Журнальный мир

За братана-кореша, друга детства и юности, Симой мы его прозывали, замолвлю я, написав сказ в книге повествований, вспоминая родной город Горький.

Сегодня наш город милый вновь носит имя Нижний Новгород.

Прошло уже несколько лет, как ушел в лучший мир наш Сима, которого помнят и почитают друзья во многих странах. Всему миру он известен как Валерий Васильев – мастер спорта международного класса, член сборной команды СССР по хоккею с шайбой, дважды чемпион Олимпийских игр, многократный чемпион мира и прочее-прочее.

Пришло время! Я, гражданин Израиля и Российской Федерации Липа Грузман, тоже оставляю свое свидетельство и повествую про пацана нашего со Свердловки, каким он был и каким стал, что оставил в памяти людской.

* * *

Давным-давно, ну очень давно, можно сказать, в тумане памяти, когда деревья были высокими-превысокими, а футбольное поле стадиона «Динамо» ‎– прекрасным и огромным…

Тогда деревянные трибуны устремлялись в голубую высь, догоняя центровую башню главного корпуса динамовского здания, а дорога, ведущая от центральной улицы города Горького к стадиону «Динамо», была вымощена креозотовым кирпичом, по обочинам ее росла самая зеленая в мире трава, которую с увлечением щипали еще не запрещенные правительством козы. Да много чего было!

В это время, то есть летом 1953 года, в наш двор, в соседнюю с нами квартиру вдруг «приехал» Венка-Чёрный. Он находился на Колыме несколько лет. Что это такое, я по малости лет еще не понимал, но запомнил: ведь именно после этого лета я должен был пойти в школу, «первый раз в первый класс». А пока мы с Игастиком Скородумовым повстречались с такими же двумя пацанами, братьями. Они были «разодеты» точно так же, как и мы: в сатиновые чёрные «семейные» трусы. В то время это было нормально, потому что во всём СССР, а тем более в городе на Волге, это была летняя форма одежды для всего мужского населения.

Вот! Выдохнул я запевочку для моего читателя, теперь сижу и думаю: как и что сказывать далее? Да так, чтобы читало мое повествование не только старшее поколение, а и молодые нижегородцы, наслаждаясь историческим духом того, прежнего родного города.

Вот спрашивается: зачем я вначале напомнил про горьковского самородка ‎– уникально талантливого хоккеиста Валерия Васильева, перечислил все его звания, все победы, олимпийские медали и чемпионские титулы? А не просто так, между прочим. Потому что я и Игастик встретились и в первый же день на совесть подрались именно с Валеркой Васильевым и его братом Аликом, которые вместе с мамой въехали в «красную кирпичку», получив жильё в этом старинном особняке недалеко от входа на стадион «Динамо», почти прямо перед огромными синими воротами, которые распахивались в дни соревнований, открывая вход в царство спорта, главный центр сбора горожан в то послевоенное время.

Из-за чего разгорелся сыр-бор, убей бог, не вспомню. Но сцепились мы не на шутку, навтыкали тумаков друг другу, с криками и воплями навалялись в пыли и грязи на той самой знаменитой креозотовой дороге. Явных победителей не было, всем четверым досталось. И, как было заведено в те времена, в ссадинах и ушибах разбежались мы по своим домам.

Послевоенные пацаны, рожденные от приезжавших на побывку фронтовиков, были почему-то более агрессивными, всегда имели желание подраться, но потом мирились. А после мира наступала дружба, перерастающая в «корешкование». То есть кореш – это личный друг, надежный и верный, про что говорили: «Сам погибай, но кореша выручай!».

Кстати, основы этих правил внушил нам как раз Венка-Чёрный за короткий период проживания в отчем доме, после которого вновь «заселился» в казенный.

Но это было уже неважно для нас: «кореша», сбившись в одно сообщество, становились «пацанами с нашего двора», даже если двора как такового и не было.

Четыре дома, прилепленные к вымощенной креозотовым кирпичом дороге: от улицы Свердлова к стадиону «Динамо», два дома за областным паспортным столом (то есть, в бывшей немецкой кирхе), а также два дома на территории самого стадиона, – все они входили в нашу «вотчину». Ух, и богатые ж мы были: весь стадион «Динамо» наш, а также Почаинский овраг, несколько фруктовых садов и задние дворы с сараюшками.

Экое раздолье-то! Есть где бегать, носиться, разводить костры, прятаться, играть, смотреть футбольные матчи, игру в теннис и метание городошных бит. А зимой, когда заливался каток, можно было радоваться от созерцания игры хоккеистов или соревнований конькобежцев. И, конечно, после уроков сами летели вниз по склонам Почаинского оврага на лыжах-коротышках, а вечера проводили на главном горьковском катке, нашей «Динамке».

