Журнальный мир

ТОРТ

Однажды, в далёком уже советском детстве, ездил я с родителями в город Ухту в Коми АССР к родственникам с семейным визитом. Город Ухта знаменателен прежде всего тем, что там в XVI веке впервые в России обнаружили нефть. Прямо в реке, собирали с поверхности и в заводях. Собственно, через 400 лет стратегическое назначение города не изменилось. Добавился ещё газ, трубопроводы, вырос масштаб и размах, но основа сохранилась. И невозможно, вспоминая те времена, отделаться от мысли, насколько разные судьбы переплетались в процессе освоения необходимых стране ресурсов.

Отец мой работал в Ухте в стройотрядах исключительно на добровольной основе, за приличные по тем временам деньги. Он о периоде времени после получения денег, заработанных в студенческом стройотряде, всегда вспоминал, как о самом богатом в своей жизни. Рассказывал, что деньги лежали в чемодане под коечкой в студенческой общаге, и он брал их сверху, не считая и абсолютно не задумываясь, сколько же ещё осталось. Ну, это пока семья не появилась – я, то есть, в частности… (Тут, я думаю, у всех наступает кристально чистое понимание смысла слова «синергия». Вот живут парень и девушка в разных комнатах в общаге, и каждый свой бюджет считает самодостаточным и даже порой избыточным. Но стоит им объединить свои усилия в деле продолжения рода человеческого и организовать ту самую «ячейку общества», как самым непостижимым образом деньги немедленно заканчиваются. Синергия!)

Дед же мой по маминой линии тоже работал в Ухте (там и часть семьи поэтому осталась). Только не добровольно, а совсем наоборот, по принуждению. Был он, как сейчас принято говорить, «репрессированный». В семье это никогда активно не обсуждалось, и правды теперь от старших родственников не добиться – настолько уже всё искажено пропагандой «ужасов ГУЛАГа» за последние десятилетия. Мне лично представляется, что наиболее правдоподобная причина смены местожительства с тёплого Измаила на холодную, но необходимую в народном хозяйстве Ухту, проскочила как-то в мамином рассказе о деде – в упоминании контрабанды по Дунаю из Румынии. Конечно, мотив основной понятен: не самое сытное время, семья опять же, детей кормить надо и желательно – хорошо. Вот и рискнул дед Иван свободой. Риск – дело, конечно, благородное, но наказуемое. А в Советском государстве с наказанием по заслугам всё было очень просто. Нарушил закон – поезжай! Молодому государству рабочие руки много где нужны. (Неизбежное следствие неотвратимости наказания – только 6,5 тыс. убийств в СССР в 1940-м году против 30,8 тыс. в России 2005 года. То есть при снижении численности населения – рост преступности почти в 5 раз!) В общем, деда в живых я не застал… А вот шумное семейство ухтинских родственников мы навещали несколько раз. Нечасто, правда. Далеко и холодно…

Расскажу об обстоятельствах одного из таких визитов. Мужчины, как принято, уже остограммились, курят на лоджии. Мама с бабушкой и тётей на кухне обеспечивают нас горячим питанием. Нам же с двоюродным братом Иваном торжественно вручают трёшницу и отправляют в магазин за сладким. Мы, окрылённые предвкушением, набираем обороты ещё до старта – чисто болиды «Формулы-1» – и несёмся за тортом!

Стояла осень на дворе, и ветер дул сырой… А нам какая разница! Магазин, му́ки выбора, очередь. И вот… бело-кремовое чудо упаковывается в картонную коробку, перевязывается лентой. Нежно берём его с Ванькой и выходим на улицу. Не помню точно, кто нёс. Дальнейшие события напрочь стёрли из памяти эту несущественную деталь. Спускаемся с крыльца магазина. Осень, слякоть, но настроение отличное! Ура!.. И в этот момент… Верёвочка, связывавшая коробку, развязывается…

Плюх! Это наше великолепие падает на грязный асфальт тротуара. Что творится в двух пацанских сердцах и душах! Это сейчас торты покупают когда захотят. Раньше – по праздникам! Это сейчас самый мелкий кренделёк завёрнут в салфеточку, потом упакован в коробочку, помещён в пакетик и намертво «принайтован шкертиком». А тогда картонная коробка, пока мы осознавали трагедию и впечатывали её в память так, что и через 40 лет не вытравить, моментально пропиталась тротуарной жижей. Вожделенное произведение кулинарного мастерства намокло и разъехалось, по крему поползли грязно-контрастные потёки. Ужас! Была мысль спасти хотя бы часть методом немедленного поедания из лужи, но нет! Торт так быстро пришёл в полную негодность, что не решились мы.

