Травелог преображённых мест

Травелог преображённых мест

(Аврех, Ю. Сферы / Ю. Аврех. – Екатеринбург ; Москва : Кабинетный ученый, 2018. – 130 с.)

Стихи Юрия Авреха для меня открывались по мере того, как шли дни, и день за днем, иногда с большими паузами я возвращался к его книгам, которые казались мне все менее и менее похожими на то, что сейчас мощным потоком (имея в виду объем) проходит по руслу стихотворного производства, но дело не в этом, дело не в фоне, потому что контекст этих стихотворений – другой, не литература.

Новая его книга – необычна. Пожалуй, я не подберу ей определения, пытаясь назвать ее жанр в одно слово. Традиционно можно было бы назвать ее книгой лирики, отмеченной прозрачной резиньяцией, смирением не как немощью, а как силой, пресекаемой резкими и краткими вскриками боли. И все же это не будет определением суммы стихотворений. Давайте посмотрим, кто герои этой небольшой книги, сочетающей стихи и эссе, похожие на стихотворения в прозе.

Друзья. Любимая женщина. Птицы, Музыка, Снег. Ангелы. Странник. Ряд этих героев можно прочитать в обратном направлении – от, что ли объектов менее материального свойства, более символического – к образам более вещным, конкретным, земным. Но дело как раз в том, что у автора есть редкий дар погружать все, о чем он пишет, в тихую атмосферу остановленного времени, холодноватой чистоты, какая бывает у первого снега, в сердечную соотнесенность с миром, превосходящим мир эмоциональный или «слишком человеческий». Тем не менее, обращение к такому миру, который знал своих поэтов (Блейка, Мильтона, Лермонтова) не ведет к противопоставлению верха и низа. Те смыслы, что являются, хоть и менее конкретными, но для зоркого глаза основными, первоначальными, такие как Ангелы, Благодать, Снег, Тишина, Слов – спускаясь с верху на простыню земной нормативной жизни, ее словно изгибают, и все, что расположено в ее, увы!, двумерном пространстве начинает странно искривляться. Люди, города, улицы, прохожие в этой небесной деформации кажутся читатель-зрителю странно обновленными, незнакомыми, словно рождественское утро в детстве. Высший мир – птиц, слов, песен, ангелов – воспринятый автором поэтическим рецептором, способным открываться реальности большей, нежели жесткая, рациональная и забывшая про свой смысл – перерождает образы, обновляет их судьбы, линии, высвечивает в человеке или городе то, что казалось известным, привычным и – омывает их, преображает.

Вот за этим мягким преображением и хочется следовать, к нему хочется возвращаться снова и снова. Оказывается, любые предметы более глубоки, праздничны и прозрачны, чем мы это видим свои быстрым бытовым зрением. Взгляд автора медлен. Пристален и внимателен. И это не только внешний взгляд, это взгляд внутреннего зрения. Мы забыли, что в человеке всего по два. Есть телесное зрение, есть неб6есное. Есть человек как тело и есть человек как душа. Есть вкус языка, а есть вкус души. И тот, кто владеет вкусом души, никогда не столкнется с проблемой лишнего веса, он берет от мира другую пищу и ему хватает. Быстрый и мертвый – прекрасное словосочетание, сразу дающее возможность понять, о чем идет речь.

Медленный взгляд проходит в сердцевину вещей, он дает возможность увидеть их сияющую суть, а не пыльную поверхность. Медленный взгляд поэта останавливает время точно так же, как световая (самая быстрая) скорость физического луча. Как мы видим, тихое ведет к сверхскоростному, остановленное время, втекает в вечность – иную модальность жизни, которая ждет нас не по ту сторону жизни, а проступает в деревьях, вещах, животных и людях уже сейчас, прямо сегодня. Но это надо научиться видеть. И слышать.