Кстати, в годы нашего детства в употребление зимой вошли – и у взрослых, и у детей – санки-финки. Изначально изобрели их в далекой Финляндии, о которой мы, подрастающие дети, знали немного только из разговоров, от мужиков с «нашего двора». Кто-то из них сподобился побывать в тех снежно-холодных краях во время Финской войны и подхватил идею.

Вообще же разговоры о войне были главной темой, ведь совсем недавно битва-то окончилась, крепко сидела она в памяти и сознании людей. О ней говорили на лавочках у ворот, на «паперти колоннады» кирхи, бабульки на лавках, женщины на общих кухнях, мужики с цигарками, собиравшиеся во дворе, школьные учителя, тренеры и работники стадиона. Постоянно слышалось: «А я в войну…», «А у меня в войну…», «Мой отец в войну…», «Старший брат в войну…».

Вспоминали и финскую кампанию, но эти разговоры не мешали нам любить «финки» и гонять на них, догоняя-перегоняя друг друга по лучшей трассе, нашей знаменитой дороге, в морозные зимние дни.

Для нас «финки» делал отец Вовки Антонова, он работал в каком-то гараже, где можно было отжигать и прогибать строительную арматуру диаметром двадцать миллиметров. Такие «финки» были почти у всех пацанов города. Очень, очень редко можно было встретить фирменные санки, изготовленные в городе Павлово-на-Оке. Наличие таких «крутых» финок говорило о серьезном достатке в семьях их хозяев.

Впрочем, мы не заморачивались и гоняли в свое удовольствие на кустарных, нам и на них было хорошо. Вечером мы их прятали в сараи и все гуртом устремлялись на каток стадиона «Динамо». Каждый вечер, кроме понедельника, там проводились массовые катания.

Ох, и хорошо же там было! Радиорубка выдавала мелодии популярных советских песен и танцевальную музыку, сотни парней и девиц-красавиц со всей нагорной части города, пронизанные энергией радости и движения, неслись против часовой стрелки по сверкающему льду. Ну, а мы, то есть пацаны с «Динамки», были местными, поэтому коньки к валенкам прикручивали дома, сидя на табуретках, а почувствовав, как металлические «седла» плотно всосались в подошву, выскакивали на улицу и через тайные лазы в заборе устремлялись в центр кипящего катка своей стайкой.

Раздолье в раздолье: гоняйся, строй змейку, держась за поясницу товарища, работай ногами, отталкиваясь от хрусткого льда. Потом можно было поиграть в догонялки, на свежем морозном воздухе, под звездным небом.

Ну, а если вдруг кого-то из наших «зацепили» приехавшие на каток ‎– дубенковские, караваихинские, сенновские или ибетовские, – мчались на помощь, навешивая «дорогим гостям» нешуточные оплеухи и шишки: «Знай наших, динамовских!»

Как правило, в таких потасовках на стадионе мы были победителями – очень уж сплоченная была команда. Но из каждого правила есть исключения, и порой нехило попадало и нам.

Так, однажды Джон и Манена сцепились с двумя детдомовскими пацанами – вначале покричали друг на друга, потом в ход пошли кулаки… И пришлось нашим с расквашенными носами идти по всему кругу стадиона, собирая «своих» в общую шоблу. Через четверть часа вокруг детдомовских и наших собралось более дюжины сторонников с каждой стороны. Детдомовские были одеты в одинаковые лыжные ковбойки, на наших были свитера, легкие телогрейки и китайские верблюжьи джемпера, поэтому команды драчунов легко различались – кто против кого.

Первым в кучу детдомовцев ворвался Джон, работая руками и ногами, рассыпая удары и пинки. Следом за ним наступали Сима Васильев с Маненой. Но случилось неожиданное: детдомовские не побежали, как обычно это делали другие, а встав друг к другу спинами, крепко отвечали ударами и пинками любому нападавшему, принимали или отбивали удары и тут же от души отвечали смельчакам. В первые же минуты у многих уже были разбиты губы и из ноздрей текла кровь, но все как-то раззадорились, и битва продолжалась. Крутилась сумасшедшая карусель радиусом в пятнадцать метров из падающих в снег и вскакивающих пацанов, но кто-то уже лежал, и по его жопе колотили валенки, к подошвам которых были прикручены коньки.

Драка проходила рядом с гостиницей «Динамо», но взрослые не стремились нас разнять, только в окнах первого и второго этажей появились лица жильцов, с интересом смотревших «бесплатное кино». Кольцо зрителей держалось и вокруг дерущихся стенка на стенку. Зрители смотрели, а драчуны дрались, да так, что Джон и Манена уже не поднимались на ноги, а, уткнувшись в снег разбитыми мордами, «отдыхали».

