Журнальный мир

До конца 90-х годов прошлого века ещё не принято было говорить о своём непролетарском происхождении. С революционных лет и до конца 80-х это было неподходящими анкетными данными, и такого человека не выпустили бы в зарубежную поездку – командировочную или по туристической путёвке, не приняли в ряды КПСС, не дали продвижения по службе. Потом ещё десять лет молчали по привычке, зато после – обрушился шквал признаний, и скольких потомков дворян, купцов, богатых промышленников мы узнали! Всё бы хорошо, но в эти же годы в России отменили цензуру, и отличить правду от вымысла стало порой невозможно. Газетчики хватались за любую сенсацию, печатали, не проверяя фактов. С появлением интернета непроверенной информации стало в разы больше.

Так получилось и с моими родными, переплелись правда и вымысел, к тому же носители первичной информации по возрасту уже стали покидать этот мир.

В Томске жили мои родные по маминой линии – купцы Вахитовы, и породнившиеся с ними купцы Мухтаровы и Хамитовы. Последние два рода не были коренными в Томске и прибыли туда позже: первые из Казани, вторые из Пензенской губернии. Вследствие послереволюционных гонений потомки их были рассеяны по всей стране, и в самом Томске почти никого не осталось. По линии Хамитовых там проживали внуки Карима Хамитова (дети Шайхуллы, родившиеся не в Томске) Ифраим и Фатыма.

Именно от Ифраима любопытные газетчики стали получать информацию о татарском богаче Кариме Хамитове, именно от него и распространился ложный слух о расточительстве с последующим банкротством моего прадеда Латыпа (Абдуллатыпа) Вахитова. Дочь Карима Мунира опровергала этот слух и по радио, и в печати, ругала и самого племянника, но однажды вылетевшие неверные слова до сих пор тиражируются в интернете. Почему внук решил, что его дед достоин доброй памяти потомков, а его бабушка, дочь Латыпа Вахитова, недостойна? Я с ним близко не общалась, общалась тётушка Мунира, временами приезжавшая в Томск. Теперь и она, и племянник ушли в мир иной (Мунира умерла в 2003 году в Ташкенте, сам Ифраим умер в 2016 году в Томске).

Моя мама, Фатыма Мухтарова, дочь Абдулфаттаха Мухтарова и Сафуры Вахитовой, не дожила до этих дней, трагически ушла из жизни от рук лихих людей в беспределе 90-х годов. Она очень взвешенно относилась к каждому сказанному слову, жизнь научила осторожности. Поэтому я почти ничего не знала об её прошлой жизни. До определённого момента, о котором этот рассказ.

I

После окончания десятилетки передо мной встал вопрос, какую выбрать специальность и где учиться дальше. Мне хотелось стать геологом, как отец, или инженером-химиком, как мама. В моём родном городе был всего один институт – педагогический, но учительская стезя меня не привлекала. От приятельницы из параллельного класса услышала, что её старшая сестра учится в Томском медицинском институте и очень хвалит этот город за обилие вузов и демократичность приёма в студенты. В других областных вузах отдают предпочтение местным жителям, а здесь, как в столичных, учится молодёжь со всего Союза. Мы с подругой-одноклассницей решили ехать в Томск. Мама, узнав о моём решении, сказала, что было бы хорошо, если б я стала врачом, а местом учёбы выбрала Ленинград. В этом городе получил высшее образование мой отец, в своё время и она подавала документы на исторический факультет Ленинградского университета (и была зачислена как медалистка без экзаменов). Однако дядя Исхак авторитетно заявил, что стране больше нужны инженеры, к его мнению прислушались мамины родители, и мама стала учиться в Казанском химико-технологическом институте.

