Трофимов
Трофимов
***
- Дорогой Коля, куда летит Русь-тройка уже давно никого не интересует.
- Ну уж ты не скажи, если так уверенно утверждать, то хотя бы вначале надо понять почему так.
- А потому, что думать об том, и вообще обо всём таком русском и троичном - больно, обидно и бессмысленно тяжко. Даже если кто и заговорит об этом, то с такой злостью, что всё неизбежно скатывается в одно и то же - Россию давно продали, а тот, который там, на самом верху, он нахапал столько много, что и уйти сейчас уже никак нельзя - привык и боится. Уйди и вчерашние "свои" сожрут со всей требухой, ещё и памятник красивый поставят. Вот он-то и ведёт Русь-тройку куда-то, как ему кажется, ему одному известными путями. А что ни путь, то всё мрак и скрежет зубовный - это и есть путь того, верхнего путеводителя и России нижней путеводимой. Вот так сегодня намертво - Россия и её путеводитель - пристыли друг к другу два смысла и взаимно погасились до полной потери значения. Простой русский гражданин ни о какой русской тройке или гоголевских бесовщиной пропахших романах особо не склонен думать. Нет никакого смысла, кроме тех кусков самодовольной плоти, которые красочно шевелятся на широкороссийских экранах.
- Фу, жуть какая.
- Друг мой, жуть такая повседневна, только никому она уже не лезет в глаза. Жуть научилась быть ангельски светлой и ущемлённой в правах. Жуть сегодня взывает даже к справедливости и равноправию. Обыватель, если вдруг заводит разговоры о политических путях страны, то злостно не имеет своего мнения. Современный русский вообще ничего своего не имеет, ни мнения, ни достатка, ни стабильной работы и можно уже сказать, что и ни русской души. Но парадокс в том, что отсутствие всего настойчиво не замечается, а слепота эта просто переназвана русским терпением. Единственное, чем живёт человек в современной России, это верой в то, что у него-то как раз есть своё мнение, а достаток и стабильная работа есть потенциально, только они узурпированы кучкой жуликов и воров. Достаточно периодически выталкивать кого-то сверху вниз с необходимыми программными возмущениями о несправедливости. Граждане слушают очередного "разоблачителя" и в процессе слушания проживают свои револиции в стакане души, после чего расходятся с твёрдым чувством выполненного долга. На остальное им не оставлено времени, а потому никаких поворотов на пути продвижения у России не планируется.
- Слушай, ну это совсем какой-то беспросвет полный.
- Не скажи, здесь не о тепле для жопы речь, а о духовности. Для русской духовности мрак и слякоть - самые естественные тренажёры духа. А Русь-тройка… - Трофимов на мгновение задумался. - Это в конце концов только художественное преувеличение. Так этот образ и летит по бездорожью, звеня бубенцами и разбивая копытами дорожное полотно. Мы сами и есть те, кто разбивает ровный европейский асфальт, но латинский ум никак не может отличить варварства от духовного подвига. Ты не думай, что правителю обязательно понимать смысл вот так, как я сейчас описал. Может править Русью и значит не понимать до конца умом русскую дорожную карту, но двигаться по ней уверенно, без латинско-разумных на то оснований.
- Так ты же сказал, что тот, главный не уходит от страха, ну и от набранного себе бонуса.
- Всё правильно, какое же здесь противоречие. Даже тот самый, который на самом верху, даже он не знает куда же несётся Россия-матушка, в какие дали-выси взовьётся тройка гривой клубясь. Так непостижимая тайна русской души опять остаётся неоткрытой, и такая тоска русская, когда хоть в петлю лезь, хоть песню пой, всё одно – русское поле.
Помолчали. Выпили ещё по одной. Павел встал.
- Всё одно-о-о - ру-у-усское по-о-оле, - пропел Павел тихонько и добавил, повернувшись к Трофимову: Неприкаянное и широкое поле это… Пойду, жена ругаться и так будет.
- Давай,- Николай, не вставая, подал руку. - Ты там захлопни, ладно.
- Ага… - Павел зевнул и пошёл из кухни.
***
Трофимову нужны были тишина и герметичность. Нужны были срочно и, конечно же, никак не давались.
- Может пойти в лес, полежать на хвое и услышать запах прошлогодних листьев. Вдруг вспомнил дачу, как сидел на крыльце бани и смотрел на яблоню. Дерево стояло одно у самого забора и это одиночество яблони Трофимов неожиданно почувствовал, разделил. Он тогда понял.
«Вот стоит она и каждую осень бросает вокруг себя яблоки. Бросает в надежде, что рядом прорастёт молодой побег, а там и станет стволом с крепкими корнями и зелёными листиками. Однажды листья перестанут ждать и дадут место белым цветкам. Яблоня зацветёт в первый свой раз и тогда одиночество закончится. Можно будет шуметь листьями и рассказывать друг другу о ветре и о чём угодно.
Из года в год старая яблоня бросает на землю плоды. Но дачник убирает их, покрывает известью яблоневый ствол и уходит. Яблоня остаётся одна.
Но на следующий год она опять бросит на землю плоды и, может быть, одиночество закончится. Яблоня, как и человек, живёт надеждой. И надежда никогда не может умереть, а кто говорит такое, тот просто не знает надежды.
Надежда умирает последней - красивая и бессмысленная финтифлюшка из слов, не более. У человечества вообще всё меньше остаётся настоящих слов, всё больше конструкций из болтовни. Этакие красивости вроде павлиньего хвоста. Монологи павлиньих хвостов стали даже очень доходным делом для трансляции неких шаблонов о мнимой реальности. Вот эти павлиньи конструкции и есть то самое мнение, которое гражданин считает "своим", а значит единственно правильным.
Трофимов провёл ладонью по столу, смахнув несколько хлебных крошек на пол.
- Так и плывёт Русь-тройка в полнейшую экзистенциальность, где ни о каких смыслах уже не думается, только тоска непонятно о чём и песня какая-нибудь глупая в голове вертится.