Но Сима Васильев крепко стоял на ногах, и от его ударов детдомовские отлетали, как волейбольные мячики. Игастик, Макар, Лебедь и я надежно прикрывали Симу с тыла, не давая пацанам из детдома зайти сзади и ударить его в спину.

Вопли, крики, все уже знакомые матерные слова разлетались в пространстве вокруг дерущихся, и громче всего было слышно:

‎– Сима, б…, сбоку-сзади на тебя заходят!

‎– Сима, ништяк сработал, я рядом!

‎– Навешай им …дюлей, Сима, мы одолеем!

‎– Сима-Сима!

Среди зрителей тем временем происходила светская беседа между взрослыми парнями, Керей и Зайцем, со знанием дела наблюдавшими за потасовкой мелкоты:

‎– Заяц, а почему Валерку Васильева Симой зовут-то?

‎– Да это совсем недавно было, с месяц назад, наши мелковатые играли в хоккей около кирхи на Свердловке. Валерка какой-то психованный был в тот день, всех валил с ног. А Емелька вспомнил, что где-то рядом с улицей Семашко есть психлечебница для буйных. Возьми да и брякни, что, мол, Валерку-то нужно туда поместить, на Симку. А тут Игастик подхватил реплику и завопил: «Ай да Валерка, чисто с Симы, в хоккей рубится, как бешеный!» Ну и того, закрепилось за ним прозвище, как за тобой – Керя, скажем. Все ж с кликухами, и он тоже.

Разгоревшуюся удаль молодецкую притушили раздавшиеся милицейские свистки: видимо, кто-то из обитателей гостиницы всё же оказался слабонервным и позвонил в отделение. Мусора, дядя Ваня Пичугин и Сергиенко, и бригадмильцы, Боря и Лаврушка, выскочили из мусорского пикета и, непрерывно трендоля в свистки, поспешали к месту происшествия.

Ага, щас, будем мы их дожидаться! Тут уж не до выяснения, чей ты и за кого. Драка тут же прекратилась, и мы утянули детдомовских бегом-бегом к Почаинскому оврагу, через задние ворота стадиона. На «поле боя» остались только сильно побитые, которых в мусорский пикет никто не забирал. Так тогда было заведено: малолетка с разбитой рожей – пострадавшая сторона, белый голубь, ни в чём не повинный.

Удравшие в овраг «динамовские» и «детдомовские» на следующий день, как ни в чём не бывало, вели вполне мирные беседы, обсуждая и разговаривая о драке накануне вечером на катке. В результате в середине дня уже все городские малолетки знали про «битву», которая вполне была достойна ранга «знаменитого побоища», вроде того, которое состоялось ранее между пацанами «речного училища» с «сенновскими».

Во время обсуждения, с учетом всех рассказов и дополнений, был выведен главный боец «динамовских», кликуха коему была Сима. А Вовка Ремиз, пересказывая и дополняя своими комментариями то, что сказали Заяц и Керя, поведал о том, как, играя в хоккей около кирхи, Валерка Васильев «взял на корпус» Игастика, да так ловко, что тот упал всей мордой на лед «пятачка» перед «немецкой церковью».

За Валерой закрепилась кличка Сима. Как сказал Игастик: «Ты больно психованный и здоровый, как бык!» И драка, затеянная Джоном и Маненой, прославила вовсе не их, а всю группу «динамовских», и в особенности, Симу, который, раздавая тумаки направо и налево, отличался отличной реакцией, избегая ответных ударов. К тому же долго не дрался: получивший удар, а лучше – «колобаху», от Симы детдомовец в момент «садился на сраку».

Не театр, аплодисментов не было, но необычайную силу и ловкость Васильева-младшего зафиксировали и подтвердили все зрители бесплатного кино, стоявшие полукругом и глазеющие на дерущихся малолеток, «динамовских» и «детдомовских».

* * *

Это лишь один эпизод сказания о том, как росли мы, мальчишки, в послевоенное время, плавно перешедшее в «кукурузную хрущевщину». Как-то так, незаметно, от дошкольного возраста до отрочества, от драки к драке между собой и с «не нашими» пацанами.

Подошел 1961 год. Мальчишки, чьи дома еще оставались на своих местах, с безопасного расстояния наблюдали за тем, как рушат кирху и дом, где жил Игастик, наш верный «динамовский» друг.

Пацанва из этих домов переехала на улицу Краснофлотскую. Но наша шобла только укрепилась и численно выросла: к нам присоединился Керзачонок и его «мальчики» из домов с противоположной стороны Свердловки.

