Светкина свекровь

Светкина свекровь

Рассказ

Светка давно замужем за Семёном, как вышла, так и живёт. По любви, не по любви?.. Да откуда мне знать. Наверное, по любви, раз столько живёт, а вообще, кто её знает… Теперь уже и неважно. Рассказывала она мне, ещё в девках была и видела, как её Семён мучился, когда родители пьяные были и дрались. Сильно мучился, стыдно было за них и обидно. Один он в семье, у его сверстников куда лучше родители. Ну, как говорится, в каждой избушке свои погремушки. У кого-то только отец пьющий был, а у кого-то гулящий. А что? Мужики, они любят чужих женщин, не все, конечно, многие до тризны верны своей остаются, но таких мало.

Вот и в Сёмкиной семье вроде и отец не пьющий – так, с устатку от работы. А на работе трудоголик. Сёмка в отца, от работы не бежит. И мать Семёна – труженица ещё та. Даже успела в юности на кирпичном заводе с год поработать. Одно время почту носила, затем прачкой в детском саду работала, в магазине продавцом, потом и главным кассиром. Однако в ней было одно «но» – к спиртному любила пригубиться, мужу это не нравилось, потихоньку погуливать стал с её же подругами. Были моменты… Однажды ушёл и с неделю у одной «подружки» жил. Больно было Сёмкиной матери, кстати, её Верой Павловной зовут. И имя сильное, да и сама она не из слабых – при схватке с мужем дралась о-го-го, но опять же по пьяной лавочке, впрочем, и трезвая могла его обматерить на чём свет стоит. Ну вот такая она: на всё хватка – не нужна прихватка. Светке тоже доставалось, скорее всего, свекровь на ней отыгрывалась. Как-то за волосы оттаскала, это когда Светка посмела ей огрызнуться. С тех пор Светка язык на замок, да и толку-то связываться со Светкиным-то характером.

Много ещё таких «драчливых» случаев было. Вспоминает Светлана: начало восьмидесятых было, тяжёлое время. Как-то ей в больнице, а она лежала на сохранении, сказали: «У вас кровь плохая, гемоглобин очень низкий…», – и ещё что-то там, не запомнила, – «…моркови хотя бы больше ешьте, яблок…».

Куда там, – говорит она мне, – я одну морковку съела, только за вторую взялась, а свекровь: «Ты что морковку жрёшь, я её на борщ купила».

Как, – удивляюсь я, – прям так и сказала?

Ага, так и сказала. Упрекнула. Я даже и доесть не смогла, чуть не стошнило. Хотя у меня тогда сильный токсикоз был, я ведь на восьмом месяце Надюшкой беременная была.

А ещё помню, конец августа, лежу в очередной раз на сохранении, Сёмик в больницу прибежал ко мне. Притащил такой большой кусок арбуза – Света развела руки, показывая размер арбузного куска, – я ем, а у него глаза сияют от радости, но шепчет: «К тебе сегодня мать придёт попроведывать, ты только не говори, что я тебе арбуз покупал». Вот так-то. Я, конечно, ей ничего не сказала, но вывод сделала свой. Сделала вывод и тогда, когда Сёма мне серьги золотые на день рождения купил и тоже сказал: «Носи, чтобы мать не видела». Вот как их надо было носить? Сильно хотелось серьги надеть, золотые же, у меня таких сроду не было. Надела. Сама не рада была. Увидела же она, хотя я волосами прикрывала, они длинные тогда были. Тут Света дотронулась до своих сухоньких волосинок, но на них не зациклилась:

Ох и заворчала она на нас, и Сёмке досталось, упрекнула: «Лучше бы диван себе купили, на моём спите, а ты серьги ей».

Вот, видишь, серебряные ношу, а к тем душа не лежит. Так, лежат в коробочке, всё-таки память – Сёмик купил. Но с тех пор больше никаких подарков мне и не делал. Наверное, отбила она ему желание подарки-то делать. Да и ладно. Так прожила.

А помнишь, раньше молоко на разлив продавали, в бочках привозили.

