«Так пусть же будет песня рождена…»

«Так пусть же будет песня рождена…»

Стихи

Родилась в Новокузнецке 14 мая 1977 года. Окончила факультет русского языка и литературы Новокузнецкого государственного педагогического института. Преподавала русский язык и литературу в лицее, была сотрудником в Центральной городской библиотеке имени Н.В. Гоголя, журналистом в «Кузнецком рабочем».

Будучи ещё студенткой, публиковалась в местных литературных изданиях. Была членом городского литературного объединения «Гренада», возглавляемого поэтессой Любовью Никоновой. В настоящее время Ольга Витальевна сама является руководителем этого объединения.

Выпустила три поэтических сборника.

Ольга Витальевна Комарова – член Союза писателей России. С 2019 года – заместитель главного редактора альманаха «Кузнецкая крепость».

Её произведения регулярно появляются на страницах «Кузнецкой крепости», в журнале «Огни Кузбасса», в приложении к этому журналу – «День поэзии», в журнале «После 12». Творчество поэта представлено также в коллективных сборниках «Новокузнецкий литературный альманах» (2008 г.), «Допеть до конца» (2011 г.), «Ради жизни на Земле. Кузнецкий автограф» (2015 г.).

На стихи Ольги Комаровой новокузнецкими композиторами написаны песни. С ней сотрудничают Михаил Маслов, Заслуженный деятель культуры России и автор музыки гимна Новокузнецка, а также известный в городе бард Ольга Горина (Брыкова). В 2011 году ансамблем бардовской песни «Созвучие» был записан диск «Тишайший снегопад», на который вошли 11 песен на стихи Ольги Комаровой в исполнении Ольги Брыковой (автора музыки) и Татьяны Шейнрок. Песни Михаила Маслова, написанные на слова Ольги Комаровой, вошли в сборники «Новые песни на стихи поэтов Сибири» (2014 г.), «Русская песня» (2014 г.), «Во имя Родины» (2015 г.), «Душа России» (2019 г.).


 

* * *

Расставания входят в привычку.

Электричка – на первом пути.

Из-за пазухи выну синичку –

вот и всё,

отпускаю, лети.

 

Не держу журавля на примете,

но и ты опереньем груба.

Не силки, а любовные сети

раскидала повсюду судьба.

 

Расставания входят в привычку.

Расстояния множат тоску, –

отпустив на свободу синичку,

всё скучать по её голоску.

 

Друг за другом мы ходим по кругу:

час – свиданье,

разлука – на год.

Только сядет синичка на руку,

электричка вот-вот отойдёт.

 

* * *

Этот сон и пьянит, и томит.

Не развидеть его, не забыть.

Будто птица уходит в зенит,

и так хочется птицей той быть.

 

Задыхаясь от счастья, бегу

я, расправив крыла от плеча.

Но так пахнет покос на лугу,

медь сосновых стволов горяча.

 

Всё бегу и зову, и кричу:

Знаешь, птица, печное тепло?

Знаешь ношу, что впору плечу?

Знаешь?..

Время в песок утекло…

 

Этот сон…

Голубая юдоль,

не мани меня, не обольщай.

Птица в точку уходит, изволь,

и – прощай.

 

* * *

Исчиркано небо стрижами.

Не там ли проходит межа? –

за ней, на небесной скрижали,

мечты наши тихо лежат.

 

За ней мы встречаемся чаще,

там руки и губы смелей.

И манит поток восходящий,

но тянет полынью с полей.

 

Ждём срока – до шага, до жеста,

до трепета, до куража.

И вроде уже нету места,

всё ближе подходит межа.

 

И небо пойдёт мятежами,

и нас – за земной суетой,

обрушив на землю скрижали,

придавит мечтой.

 

* * *

Из кабака – на звонницу,

пораспугав галчат,

гони, Илюша, конницу

небесную.

Стучат

виски, как наковаленки;

не жил – играл в игру.

Я был, Илюша, маленький, –

не верил, что умру.

 

А мама нитку долгую

сучила в тишине.

Судьбу свою без толку я

всю размотал,

и мне

теперь и тучки – молохом,

особо ввечеру.

И чудится… я колокол –

качаюсь на ветру.

 

* * *

Знаешь, как тает мечта на ладони? –

Белый восторг превращается в слёзы.

В сумерках лживы и взгляды, и позы.

Город в своём равнодушии тонет.

Грязных желаний и мыслей сугробы

серые – лягут вдоль улиц под утро.