Я не хотела уезжать далеко от дома, и мы с подругой прибыли в Томск. Подруга планировала поступать в медицинский, а я всё ещё колебалась с выбором. Начали с поиска медицинского. Доехали до центра города, где должен был находиться медицинский институт, вышли из автобуса – кругом высокие деревья, институтских корпусов не видно. Прошли немного вперёд, потом назад, начали расспрашивать прохожих, и выяснилось, что корпуса окружены Университетской рощей, поэтому не заметны с улицы: надо зайти за ажурную ограду и пройти вглубь этой рощи. Не сразу нашли нужный корпус, сначала аллея вывела нас на старинное здание университета, и лишь обойдя его справа и углубившись ещё дальше в густую сень деревьев, мы вышли на него. Надо писать заявления на включение нас в число абитуриентов, и вдруг я передумала. Смотрела на высокие стены со стендами, где были размещены фотографии студенческих аудиторий, профессоров… было тревожно и неуютно, как в чужом доме.

Мне хотелось вернуться к зданию университета. Закончив с бумагами подруги, мы направились туда. Солнце заливало ярким светом весь длинный коридор, где вдоль окон стояли одним длинным рядом столы приёмной комиссии. Рабочий день уже заканчивался, многие столы опустели. Я стояла в растерянности, и тогда женщина, сидящая за первым от входной лестницы столом, подозвала меня. Оказалось, что она принимает документы у поступающих на биолого-почвенный факультет. Биологом я быть не собиралась, а приставка «почвенный» мне ни о чём не говорила. Объяснила, что меня интересует химия и геология, после чего женщина даже обрадовалась, сказав, что всё это будет преподаваться на специальности «почвоведение». Так я стала студенткой БПФ ТГУ.

На втором году обучения, поздней осенью 1976 года, я была вызвана из своей общежитской комнаты в рекреацию своего этажа. Шла в недоумении, не понимая, кто может искать меня в чужом городе, и вдруг увидела своего любимого дядю Гумара, подкручивающего шикарные чёрные усы и сияющего от произведённого им эффекта неожиданности. Он продолжал удивлять, сказав, что в ТГУ, на физический факультет, поступила и его дочь Наиля. Она стояла рядом с ним, маленькая, в чёрной шубке и шали. Жили наши семьи в разных городах далеко друг от друга, дядя часто приезжал из Казахстана к нам в гости, но всегда один, и теперь я впервые видела свою двоюродную сестру. Дядя, к нашему изумлению, сказал, что завтра после занятий покажет нам дом в Томске, где они прежде жили. Как, они жили в Томске, а мы, дети, об этом не знали?

Назавтра мы с дядей отправились к их прежнему дому вдвоём, Наиля была занята в университете. Спустились по идущей от университета улице вниз, в сторону Томи. По пути дядя показал на нижние окна стоящего рядом ТИАСУРа, сказав, что здесь его старшая сестра, моя тётя Нусхат, родила свою первую дочь. Здесь ранее была клиника при медицинском отделении университета. На пересечении этой улицы с улицей Горького (прежней Большой Королёвской) дядя указал на дом, в котором прежде был магазин его дядьки (имя его я не запомнила). Когда-то пятилетним ребёнком отец привёл его сюда, и родственник, хозяин лавки, лукаво прищурившись, разрешил ребёнку взять любой понравившийся ему товар. Он был уверен, что мальчик возьмёт что-нибудь сладкое, а дядя наперекор этому ожиданию взял большую луковицу. Все были удивлены.

Потом мы подошли к дому № 35 по улице Горького (бывший № 33 по ул. Б. Королёвской), это был дом его родной тёти Мутагоры. Я увидела дом-дворец голубого цвета с беседкой во дворе, и была очень удивлена красивой постройкой. Видно было, что дом кем-то обжит, и мы не стали заходить туда. Пошли дальше, дядя подвёл меня к двухэтажному каменному зданию по улице Татарской, 16. На нём была прикреплена табличка Дома пионеров. Рядом стояли ещё два двухэтажных деревянных дома.

