Журнальный мир

Космос трав не менее интересен, чем глобальный космос, куда врываются ракеты – с отстроенных, мощных космодромов.

Николай Тряпки слышал много различных гулов пространства, умея, обработав их сигналы точным и тонким стихом, свести в единства, давая панорамы выпуклые и объёмные, играющие красками и насыщенные смыслами.

Где-то есть космодромы,

Где-то есть космодромы.

И над миром проходят всесветные громы.

И, внезапно издав ураганные гаммы,

Улетают с земли эти странные храмы,

Эти грозные стрелы из дыма и звука,

Что спускаются кем-то с какого-то лука…

Тут разные цивилизационные линии точно соединяются, обозначаясь и ветхой, но не дряхлеющей древностью храмов, и ураганами гамм, и ракетами, что под пером поэта превращаются в стрелы из дыма и звука…

Не колоссальный ли, безвестный лук некогда запустил всё цивилизационное движение?

Громы поэзии мирные, разумеется, и стихи Тряпкина, связанные с камельком, с деревней, с народными поверьями и преданиями, – отдают теплотою только что испечённого хлеба и питательностью только что надоенного молока – при том что деревня, уже в годы жизни Тряпкина, была изрядно подъедаема городской смертью.

Он – изошёл из деревни: Николай Тряпкин, связи его: звуковые, цветовые, тонко-смысловые с Н. Клюевым очевидны, но палитра Тряпкина совершенно иная: она уже соединена со вселенскостью мировосприятия, с прорывами в космические бездны, с жаждой прикоснуться к бесконечному сознанию вечности.

И даже через элегическое посещение кладбища прорастает совершенно неожиданная трава мысли:

И только слышишь – скрипнул коростель.

Да чуешь гул со сводов мирозданья…

И вот – стучит бессменная капель:

Ни имени, ни отчества. Ни званья.

Тут и осознание условности всякой известности: и действительно – стихи Тряпкина уходили в народ, делались народными.

Слова круглы и сильны, ибо и хранитель языка вырастает у него до вселенских размеров:

Где-то там, в полуночном свеченье,

Над землёй, промерцавшей на миг,

Поднимается древним виденьем

Необъятный, как небо, старик.

И над грохотом рек многоводных

Исполинская держит рука

Хатулище понятий народных

И державный кошель языка.

И хотя стихотворение посвящено Далю, касается оно тайных бездн, из которых исходит сам язык, одушевляя людей не менее, чем сложнейшая, не поддающаяся изучению субстанция под названием «душа».

И язык Н. Тряпкина становился космическим, вбирая современность, крепчая вечным, одолевая тленное, хотя и касаясь его; язык его разрастался до вселенских размеров, беря исток и связанный до конца с необычайностью и величием русской стихии.