Журнальный мир

ТРАКТОР

Никому не уступать, приключения искать! Знакомо? Это был наш принцип, когда мы собирались вместе. Мы – это я, Андрей, Серёга, Вася. Если точно знали, что кто-то из другой компании бывал в местах поинтересней – бежали туда стремглав, нисколечко не думая об опасности. Мы исследовали заброшенный кирпичный завод, свалки под мостами на болоте, территорию гаражного кооператива, заставленного в закутках старыми аккумуляторными батареями, играли на «кладбище погребов» – название мы придумали такое, представляете? Не перечислить всех потрясающих мест, открывающих простор детскому воображению.

Я смотрел в окно на омытую дождём землю и нежно-синее небо – в груди бурлило беспокойное желание сорваться и лететь туда, роняя тапки. На улицу. На волю! Но порою, созвонившись с «боевыми товарищами», смутно догадывался – нас могут поймать и побить.

Нам, мелким хулиганам, даже нравилась опасность. Нравилось обзываться, а потом убегать. Так, с упоительным восторгом, мы «боялись» тех, кто мог бы наказать нас, но никогда не догонял: заядлого курильщика Вулкана, он же Паровоз, цыгана из «Ремонта обуви» Жигана – у него был длинный ножик-шило, токсикомана Африканца, косого на два глаза, курчавого как негритёнок и зачем-то постоянно жующего гудрон, дородного и раздражительного Бульбаню, который просто разговаривал на матерщине и т. д.

Всерьёз же мы боялись банды «камышей». Их называли так за идиотскую манеру поджигать коричневые «сигары» соцветий рогоза и носиться по дворам, воняя дымом. По-моему, они лишь портили собою воздух: ругались матом, отбирали у ребят игрушки, велосипеды, мелочь, раздавали тумаки – глумились, одним словом. На них мамаши слали жалобы в полицию, но все визиты участкового им, негодяям, были нипочём. Всех зная поимённо, мы ненавидели «бандюг», нарочно даже нашли дохлую собаку и провели обряд заклятия на «кладбище погребов»: да попадитесь вы огромному садисту-мяснику – как в «Диабло»!

Однажды мы попались сами «камышам». Причиной стала увлечённость настоящей техникой и нашей новой, «взрослой», ролью в жизни. Нас наняли охранниками трактора, оставленного на пустыре.

Как не отправиться исследовать загадочный объект! Неподалёку от магазина в частном секторе, где пацанва из нашего двора бывала редко, он зарывал канаву и вдруг застыл надолго, «задремал», словно собирался трансформироваться. По крайней мере, так я фантазировал.

– Слышь, мальчиши, присмόтрите за техникой? – пузатый мужик в кепке и шортах, возившийся в моторе, протягивал нам пару сотенных. Ого, а мы устроились впервые в жизни СТОРОЖАМИ!

Куда и почему ушёл работодатель, нам было всё равно. Мы для приличия дождались, чтоб добрый дядя скрылся с глаз подальше, и приступили охранять. Пока его широкая спина маячила среди кустов, ходили по периметру, присматривались к шевелению травы, швыряли туда кусками глины из канавы как гранатами, чтобы решительно и однозначно пресечь любое «покушение на поползновение» к охраняемому объекту и отработать трудовые рублики.

С ковшом и длинной выхлопной трубой, торчащей кверху, испачканного подтекавшим маслом «автобота» мы с Васей оккупировали поплотнее, едва Андрюха и Серёжка помчались в магазин за чупа-чупсами и колой. Вернулись с кислой миной – магазин закрыт.

В итоге наша дружная команда облазила весь трактор. Мы рылись в бардачке и под поролоновым сиденьем, открывали пахучий бензобак и ржавую канистру с водой. Танцевали на крыше «автобота» и на его чёрном продымленном «носу», скрывающем загадочные металлические внутренности: мотор, карбюратор и прочие замысловатые узлы и агрегаты. Охранять покой этого дизельного монстра нам понравилось.

– Стоять, салабоны! – раздался грозный крик. Это был Мишка Орлик, главарь «камышей» по кличке Бес.

– Щ-щас з-зарежем! З-зак-к-копаем! – услыхали мы заику Стёпку Черешко – Чеченца. – М-мус-сора н-не н-найдут!

Побежали мурашки. Страшно – до недержания на ногах. Серый обмарался, по-моему, душок поплыл. Мы вертели головами, молчали.