Когда мы явились домой, выражение наших лиц было, видимо, очень даже «говорящим» – слов почти не потребовалось. Получена новая трёха. Испытаны муки повторного выбора (второй шанс – точно последний, надо использовать на все сто). Куплен и съеден точно такой же торт.

Возвращаюсь из «Спара» с тридцатью тремя коробочками в пакете, с завёрнутыми в шестьдесят шесть салфеточек разными кондитерскими вкусностями, глядя на промозглую сырость сегодняшнего осеннего дня… И хочется мне сказать: «Слава родителям!» Так и скажу!

Слава родителям!

ВЗГЛЯД

Звонок сквозь дрёму. Телефон. Мама звонит, я знаю, договаривались. Встаю, шлёпаю по рыже-коричневому линолеуму в соседнюю комнату к телефону с трубкой на спиральном шнуре. Поднимаю.

– Серёжа, уже без двадцати десять!

– Что?! Как?! Мам, договаривались же!

Трубку – бах! В голове… А у вас тут матом ругаются? Нет? Тогда: «Как же я огорчён! Безмерно!.. Сорок минут!..»

Сорок минут назад я должен был стоять на лесоторговой базе на Керамике и ждать отца. Доски грузить. Это теперь купить можно всё даже ночью, а в 1986-м лесоторговые базы работали точно так же, как и инженеры, с двумя выходными. Чтобы купить доски, отцу надо было отпроситься с работы и сделать всё максимально быстро. А подводить отца у нас в семье было не принято! Грузчики, машины для перевозки наготове – тоже из сегодняшнего дня. Раньше с этим было далеко не так просто.

Зубы мои остались не чищены. Чего уж вспоминать про завтрак! Мысль работает как компрессор – монотонно и отчётливо: «Автобус! 30-ку ждать и час можно. 37-й от завода Ульянова поворачивает, ещё туда ехать…» А в промежутках: «Как же я огорчён! Безмерно!»

Я бежал.

Выдыхался, переходил на быструю ходьбу, чтобы восстановить дыхание. И снова бежал. Площадь Жукова – «Салют» – мясокомбинат – «Керамик». Сердце в горле уютненько так устроилось, котомочку уже развязало и тапочки домашние достало… А как теперь, с таким началом, ещё на автобусы рассчитывать, если даже родная мать?!.

И я успел…

К шапочному разбору. Отец стоял рядом с загруженной уже машиной и что-то говорил водителю.

– Пап, привет.

Он ничего не сказал. Просто посмотрел. Не гневно, нет, пронзительно. Так посмотрел, что все слова оправдания, которые готовы были из меня вылететь первыми, с размаху в этот взгляд и врезались, а последующие стали на них сверху наскакивать, переворачиваясь, как полицейские автомобили в фильме Люка Бессона «Такси». Только фоном была не Эйфелева башня с французской гармоникой, а чувство бессильной вины… Да и как оправдаешься?

Разгружали в гараже вместе. Потом он на работу убежал. А досочки те до сих пор у меня в гараже на полу лежат, пол этот, собственно, и образуя. Пользуемся тем, что родители строили – в гаражах и характерах.

Ненавижу подводить и опаздывать!

_ДОРОГА

Есть такое чувство – предвкушение счастья, настигающее человека, когда он в знакомой обстановке стремится добраться до места, где ему будет хорошо. И человек точно это знает, потому что не впервой. Возможно это, например, в вагоне поезда, едущего к морю. Или в самолёте, летящем по привычному маршруту Москва – курорт. Мне же достались салон автомобиля и дорога Нижний Новгород – Кинешма вдоль Волги.