– Это наши дома, – сказал дядя, – в одном из них был внизу магазин, а вверху жила семья брата отца. Вот в этом доме жила наша семья, на первом этаже, а второй этаж родители сдавали жильцам.

Какой-то прохожий заинтересовался нами, долго стоящими около этих домов. Подошёл и спросил дядю:

– Татарин?

– Татарин, – ответил дядя.

– Где работаешь, кем?

– Инженер.

– Ну, тогда ты не татарин, или не настоящий татарин.

Прохожий пошёл дальше по своим делам, и откуда было ему знать, что перед ним стоит татарин из семьи Мухтаровых, владельцев нескольких домов и магазинов в Томске, а прежде ещё и кожевенного и мыловаренного заводов в Казани. Я сама узнавала об этом только сейчас и не переставала удивляться. Оказывается, Мухтаровы – выходцы из Казани. В Томске они породнились со знатным родом Вахитовых. Двухэтажный дом Вахитовых тоже стоял в Заисточье, это был дом № 5 в переулке Татарском, на пересечении с улицей Трифонова. Теперь на этом месте автобусное депо, а дом снесли. Дядя рассказал, что, когда молодой Абдулфаттах (Фаттах) Мухтаров заслал сватов в дом Латыпа Вахитова, то пятнадцатилетняя невеста Сафура убежала прочь. Она знала, что Фаттах оказывает знаки внимания русской барышне, и была уязвлена тем, что он решился свататься к ней. Сафура села на коня и поскакала к берегу Томи. Там, на другом берегу, находилось родовое село Вахитовых. Латып вернул взбунтовавшуюся невесту домой, и состоялась пышная, богатая свадьба. Это было в 1911 году.

Как же получилось, что мои родные оказались в Казахстане? Об этом рассказ ниже.

II

Начнём с Вахитовых. Здесь рассказ дяди дополняется воспоминаниями двух моих тётушек, Нусхат и Муниры, и некоторыми сведениями из печатных изданий.

Латып Вахитов, мой прадед, был выходцем из пригородного татарского села. Я не удосужилась в своё время спросить у родных название этого села. Хотела найти сведения сейчас и не смогла. В переписи населения татарских сёл (есть в архиве ГАТО) фамилия Вахитов звучит среди жителей села Эушта, расположенного на другом берегу Томи напротив города. В биографическом словаре купцов Томска, составленным Дмитриенко Н. М. в 2014 году, при рассказе о купце Хамитове вскользь сказано, что его тесть Латып Вахитов был из села Тахтамышево.

Информации о Латыпе мало, и имя его вспоминается в основном в связи с именем его быстро разбогатевшего зятя Карима, который вошёл в историю города как меценат и благотворитель. При этом забывается роль, которую сыграл Латып в его судьбе. Ведь не зря Карим Хамитов так стремился породниться с родом Вахитовых. Первоначально он сватался к младшей сестре Латыпа, и был отвергнут. После недолгой совместной жизни с болезненной Гайшей Карим взял второй женой племянницу Латыпа – красивую и образованную Махмузу. Были неудачные первые роды, в результате которых на свет появилась нежизнеспособная девочка, а Махмуза потеряла способность к деторождению. Тогда Карим отпустил её, дав свободу от супружеских уз. Теперь он сватается к дочери Латыпа, пятнадцатилетней Мутагоре, и получает согласие. Латып уже был дружен с Каримом, их сблизило одинаково страстное увлечение лошадьми. Кто-то говорил, что первых лошадей Кариму подарил Латып Вахитов, другие считали, что он сам заработал деньги на их покупку. В 1895 году состоялась свадьба, у Латыпа только что родилась дочь Сафура, его третий ребёнок, появившийся на свет после дочери Мутагоры и сына Абдулхака. Латып крепко стоит на ногах: от отца ему достались большие табуны лошадей, которых пасут на другом берегу Томи наёмные киргизы, а кумыс от лошадей возят на продажу в Томск. В Томске у Латыпа свой дом и хороший оборот от чаеторговли с Китаем; он лично знаком с губернатором. О том, какое место в обществе занимал в то время Латып, можно судить по тому факту, что в 1891 году, во время приезда цесаревича, будущего императора Николая II в город Томск, Латыпа включили в головной состав встречающей делегации. В национальных костюмах, верхом на ухоженных конях, татары встречали цесаревича на въезде в город. Потом был званый обед в честь приезда наследника престола, и Латып был приглашён на него.