Мы становились старше, перейдя в другую возрастную группу на стадионе «Динамо», где жизнь продолжалась из года в год без перемен, обычная для того времени.

Взрослые переживали из-за денежной реформы Хрущева, подкосившей и так небольшие семейные бюджеты, а нам нравилось, что огромные старые купюры-«портянки» в течение трех месяцев сменились компактными рубликами и трёшками, которые мы могли уже легко «зарабатывать» и еще легче тратить.

И, конечно, нас очень объединяла школа, в которой мы все учились. Она находилась в Комсомольском переулке и имела номер девять. Почему такой номер, не знаю, никогда не выяснял, нам это было совершенно не нужно.

Центровые пацаны нашей шоблы:

Керзачонок (его старший брат Юрок Керзак уже «топтал зону», отвезя туда свой червонец годков, на который был «повенчан» самым гуманным и справедливым судом в мире, ага, нашим советским судом).

Демидок – жил в одном дворе с Керзачонком, уже стал профессионалом-ширмачом, работал с Борькой Носом.

В этом же дворе жили два брата – Иван-Рыжий и Соловей, а еще Серега-Малыш и Вовчик.

В центре компашки всегда были братья Васильевы: Алик по прозвищу Васька и, конечно, Сима.

Через пару лет мы сольемся с еще двумя шоблами, ко дням «откида», то есть возвращения с зоны Керзака станем самой сплоченной, своей «братанской», как говорили менты, группировкой.

До сих пор сам удивляюсь, как некоторые из нас сумели взяться за ум, окончить школу, а кое-кто и институт, серьезно заняться спортом – словом, выбраться в нормальную человеческую жизнь. Ведь героями окраин города, да и некоторых центральных улиц, были «фартовые» парни, особенно уже понюхавшие зоны. Но вот как-то так вышло, что, встречаясь в школе и на стадионе, мы стали выкраивать время для посещения спортивных секций. Даже не так важно было, чем заниматься: у подростков хорошая физическая подготовка была в почете.

Первой секцией, в которую мы дружно записались, было почему-то фехтование. Вряд ли мы тогда слышали о мушкетерах, скорее, спортивная рапира давала нам скорость реакции, увертливость, умение делать выпады (а в Почаинском овраге было принято их делать ножом, показывая класс). Но как-то так получилось, что через несколько месяцев тренировок мы это занятие бросили.

Еще летом 1960 года Сима начал играть в футбол, в команде мальчиков горьковского «Динамо», а потом сменил бутсы на клюшку и уже в ноябре того же года стал играть в подходящей по возрасту хоккейной команде того же общества.

Такие «приличные» виды спорта меня не привлекали, и я записался в секцию пулевой стрельбы горьковского областного совета «Динамо». И в жизни пригодится, и нам, пацанве, нужны были патроны. И я, под видом стрелка-спортсмена, получил допуск к малокалиберным патронам, которые можно было прекрасно использовать для хулиганства.

В День международной солидарности трудящихся, Первого мая, я тоже «потрудился»: трижды пальнул в темноте Александровского сада, на Откосе, в сторону Волги-матушки. Резонанс там был отличный, а место это в те годы считалось «темным углом». Так что звуки выстрелов заставили все влюбленные парочки резво помчаться в сторону памятника Чкалову.

Я-то был на нижней прогулочной тропинке, а наши пацаны – Сима, Алик-Васька и Соловей – стояли почти на самом тротуаре набережной, и спугнутые парни с девушками опознали в них «динамовских». Сима был самым впечатляющим из нас: моложе всех на два-три года, он был выше нас ростом, к тому же широкоплечий, мощный, и его уже знали. Кроме того, в Нагорной части из уст в уста передавалась байка о его участии на стороне Сани-Лобана во время знаменитого «побоища», состоявшегося 12 марта 1961 года. После драки у ворот стадиона «Динамо» Саня-Лобан в бессознательном состоянии был отвезен на «скорой помощи» в больницу. Симу тогда приметили: он маячил в конце драки неподалеку, хотя по молодости лет в побоище и не ввязался. Однако слушок про его немереную силу пошел.

Нам пришлось изобретать новые формы защиты и делать так, чтобы нас, «динамовских», боялись. Вот мы и удумали сотворить пистолет-самоделку под малокалиберный патрон. Это новоиспеченное изобретение испытать в полевых условиях доверили мне, а кореша-братаны просто отслеживали эффективность хлопков-выстрелов. И в тоске говорили: «Эх, не было у нас пистолета, не смогли мы помочь Лобану и Гаврику в тяжелом рукопашном бою с хоккеистами – Маркелом, Савушем и Дрогушем».