Помню, помню, – мелькнули у меня те годы.

Так вот, попросила она меня сходить купить, трёхлитровую банку дала, я и пошла, а дорогой бабушку встретила, она в этом же доме жила, только на первом этаже, а мы на девятом. И она попросила меня молока купить, и тоже трёхлитровую банку дала. А мне разве трудно? Купила и ей. Отдала сразу. Захожу домой, а свекровь: «Почему так долго, очередь что ли?». Нет, говорю, просто бабе Нине ещё молочка купила. И представляешь, она вырвала у меня банку с молоком, руки трясутся, а про её физиономию и говорить нечего. Столько злобы… молоко в раковину вылила, а банку сходу в форточку запулила. Я опешила, смотрю, понять ничего не могу, а она орёт диким голосом: «Это не наша банка!». Да так заорала, я думала – не разродиться бы мне здесь. А у самой мысли: «Не убила ли кого внизу, ведь банка стеклянная летела с девятого этажа». Но банка точно была наша, не могла я перепутать. Не могла.

О боже, да как она так посмела? – снова не выдержала я, перебив Светлану.

У-у-у, посмела, многое ещё чего посмела. Если я тебе порассказываю все подробности, на книгу потянет, не только на рассказ.

Это точно, – улыбаюсь.

Иногда мы с Сёмкой в пельменную ходили, там, возле кинотеатра имени Горького, пельмени купим и поедим. А порой я к сестре забегала, она рядом жила, дом напротив. Та меня старалась накормить. Хотя бедно жила сестрёнка, да и семья у неё. Хорошая семья – есть чему позавидовать. Всегда покой, уют и никаких матов. Никогда. Знала сестра, что я драники люблю, приготовит быстренько, я с такой радостью поем, а прихожу домой, ну к свекрови – мы же у них с год жили, это после в посёлок переехали, Семёну там квартиру дали от организации. Пожалели нас, вот и дали. Так когда я от сестры приходила, свекровь обнюхивала меня и так ехидно: «Кх, – протягивала она со злобной насмешкой, – опять в двадцать седьмой квартире была, драниками воняешь». Громко, ехидно смеялась. А мне больно было и за сестру, и за всё… – глубоко вздохнула Светлана.

Зачем ты за него вообще замуж вышла? Ты его хоть любила?

Любила, – улыбнулась, – раз вышла. И тут же добавила: любила, да разлюбила…

А Наденьку-то она вашу любит? – не вытерпела я, не дождавшись продолжения о любви, хотя чувствовала, что Светка хочет выговориться.

Сейчас да, а тогда… – Светка прищурила глаза, – а знаешь, мне кажется, она и Сёмку-то не любила, не видел он материнской ласки. Не видел, – утвердительно добавила. – Он её за всю жизнь, сколько я с ним живу, ни разу мамой не назвал. Просто обращается без имени, и всё. А я на «вы» зову. Нет, поначалу пыталась мамой назвать, но как однажды за волосы оттаскала, – Света вздёрнула плечами, – какая же она мне мама? Просто на «вы», и всё. Так вот, а когда мы ей сказали, что я беременная, а она мне сразу в лоб:

И что, рожать задумала, что ли? Сейчас вон возможность есть, побежала и выскреблась. Делай, пока не поздно. Что смотришь? Аборт делай!

Как? Какой аборт, а вы почему не сделали? – вырвалось у меня в порыве. Даже от своего вопроса неловко себя почувствовала. Ведь боялась я её уже тогда, а тут такое спросила…

Да я хотела, отец не разрешил, – сказала, как отрезала.

Вот с того момента я и поняла, в какую семью угодила. А куда деваться, терпела… Вот как такое забудешь – Надюшке месяц с небольшим, а Сёмины родители решили смотрины сделать, знакомых своих назвали, мне разрешили подруг пригласить с работы, Сёминых, правда, друзей не было. А почему – тоже не помню. Но помню, что с моей работы подарили семьдесят рублей, много по тем временам. Мы на эти деньги коляску Наденьке купили, игрушек разных, ну и так, по мелочам. Так вот, начались смотрины за здравие, приятно было нам с Сёмкой поздравления принимать, все Наденькой любовались, а я язык прикусывала, не сглазили бы. Удивлялась, как свекровь вежливо себя ведёт, со мной обходительна, вот её-то я и сглазила.