Дюжина злобных гадких шалопаев окружила нас, по-хозяйски обыскали, отобрали деньги. Потом нас мутузили руками и ногами, матеря и оплёвывая. Били просто так – для ощущения собственной власти. Били куда попало, ничуть не думая о последствиях. А что им будет? Несовершеннолетние неподсудны, а их родителям не привыкать выслушивать от полицейских. А если что, шалопаи и на родителей чихали.

Андрею тогда крепко попало по голове – он сидел, не двигаясь, тупо смотрел в землю. Его попинали, обтёрли об него ноги и оставили в покое. Васе жестоко досталось мыском сандалии в живот, он плакал. Мне и Серёжке – не припомню, но мы там умылись слезами. Больше всех молотили нас белобрысый главарь Мишка Бес и Стёпка Чеченец. Остальные больше угрожали и почти не били – толкали, дико издевательски смеясь. Они считали себя крутыми бандитами.

Когда глумление закончилось, уродливые человекообразные «муравьи» перебрались на трактор. Мгновенно вытащили и шумно разделили сигареты из-под сиденья, выплескали воду из канистры, раскидали вещи из бардачка. Тракториста я жалел сильней, чем себя, и Васька глядел на трактор влажными от слёз глазами. Бежать мы не пытались, да от страха и не могли.

Неожиданно раздался крик, и, медленно опустившись на землю, Мишка Бес сквозь зубы процедил:

– Чу-ума, с-сука! Офигел что ли… а-а-а, мля…

– Я нечаянно, Бес, прости меня!

Паша Чубаров, он же Чума, закрывая дверь, не заметил Мишкиных пальцев. Теперь Мишка катался по земле и выл. Представляя себе кровавые обрубки, я застыл. И вдруг услышал спокойный голос:

– Слышите, ребята, проводите мальчика в больницу… не дай бог гангрена – полруки отнимут.

Мимо на велосипеде «Урал» проезжал невысокий худой паренёк замызганного вида.

– Глист… – пронеслось по «камышам».

На том и разошлись. Шалопаи ретировались. За ними исчез Серёжка, унося миазмы.

– Видите, как плохо быть негодниками. Бесом назовись – бес к тебе и придёт, и тебе же и напакостит. Я Пётр, – серьёзно сообщил паренёк, протягивая каждому из нас руку.

Он был старше нас, старше даже всякого злодея из Орликовой банды. Невысокий, худенький, с тощими ногами, в огромных шортах. На маленькой голове чудом держались прозрачные прямоугольные очки в серебристой оправе. Поношенная рубашка, протёртая до дыр на спине. Он зарабатывал на жизнь грузчиком. А ещё он был пономарём.

У разграбленного трактора остались мы втроём и Пётр. Он достал целлофановый мешочек с барбарисками, поделился с нами.

– Давайте погляжу раны, – предложил он. – Не смертельные, думаю. Вы ещё легко отделались – в других местах бьют так, что скорая помощь не нужна.

Пётр через свои очки внимательно осмотрел наши ссадины и заключил:

– Жить будете – всего лишь несколько синяков… Значит, за вами иудейский царь палачей послал, – добавил он авторитетно. – На этот раз у них не получилось избиение младенцев. Потому что моя молитва помогла!

Мы не поняли, при чём тут какой-то царь и младенцы. Не младенцы мы! В школу ходим. И вообще, у нас президент, а не царь. Пётр начал объяснять. Рассказал, как злому правителю древнего царства предсказали рождение того, кто его уничтожит, и царь, испугавшись, велел убить всех детей. И так далее…

За рассказом спасителя тяжесть обиды и грусти как рукой сняло. Ни у кого ничего не болело. Он медленно ехал на велике, провожая нас домой. Рассказывал об Иисусе Христе, которому пришлось претерпеть гораздо больнее нашего. Через некоторое время я ощутил боль в коленке, Андрей нащупал шишку на голове и тёр её. Вася тоже заволновался, погладив себя по животу, и на локте обнаружил огромный синяк.

– Этого спускать нельзя, ведь трактор разворовали они, а будут думать на вас, горе-сторожей, – заметил Пётр серьёзно. – Молва разнесётся быстро. А шелупонь, между прочим, не первый раз на кражах попадается!.. Слышал, они в соседнем дворе сарайку взломали и деда пьяного избили. Сделаем так… Я одного знаю – соседского. Но вы мне назовёте ещё пару фамилий, а я дам знать тёть Тамаре, чтоб её муж, участковый, их построже допросил, и они бы покаялись. Дальше – посмотрим! А вообще рад знакомству. Я каждый день молюсь за детей, как батюшка учил. Приходите ко мне завтра к магазину после пяти…

Дома, конечно, меня ожидал допрос с пристрастием, и я всё рассказал как на духу. Всполошились и родители всей побитой компании, телефон звонил весь вечер. Андрюху и Васю возили в больницу, проверяли, не стрясли ли одному мозги, у другого целы ли кишки. Нас с Серёгой сводили в травмпункт «снимать побои».