Осваивали мы когда-то этот путь с отцом, в далёком теперь 1986-м году, на его первой и последней машине – «копейке», ВАЗ-21013. Потом ездили многократно. Минимум дважды в год. Сначала вдвоём – это самое лучшее. Да простят меня дамы, ехать только мужской командой – совсем не то, что с женщинами. Ничего-то нам не надо, и ничего мы не боимся. Нас двое, а это уже сила! И всё у нас хорошо! Разговор мужской, неспешный… Позже ездили с шиком, порознь, на двух машинах – это когда у меня уже своя «пятёрка», ВАЗ-2105 появилась. Но на одной, вдвоём с отцом, всё равно лучше…

И довелось мне на прошлой неделе повторить этот маршрут. Не ездил там лет 15 уже. Пришлось. Сказать, что дорогу помню наизусть, уже не могу. Подзабылось, да и поменяться могло многое за это время. Однако, несмотря на плотный туман, каждый поворот узнаётся с ходу, и ощущение – что вчера последний раз ездил. И чувство… Вот то самое предвкушение счастья временами поджидает за очередной деревней – Обжериха или Катунки, Сицкое, Новленское. На Троце, как всегда, рыбой торгуют.

Поворот на Юрьевец. У самого Юрьевца – место, где отец перевернулся в кювет. Я за ним ехал на «пятёрке». Вдруг, как в кино, в одну сторону занесло, в другую, он почти вырулил, но закрутило и, под занавес, багажником о столбик у поворота ударило, «копейка» перевернулась – и в кювет на крышу. Я скорость сбросил, остановился аккуратненько, выскакиваю и… чуть не падаю на асфальт – он весь тоненькой корочкой льда покрыт. И не видно совсем – такой же чёрный асфальт, как и везде. Но! Ветер с Волги боковой сильный и температура – около нуля. Вот и обледенел этот участок дороги. О зимней резине и не знали в то время – что бывает такое счастье. Вот на «ноябрьские» и махнули, как были, на летней. Маленько не доехали… Обошлось. Слава богу! Спасибо, что взял деньгами.

Отец ударился только, но когда машину вытащили, сам за рулём назад добрался. Восстанавливали её потом совместно. Стойки домкратом к дереву вытягивали, металл на крыльях и дверях выжимали на место и разными гладкими палками выводили. Шпатлёвка, шкурка, покраска. Справились под командованием знающего человека своими силами. В одном месте только потом пришлось поролончик подклеить, чтобы ветер на скорости не свистел в щель.

Однако не каждый раз так неудачно складывалось! Бывало, что и доезжали. Километра за три до цели дорога кончалась совсем. Вот же оно – счастье! Рукой подать! Осталось-то – пешком быстрей дойдёшь! Нет. Останавливаешься, вылезаешь, цепи на колёса крепишь. Иначе на той дороге и лесовозы вязли, а было дело, и трактора. Называли эту дорогу пыльная, так и говорили: «Ну, на пыльной, напротив мага́зина…» Это потому что летом на ней нога в пыль по щиколотку уходила, как в сухой свежий цемент, если вы понимаете. Так это летом. А осенью: вода плюс пыль неизбежно и тождественно равняется грязь. В поле на ветру ещё подсыхать успевает, не такие колеи выбивают. Пока же сквозь лес идёт эта пыльная… Вот там-то трактора и вязли, короче.

Первый раз, понятно, без цепей ринулись. Наивные! Грязевые ванны не заказывали, но нам на том «курорте», видимо, по купону достались. Кэмел, так сказать, Трофи! Чем «Жигули» не «Джип Чероки»? Да ничем! Я был «толкателем», поэтому в грязи приехал чуть более, чем по макушку. Отец рулил и иногда вылезал обозревать окрестности, ввиду исключительной поэтичности последних. Его по приезде даже обнимать можно было, если на ноги по колено не обращать внимания.

Как же теперь про счастье-то написать? Ума не приложу! Умещаются же в одной душе полное сознание трудности пути и предвкушение счастья. Каким образом?.. Помните фрагмент фильма «Формула любви», где Фимка кричит «Еду-у-ут!»? Режиссёр в кино, конечно, утрировал эмоции – для более яркого впечатления, но смысл передан очень точно. Только показываешься на тропинке в деревню ведущей, в доме начинают хлопать двери. Кто-нибудь обязательно зайдёт, радостно оповестит всех: «Приехали!» Или в окошко на кухне увидят, потому как постоянно между делом на дорожку смотрят. И у калитки, ещё не войдя в родной огород, ты понимаешь, как тебя здесь ждут! Ждут тебя! Объятия, у женщин слёзы радости на глазах… Встречают как первого космонавта! Всё! Дома!