Кого, свекровь?

Ну да, а кого же ещё. Гости только разошлись, а родители как вцепились драться, перепили, похоже. Что не поделили, я так и не поняла. Сёмка разнимать стал. Наразнимался, и ему досталось. Обматерили как могли и выгнали нас из дома. А куда идти? На дворе ночь, декабрь, быстро темнеет. Сгрёб Сёмка Надюшку, и к моей сестре, хорошо, что рядом жила. Как той позвонили в дверь, объяснять не надо было, увидев меня зарёванную, сразу всё поняла, предложила и Сёме переночевать, но он постеснялся. А знаешь, где ночевал? В подвале, в подвале собственного дома, спал, говорит, на трубах, не замёрз, там тепло было. И мне тоже тепло, аж жарко. У сестры же однокомнатная квартира, и, как назло, в этот день к ней ещё средняя наша сестра приехала с двумя ребятишками из другого города, да у сестры сын плюс муж. Вот и считай, а я располосована, живот перетянут, почка жару давала, это долгая история. – Светка махнула рукой. – Как квартиру проветривать – Наденьку в шифоньер. Но ты не поверишь, на третий день моё проживание у сестры закончилось. Примчалась свекровь и даже прощения попросила.

Но сестра это дело так не оставила, она на десять лет старше меня, мудрее, умнее, да и вообще сестра есть сестра. Выбрали мы свободный денёк – или сестра на работе с кем-то договорилась, может, кто её подменил, и поехали с Наденькой в контору, где муж работает. Знали там эту семью с обеих сторон. Мужа моего похвалили, что он хороший работник, и пообещали с жильём помочь. Не прошло и года, сдержали обещание.

Ох и долгим мне показалось то прожитое с ними время. Сколько драк повидала в их квартире, всё за Надюшку переживала, чтобы не напугали. Самой страшно было, в нашей семье никогда такого не было, папка маме даже слов плохих не говорил, а мама и подавно.

Светлана на секунду смолкла, резко изменилась в лице, глаза заблестели, подбородок задёргался, но не заплакала. Сдержалась. Меня же охватило тревожное чувство.

Может, чаю подлить?

Не, не надо. – Хлебнула давно остывший глоток чая. Кашлянула в горсть.

Однажды, Наденьке и двух месяцев не было, Вера Павловна её с коляской перевернула, опять же пьяная была. Я усыпила дочь в коляске и пелёнки гладить взялась, слышу, а Наденька моя уже на полу кричит. Да что вспоминать, сколько всего пережито… – Она взглянула на балконную дверь, откуда доносился детский смех, а уличный ветер играл с кухонной шторкой. Я скоро подрезала сыр, а Света не отходила от темы:

Я ж трижды на сохранении лежала, почка отказывала, думала, не доношу, но всё обошлось. Правда, роды пришлось вызывать, и из роддома меня прямо на операцию. Так вот бывает. – Света слегка покачалась на стуле, отжала чайной ложкой пакет, вынула его из стакана, надкусила кусочек сыра. – А знаешь, я по сей день благодарна хирургу из второй медсанчасти. Прикинь, он мне сберёг молоко, даже сцеживал в первый день, объяснил, что как делать – молодая была, глупая.

Да, – подытожила я, – все мы по молодости глупим порой. То не за того замуж выходим, а то… – Но Света, кратко посмотрев на меня, перебила:

Я так хотела Наденьку грудью кормить, иммунная система у ребёнка куда лучше, чем у искусственников. Поэтому мне врачи и постарались сохранить молоко. А свекровка, – здесь снова у Светы затрясся подбородок, она часто заморгала, и накатились слёзы. – Вот забыть бы это всё, а нет, всплывает, – дважды дробно отбарабанила кончиками пальцев по краю стола.