Всё несколько успокоилось, когда на следующий день Пётр объявил нам, что план приведён в действие и ждать остаётся недолго. Но моя мама негодовала, мол, детей избили, а бандюг намерен наказать один какой-то непонятный грузчик.

– Пономарь… – уточнил я.

– Ещё чище, – отмахнулась она, – иду в полицию! Правда, сомневаюсь, накажут ли кого или опять с хулиганья как с гуся вода.

И тут раздался стук в дверь.

– Простите нас грешных, не подавайте заявление, пожалуйста, – на пороге стояла измученная женщина, а рядом – насупившийся Орлик этот, белобрысый, и теперь вовсе не геройский, а жалкий, с забинтованными пальцами. – Проси прощения, кровопийца!!! Пьёт из меня жизнь, понимаете? – причитала в подъезде Мишкина мама. – Его посадят скоро, говорю. Я не справляюсь с ним!

Мишка повернулся и попросил прощения…

С этого случая «камыши» поутихли. Петра мы встречали не раз – он возвращался с работы на велосипеде, и всякий раз непостижимым образом его маршрут был там, где мы с приятелями шлялись. Его любимой темой была вера. Он интересно рассказывал о Боге, его сыне Иисусе, отдавшем жизнь за нашу суетливость. Или суетность – я недослышал. Вёл речь и об апостолах – так, скажем, «боевых товарищах» Христа, учения которых живут как будто где-то в каждом из нас, но мы к ним не прислушиваемся. Пётр каждый день молился, просил Всевышнего помочь нам, людям, особенно детям. Он, когда колотил в колокола, буквально пел псалмы. Без слов – одним лишь состоянием души.

А ведь тогда Всевышний нам помог, поторопив Петра с работы! Наш друг объяснил, что всё бывает неспроста. Кто-то, Богу приятный, молится за нас всех, старается, угождает.

Зачем угождать Богу, я понимал так: он нас сотворил, и ему от нас чего-то надо, а мы его расстраиваем, не оправдываем надежд. И кто-то должен всё время Богу «ездить по ушам», чтоб отвести от нас, балбесов, божий гнев, вполне заслуженный. Как в школе. Класс накосячит, а классный руководитель бегает к директору разруливать. И как-то даже прикольно: такое чувство, что я – киборг, как терминатора, меня «сотворила» Небесная Сеть. Пётр на это отвечал, что я глупый и ничего не понял.

И всё же хорошо, что грузчик-пономарь поделился тогда номером своего телефона, хотя, просил звонить лишь по делу. А мы в знак признательности частенько провожали его до дома – он жил в старенькой бревенчатой избе вместе с родителями. Его отец служил в храме, был, если выговорить, «православным священнослужителем».

Другу Петру, помощнику православного батюшки, носящему жёлтый стихарь, мы и звонили строго по делу. Дела были важнейшие, в которых без молитвы никуда. К примеру, мне нужно было победить в забеге наперегонки вокруг школы – преодолеть два круга, – а я боялся, что новенький длинноногий Иннокентий Кукарцев обгонит. Я всех победил, придя первым – Кеша попросту не явился на физкультуру. Чудо? А как же! Петру звонил Серёга, просил помолиться – ему нужно было достойно выступить на соревнованиях, подняв тяжёлую штангу над головой. Серёга победил, войдя в тройку. Андрей буквально требовал помощи молитвой, чтобы на неделе написать контрольную работу, не повторяя материал. Написал. На «тройку». Вуаля! Вася ни о чём не просил, ни разу не звонил – запрещала мама. Оказалось, она вообще не верила ни в какое «мракобесие» и была партийной большевичкой.

Жизнь текла мутно-зелёной рекой. Банда «камышей» распалась – шалопаи выросли, разъехались по стране: кто-то взялся за ум, кто-то сел в тюрьму, кого-то обидели на зоне, кого-то посадили на перо.

С Петром я общался чаще остальных, звонил не всегда, конечно, по делу. И сейчас, когда он получил священный сан и служит в одном из омских храмов, я обращаюсь к нему с просьбой посоветовать мне интересного собеседника: священнослужителя, о котором можно рассказать в СМИ. Да, я пишу в газеты понемногу. Удивлены? У каждого свои погремушки.