…А теперь и машина проходимая и комфортабельная, и дорогу асфальтовую до деревни довели. В любую погоду доедешь без хлопот, как я на прошлой неделе – на похороны последней жившей там поблизости родственницы, тёти Иры.

Не езжу… Потому, что не с кем. И не к кому.

ЗЕФИР

– Вот ты говоришь, Советский Союз, Советский Союз! Послушай, что расскажу…

Подходит ко мне дядька году в 83-м и сообщает неожиданно, что страсть как зефиру ему хочется. А пекут его в Жажелеве (или готовят, как правильно?). Это если по дороге (я про неё уже рассказывал), то шесть с половиной километров, а если по Волге на лодке, то всего четыре. Однако, туда-обратно на вёслах не сплаваешь. Мотор нужен, который кушает бензин. Отличие бездушной техники от человека в данном случае демонстрируется исключительно наглядно: дядька без зефира работать может, а вот мотор без бензина – категорически нет! А где купить? Заправка ближайшая, на которой из колонки за деньги, как у всех, километрах примерно в пятнадцати. Прямо в деревне есть совхозный гараж, в котором стоят небольшие такие цистерны с топливом. И даже можно выписать иногда бензина в счёт зарплаты. Но! В период посевной и уборочной общественные интересы на порядок стоят выше частных. Не выписывают бензин… Тем более на зефир! Смеётесь, что ли?!

Однако голь на выдумки хитра! Идём под покровом, так сказать, темноты с канистрой по дну оврага к цистернам (тут надо заметить, что цистерны расположены прямо на его краю). А замки на кранах у цистерн висят такие, каких я больше нигде не видел. Наверное, на такой замок атомные подводные крейсера запирали, когда в 90-х флот разваливали. Наверху у цистерн имеется люк диаметром сантиметров пятьдесят (у Эдуарда Овечкина есть рассказ «Люк», как раз про такой, почитай), и крышка его, естественно, прикручена намертво гайками, размер которых я даже и не знаю. Ключ максимум на 36 видел – так вот очень мал он для этой гайки!

Но мы же не так просто с канистрой по оврагу прёмся! У нас с собой ещё баночка литровая стеклянная и шнурок, заготовленный заранее. Знаем мы, что в люке заливная горловина имеется, крышечкой прикрытая, но совсем не запертая. А размер её в точности соответствует диаметру стеклянной литровой банки… Не равен, а соответствует! Нечего меня на слове ловить, пролезает! Привязываешь шнурок к банке, забираешься на цистерну (дядька подсаживает), открываешь крышечку горловины, и… Сколько раз опустил и поднял – столько литров «накачал»…

Под «Вихрем» летим в Жажелево. Магазин, народ. Самые нехитрые продукты в очередь: хлеб, сахар, масло… зефир. Ты, наверное, такого не пробовал. Он только что приготовлен. Он тёплый ещё! Он ещё тёплый и когда мы уже дома его с холодным молоком трескаем! Вкуснотища!.. (А мысль не покидает: в деревне ведь тоже магазин есть – тот, до которого по дороге всего шесть с половиной километров. Но там и просто покупка хлеба – приключение, достойное отдельного рассказа!)

Понятно, что в 83-м не очень нам это нравилось: стыдно было бензин тырить. Но как же быть, когда дядька зефиру просит?! А в 85-м, когда рассказали нам, что на Западе по-другому, совсем перемен захотелось. Как у Цоя: «Мы ждём перемен!» Ведь не врал он – ждали! Много было в нашей советской стране несуразности и откровенной глупости…

Первоначальное значение слова зефир – «западный или северо-западный ветер». Но вот в чём соль (как дед говорил): ждали-то мы тёплого западного Зефира, а получили – штормовой шквал вранья, стяжательства, разрушения и повсеместного воровства, да не баночкой литровой, а мегатоннами и декалитрами. Много чего получили! Силу ветра не рассчитали…

– Так и я тебе, Серёг, о том же!..