Журнальный мир

Я одновременно хотела и не хотела ехать в Германию. Хотела посмотреть страну. Но четыре лучших месяца в году, июнь, июль, август и сентябрь, провести в гостинице — на такое не просто настроиться.

У нас с мужем в полном распоряжении оказалась трехкомнатная квартира друзей, уехавших в длительную командировку в Канаду. После комнаты в питерской коммуналке это — настоящий рай! Рай находился в Павловске, в этом раю были сады, поля и озеро, где я купалась утром и вечером… Но наслаждаться абсолютной свободой и покоем одной, без мужа, мне показалось постыдным и неблагородным. Короче, выбора у меня не было!

Лязг железной двери, три оборота ключа, такси в Пулково и билеты до Мюнхена — это не судьба, а подстава!

У мужа настроение совсем другое. Его в Германии ждали три раздолбанные скрипки, раздолбанные в прямом смысле слова, но очень редкие и безумно ценные. Скрипки рассыхались, растрескивались, пожирались жучками в старинных замках Баварии, и вот после всего этого безобразия немцы пригласили скрипичного мастера из Санкт-Петербурга восстановить уникальные инструменты. Бюргеры говорили, что если для работы мужу понадобится привезти кошку или собаку, то они на все согласны! Так случилось, что наши кошки и собаки уже умерли. Одна я не сдохла!

Вечером, перед отъездом, я спросила мужа, что мне взять из вещей.

— Реши сама, — ответил муж, — что-то удобное: джинсы, футболки… Я уже все собрал!

Ему было все равно. Ну, не совсем, он все же намекнул на джинсы и футболки… В общем, ему было по фигу! Он два дня перебирал свои инструменты, заранее страдая, что же он будет делать, если потеряется багаж…

Посмотрела в интернете, что носят женщины в Баварии: бриджи, трикотажные кофточки. Взяла три платья, юбку, блузки и сарафан. Все в цветах и кружевах! Мне же пришлось покупать дурацкие подарки — всякие безделушки с петербургской символикой… На четыре месяца нашу жизнь расписали немцы: муж в мастерской, у меня — свободное время, несколько экскурсий, потом снова — муж в мастерской, у меня — свободное время, завтрак в гостинице, обед — по желанию, ужин — в немецких домах…

Какое-то время мы жили в Мюнхене, а потом переехали в Ульм. Прошло чуть больше месяца. Я освоилась путешествовать поездами, так что запланировала съездить на денек-другой в Линдау. Я много интересного слышала об этом средневековом городе на острове в Боденском озере, где из городского порта видны Австрия, Швейцария и, конечно, Альпы… Рано утром мой поезд вышел из Ульма до Аугсбурга, далее — до Кислега, а потом до Хергатца, где через 39 минут намечалась пересадка на поезд до Линдау. Про обратную дорогу я не задумывалась — как получится. Связь с мужем  — по телефону! Накануне немецкие мастера предложили услуги своих жен, которые могли бы отвезти меня на экскурсию в Линдау на машине, а потом привезти обратно. Но муж отказался. Он очень хорошо знает меня и понял, что мне необходимо вырваться из-под опеки и побыть одной…

Я высадилась на платформе в Хергатце. Вышедшие со мной люди быстро растворились в подземном переходе. Я зачем-то дошла до конца платформы, но потом, уже в одиночестве, спустилась в переход. Маленькое кирпичное здание вокзала закрыли у меня перед носом. Табличка гласила: «Перерыв 30 минут». «Деревня!» — в сердцах подумала я и вышла на первую за вокзалом улицу, которая утопала в зелени, но была безлюдной. «Ничего, тридцать девять минут — не так уж и долго, к тому же — шесть уже прошло…» Я остановилась возле фонтанчика, умылась. У меня в рюкзаке лежали бутерброды и бананы, но есть не хотелось, и я лихорадочно придумывала, на что убить время, когда в глубине улицы показались две женщины. Они шли в мою сторону… Мы поздоровались. Они поинтересовались, нужна ли мне помощь. И вдруг начали бурно восхищаться моим платьем. Забыла сказать, что в Линдау я поехала в льняном платье, на котором вышиты незабудки… Женщинам на вид было около шестидесяти лет, обе увлекались вышивкой, и, конечно, их вопросы касались моего вышитого платья.

— Это вы сами вышивали?

— Нет, это моя бабушка.

— Ваша бабушка — просто прелесть!

— А на обратной стороне можно посмотреть?!

Я перевернула подол.

— Превосходно! Ты только посмотри, Анна! Какое мастерство!

— А цвета как подобраны! Очень красивое платье!

Так мы и познакомились. Анна провожала Марту на вокзал: Марта собралась к дочери в Кислег. Женщина достала из сумки контейнер с клубникой, и мы втроем начали есть ягоды, разговаривать и шутить… Даже не заметили, как к нам подошел старик с тяжелой сумкой в руке.

— Здравствуйте! — громко произнес мужчина.

— Здравствуй, Маркус! Посмотри, какое красивое платье! Это Ольга! Она из России!

— Из России? — удивился Маркус. — Из какого города?