Тот «бой» был особым. После массового катания, когда на стадионе «Динамо» уже начали выключать освещение, основная наша шобла с Валершей Дрягой, выйдя со стадиона, пошла гулять по Свердловке. Но вот как-то так получилось, что Гаврик с Лобаном остались около домика билетных касс. Собственно, ждали они там двух девчонок, «заклеенных» на катке и согласившихся прогуляться с ними.

Девочек они не дождались. Но, к своей ярости, увидели, как те уходят с катка в сопровождении трех хорошо поддатых хоккеистов, на шеях которых висели связанные за шнурки «канадские» коньки,они же «канады».

В тот день на катке, во время массового катания, уже обсуждалась новость, что под конец хоккейного сезона первая юношеская (до 18-ти лет) команда «Динамо» из Горького обыграла земляков из «Локомотива». Хоккеисты-победители отдыхали-оттягивались тем вечером, выпили бутылку водки на троих и «приклеили» тех же самых вероломных барышень.

Гордые девицы шли в сопровождении молодых спортсменов-победителей, которые были полны отваги, подогретой водочкой, но еще не достигли восемнадцати мальчишеских лет. Про Гаврика и Лобана красавицы уже и думать забыли, так как герои-хоккеисты превосходили их рангом, хотя этим парням тоже было по восемнадцать.

Как было заведено в те времена, на «пятаке» около ворот стадиона всегда вечером, по окончании массового катания, собиралась прифранченная молодежь, так называемый «честной народ», чтобы себя показать и других поглядеть. И вдруг при всём честном народе раздался веселый вопль Лобана в сторону «переклеившихся» девушек: «Эй, матрёшки, договорились же, что после катания мы с Гавриком вас провожаем! Непорядок, однако, – обещали и слиняли, кам-са-моль-цев выбрали! Рановато что-то! Это летом с ними, на уборку хрущевской кукурузы приехавши, в силосных ямах, как все комсомолочки, бараться будете! Ха-ха-ха-а-а!»

В общем-то, девахи и впрямь нарушили неписаный этикет, сменив кавалеров, так что хохот подхватил не только Гаврик, но и многие из «честного народа». Ну, дёгтем ворота тогда уже не мазали, но такой смех выполнял функцию дёгтя, позоря и этих свистушек, и тех, кто позволяет их оскорблять.

Поддатенький Маркел, еще красный от выпитой водки (много ли пацану надо?), раскраснелся еще больше и рявкнул: «Ты, Лобан, для других, может, и главшпан, а я на тебя х… кладу! А за слова твои готов прямо сейчас тебе рыло начистить, морду в кровь расквасить!»

«Ни хера себе, ‎– озадаченно ответил противник. – Это ты на кого топчешь, хоккеист-комсомолец херов? Много об себе уже вообразил, чемпион говнистый?»

«Придется тебе рога прям щас обломать!» ‎– выкрикнул Гаврик и, не откладывая дела в долгий ящик, попер на Маркела.

Ветреные девицы заверещали: «Ой-спасите-убивают-где-милиция?» – и побежали на Свердловку, а навстречу Гаврику выступил Дрогуш и, отбив удар маститого «баклана», сам нанес ответный, но тут же получил сбоку от Лобана, да так, что слетел с копыт.

Ой, что тут началось… Маркел влепил в скулу Лобану, который вовремя ушел от ударов Савуша и крепко стоял на ногах, противник воздал должное Маркелу. А Гаврик деловито добивал Дрогуша, который падал, но вновь и вновь вскакивал, бросаясь на противника.

Да-а, много «каруселей» повидали синие ворота стадиона «Динамо», но такой яростной и мощной не было: накачанные хоккеисты и здоровенные уличные «бакланы» сошлись стенка на стенку. Витя-Фиксатый выскочил из толпы «честного народа» и моментально «впрягся в базар». Правда, толку от него было мало: Маркел завалил его с двух ударов, обеспечив своей команде численное преимущество.

Дрались тяжело, напористо, жестко. У всех на лицах уже наливались синячищи, текла кровь. Своим корешам пытался помочь и Чудик, только вышедший со стадиона, но его очень быстро вырубили.

До этого бой велся по-честному, но вдруг, как будто по команде, хоккеисты взяли в руки атрибуты своего спортинвентаря – остро наточенные коньки – и пошли стеной на безоружных противников. Еще минута, и Гаврик с Лобаном, залитые кровью, улеглись на снежные сугробы возле Чудика и Фиксатого.

Даже не посмотрев, не совершили ли чего-то непоправимого, хоккеисты с коньками на руках повернулись к ним спиной. А потом пустились бежать с места драки – из толпы «честного народа» вылетел крик: «Маркел! Бегите! Сюда Дряга со всей шоблой со Свердловки на четвертой скорости чешет, забьют вас, насмерть забьют!»