И когда опускаются сумерки,
И когда над домами рассвет,
Я представляю Ангела
Города Праги,
Благословляющего
Вас и меня,
Меня и вас,
Марина, Антон, Игорь…
И те, чьих я не знаю имен…
Музыка, тихая музыка
Звучит над домами, звучит…

Аврех, как уже сказано, ищет не противопоставлений, а той внутренней уравновешенности предмета и созерцателя, которая только и делает этот предмет созерцателю открытым. Родное открывается родному, открывается с доверием. Уравновещенность – великое слово. Об этом понятии, как животворящем говорили и писали и Конфуций и в Европе Гораций, и на Востоке Христос. Но дело не в громких, и от этог почти мертвых именах, а в самом состоянии, о котором идет речь. Наш век – век крайностей, что с одной стороны и стремления всего слиться в однородную массу, в размельченный как пудра состав, который легко формовать, которым легко управлять – вещество, состоящее из недолгих картинок и образов из политики, жизни «звезд», цифровых сетей, телефонов, от которых в больших городах лица становятся мертвенно-бледными, болтовни, сенсаций, страшных новостей по телевизору – всей этой бессмысленной иллюзорной информации, обессиливающей и приручающей человеческий ум.

Уравновешенность – это сила. Уравновешенность – это прямой позвоночник в хаотическом, страстном и бессильном мире.

Осенний день уравновешен
Покоем солнца и воды,
Его ни ненависть, ни нежность
Не беспокоят. Суеты
Он не несет и не приемлет.
В его руках горит звезда.
И свет ее он льет на землю.
Ты видишь этот свет? О да!

Автор видит свет, который дает ему власть и смирение одновременно – не слиться с бесформенным потоком современной распыленной цивилизации. Распыленной, потому что ушедшей в кровавые крайности, в противопоставление своей правды и «чужой», причем своя и чужая правды меняются на прямо противоположные каждые 15-20 лет. Это не смущает распыленный ум, ему все равно, у него никогда не было своей уравновешенности, своей силы.
Другая причина, по которой книжка кажется мне чрезвычайно интересной, заключается в том, что она организована, как документальный роман в письмах. Причем у него есть одна особенность – письмо этих писем экзистенционально, дневниково, открыто. И все эти письма – в одну сторону. И по мере их чтения перед нами развертывается история одной любви. Это необыкновенно живая и искренняя история, в которой ни слова не придумано, как не придуманы (вопреки нашим представлениям) ни ангелы, ни сферы, ни нездешний снег. Эти стихи работают не как «почти документ» или имитация документа, но они и есть самый настоящий документ, разворачивающийся у нас перед глазами в разных городах и пространствах – от Праги до Челябинска и от Снега до Ангела. Но отношения, о которых повествуют стихи и продолжающие их замечательные эссе отнюдь не сказочны, они написаны реалистично, но омыты чистотой взгляда, и это то сочетание, которое хотелось бы пожелать каждому. Это тот нерв и то состояние, которое делает из лирической книжки экзистенциальный документ, а проще говоря – историю, полную жизни, слез, любви и надежды.
Метафизические строки с Ангелами, небесными сферами и чудесными волшебными городами без сопротивления продолжаются стихами, в которых явлены знакомые лица, дома города-мегаполиса, портретные зарисовки друзей, размышления о музыке, городах и небе.

Этот гремучий и одновременно тихий и приглушенный словно бы светом снега сплав жанров делает книгу особенно ценной. Прочитав ее, вы станете немного спокойнее, немного счастливее, чище. И возможно вам, как и мне, захочется какое-то время побыть в тишине, а выйдя оттуда, сказать автору: «Спасибо!»

В молчанье полном – тишиной –
В старинном храме только свечи
……………….горят.
И ангел за спиной
Крылами укрывает плечи.
И хочется уже упасть, и…
Но он крылами нежно держит
Престолы, Силы, Власти. Верь же!
Открой себя ! Чтоб только свет !
Проникнуть мог в твое сознанье,
Чтоб засияла даже тень.
А тело в звездное сиянье
Скорей одень.


 

Примечание:
Андрей Тавров – поэт, редактор. Живёт в Москве