«Тлеющий свет плацкарта…»
«Тлеющий свет плацкарта…»
* * *
Вагон качается, хмельной,
и свет мигает,
и черный дым летит за мной —
не догоняет,
не проводник заварит чай,
а сам апостол,
разговоримся невзначай —
легко и просто,
промчится жизнь, как товарняк,
за ней — другая,
и вот — разбуженный сквозняк
в купе гуляет,
со мною — всё, что я не смог, —
мои осколки,
и вера в лучшее, и Бог
на верхней полке.
* * *
Посмотришь из окна —
почувствуешь родство
с домами, фонарем,
москитной пыльной сеткой,
и, обретая на
минуту естество,
останетесь вдвоем
с пустой тетрадью в клетку.
Машина входит в грязь,
как будто ищет брод,
и город, свет гася,
на память дарит слово.
Презреньем дождь обдаст,
и ветер оттолкнет,
и только ночь тебя
обнимет как родного.
* * *
Бог зажжет оглушительный свет,
лампой выхватит самую суть:
ничего там особого нет,
лишь житейская серая муть.
Он вздохнет и отложит ланцет,
ручкой впишет в простую тетрадь:
«Лишь один за две тысячи лет.
И, похоже, бессмысленно ждать».
* * *
Шепот и перестуки,
белый песок, руда,
жизни моей разлуки —
разные города.
Тлеющий свет плацкарта,
гул самолетных дюз,
не отмечай на карте —
я туда не вернусь.
«Граждане пассажиры» —
фраза на вкус горька,
горечь взлетит над миром
облаком, а пока
через иллюминатор,
через оконный лед
смотрит в меня утрата,
так же, как я в нее.
* * *
И ходит по следам точь-в-точь,
уже не мать, давно не дочь —
таблетки горькой оболочка,
больничный серый порошок,
яичной скорлупы снежок,
крупы разваренной комочки.
Домашки шаркнут в тишине,
а циферблату сноса нет,
и стрелки крутятся обратно —
в страну, где вечно мать жива,
где брезжит свет едва-едва
и шепчут главные слова
во тьме роддомовской палаты.