— Из Петербурга, — ответила я.

— Я была в Петербурге с дочерью, — напомнила Марта. — В 89-м году. Очень красивый город! Помнишь, Анна, я тебе рассказывала…

— Да, и фотографии я видела… — отозвалась Анна.

— Ешь, Маркус! — Марта протянула контейнер с клубникой, — это моя поспела.

Маркус полез в сумку, откуда извлек поллитровую бутылку и протянул мне.

— Это сидр! Угощайся! — заулыбался Маркус и начал по очереди доставать из сумки поллитровки и передавать Анне и Марте.

— Это знаменитый яблочный сидр Маркуса! — воскликнула Марта.

— Это лучший сидр во всей Баварии! — не отставала Анна.

— Мне еще в Линдау ехать, — попыталась отказаться я.

— Доедешь! — чуть ли не в голос скандировали мои новые знакомые. — Мы проводим тебя до вокзала!

Мы выпили за знакомство, за Петербург, за мое платье… Двигаясь к вокзалу, успели отхлебнуть за Хергатц, за дружбу, за лето… Маркус посмотрел расписание. И я и Марта отправлялись со второй платформы, поэтому мы спустились в тоннель и поднялись на платформу.

Сидр Маркуса сладким пряным вкусом обволок небо и язык. Я похвалила сидр и предложила тост за Германию. Мы покраснели, повеселели, а Маркус достал новые бутылки и предложил следующий тост:

— За русских!

— За русских женщин?! — уточнила Анна.

— За русских! — отрезал Маркус и долго и жадно пил.

Мы тоже приложились, но пили маленькими глотками. Потом все четверо посмотрели друг на друга.

— Маркус, а ты был в России? — спросила я.

— Был…

— Давно?

— В 41-м году, в июне, — нехотя ответил он.

Анна быстро попрощалась и ушла. Марта опустила глаза. Мне стало неловко и противно за себя, что я не удержалась от случайного общения, что надо было отсидеть свои тридцать девять минут на скамеечке в Хергатце, съесть бутерброды…

— Воевали? — процедила я.

— Да, — выдавил Маркус.

— Долго?

— Один день.

— Ранили?

— Да. А потом мои родные сделали все, чтобы я больше не попал на фронт…

— Понятно… — я сделала большой глоток. — И что вы вспоминаете?

— Страх. — Маркус тоже отпил сидра.

— Скоро мой поезд, — вставила Марта. — А через три минуты твой…

Я покивала головой. Марта что-то сказала, но я не расслышала, уже подошел ее поезд. Я видела, как она вошла в вагон и услышала дрожащий голос Маркуса:

— На нас бежали полураздетые безоружные русские… У некоторых в руках были ружья, но у большинства палки, лопаты или ничего… Они падали под огнем… На меня бежал человек с табуретом, он уже замахнулся, в его глазах была ненависть… Потом я понял, что это — справедливая ненависть… Я до сих пор боюсь этого русского с табуретом…

Подошел мой поезд. Маркус направился к переходу. Я зашла в свободное комфортабельное купе, плюхнулась в удобное мягкое кресло. Мне показалось, что я могу умереть сейчас — так я устала…

За окном поезда проплывали очаровательные горные пейзажи, но я допивала вторую бутылку сидра и думала о том русском солдате, которого много лет не может забыть старый добропорядочный баварец…

А Линдау — потрясающий город! Я бродила по набережной, фотографировала многочисленные памятники, башню Рапунцель, яхтенную регату… «А вот памяти о войне здесь нет…» — эта мысль раздражала меня. Я двигалась по карте и наугад по старинным улочкам, заходила в соборы, заглядывала в подъезды домов, во дворы, наблюдала лебедей на озере, форель в ручьях…

На окраине Линдау передо мной растянулись клубничные поля, красные спелые плоды напоминали капли крови…

Я твердо решила вернуться в Ульм. К вокзалу шла другим маршрутом. Неожиданно передо мной предстало необыкновенной красоты здание. Настоящий сказочный замок на холме в центре ухоженного парка. На парковой дорожке мне встретилась старая немка.

— Что это за здание? — спросила я.

— Это музыкальная школа, — ответила женщина.

— А что здесь раньше было? — допытывалась я.

— Как бы вам сказать… До войны здесь жила богатая еврейская семья… Банкиры! Потом их не стало… Ну, вы меня понимаете?! — женщина заглянула мне в лицо. — Вы с востока?

— Да, я с востока, — подтвердила я.

— Я так и поняла, у вас нет баварского акцента! И одеты вы не по-нашему…

— А как называются эти деревья? — я указала на грандиозные деревья вокруг дома-замка.

— Мамут. Мы зовем их мамутами.

Мы попрощались. Я подошла к одному дереву. Оно было необхватным. Высоко над моей головой раскинулась густая широкая крона. «Эти деревья, возможно, посадила та неизвестная еврейская семья… Вот и память о войне…» Я почувствовала, что еще вернусь сюда.

Уже в поезде, отъезжая от Линдау, я обнаружила запутавшийся в моих волосах листок мамута.

Линдау, Бад Вальдзее, СПб. — 2009, 2015