Уже с 1877 года он вошёл в число купцов 2-й гильдии г. Томска, и в течение десяти лет подтверждал этот статус. Опубликованы полные списки купцов Западной Сибири с 1775 по 1896 год, и всего десяток местных татар за этот период вошли в Томский перечень, причём в списках 1887 года Латып – единственный из татар среди купцов 1–2 гильдии г. Томска.

Карим попал в эти списки в 1896 году, уже будучи зятем Латыпа. Примерно в это время у Латыпа случилась неприятность: его обманули компаньоны-чаеторговцы из Пензы, скрывшись с большой суммой денег. Там были деньги не только самого Латыпа, но и заказчиков товара из Томска. Латып, будучи человеком чести, не мог подвести этих людей: он распродал свои стада и постройки в селе и со всеми рассчитался. Банкротом он не был, об этом в один голос говорили все родные. В связи с этим странным выглядит прозвучавшее в Томской газете «Красное знамя» от 24.12.1997 г. утверждение журналиста Е. Журавлёвой о спасении его от банкротства Каримом Хамитовым, который выкупил его долги в обмен на руку дочери.

Годовой оборот Латыпа как купца 2-й гильдии доходил до 50 тысяч рублей. Калым за невесту в то время (богатую, разумеется) составлял от пятисот рублей до одной тысячи и больше. С чего же досужие люди придумали цифру в две тысячи рублей как спасение от банкротства богатого купца? 

Дочь Карима – Мунира Каримовна Бадыхшанова (Хамитова), моя славная тётушка, очень огорчалась хождению этой сплетни. Дяди Гумара и моей мамы к тому времени уже не было в живых, они бы непременно всё поставили на свои места.

Мунира опровергала выдумку Ифраима в той же газете «Красное знамя» от 26.09.1998 г. и в своём выступлении на Томском радио в 2001 году. Впрочем, в этой статье многое искажено в отношении Латыпа Вахитова: и придуманные двое сыновей (у него был один сын и две дочери), и ставшая почему-то наёмной экономкой в доме Карима жена Латыпа, хотя даже по общечеловеческим меркам тёща имеет право проживания со своей дочерью.

Логично предположить, что табуны лошадей Латыпа мог выкупить и Карим, ставший к тому времени его зятем, любивший лошадей и мечтающий о своём конезаводе. Возможно, что и дом в Томске Латып в это финансово тяжёлое для него время переписал на зятя Карима, продолжая проживать там с супругой Мадиной, сыном Абдулхаком и дочерью Сафурой. В списках улиц города Томска с поименованием домовладельцев за 1915 год дом в переулке Татарском, 5 снова числится за Вахитовыми. Родные говорили, что Вахитовы всегда жили в этом доме, он принадлежал им.

Теперь о судьбе детей Латыпа.

