«Так пусть же будет песня рождена…»
«Так пусть же будет песня рождена…»
Родилась в Новокузнецке 14 мая 1977 года. Окончила факультет русского языка и литературы Новокузнецкого государственного педагогического института. Преподавала русский язык и литературу в лицее, была сотрудником в Центральной городской библиотеке имени Н.В. Гоголя, журналистом в «Кузнецком рабочем».
Будучи ещё студенткой, публиковалась в местных литературных изданиях. Была членом городского литературного объединения «Гренада», возглавляемого поэтессой Любовью Никоновой. В настоящее время Ольга Витальевна сама является руководителем этого объединения.
Выпустила три поэтических сборника.
Ольга Витальевна Комарова – член Союза писателей России. С 2019 года – заместитель главного редактора альманаха «Кузнецкая крепость».
Её произведения регулярно появляются на страницах «Кузнецкой крепости», в журнале «Огни Кузбасса», в приложении к этому журналу – «День поэзии», в журнале «После 12». Творчество поэта представлено также в коллективных сборниках «Новокузнецкий литературный альманах» (2008 г.), «Допеть до конца» (2011 г.), «Ради жизни на Земле. Кузнецкий автограф» (2015 г.).
На стихи Ольги Комаровой новокузнецкими композиторами написаны песни. С ней сотрудничают Михаил Маслов, Заслуженный деятель культуры России и автор музыки гимна Новокузнецка, а также известный в городе бард Ольга Горина (Брыкова). В 2011 году ансамблем бардовской песни «Созвучие» был записан диск «Тишайший снегопад», на который вошли 11 песен на стихи Ольги Комаровой в исполнении Ольги Брыковой (автора музыки) и Татьяны Шейнрок. Песни Михаила Маслова, написанные на слова Ольги Комаровой, вошли в сборники «Новые песни на стихи поэтов Сибири» (2014 г.), «Русская песня» (2014 г.), «Во имя Родины» (2015 г.), «Душа России» (2019 г.).
* * *
Расставания входят в привычку.
Электричка – на первом пути.
Из-за пазухи выну синичку –
вот и всё,
отпускаю, лети.
Не держу журавля на примете,
но и ты опереньем груба.
Не силки, а любовные сети
раскидала повсюду судьба.
Расставания входят в привычку.
Расстояния множат тоску, –
отпустив на свободу синичку,
всё скучать по её голоску.
Друг за другом мы ходим по кругу:
час – свиданье,
разлука – на год.
Только сядет синичка на руку,
электричка вот-вот отойдёт.
* * *
Этот сон и пьянит, и томит.
Не развидеть его, не забыть.
Будто птица уходит в зенит,
и так хочется птицей той быть.
Задыхаясь от счастья, бегу
я, расправив крыла от плеча.
Но так пахнет покос на лугу,
медь сосновых стволов горяча.
Всё бегу и зову, и кричу:
– Знаешь, птица, печное тепло?
Знаешь ношу, что впору плечу?
Знаешь?..
Время в песок утекло…
Этот сон…
Голубая юдоль,
не мани меня, не обольщай.
Птица в точку уходит, изволь,
и – прощай.
* * *
Исчиркано небо стрижами.
Не там ли проходит межа? –
за ней, на небесной скрижали,
мечты наши тихо лежат.
За ней мы встречаемся чаще,
там руки и губы смелей.
И манит поток восходящий,
но тянет полынью с полей.
Ждём срока – до шага, до жеста,
до трепета, до куража.
И вроде уже нету места,
всё ближе подходит межа.
…И небо пойдёт мятежами,
и нас – за земной суетой,
обрушив на землю скрижали,
придавит мечтой.
* * *
Из кабака – на звонницу,
пораспугав галчат,
гони, Илюша, конницу
небесную.
Стучат
виски, как наковаленки;
не жил – играл в игру.
Я был, Илюша, маленький, –
не верил, что умру.
А мама нитку долгую
сучила в тишине.
Судьбу свою без толку я
всю размотал,
и мне
теперь и тучки – молохом,
особо ввечеру.
И чудится… я колокол –
качаюсь на ветру.
* * *
Знаешь, как тает мечта на ладони? –
Белый восторг превращается в слёзы.
В сумерках лживы и взгляды, и позы.
Город в своём равнодушии тонет.
Грязных желаний и мыслей сугробы
серые – лягут вдоль улиц под утро.
