Три минуты по Гринвичу
Три минуты по Гринвичу
В связи с глобальностью размещения пусковых комплексов, в Стратегической службе США принята единая система отсчета стартового времени – по Гринвичскому меридиану.
Из доктрины Пентагона
Агрессор должен знать: возмездие неизбежно, все равно он будет уничтожен. А мы как жертва агрессии, мы как мученики, попадем в рай, а они просто сдохнут.
Из речи В.В. Путина
* * *
В ту ночь от Юкона до Лены
до срока озера стали,
а утром от Уэлена
снялась последняя стая.
Дышала в затылок вьюга,
штормило пролив Берингов,
а гуси летели к югу,
к чужому,
к теплому берегу.
Откуда им знать, птицам,
про беды земного шара,
про страны, и про границы,
про чуткие наши радары.
Про то, что на синей планете
в чести не любовь, а бойницы…
Откуда про все про это
могли они знать,
птицы,
когда, в поднебесье ввинченных,
туманной,
студеной ранью
в 17.40 по Гринвичу
их вынесло на экраны.
Откуда им знать было,
что именно в эту минуту
их принял в «Системе тыла»
сошедший с ума компьютер
и, запрограммирован точно
по алгоритму страха,
выдал с дисплея строчку:
«ЯДЕРНАЯ АТАКА…»
* * *
В 17.40 по Гринвичу
в Бостоне – время обычное –
время «деланья долларов»
в офисах хьюмов и ротшильдов.
Но Тони, увы, не Ротшильд,
хотя в мастерской у Финча
механик Энтони Роджерс –
звучит и весьма прилично.
У Тони бизнес попроще,
да и карман поуже:
пока мистер Хьюм и Ротшильд
с конвейера гонят пушки,
автомеханик Роджерс –
с рожденья не слишком гордый –
для мистеров хьюмов и прочих
чинит моторы «фордов».
Он знает других не хуже:
за пушки платят дороже.
Но Тони не любит пушек,
просто терпеть не может.
Хотите, стреляйте сами,
красуйтесь с телеэкранов.
А он пострелял во Вьетнаме,
и хватит с него вьетнамов…
О, как он легко и просто
поладил с собственной совестью,
механик из города Бостона,
наивный герой нашей повести.
Он вертит гайки по схеме,
кепи сбив на затылок,
не зная, что в это время
компьютер «Системы тыла»,
оставив за Хьюмом и Ротшильдом
бункер 720-й,
внес уже Энтони Роджерса
в сводку
«ПОТЕРИ ШТАТА».
* * *
…Дымились в распадках росы.
Сжигая леса в округе,
дышала в затылок осень.
А гуси летели к югу.
Откуда им знать было,
что где-то на Потомаке
майор из Спецслужбы тыла
принял
СИГНАЛ АТАКИ.
Что ровно через мгновение
отличник вест-пойнтских классов,
легко подавив волнение
сорвет
ТЕЛЕФОН КРАСНЫЙ
и выдохнет в трубку потную,
распаренную докрасна:
«ВРЕМЯ ПОДЛЁТА –
РАСЧЕТНОЕ.
17.41…»
* * *
А над Хоккайдо и над Хонсю
полночь хозяйничает вовсю –
звезды спелы, как вишни.
Не сосчитать их –
собьешься со счета –
вон над деревней Тасиро Ямото
сколько их в небо вышло.
Жаль, что Тасиро
не смотрит на звезды.
И если про звезды спросить
серьезно,
он улыбнется, не более:
– Если и это моя забота,
кто тогда вместо Тасиро Ямото
выйдет с рассветом в поле?..
Ай да ответ!
Молодец, Тасиро!
Спи себе, парень, посапывай…
Сколько еще их, безвестных и сирых,
от Хиросимы до Саппоро,
там, в деревушках на краешке света
и в миллионных полисах,
так и не встретят сегодня рассвета,
так и не выйдут в поле,
а, под обломками руки раскинув,
ртом перекошенным всхрапывая,
корчиться будут в сплошной
ХИРОСИМЕ
от Хиросимы до Саппоро…
* * *
Над сопками дождь насеивал,
клубился туман бесформенно.
А гуси летели с севера
в далекую Калифорнию,
где заводи стрекозиные,
где над тростниковыми мачтами –
бездонное,
синее-синее…
Откуда им знать было, лапчатым,
что из поднебесья осеннего
безумная информация
ударит через мгновение
в
ГЛАВНУЮ ТРУБКУ НАЦИИ.
Что где-то за далью дальнею
через мгновение – через –,
до боли мембрану вдавливая
в свой президентский череп,
ОН сам уже в трубку полую
выдохнет, побледнев:
– К ОТВЕТУ
ГОТОВНОСТЬ ПОЛНАЯ!
17.42…
* * *
А на ратуше – бьют без четверти.
– Рановато?
– О чем тут спорить?
Может, в Мюнхене или в Эрфурте
три минуты чего-то стоят.
А в каком-нибудь сонном Лангене
можно ждать девчонку часами.