Старшая дочь Мутагора, как уже писалось выше, стала женой Карима Хамитова, сына переселенцев из Пензенской области. Начинал её муж рабочим на золотых приисках Томской губернии, где завязал знакомство с местными охотниками, поставлявшими ему меха для продажи в Томске, некоторое время работал приказчиком у купца Астахова и толмачом-переводчиком при заключении сделок томских купцов с азиатскими. Став зятем Латыпа, он в 1895 году основывает свой конезавод на освободившихся при прокладке железной дороги землях. В браке у Мутагоры рождается девять детей: Шайхулла, Хамит (Абдулхамит), Марьям, Хадича, Нафиса, Газис (умер в 2 года), Мунира, Нурия, Газис. В русско-японскую войну 1904–1905 гг. ответственный по поставке лошадей на фронт Цивловский назначает Карима своим десятником в Томске, и это приносит баснословные барыши. Большая заслуга Карима в том, что он стал тратить эти деньги на благоустройство Томска и духовное просвещение своего народа, вкладывая их в строительство многих крупных объектов города (в том числе в строительство водонапорной башни, мечетей, магометанских школ). Для своей семьи он построил к 1910 году дом-дворец по Большой Королёвской улице, в котором на сегодняшний день располагается центр татарской культуры.

Установление новой государственной власти, кардинальное изменение уклада жизни, вхождение в город войск Колчака с его поборами и изъятием имущества – всё это, как прорвавшаяся плотина, переломало судьбы, разметало их, как щепки, унесло тяжёлой волной. В 1919 году Мутагора потеряла мужа, в 1923 году была вынуждена с тремя младшими дочерьми уехать из Томска, лишившись всего имущества. Сначала в Анжеро-Судженск, где старшему сыну Шайхулле дали место школьного учителя, потом в Минусинск, Бухару, и, наконец, в Ташкент, к перебравшейся туда замужней старшей дочери Марьям. Из детей Карима именно рано отделившейся от семьи Марьям больше всех повезло в дальнейшей судьбе: ни нужда, ни репрессии не коснулись её.

Младшая дочь Латыпа Сафура стала женой Абдулфаттаха Мухтарова, сына казанского купца Мухамеджана (Мухаметзяна) Мухтарова, переехавшего в Томск со своей второй женой и пятью детьми, двое из которых были детьми супруги от первого брака. Оставшись вдовцом с детьми, он взял в жёны также вдову с детьми. Сын Абдулфаттах родился уже в Томске, причём на дату его рождения сумма возрастов его родителей составляла 100 лет, он был поздним ребёнком. Сафура, как и её сестра, тоже стала матерью девяти детей: Нусхат, Фаузи, Хады, Гумар, Фатыма. Четверо умерли в младенчестве: Мухтар, Сафуат, Фатыма, Хады (имена умерших давались детям, родившимся позже). Её супруг Абдулфаттах вместе с тестем занимался чаеторговлей, ездил за закупками в Китай. Входил в состав купеческого собрания города. Сама Сафура кроме домашних дел находила также время для общественных занятий, она сопровождала повозки с благотворительными обедами для малоимущих и голодающих жителей Заисточья.

Когда в начале 80-х сестра Наиля ездила в Томск проведать студенческую подругу, она пошла к родным местам в Заисточье. Ходила около знаковых мест, приглядывалась к изменениям, фотографировала. В это время к ней подошёл старик-татарин очень почтенных лет и спросил, кого она ищет. Узнав, что ищет дома Мухтаровых, вдруг заплакал и рассказал, что Сафура Мухтарова спасла его в детстве от голодной смерти. Он подбегал к её подводе, она подсаживала к себе худого и вечно голодного мальчишку и давала ему поесть, пока движется повозка.

После прихода советской власти Абдулфаттах устроился на работу служащим банка, имея соответствующее образование (в своё время он окончил Томское коммерческое училище). В семье Мухтаровых была большая библиотека, при этом много книг было на арабском языке. И Абдулфаттах, и Сафура свободно читали на арабском. В годы последующих скитаний библиотека была утрачена. Страсть к книгам передалась их детям, и позже они создали свои личные библиотеки. Особенно любила книги Фатыма, в её доме их количество доходило до пяти тысяч; шкафы и стеллажи с книгами занимали все комнаты её квартиры.