К моменту, когда мы, малолетки из «динамовских», засветили себя, то есть примчались на подмогу нашим взрослякам, «отдыхающим» в сугробах, Гаврик, Чудик и Фиксатый были в сознании и пытались встать на ноги, хотя на лица их было страшно смотреть. А Лобан лежал недвижимо, вокруг него на снегу образовалось огромное красное пятно.

Первым сообразил дело Соловей: «Сима, “скорую” вызывать нужно! Что-то очень стремно завален Лобан! Беги, Сима, до телефона-автомата, звони ноль-три! Худо дело, серьезное вышло махалово».

Толпа «честного народа» заметно выросла, но Сима раздвигал людей корпусом и мощными руками, только так ему удалось пробиться сквозь любопытствующих зевак и бегом добежать до будки автомата, стоявшей на углу моего дома, со стороны улицы Свердлова.

То, как он пробивался сквозь толпу с места «укладки» Лобана со товарищи, на следующий день дало «честному народу» возможность вволюшку поработать языками, слагая легенды, что Валерий Васильев, хоть и молод, но тоже участвовал в драке, притом остался цел и невредим. На протяжении нескольких недель здоровенного Васильева-младшего всё не оставляли в покое подростки: «Сим, Сима, расскажи, как дело было?»

Ладно бы только это! Молодежь из нагорной части города готова была клятвенно подтвердить, что этот здоровенный малолетка дрался вместе с Лобаном. И иди докажи обратное!

* * *

«Скорая помощь» была не так уж скора, машина приехала только через полчаса. К моменту ее прибытия Гаврик, Чудик и Витя-Фиксатый с побитыми в кровь рожами уже кое-как стояли на ногах, безуспешно окликая Лобана, который лежал в снегу, окрашенном кровью в красный цвет.

Непросто спецавтомобилю было пробиться сквозь толпу, пришлось врубить сигналку и мигать фарами. В момент, когда спасители подъехали к поверженному драчуну, со стадиона, из пикета милиции прибежали мусора и бригадмильцы. Гаврика, Чудика и Фиксатого не стали задерживать, а грубыми выкриками-командами погнали в медпункт. Над толпой разнеслось зычное: «Что, т-т-твари, побили вам морды? Не хера здесь отираться, валите в медпункт, там ваши рожи бодягой обработают!»

А Сашу Лобанова, Лобана то есть, Дряга и его товарищи со всей возможной осторожностью уложили на носилки, которые задвинули в спецавтомобиль.

В приёмном покое больницы врачи констатировали смерть от нанесения удара носком конька в основание черепа… Так вот и закончилась жизнь Сани-Лобана, записанного в картотеке «скорой помощи» как «Лобанов Александр Иванович, 1942 года рождения».

Нам о том, что Лобан умер в больнице, сообщили в школе № 9, где все мы учились. И учителя, и ученики знали Сашку Лобанова, который два года назад окончил семь классов нашей школы и пошел учиться в ремесленное училище. Вся школа, то есть ученики, учителя, технички, кочегары и завхозы говорили о трагическом событии, произошедшем накануне вечером… Кто как, а мы на школьной перемене курили в сортире, обсуждая ту злополучную драку.

Во время разговора у Соловья вырвалась фраза: «Эх, братва, если бы у меня был пистолет, я легко мог бы подойти к Маркелу и шмальнуть в него! А с кулаками что мы там сделать могли? Мы малолетки, они взросляки, здоровущие, хоккеисты, заломали бы нас, как Чудика и Фиксатого. Хорошо, что Сима в базар не впрягся, ему никак нельзя, он же тоже хоккеист».

Похороны Сани, убитого в драке около стадиона «Динамо», молодого, цветущего парня, собрали толпу народа, они стали очень важным событием в городе, об этом даже писалось в городских газетах.

Нашелся у нас и свой бытописатель, Мишка-Бекас. Через четыре года, в день моих проводов в армию, снова Саньку вспомнили, и Бекас поименно перечислил записанные имена тех, кто 15 марта 1961 года пришел на похороны друга, во двор дома номер тридцать шесть по улице Свердлова:

