир Иванович, шибко больной уже в свои шестьдесят два года – он три дня только, как очередной раз выписался из районной больницы.

– Дай Бог каждому прожить столько… – договорил он, отвернувшись в сторону и с нотками обиды в голосе.

– Хоронить завтра? – уточнил кто-то.

– Да, на третий день, как положено по христианскому закону.

– Не очень-то его почитают теперь. Быстрей всё отвезти норовят, и развязаться с этим делом.

Все помолчали согласно. Настасья, всё так же ни на кого не глядя, негромко продолжила:

– Я вот всё думаю… – из головы не выходит просто.

– …Он рассказывал, как по молодости ещё, цыганка, якобы, нагадала, что жить ему на белом свете до девяноста лет. И верил в это крепко. «Моя, – говорил, – бабушка по отцу до девяноста семи прожила!». Паниковал, правда, когда прихватывало. Но говорил при этом знаете что? «Ох, не доживу, ох, не доживу…». Мы поначалу не могли понять, до чего он дожить стремился, а потом дошло.

И бабы, и мужики слушали рассказ с интересом и напряжением.

– Вот ведь верил как в предсказание! – подытожила Настасья и не стала договаривать – так всем понятно.

Из дому в одной рубахе и с не зажжённой сигаретой во рту вышел хозяин: высокий – в отца, некогда жгучий брюнет – теперь такой же весь седой – в их породе рано седели.

На улице было так хорошо, что в помещение просто заходить не хотелось! Конец мая: уже не холодно, но и не так жарко – самое время в огороде возиться! В доме же, особенно в комнате с покойным, стояла духота и пахло воском от горящей в стакане с пшенной крупой свечки. Занавешенные окна открывать было нельзя, дабы замедлить разложение мёртвого тела, поэтому постоянно горел верхний свет – он, казалось, также повышал температуру. Тёмные накидки на зеркалах усиливали мрачную и тягостную картину.

Сергей Степанович поздоровался со всеми мужиками за руку, поклонился женщинам – всё пожилым уже, – и, прикурив сигарету, глубоко и с наслаждением затянулся.

– Не курил бы уже, не губил здоровье, – не преминула зацепить его жена. Не зло, и не с укором даже – для порядка.

– Да я не в затяг, – привычно отшутился Сергей Степанович. В свои шестьдесят с небольшим он оставался весельчаком и балагуром. Годы, казалось, нисколько пока его не тронули.

– Шути, шути, – кивнула жена. – Не дожить тебе до отцова срока. Он-то в жизни не курил. И не пил, почитай лет тридцать пять последних. Свекровка, Царствие ей небесное, поднимала ещё стопочку по праздникам, а Степан Иванович чтобы – ни-ни.

Бабы согласно закивали, вспоминая каждая свои семейные дрязги и беды.

– А я вот что скажу, – вынимая изо рта сигарету, продолжил Сергей рассказ жены, конец которого он слышал. – Не от предсказания цыганки дед помер.

Он затянулся, выдерживая паузу. Все молчали в ожидании.

– Отец мне как-то говорил, что один глубоко верующий старик ему рассказывал про крестик нательный. Дескать, снимать крестик надолго с себя никак нельзя. И даже в бане надо с ним быть. На худой конец – взамен деревянный надевать, простенький. Говорит, в старину специально банные кресты имели на этот случай. Да я и сам читал потом. А то железные, большие особенно, в горячей бане и грудь обжечь могут.

Он снова затянулся.

– Так вот. Дед вчера в баню без креста пошёл, – брякнул Сергей, как выстрелил.

– А как вышло? До бани сидел у себя в комнате и как раз менял шнурок на крестике – совсем истрепался уже. Вот он нитку капроновую отрезал от катушки и примерялся, кроил сидел. Ну а тут баня поспела. Внук залетает: «Дед! В баню иди!» – орёт. Он ведь плохо слышал.

– Ну и что? – не вытерпела Валентина паузы. – Без креста пошёл?

– Ну. Сразу – за полотенцем, бельём… А про крест и забыл.

– Да неужто поэтому? – засомневался Владимир Иванович.

– Я вот думаю, позабыл старый в бане, что не надел крестик, думал, там обронил. Потому и на полу оказался, что под полком найти надеялся – головой-то там, под полком был, когда я его нашёл. Так не падают.

– Вот ведь тонкости какие… – задумчиво произнёс Владимир Иванович.

Отворилась калитка на противоположной стороне улицы, у которой несколько минут уже стоял пьяный Дядька – так все на селе звали семидесятипятилетнего Игната Петрова. Выйдя из своего небольшого рубленого пятистенка, где он на протяжении уже десятка с лишком лет проживал в одиночестве, изредка впуская квартирантов-собутыльников, Дядька поздоровался со всеми слабым голосом и поднятой рукой, но остался за забором на своей территории, не имея сил и желания двигаться. Деда Степана, покойного приятеля своего, он посетил ещё вчера вечером, когда тот лежал на столе, а не в гробу, как сейчас, и затем дома основательно помянул. Теперь же, немного придя в себя на свежем воздухе, он решил присоединиться к разговору.

Ещё не пройдя через середину дороги, Дядька заговорил, выкрикивая ударные гласные в словах:

– Какой крестик! Какая цыганка! Все умрём, как и когда нам положено – я вот от цирроза печени умру. Или от инфаркта… два уже было, – завершил он выдохнувшимся, ослабшим голосом, подходя вплотную к хозяину и протягивая руку.

– Батька твой, дядька Степан, хороший мужик был, я любил с ним поразговаривать.

Он пошарил у себя по карманам и обратился к Сергею.

– Дай сигарету.

Сергей угостил.

– Судьба, Серёга. Мне вот недавно рассказали про Яшку Шмидта, что в Германии давно уже проживает – знаешь, он сыну моему ровесник. Так ему недавно печень пересадили. Донорскую. Что: судьбу обманул? Деньги были. А значит, так на судьбе и было написано: не от цирроза умереть.

– Пить, дядька, надо меньше! – авторитетно изрёк самый молодой представитель в собравшейся компании шестилетний Стёпка, живой и умный парнишка без переднего зуба, с нетерпением ожидающий осени, чтобы пойти в первый класс. Он имел право на такую наглость, потому что с Дядькой был в самых тесных дружеских отношениях. А ещё он дружил с ушедшим накануне дедом Степаном. Стёпка пришёл с соседней улицы со своей бабушкой, которая работала библиотекарем в сельском клубе.

– А я и не пью вовсе, Стёп. А вот ты куришь. Я видел.

– Врёшь! – парировал Стёпка. – Я и пить, и курить не буду – я буду как дед Степан. А вот ты от своей самогонки умрёшь.

– Ну, значит, я ошибся, не ты это был. Вижу-то уже плохо. А на деда Степана что равняться хочешь – это хорошо. Он правильно жил.

Игнат помолчал, потом хмыкнул и сказал весело:

– А может, его у меня и нет вовсе, цирроза этого!

В конце недлинной улицы из переулка вывернули две легковые машины: вперед белая, за ней тёмно-вишнёвого цвета.

– Ну, вот и племяши его едут, – проговорил Сергей Степанович и выбросил сигарету. – Должны были сегодня юбилей отмечать дядьке, а получилось, что на похороны приехали.

– Что? Не знают ещё?

– Да почему? Вчера уже позвонили. Ладно, соседи, ворота открывать буду.

– Завтра просим всех прийти проводить в последний путь Степана Ивановича, – добавила Настасья просящим голосом и поклонилась.