Мне запали в душу давнишние пояснения Петра о детях в Царствии Небесном – пономарь-молитвенник сказал, что дети просто верят и потому его достигают, а взрослые сомневаются – и остаются неудовлетворёнными. Фразу из Библии «Будьте как дети» понять несложно, когда в любой момент ты можешь расспросить священнослужителя, но в светском обществе поверить в эту истину куда трудней.

Из друзей детства в Омске остался Василий – он работает на железной дороге. Ему 33 года – возраст Христа, но Вася в рядах компартии, неверующий. И лишь недавно, вспоминая в прошлом яркое, товарищ Вася спросил о пономаре Петре, ставшем священнослужителем.

Серёгин отец говорил, что в Омске нечего ловить, и когда Сергею сделал выгодное предложение питерский работодатель, заметив его на соревнованиях по бодибилдингу, тот из города уехал. Серёга работает инструктором в модном спортивном зале, куда приходит бегать на эллипсоиде Михаил Боярский. Андрей тоже уехал – к тётке в посёлок Долгопрудный.

Омского батюшку Петра они не забывают. Сергей словоохотлив, он как-то мне признался, что голос отца Петра поднимает ему настроение, возвращает в беззаботное время детства. Андрей редко делится новостями, но когда речь заходит о «Петре-спасителе» и расплющенных пальцах Мишки Орлика, он заметно оживляется и шутит. Не хватает ему воспоминаний из детства. Наверное, всем взрослым не хватает.

Что до Мишки Орлика и Степана Черешко – мне стало жаль их через много лет. Мстить я и не думал, и, слава богу, такие мысли вообще меня обходят стороной. Один наш общий знакомый поведал, что, ещё далеко до совершеннолетия, их непутёвые отцы ушли из жизни. Степана – злоупотреблял алкоголем, умер от цирроза печени, а Михаила – у него была тяжёлая невротическая патология, – покончил с жизнью в тюрьме. Их детская злоба была неприемлема, но понятна.

Молитв я выучил несколько, одна из них «Отче наш», «универсальная», как называют молодые омские священнослужители. Когда на душе лежит груз, одолевает печаль, я проговариваю заветные слова, иногда вслух, чуть слышно. Господь помогает и – гнетущие мысли отступают. А иногда молюсь как тот мытарь – просто и без лишних слов каюсь, в грудь себя бия.

Отец Пётр недавно позвонил мне и пригласил на спектакль, посвящённый событиям Великой Отечественной войны. Я прибыл на репетицию перед их выступлением в Омской духовной семинарии. Зашёл в класс, где одни дети повторяли роли, а другие рисовали. Как вы думаете, милые читатели, какой рисунок я взял и рассматривал с тёплым и щемящим чувством из своего детства?

Рисунок трактора, живого, накрытого пледом, изображённого по-детски сказочно. Тракторёнок наработался в поле, где росли ромашки, и словно собирался прикорнуть, прикрывшись пледом. Оказалось, это нарисовал сын отца Петра, вы представляете! Как потрясающе бывают сотканы людские жизни!

ДЕЖУРНЫЙ У ВЕЧНОГО ОГНЯ

Конец июля. Стояла сильная жара. Люди облепили фонтаны у Музыкального театра, на Тарской и на улице Гусарова. Пары постарше приходили и мирно сидели на парапетах, время от времени кидая монетки, среди ребят помладше нашлись смельчаки, которые искупались. Я бы тоже окунулся в прохладную воду фонтана, лихо бы нырнул, словно амфибия. Но я выполнял важную миссию, – был свидетелем на свадьбе лучшего друга. Прожив год со своей пассией, наконец-то тёзка решил жениться, а мой отец подрабатывал в качестве шофера. По сложившейся традиции молодожёны посещали значимые места нашего города – самим посмотреть и себя показать. Последнее место, куда перед свадебным пиршеством привёз нас отец, – мемориал «Вечный огонь», памяти событий Гражданской войны. Свидетельница отлучилась за гвоздиками, а мы втроём пошли фотографироваться на площадку. Изнывая от жары, жених выглядел замученным. Улыбался через силу и случайно наступил на красивое пышное платье жены.

– Витя, как слон!

Передав фотоаппарат отцу, я подошёл к Вечному огню и засмотрелся на него. Кончик пламени ярко синел, бился, как живой. Вокруг полыхавшего жерла алели цветы: букеты роз и гвоздик. Незаметно около меня оказался человек на коляске. Ссутулившись, он будто не хотел, чтобы его видели.