Сердце одно терпеливо и мудро;
сердце – одно, средь гремящей утробы
города, верит в мечту, и наивно
белый восторг на ресницы и губы
ловит, не зная, что лживы и грубы
могут быть те, кого любишь… взаимно…
* * *
Будто бы Яблочный Спас,
а у нас ни яблочка.
Куплю на базаре
у бабушки-васильки-на блузе.
Посмотрит так жалостливо и:
Господи Исусе,
на вот – тебе улыбается –
на щеке ямочка.
Возьму щекастое,
василькам-на блузе оставлю сдачу.
Кучки, бидоны, ведёрки –
зазывают, бренчат, лыбятся.
Семечки, ягоды, люди –
теснятся, под ноги сыпятся.
В кошёлку нельзя улыбчивое –
в карман спрячу.
Впереди – уже вижу –
взмахнул голубою косынкою –
Спас! – и яблоко мне
будто выбрал Сам.
Кипит толчея базарная –
только бы выбраться.
Пятернёй обнимаю счастье своё
с кислинкою.
А кошёлка тяжёлая –
тянет плечо лямочка.
С устатку теперь поди-разберись
во вкусе.
Жалея себя, вспомню бабушку:
Господи Исусе,
спасибо, и у меня на щеке ямочка.
* * *
Что ж… внезапно догадка,
как тысяча жал
(так туман рассекают лучи) –
не Кармен ты, прости,
но мне всё-таки жаль,
что пришлось и тебя огорчить.
Этот самообман,
эта жизнь, словно сон:
всё рассыпалось, было – и нет.
Не Кармен ты, прости,
но звучит в унисон
сердце с эхом твоих кастаньет.
Что ж, свободного плаванья;
парус – тугой.
В чьих руках ты струной запоёшь?
Не Кармен ты,
но мне и не надо другой.
Да и ты, уходя, не уйдёшь.
* * *
Насторожился день и замер,
в истоме душной изнемог.
Как будто держит он экзамен
и ждёт – что скажет педагог.
Краснеет ягодой повинно
из-под дрожащего листа.
Вот ноты – спелая малина,
а ветки – это нотный стан.
И происходит перемена –
день крепким ветром задышал.
Он должен,
должен непременно,
раз просит этого душа,
раз выдался счастливый случай;
и словно робкий комплимент,
вдали ворочается туча,
настраивая инструмент.
День посуровел.
Свет притушен,
всё в ожидании, и вот
аккорды первые, и тушем
дождь начинается, и нот
малиновых не разбирая,
зелёных клавиш не щадя,
неистовствует день,
играя
токкату летнего дождя…
И так – без робости и страха,
как будто просто на удачу,
концерт Себастиана Баха
играет мне июль.
Я плачу.
* * *
Река устала. Не река – мастика.
Закат добавил краски.
Тишина.
Июль к исходу. Не моя вина,
что не тебя люблю я, Федерико.
А начиналось лето – земляника
в поля манила, и ночной костёр
плясал в глазах кочующих сестёр.
Зачем меня ты выбрал, Федерико?
И лишь луна – наивна, светлолика –
смотрела вслед, а табор бушевал
уже вдали.
Ах, как ты целовал,
как сладко целовал ты, Федерико!
Ночная птица прокричала дико.
Река вздохнула.
Дрогнула струна.
Так пусть же будет песня рождена
о нас, мой милый,
милый Федерико.
* * *
«Невозможно
прозрачные буковки слёз
в твоём голосе дрогнувшем
не замечать».
Сергей Донбай.
Низать на нити улиц тёмных
(связать друг друга нечем)
стеклярус фонарей бездомных,
чтоб подарить при встрече.
О разном говорить, о многом;
о главном – не решиться…
И табачком несёт из окон,
и стынет чай с душицей…
Вползают сумерки густые…
Блокнот почти дочитан…
И струны – дрогнули – застыли;
не струны – души чьи-то…
* * *
Л. Андичековой
И грянул снег.
Да вроде не впервой,
но тишина паденья оглушала.
Так незамысловато совершала
зима обряд великолепный свой.
Она звала меня, влекла в свой круг –
и не грустила в танце одиноком,
снежинками целуя ненароком,
но ускользая влагою из рук.
Снега, снега – и прежде, и потом.
В снегах, в снегах –
ни тропочки, ни строчки, –
лишь фонарей цветные оторочки
да безутешность над пустым листом.
Так будь же ты! – неистово кружись, –
то вдруг прильнув, то оттолкнув сурово.
Даруй одно – спасительное – слово,
снежинкой на ладони задержись.