Журнальный мир

ТОТ САМЫЙ ЗАПАХ

Аромат земляничного мыла…

Помню детскую бедность мою.

Мало счастья и радостей было

В деревенском заволжском краю.

Жили данью лесной, полевою,

Выходили гулять на перрон.

Жмых считался почти что халвою,

Жвачкой — чёрный и липкий гудрон.

Поезда, громыхавшие мимо,

Уносились, как праздники, вдаль.

Всё же сносно дышалось. Терпимо —

Разгоняла тоску магистраль.

То простой пассажирский, то скорый,

То с целинной братвой товарняк.

От войны и опричнины чёрной

Воскресала страна кое-как.

С гладом-хладом прощаясь постылым,

Приучалась без трепета спать,

Отвыкала с хозяйственным мылом

Ребятишек в корытах купать.

СОН РАЗУМА

Осилить ночь, как будто реку, вплавь…

Не задохнусь, а разве что расплачусь.

Есть сновиденья чувственней, чем явь,

Одно из многих боговых чудачеств.

Как в синема Психея забредёт

Ребёнком в них без матери и нянек.

А что за фильм, не знает наперёд

Ни кинозритель, ни киномеханик.

Ей, беззащитной, благо или вред —

Бред подсознанья, коему порукой

Иосиф, Гойя, Ремизов и Фрейд

С прозреньем их, искусством и наукой?

Как до сеанса душу ни готовь,

Всегда внезапны кадры жизни прошлой —

Сквозь слёзы вспыхнет первая любовь,

Ударит враг, давно уже подохший.

Безумной смесью — тартар и астрал,

Родные тени, волжский берег дальний,

Антиреальность, зал кривых зеркал,

Калейдоскоп восторгов и страданий.

Вплоть до деталей сбывшийся прогноз

(Дневной расклад полуночного вздора) —

Для смертных щедр на выдумку Гипнос.

Все в руку сны: им прошлое опора.

Ведь перед тем, как в Лете потонуть,

Навек оно смогло в ней отразиться

И в спящий мозг неслышно

проскользнуть,

Как в тёмный дом ночница или птица.

Транс бытия, намёк на мир иной,

Где, словно космос, бездна

беспредельна…

Кого просить: «Душа скорбит смертельно,

Побудьте здесь и бодрствуйте со мной»?