Сердце одно терпеливо и мудро;

сердце – одно, средь гремящей утробы

города, верит в мечту, и наивно

белый восторг на ресницы и губы

ловит, не зная, что лживы и грубы

могут быть те, кого любишь… взаимно…

 

* * *

Будто бы Яблочный Спас,

а у нас ни яблочка.

Куплю на базаре

у бабушки-васильки-на блузе.

Посмотрит так жалостливо и:

Господи Исусе,

на вот – тебе улыбается –

на щеке ямочка.

 

Возьму щекастое,

василькам-на блузе оставлю сдачу.

Кучки, бидоны, ведёрки –

зазывают, бренчат, лыбятся.

Семечки, ягоды, люди –

теснятся, под ноги сыпятся.

В кошёлку нельзя улыбчивое –

в карман спрячу.

 

Впереди – уже вижу –

взмахнул голубою косынкою –

Спас! – и яблоко мне

будто выбрал Сам.

Кипит толчея базарная –

только бы выбраться.

Пятернёй обнимаю счастье своё

с кислинкою.

 

А кошёлка тяжёлая –

тянет плечо лямочка.

С устатку теперь поди-разберись

во вкусе.

Жалея себя, вспомню бабушку:

Господи Исусе,

спасибо, и у меня на щеке ямочка.

 

* * *

Что ж… внезапно догадка,

как тысяча жал

(так туман рассекают лучи) –

не Кармен ты, прости,

но мне всё-таки жаль,

что пришлось и тебя огорчить.

Этот самообман,

эта жизнь, словно сон:

всё рассыпалось, было – и нет.

Не Кармен ты, прости,

но звучит в унисон

сердце с эхом твоих кастаньет.

Что ж, свободного плаванья;

парус – тугой.

В чьих руках ты струной запоёшь?

Не Кармен ты,

но мне и не надо другой.

Да и ты, уходя, не уйдёшь.

 

* * *

Насторожился день и замер,

в истоме душной изнемог.

Как будто держит он экзамен

и ждёт – что скажет педагог.

 

Краснеет ягодой повинно

из-под дрожащего листа.

Вот ноты – спелая малина,

а ветки – это нотный стан.

 

И происходит перемена –

день крепким ветром задышал.

Он должен,

должен непременно,

раз просит этого душа,

раз выдался счастливый случай;

и словно робкий комплимент,

вдали ворочается туча,

настраивая инструмент.

 

День посуровел.

Свет притушен,

всё в ожидании, и вот

аккорды первые, и тушем

дождь начинается, и нот

малиновых не разбирая,

зелёных клавиш не щадя,

неистовствует день,

играя

токкату летнего дождя…

 

И так – без робости и страха,

как будто просто на удачу,

концерт Себастиана Баха

играет мне июль.

Я плачу.

 

* * *

Река устала. Не река – мастика.

Закат добавил краски.

Тишина.

Июль к исходу. Не моя вина,

что не тебя люблю я, Федерико.

 

А начиналось лето – земляника

в поля манила, и ночной костёр

плясал в глазах кочующих сестёр.

Зачем меня ты выбрал, Федерико?

 

И лишь луна – наивна, светлолика –

смотрела вслед, а табор бушевал

уже вдали.

Ах, как ты целовал,

как сладко целовал ты, Федерико!

Ночная птица прокричала дико.

Река вздохнула.

Дрогнула струна.

Так пусть же будет песня рождена

о нас, мой милый,

милый Федерико.

 

* * *

«Невозможно

прозрачные буковки слёз

в твоём голосе дрогнувшем

не замечать».

Сергей Донбай.

 

Низать на нити улиц тёмных

(связать друг друга нечем)

стеклярус фонарей бездомных,

чтоб подарить при встрече.

 

О разном говорить, о многом;

о главном – не решиться…

И табачком несёт из окон,

и стынет чай с душицей…

 

Вползают сумерки густые…

Блокнот почти дочитан…

И струны – дрогнули – застыли;

не струны – души чьи-то…

 

* * *

Л. Андичековой

И грянул снег.

Да вроде не впервой,

но тишина паденья оглушала.

Так незамысловато совершала

зима обряд великолепный свой.

Она звала меня, влекла в свой круг –

и не грустила в танце одиноком,

снежинками целуя ненароком,

но ускользая влагою из рук.

 

Снега, снега – и прежде, и потом.

В снегах, в снегах –

ни тропочки, ни строчки, –

лишь фонарей цветные оторочки

да безутешность над пустым листом.

Так будь же ты! – неистово кружись, –

то вдруг прильнув, то оттолкнув сурово.

Даруй одно – спасительное – слово,

снежинкой на ладони задержись.