Свет, да успокойся, всё в прошлом. – Подвигаю ближе к ней вазочку со сгущённым молоком.

Угу, в прошлом… но оно у меня вот здесь, – движением руки указала в область сердца. – Они, когда забрали Наденьку из роддома, спасибо им, конечно, за это, кормили смесью, а я почти через месяц из больницы вернулась, грудь дала – Надюшка и запоносила. Так знаешь, как свекровь на меня: «У тебя поганое молоко, хоть бы оно у тебя иссохло, не смей кормить ребёнка!».

Сёма говорит: «Корми украдкой». Прикинь, украдкой ребёнка кормить! Вот дожила… – смолкла. – Но я им доказала, на следующий день все на работу ушли, а мы с сестрой поехали, она с Наденькой была, мне же нельзя было её поднимать. В больнице-то мы всё и рассказали, у меня молоко на посев взяли, хорошее оказалось, жирное. Кормите, говорят, смело, и справку дали, аж тремя печатями заверили. Когда-нибудь придёшь ко мне в гости – покажу. Я её храню. Рука не поднимается порвать. Вещдок, – смачно улыбнулась.

Да верю я тебе, Светик, верю. – Я, конечно, была в шоке от рассказанного, но продолжения хочется.

А здорово ты им нос утёрла – расписку принесла. Молодец!

Да, утёрла, свёкор аж очки надел, прочёл всё и говорит: «Ну вот, теперь можешь кормить». Как хорошо, что уехали от них. Видать, Бог увидел, пожалел меня. – Светкино лицо наполнилось радостью, и мне на душе легче стало. Да-а-а, сколько всего пришлось ей перетерпеть…

Квартиру выделили. Я на седьмом небе от счастья была, – улыбнувшись, хлебнула давно остывший чай. – Хорошо, что деревня далеко от города оказалась, машина своя у них была, но они редко к нам приезжали. Однако умудрялись и там меня поучать. Правда, Надюшке всегда подарки привозила, то костюмчик какой, то сапожки, туфельки, да что говорить, на это грех жаловаться. Приедет, бывало, а Надюшка у соседей играет, она-то у меня одна, а вот у соседки трое, её и тянуло к детям.

А свекровь посмотрит своими холодными, злыми глазами и сквозь зубы: «Иди, веди ребёнка домой, что ты ей разрешаешь с этими придурками играть – такой же станет».

Как? Так и говорила? – удивляюсь я. Зачем так на детей?

Ну да, так и говорила. А соседские дети как дети, хорошие, воспитанные, и родители нормальные. Я со всеми в посёлке дружно жила. А вот её приезда боялась, как огня боялась. Вот глупая-то была. Не могла ей перечить, и всё. Не знаешь, когда нагрянут, раньше же телефонов сотовых не было. Да и что толку, если бы телефон был. Не скажу же я им – не приезжайте. Но редко приезжали, раз-два в год, не больше. А однажды свёкор учудил, представляешь, привозит к нам женщину, настоящая китаёзка – глаза узкие, лицо круглое, вздутое такое. Мы с мужем смотрим и понять ничего не можем. Я свёкра дедом звала, и говорю: «Дед, ты чего, это уже ни в какие рамки не входит, как так можно, к нам привёз?» Ведь я так и подумала, что любовницу. Свекровь-то худышка, и губы узкие, а лицо костлявое, но не страшная. А тут… – Светка развела руками.

Сёмка тоже то на него, то на неё смотрит, понять ничего не может, а про себя думает: «Ну отец и даёт – с любовницей приехал».

А-а-а-а, нет, оказывается, это не любовница. Представляешь, это он так её избил. Так избил, что мы её не узнали. Мне тогда жалко стало Веру Павловну, я разревелась. А он: «Забирайте её себе, пока я её не убил». Ручищи здоровенные в кулаки жмёт, зубами скрипит – жутко. Я плачу, Сёмка словно онемел, молчит и всё. Хоть бы высказал что отцу. Ведь так и убить можно.

Что потом? – встревоженно перебиваю Светлану.