Гаврик, Дряга, Вовка-Сокол, Сима, Васька-Кот, Гном, Чудик, Витя-Фиксатый, Лёва-Фиксатый, Керзачонок, Соловей, Серега-Малыш, Толик-Малыш, Володя-Малыш, Гагарик, Лёвка-Груня, Валерка-Марапан, Клим, Грин, Женя-Меза, Лёва-Задов, Кормак, Ванята, Демидок, Гера-Чёрный, Аника, Вовка-Чеснок, Вовка-Чили, Валерка-Денис, Цыган, Джон, Женька-Кулик, Серега-Шеф, Батя, Саня-Кутуз, Саня-Чёрный, Алик-Чёрный, Валерка-Ткач, Пронич, Борька-Календарь, Чиж, Стриж, Гендос, Машаня, Хорек, Гуга, Вовчик, Иван-Рыжий, Аршин, Саня-Рыжий, Федул, Толька-Солдат, Акула, Гентик, Костыль, Вовка-Нос, Бутик, Кокиш, Саня-Бандит, Женька-Одесса, Валерка-Зуя, Комар, Витя-Шобан, Валера-Ушак, Туй, Фофан, Сасель, Коля-Пыж, Санек-Кобель, Валерка-Немец, Вовка-Белый, Витька-Добрый, Жорик, Бабай, Славка-Мураш, Серега-Татарин, Вовчик, Женька-Виноград, Прокуш, Валька-Лебедь, Валерка-Мышонок, Котовский, Коля-Гобсек, Гришак, Курдя, Вовка-Козел, Вовка-Маня, Саня-Птица, Иван-Жук, Вовка-Утя и Колбаса.

Несколько сот парней и девчонок в возрасте от двенадцати до девятнадцати лет приняли участие в похоронной процессии. И, конечно же, несколько десятков мусоров сопровождали колонну скорбящих по убитому.

Был перекрыт проезд транспорта. Саню-Лобана, одетого в «деревянный бушлат», на плечах, сменяя друг друга, несли друганы-кореша. Когда процессия подошла к площади Горького, из окон верхних этажей здания МВД на Воробьевке были видны начало и конец толпы, провожающей в последний путь нашего пацана со Свердловки. А на тротуарах, от площади писателя-буревестника толпился «честной народ», тоже провожавший парня в последний путь.

Впереди полусотни венков самым первым двигался венок особый – с золотистой надписью на шелковой черной ленте: «Братишке Саньку от Валерши Дряги. Спи спокойно – мы отомстим».

Среди жителей битком набитых советских коммуналок по улице Свердлова со скоростью молнии распространился слух: «Шпана со Свердловки своего хоронит». Дошли эти слова и до дома № 1 по улице Воробьева, многие сотрудники которого тоже вышли из своих кабинетов. Кто – проводить покойника, а кто и с фотоаппаратами, чтобы наделать фото для своих картотек: очень редко случалось так, чтобы «сливки» городской шпаны вдруг собрались все вместе.

…Тягостные минуты, когда опускали в могилу, когда слышались гулкие удары комьев мерзлой земли о крышку гроба, сменились невероятной тишиной. Разорвал тишину плач пацанов, в числе плачущих был и Сима Васильев, которому по возрасту малолетки такая слабость еще позволялась.

Высказывание Соловья побудило нас уже через несколько дней после похорон начать делать самоделки, стреляющие свинцовыми малокалиберными пулями, толкаемыми пороховым зарядом из гильзы. После похорон Сани Лобанова мы этим и занялись, а я был заслан «лазутчиком» в секцию пулевой стрельбы для добывания малокалиберок.

За образец был взят так называемый «пистолет, стреляющий горохом», мы все их делали в детстве. Восстановили в памяти конструкцию и выточили из твердой буковой древесины корпус для жесткого крепления в нем ствола из латунного патрубка диаметром в 5,6 мм

То, что называется бойком, было выполнено из бука в размерах станины рукоятки пистолета с вбитым насквозь гвоздем. Ударная сила бойка о капсюль патрона обеспечивалась за счет использования специальной резиновой ленты от противогаза.

Конечно, это была кустарщина: стреляную гильзу надо было выбивать шомполом через ствол, на перезарядку требовалось время, но главная задача была решена: с расстояния в десять метров свинцовая пуля насквозь пробивала дюймовую доску в заборе Почаинского оврага. Туда мы и переселились на «постоянное место жительства» уже в конце апреля.

Это было место нашего обитания с ранней весны до поздней осени. Уходили мы из оврага только в школу и на тренировки в спортивные секции. Спортивным нашим тренерам надо сказать огромное спасибо: именно занятия спортом занимали значительную часть нашего свободного времени, которое при ином раскладе мы бы обязательно использовали для поисков приключений на свою задницу.

Ведь романтика воровской жизни была нашей страстью в то далекое, непростое, уже ушедшее в историю время. Активисты – пионеры, комсомольцы и прочие «носители передовой идеологии» ‎– нами не признавались, мы их вообще за людей не считали, а если они вязались к нам, то их принято было как следует бить.