В семье Абдулфаттаха воспитывались и дети его сводного брата по матери Исхака Камалетдинова: Сафура, Шамсура, Абдулхак. Шамсура и Сафура позже окончили Казанский университет, став первыми женщинами-инженерами среди татар. Сафура Исхаковна в Казани вышла замуж за известного революционера и общественного деятеля – Самигуллу Касимова. О нём, так же, как и о его брате Галиулле Касимове, написаны книги, их именем названа одна из улиц Казани. Исхак Камалетдинов и его сын Абдулхак Исхакович играли немаловажную роль в жизни Томского Заисточья. Когда в 1909 году по инициативе прогрессивных и состоятельных людей Заисточья и при участии Карима Хамитова было создано общество мусульман-прогрессистов, то председателем его правления стал Исхак Камалетдинов. Имена Исхака и Абдулхака звучат и среди учредителей Томского благотворительного общества мусульман. Некоторое время Исхак занимал должность уполномоченного экспедиции Народного Комиссариата заготовок, а Абдулхак проявил себя в общественно-политической работе, и ему был выдан мандат, подписанный Ульяновым-Лениным. Этот мандат спас семью от репрессий, которые проводились Советской властью после ухода Колчака из Томска в отношении купцов и промышленников по подозрению их в причастности к контрреволюции. Тогда более семисот восьмидесяти человек были арестованы и посажены в тюрьмы, многие из них расстреляны.

Абдулхак закончил технологический институт Томска и был направлен на работу в Восточный Казахстан. Защиты у семьи не стало, и в 1930 году, несмотря на то, что Абдулфаттах добровольно сдал всё имущество и дом новой власти сразу после её установления, их выселили на улицу. Семья оставляла себе лишь пару комнат для проживания в своём бывшем доме, но и из тех её выставили. Дальше будет жизнь в Восточном Казахстане, где семья переживёт очень трудные годы.

Латып Вахитов не дожил до этих дней. Он умер от рака желудка в 1913 году. Жена Латыпа Мадина пережила его на двадцать лет. Некоторое время она жила у дочери Мутагоры, потом у дочери Сафуры. Когда Сафура поехала в Казахстан к мужу искать лучшей доли для семьи, то старая Мадина гуль (её полное имя было Биби Мадина гуль) осталась в Томске. Ей было не осилить трудную дорогу. В своё время Мадина много помогала людям, и особенно пеклась об обездоленных, а теперь она сама лишилась своего угла. Сын Абдулхак в 1919 году был призван в армию и пропал без вести, дочери покинули Томск. Старая женщина скиталась по дальней родне и знакомым, была в крайней нужде, в конце жизни тело её покрылось язвами и коростами, и она умерла от истощения в 79 лет.

III

Я приехала на зимние каникулы домой, сдав сессию. Первый вопрос был к маме о том, почему она молчала все эти годы, ничего не рассказывала о своей семье. Мама ответила, что это ради нашего благополучия.

Иногда я думаю о том, что если бы не случайно услышанный мною разговор о Томске и решение ехать учиться в этот город, узнала бы я тогда что-то о своих родовых корнях, идущих отсюда?

Даже тогда, зимой 1977 года, я ничего не смогла добиться от мамы. Единственное, что она сказала, так это то, что Вахитовы являются знатным родом, примерно как князья у русских, и нам надо держать себя всегда с достоинством, осознавая это. Только никогда ничего и никому не надо рассказывать о себе.

Чтобы понять позицию мамы, надо продолжить разговор о мытарствах её семьи.

И опять я пишу со слов дяди Гумара и тётушек Нусхат и Муниры.