– Не обращайте внимания, – грустно улыбнулся он, пальцами спустив тёмные очки на нос. Он посмотрел на меня внимательно, и показалось, хотел что-то сказать. Лоснились тёмные седеющие волосы зачёсанные назад. На загорелом широком лбу и на бритых щеках покоились волны морщин. Белый платок выглядывал из кармана потёртого серого пиджака, на котором поблёскивали металлические пуговицы. На них изображался серп и молот. У незнакомца не было ног – брюки заворачивались под самый живот.

Моё нутро заныло, я сочувственно посмотрел на беднягу. Промокнув пот на шее платком, он подмигнул:

– Вечный огонь – полезная штука! Вы об этом не задумывались, но сейчас расскажу!..

Вытащив пятьдесят рублей, я протянул ему. Глядя то на красавицу-жену, то на цветы, которые принесла свидетельница на постамент, он лихо повернул коляску. На её спинке висела капроновая сумка. Оттуда выглядывали два шампура.

– Есть и сковородка, – добавил он. – Пожарить сосиски на огне – милое дело, прямо шашлык. Да, мы до сих пор не знакомы? Василий Фёдоров.

Он крепко пожал мою руку, и мельком посмотрев на неё, заключил:

– Не любишь физически трудиться, Витёк.

– Предпочитаю умственно… – ошарашенно ответил я.

– Умственно – тоже необходимо, – иронично ответил он.

Василий привлёк внимание молодожёнов, мой отец слушал удивлённо, только свидетельница нахмурилась.

– Вчера меня отсюда выгнали, – признался он, вскинув редкие дуги бровей. – Подходит нетрезвый молодой парень и говорит: «Катись подобру-поздорову» – мол, дед воевал, а я катаюсь… Я отвечаю: сейчас подсолю яичницу и покачусь… Эх, люди мои, – покачал он головой, глядя на огонь отрешённо. – Суп варю на огоньке, жарю-парю!..

Он перехватил взгляд свидетельницы и печально проговорил:

– Кладите дежурному Фёдорову цветы, кладите, барышня, – Василий проделал жест рукой. – Или можете мне отдать их сразу, ведь они завянут и никому не помогут. Я их аккуратно возьму и продам, а вам пожелаю здоровья. Чему вы удивляетесь, я потерял ноги, но обманывать людей не привык.

– Держи, дружище, – новобрачный тоже подал инвалиду пятьдесят рублей.

Он обрадовался, выпрямившись в коляске. Блеснули агатами его глаза.

– Вы знаете, с кем говорите? – вдруг спросил он, гордо подняв подбородок.

На миг мне показалось, что новый знакомый – совершенно здоровый человек.

– С чемпионом Паралимпийских игр, – сам же ответил Василий, стрельнув огненным взглядом в меня. – Давай наперегонки? Дам тебе фору. Снимешь пиджак, ботинки. Босиком легче.

– Извините, – тихо произнесла Олеся, жена друга. – Мы торопимся – гости ждут.

– Человек этикета! – радостно продекламировал Василий, широко улыбнувшись. – Последний трюк позволите, прекрасная мадам?

– Только последний, – согласилась она.

Он вытащил длинный самодельный ремень из сумки и туго привязал себя к сиденью коляски. Раскачавшись, он встал на руки, поднял и скрипучую коляску. Стоя вниз головой, он покраснел и с трудом спросил:

– Слабо… повторить?

Повернувшись несколько раз, не удержался. Завалившись на бок, выругался.

– Что стоите, помогайте, родимые! – попросил он.

Я оторопело переглянулся с отцом, молодые, свидетельница стояли в замешательстве.

– Сам поднимусь, – лёжа на боку, отмахнулся он. – Пятьдесят рублей дайте.

Мой отец сунул акробату купюру. Василий, кряхтя, рывком выровнял коляску. Попрощавшись, глядел нам вслед. Мы забрались в машину. На обратном пути молчали, каждый думал о своём.

Как причудлива жизнь! Историческая память сохранила прекрасное место в городе. Вечный огонь – напоминание о погибших в страшном горниле братоубийственной Гражданской войне. Иногда может казаться, что пора забыть о событиях столетней давности? Кого согреет Вечный огонь? Но притягивает он своим теплом и сегодня – в радости – как моих друзей, так и в горе – помогает немощным и согреться и приготовить пищу. Огонь – великая стихия. Пусть он горит долго-долго, для каждого со своим смыслом.

Погулял я на свадьбе лучшего друга прекрасно. Пишу эти строки, и вновь стало мне грустно, живо представил картину у Вечного огня. Будь здоров, чемпион Василий!