Вы не верите Густаву Хагену? –
так спросите у Юты сами,
если только дождаться сумеете
возле ратуши на скамейке,
если раньше не заржавеете
вместе с вашей сверхточной «сейкой»…
Если б только ты знала, Юта,
если б оба вы знали,
что, в сущности,
только три,
только три минуты
вам еще друг для друга отпущены
на земле этой Гёте и Гейне,
где и жить и любить положено,
на земле,
где теперь с рождения
дети делаются заложниками
чьей-то мерзости,
чьей-то подлости,
чьей-то сытости,
лжи отъявленной.
На земле, на которой –
помните –
вам еще три минуты оставлено.
ТОЛЬКО ТРИ,
ТОЛЬКО ТРИ ПОСЛЕДНИЕ –
от любви и до самой
ВЕЧНОСТИ…
Бьют куранты протяжно, медленно,
бьют до срока свои «без четверти».
* * *
…Смыкалось пространство серое
тугим моросящим кругом.
А гуси летели с севера,
а гуси спешили к югу.
Откуда им знать, безгрешным,
что где-то за горизонтом
от сумрачного Нью-Гэмпшира
до солнечной Аризоны,
эфир раскаленный вспарывая,
летели команды и сроки.
Урал и Орел нашаривая,
раскручивались гироскопы.
Нацелены в небо низкое,
ревели турбины бешено.
Сверялись тангаж и «рысканье»
у «трайдентов» и у «першингов».
И как перед самосожжением –
до самых ногтей блёклые –
немели от напряжения
пальцы над
КРАСНЫМИ КНОПКАМИ.
И только у самого горла
отстукивало изнутри:
К ПУСКУ –
ГОТОВНОСТЬ ПОЛНАЯ.
17.43…
* * *
А под Лугою сумерки синие,
за околицей елки-сосенки.
Бабье лето –
гуляй, Васильевна!
Да умаялась, встала до свету.
А ведь было –
и нас не минуло –
до рассвета гармошка сыпала.
Ах, как пела, любила милого…
Да недолгое счастье выпало.
И осталось в то лето горькое
от былого – на сгибах стертая
только весточка треуголкою,
да еще похоронка желтая.
Да еще пепелище серое
там, где яблонькам
цвесть-румяниться.
Да еще вот Андрейка с Верою –
мал-мала – на годочек разница…
Как по-бабьи сумела-вынесла,
как в годинушку непролазную
на горбу всю державу вывезла,
так про это чего ж рассказывать…
Только больше б другим не выдалась
доля горькая, боль безмерная.
И чего им неймется, иродам,
в непутевых своих Америках?
Вон Алёнка – опять с капризами.
Ей бы спать, да не спится, ладушке,
насмотрелась по телевизору:
– А война скоро будет, бабушка?
– Бог с тобой, да о чем ты,
внученька?
Ну-ка вытри платочком глазоньки.
Не пугайся, дай бабе рученьку,
вот послушай-ка лучше сказочку.
Значит так:
ЗА МОРЯМИ ЯСНЫМИ,
ЗА ЛЕСАМИ ЛИ,
В СИНЕМ НЕБЕ ЛИ
ЖИЛИ-БЫЛИ ПТИЦЫ
ПРЕКРАСНЫЕ,
ПТИЦЫ БЕЛЫЕ –
ГУСИ-ЛЕБЕДИ.
И ЛЕТАЛИ ТЕ ПТИЦЫ
ВВОЛЮШКУ,
ГДЕ ХОТЕЛИ
С УТРА И ДО НОЧИ…
Закрывай свои глазки, солнышко.
Вот и умница, спи, моя донечка…
А над Лугою сумерки синие,
ветер в соснах летает с посвистом.
Бабье лето –
гуляй, Васильевна!
Да вставать спозаранку, до свету:
То – по дому,
то – за скотиною,
да картошка в земле испа́рилась.
Вон, и вправду, стаи гусиные
третий день, как в бега ударились.
* * *
…Всходила заря упруго,
садился туман, скисая.
А гуси летели к югу,
не зная, совсем не зная,
что где-то, играя судьбами,
за миг до всемирной вспышки
компьютер системы «Дубль»
сумеет найти ошибку.
Что где-то на грани безумия
спасительная информация
ударит
ЗЕЛЕНЫМ ЗУММЕРОМ
в
КРАСНУЮ ТРУБКУ НАЦИИ.
И та уже вытолкнет с дрожью
весь воздух из клетки грудной:
Я «ПЕРВЫЙ»,
ТРЕВОГА ЛОЖНАЯ.
ВСЕМ СЛУЖБАМ –
ПОЛНЫЙ ОТБОЙ!
…………………………………………
…………………………………………
Дул ветер попутный,
слабенький,
сносил облака к Гуд-Сайду.
Спешили куранты в Лангене.
Мерцала звезда над Хоккайдо.
От Бостона и до Луги
светлел горизонт понемногу…
А гуси летели к югу –
торили свою дорогу…