После отъезда из Томска Абдулхака Камалетдинова некоторое время семья Абдулфаттаха жила спокойно. Глава семейства работал банковским служащим, старшая его дочь Нусхат вышла замуж, родила дочь. Муж её, Ибрагим Мамашев, занимался частной торговлей. Понятно, что в то время каждый имевший непролетарское происхождение в конце концов становился объектом гонения. Абдулхака с его мандатом, игравшим роль охранной грамоты, рядом уже нет, и зимой 1930 года в дом Абдулфаттаха приходят представители власти с целью найти сокрытые ценности. Ничего не нашли, так как всё уже было отдано. Тогда стали брать то, что есть: сняли лисью шубу с плеч хозяина, а с руки хозяйки стали стаскивать золотое кольцо. Оно никак не снималось, его распилили прямо с руки и забрали. Семью с четырьмя детьми, младшей из которых, моей маме, было всего два года, среди зимы выставили на улицу. Абдулфаттах снял временное жильё для семьи и отправился к Абдулхаку в Казахстан искать работу и жильё.

Через два года, зимой, на подводах по замёрзшему Иртышу туда поедет Сафура с детьми. Почти два месяца они будут добираться до села Глубокое, где смог обустроиться Абдулфаттах. Через год его переведут бухгалтером полиметаллического комбината в Усть-Каменогорске, где его настигнет новый удар судьбы. Абдулфаттах был человеком эрудированным, общительным, глубоко порядочным, и, не имея в себе подлости и лукавства, он предполагал отсутствие этих качеств и в других людях. Имел неосторожность на работе рассказать в кругу друзей вроде бы невинный анекдот. Кто-то из коллег тут же донёс на него. Абдулфаттаху присудили шесть лет лагерей. Семья осталась без кормильца. Абдулхака опять нет рядом, его перевели на работу в Москву. Сафура не могла нигде устроиться на работу – как жена политически осуждённого. Получив в своё время хорошее домашнее образование, к которому добавилась учёба в магометанском женском училище, владевшая, кроме родного татарского, ещё русским, французским и арабским языками, теперь она вынуждена была выполнять тяжёлую подённую работу.

Дядя Гумар вспоминал, как зимой выпросился у матери идти вместе с ней на свидание к отцу. Отдали передачу, а на обратном пути задул холодный ветер, хиус. Было очень холодно. Когда проезжавший человек решил подвезти их, он усадил на телегу только Сафуру, а на десятилетнего паренька надел рогожный мешок, обвязал крепко верёвкой и привязал к телеге. Мальчик не мог понять, что с ним учиняют. Телега тронулась, и ему пришлось бежать. Оказывается, он отморозил уши, и ездок таким образом хотел спасти его. Через некоторое время мальчика, заплаканного и вспотевшего, усадили в телегу. Одно ухо всё же не удалось спасти, был сильный отит и потеря слуха.

Пока отец сидел, старший сын Фаузи закончил горно-металлургический техникум, получил должность мастера на полиметаллическом комбинате в Лениногорске (Риддере) и две комнаты в четырёхкомнатной квартире для своей семьи. Ещё две комнаты занимали другие семьи. Туда перебралась вся семья Мухтаровых, спали на сооружённых нарах. Сначала жили на одну зарплату Фаузи и те крохи, что приносила Сафура. Потом началась война, стало ещё хуже. На всех была одна рабочая продуктовая карточка Фаузи. Голодали. Дети после школы шли проситься на выкопанные хозяевами огороды, чтобы собрать хоть несколько замёрзших картофелин. Из них готовили лепёшки-«тошнотики». Хады окончил школу и был призван на фронт. В 1942 году освободился Абдулфаттах, смог устроиться кассиром-счетоводом на рудник, потом бухгалтером на полиметаллический комбинат. Было трудно, но пережили войну, и остались живы все, кроме маленькой Амины, четырёхлетней дочери Нусхат. Она случайно нашла на улице монетку, купила на неё стакан ситро, и, выпив его на голодный желудок, скончалась от кишечных колик.