Вот так заявился к нам однолетка по имени Илюша, мальчик из интеллигентной семьи. Сиди себе дома, читай книжки – нет, пришел к нам вдруг на «Динамо», получив в своем дворе уроки «блатоведения» от Юрки-Батука, уже оттянувшего пару лет на «малолетке», в «петушатнике».

Жил Илюша в самом начале Звездинки, напротив табачного киоска. И вот, вразвалочку, накинув пиджак на плечи, он подошел к ничем его не обидевшему Симе, стоявшему рядом с еще двумя «нашими», и сквозь зубы процедил: «Эй, вы! С сегодняшнего дня я прихожу на стадион, когда хочу, и присутствую здесь столько, сколько мне будет надо. Если кто из вас прыгнет на меня, мой мазер Юрка-Батук придет сюда и всю вашу шоблу на колбасу порежет!»

«Эх, ай-яй!» ‎– эмоционально выдохнул Сима. Вслед за этим в скулу Илюши влепился громящий удар. Выполнен он был так стремительно и эффектно, что получил название «калабаха от Симы». Впоследствии шпанёнок со Свердловки, повздорив с другим пацаном, говорил: «Мой брат дружит с Симой, вот скажет ему за меня пару слов, и схлопочешь ты калабаху от Симы, будешь потом неделю на шконке в больнице отираться!» Правда, в ответ можно было услышать: «Ни хера у тебя не получится: мой братуха с Костылем вась-вась, а костыль у Костыля, говорят, не деревянный вовсе, с каким одноногие ходят, а железный, которым рельсы к шпалам прибивают. Так вот, он Симе скажет – и не будет у тебя мазы. Да возьмет, и сам тебе калабаху от Симы выпишет без рецепта».

Вот так, на таких легендах и крепло подрастающее поколение строителей коммунизма.

А Валерка Васильев жил жизнью «нашей» братвы, занимаясь спортом в перерыве между приключениями. Летом – футбол, зимой – хоккей, приключения – всегда!

Тренировал мальчиков-хоккеистов команды «Динамо-Горький» Игорь Петрович Троицкий, сам прошедший «улицу» в подростковом возрасте. Он прилагал максимум сил, чтобы направить пацанячью энергию в нужное русло, и его воспитанники не повторили трагической ошибки Маркелова, Савушкина и Драгинина. Этих приговорили к десяти годам лишения свободы каждого, потому что не было доказательств, чей конкретно удар был роковым.

И всё же твёрдость, быстрота реакции, умение держать удар, отсутствие страха травмироваться вырабатывались первично в уличных потасовках, а не на хоккейном поле, а потом инстинкты во время игры проверялись, закреплялись, превращаясь в виртуозные хоккейные приёмы. И несколько лет мой друг Сима в дневное время играл в футбол или хоккей, а вечерами, как все «динамовские», шлялся по темным улицам города в поисках приключений. Ночные эпизоды чередовались с дневными достижениями в спорте.

Спорт начал перевешивать в 1963 году: четырнадцатилетний Валера Васильев в составе юношеской футбольной сборной «Динамо-Горький» был направлен на игры, на целых две недели в Батуми, где проходило первенство общества «Динамо» всего СССР. Вернулись домой ребята, не посрамив родного города, они стали призерами всесоюзных соревнований.

И «честной народ» к обсуждению легенды о «калабахе от Симы» добавил новые байки на предмет «удар мяча от Симы».

Несколько лет Валерий Васильев был мощным центровым в футболе и самым жестким из защитников в хоккее с шайбой. В 17-летнем возрасте его приметил знаменитый «тренер чемпионов» Аркадий Чернышев и пригласил в московское «Динамо». В спортроте он и провел действительную военную службу в Советской армии.

Но это будет потом, а до этого он оставался «центровым» в нашей «динамовской» шобле прочно и долго, вплоть до призыва в армию. И много лет мы, уже получив доступ к телевизору, оставляли все дела, чтобы посмотреть матч, где играет «наш Сима».

Глядя на уверенного, мощного спортсмена в алом свитере с буквами «СССР» на груди, трудно было представить, что…

Я еще вернусь к этому эпизоду, обязательно!

С поклоном из Иерусалима!

22 апреля 2018 года. Сегодня день рождения Ленина, 148 лет исполнилось бы бессмертному дедушке.

А в год, когда вождю исполнялся 91 год (цитирую милицейский протокол) «несовершеннолетние Владимир Иванов, Владимир Соколов и Валерий Васильев по предварительному сговору проникли в костюмерную Дома офицеров и из хулиганских побуждений выкололи глаза на портрете вождя мирового пролетариата».

Даст Всевышний сил и вдохновения, еще вернусь к этой теме, напишу и нарисую.

До новых встреч!