Что, что… оставил он её нам, а сам уехал. Ты представляешь, она с полмесяца у нас жила. Первые дни я из Надюшкиной мочи ей примочки делала, чтобы опухоль спала, марлю макала в дочкин горшок и свекрови на лицо прикладывала. Молчала, соглашалась со мной, а может, и не соображала или настолько пьяная была, или что с головой сделалось. Я её прятала, как кто-нибудь к нам приходил. Вижу в окно, кто в гости идёт, в деревне все друг к другу ходили, и говорю ей: «Ползите под кровать». Представляешь – заползала. Во до чего дожила… Я преимущество тогда над ней немного взяла. Все последующие дни как кто стукнет в дверь, она юрк под кровать и лежит, не шевелится. – Светка засмеялась. Громко засмеялась, засмеялась и я. – У меня даже страх перед ней тогда пропал, ну, не совсем, но как-то легче стало. В аптеке лекарств всяких набрала, синяки смазывала, они по всему лицу были. И как не убил? – Тут Светлана вздёрнула плечами, слегка перекосив лицо. Мне же пришлось только поддакнуть.

А знаешь, он ведь её тогда не проучил. Нет-нет, – отрицательно покачала она головой, – где-то на пятый или шестой день выздоровления, а жила она у нас в зале, Сёмка как раз на две недели на вахту уехал, ох, досталось мне. Прикинь, я смотрю, – тут уже Светка выпучила глаза, смотрит на меня и продолжает, – она шарахаться стала, мечется в разные стороны, что-то забормотала. Шныряет из комнаты в комнату. Жутко. Ну, думаю, всё, крышу сносит. А что мне делать? За Наденьку боюсь, мысли разные лезут, вдруг нас ночью убьёт. И ведь никому не говорю, Семён попросил от всех скрыть, никто не знает, что она у нас, свёкор её ночью привёз. А знаешь, что оказалось?

Что?

А то – она втихаря весь Сёмкин одеколон, воду парфюмерную выпила. Тогда же это дефицит был, в восьмидесятых. У нас так, для красоты всё стояло. А флакошки пустые назад поставила – сообразила. После этого у меня к ней вообще страх пропал. Так, на «вы» называю, а в душе алкашкой считаю. Женщина же? Мне это не понять, мужа жалко, он-то не виноват, что такие родители достались. Хотя сам теперь выпить не прочь, – Светка глубоко вздохнула, опустила вниз голову. – Как-то попробовал руки распускать, но я ему отбила это желание – у сестры три месяца прожила. Остепенился, да, – махнула рукой. Надолго ли? Не знаю, чего от него пьяного ожидать. А ты спрашиваешь люблю ли его. Но с месяц назад мне свекровь серьги свои предложила.

Вот так поворот, – удивляюсь я. – Осознала, кто ты есть, за сорок-то лет вашей со Стёпкой совместной жизни.

Угу, осознала, жди. Слушай дальше, как осознала. Она мне говорит: – Светка, как я помру, сними с меня серьги, себе забери на память. – Удивилась и я вот так, – кивнула на меня, – как ты сейчас, и говорю: – Не-е, с мёртвой снимать не буду, лучше с ними оставайтесь, да и я золото не люблю, мне серебро ближе, разве только вдруг Надюшка дочку родит, и ей будет память о прабабушке.

Ну да, – соглашается она и сама снимает серьги. – На вот, пока я живая, а то правда с мёртвой побоишься снять. – Взяла. Домой принесла, Сёме рассказываю, тоже удивился, что это с матерью. А дня через два она за серьгами явилась.

Ты мне, Светочка, отдай их, а то во сне снятся. – Да так вежливо говорит. – А знаешь, я с большим облегчением их отдала. Видишь, зато ты теперь рассказ об этом напишешь, о своей свекровушке.

Да-а-а, разные бывают свекровушки. Кому как повезёт, – подытожила я, прикусив губу, задумалась, глядя в Светкины добрые, но густо наполненные печалью глаза. Сколько же в них всего пережитого… Телефонный звонок прервал наш разговор.