Хады вернулся с фронта, окончил институт, женился. Занимал высокие должности в Министерстве цветной промышленности Казахстана. Фаузи прожил восемь лет после войны и умер молодым от непомерного труда на шахте, где заработал силикоз. Нусхат работала машинистом электровоза в шахте, неоднократно избиралась депутатом горсовета. С мужем у неё жизнь не сложилась по причине его излишней ревности, и она жила одна, целиком отдаваясь работе и воспитанию дочерей. Гумар тоже женился после окончания института, работал на том же полиметаллическом комбинате; любил экспериментировать и изобретать, подал более десятка рацпредложений, был дипломантом Казахской и Всесоюзной выставок достижений народного хозяйства. Фатыма работала после окончания вуза начальником смены на химкомбинате в г. Бондюга в Татарстане, вышла замуж за студента-геолога из Ленинграда и уехала по его месту распределения в Туву.

Мама не любила вспоминать неприятности. Иногда она варила себе солёную манную кашу на воде, намазывала её тонко на хлеб и, смакуя, говорила: «Это было лучшим угощением в годы войны».

Покинув Томск в далёком детстве, она всё же заехала сюда однажды, проездом из Москвы, в годы моего студенчества. Стоял вьюжный, очень холодный декабрь, она была очень легко одета: в тёмно-синем тонком драповом пальто и такого же цвета фетровой шляпке с полями. С собой в подарок она привезла живой диковинный цветок на длинной ножке – антуриум. Проживавшие со мной в общежитии девчонки смотрели на маму широко раскрытыми глазами. Ко многим из них приезжали родители, и все везли продукты и тёплые вещи, и только моя мама приехала с ярким красным цветком. Он был похож на экзотическую птицу, и долго потом стоял в воде, не увядая. Для Томска зимние морозы и метели не редкость, но в ту зиму они были особенно лютыми, и мы никуда не смогли сходить, а через два дня мама уехала домой в Туву.

Когда-то наугад приехав в Томск, я полюбила его с первого взгляда, даже не подозревая, что в этом городе есть мои корни. Жаль, что мне больше не довелось побывать там. Закончились годы учёбы, я уехала. Семья, работа, всё, как у большинства обычных людей. Когда есть время и настроение, просматриваю фотографии, вспоминаю.

P. S. от Елены Кирилловой: «Я помню приезд Гумара Фаттаховича в Томск к Наиле и Ларисе в общежитие. Всем девчонкам в комнате Наили и их подругам он очень понравился: много шутил, рассказывал интересные истории, привёз вкуснейший балык (не виданное ранее нами лакомство – мы долго спорили, из рыбы или из мяса он изготовлен). Было лето, июнь – наверно, 1977 года, на улице теплынь, а в помещении душно, жарко. Гумар Фаттахович предложил ночевать на улице. Девочки засомневались – накануне сдачи матанализа? Решились составить компанию Гумару только мы с Наилёй.

Раздобыли раскладушки, устроились под деревьями на лужайке правее общежития-«восьмёрки», где тогда проживал и БПФ, и ФФ (сейчас Лыткина, 14, а тогда адрес этого дома был другим – Нахимова, 15а). Домов по соседству с общагой ещё не было, природа – как она есть. Прохожие тыкали пальцами, смеялись. Мы держались, как могли. Комары очень обрадовались нашему соседству. В итоге, жестоко покусанные, на экзамен мы не пошли. Но захватывающие воспоминания о тесном единении с природой остались».

Дополнение Ларисы Кулижновой: «Да, тот случай с ночёвкой под комариный гул был запоминающимся! Я в тот приезд ещё помню, как ходила с дядей Гумаром за продуктами. Он важно шёл впереди меня, брал с прилавков нужное и складывал мне в сумку, она становилась всё тяжелее и тяжелее, но я боялась сказать об этом, так как полагала, что у татар так принято, чтобы женщина безропотно несла то, что дал ей в руки МУЖЧИНА. Я воспитывалась в русской культуре, и могла не знать нюансов татарского уклада жизни. Потом с трудом несла эту сумку до самой общаги, а дядя всё так же важно шёл впереди и попыхивал папиросой».