Ури Цви Гринберг (1896–1981)

Ури Цви Гринберг (1896–1981)

МОЛИТВА ПЕРЕД ЗАКАТОМ

 

Тот, кем я от огня и от смерти спасён,

укрепивший меня, чтобы мчать колесницу времён

мимо молний-мечей,

что блестят, вылетая из ножен, в руках палачей,

мне готовивших плаху, –

Тот, Кто вывел меня из теснин и избавил от страха,

Кто наполнил колодцы мои родниковой водой,

Кто омыл мою душу росой луговой

и ласкал моё тело своей синевой, –

обрати на меня свой Божественный взгляд

в это время, когда эпигоны шумят.

Как пусты рукава одноруких – зияют отверстья пустот

там, где страсть не доходит до мира высот:

в поколенье распада, в котором

скука даже в служенье перед Баал Пеором.

 

На меня посмотри, ибо в сердце моём

дом, куда я ходил на молитву, – о нём

я с тоской вспоминаю – там лес-исполин

свои тени на кровлю, как руки, тянул из глубин.

 

Канифоль там для скрипок берут из смолы,

что течёт, золотясь, по сосновой коре.

Жду я всё, что однажды повозку волы

с бородатым возницей ко мне приведут на заре.

 

И когда те волы, свою важность храня,

до реки довезут в этой старой повозке меня,

замычат они, встав у моста,

возвещая о том, что я прибыл в родные места.

 

И когда, чтоб скорей возвратиться,

без меня их обратно погонит возница,

и растают они, и мычанье во тьме растворится,

в белом домике будет в окне

лунный свет – и моя колыбель при луне.

 

 

ПАСХАЛЬНЫЕ СТИХИ ДЛЯ СЫНА

 

Завитки золотые твои я целую, мой сын,

что росою наполнены, как на рассвете долина.

Уведу тебя, правнук Давида, в край снежных равнин,

в час, когда приближается Песах, и в доме – Шехина,1

и распахнуты окна, покрашены стены, и мил

синеватый оттенок белил.

 

В край, где льдины ломает и плавит весенний нагрев,

и река их несёт в ледоходе великом,

и съедает снега ослепительный солнечный лев,

словно львиц призывающий рыком.

Под ногами чужбина, а там, за холмами –

Царство наших стремлений – там берег, изрытый волнами,

и в одеждах льняных там, на Песах – свободные в Храме.

 

Ты не ведаешь, сын, как в краю, где кружатся метели,

бьётся трепетно сердце – как будто навстречу весне

перед Песахом стаями птицы взлетели

на чужбине, в покрытой снегами стране.

Ты не знаешь ту жизнь, что бывала полна

молодою любовью со вкусом мацы и вина.

И как брачная ночь – царский Седер! Как запертый сад!

А в родительском доме прозрачные окна блестят,

и слегка синевата стена!

 

А у нас Песах – праздник обычный,

не отмечен надеждой, что в сердце войдёт, как бальзам.

Ибо надо, мой сын, устремиться мечтой безграничной

и увидеть свободных, на Песах явившихся в Храм.

Ибо без устремленья, подобного валу морскому,

не дождаться нам этой великой поры.

И увянем тогда, как деревья у ветхого дома,

и увязнем в болоте, где будут жужжать комары.

 

Не печалься, мой сын! Не всегда, как сегодня, уныло,

словно в горле бутылки, мы станем сидеть взаперти.

Нам ещё предстоит обратиться к Евфрату и Нилу,

в день грядущий всей плотью своею войти.

Поведу я тебя к винограднику, где, опьяняя

хмелем древности, бродит вино Бар Йохая,

и когда в твоих в жилах быстрей
потечёт кровь героев и кровь бунтарей,
золотую корону примеришь
корону царей.

 

1 Шхина́ присутствие Божье, благодать (совр.иврит)

 

 

СТИХ, В КОТОРОМ ЕСТЬ ТАЙНА

 

Разорвались, излившись дождём, в человеческом теле

облака, как в полях, по которым прошёл человек

в своей жизни, и пеной кипели

на крутых перекатах волны пройденных рек.

И овалы дневного и ночного светил

вместе с каменным сердцем Господь в человеке разбил.

 

То был плач от разрыва в душе, и нельзя разъяснить

это даже в стихах, предназначенных соединить

вечным сплавом в одно

всё, что было разрезано, разделено

и чеканом Творца – поцелуем его скреплено.

 

И пришло сожаленье о том, что исполнились годы,

и закончились силы, бурлившие в теле, как воды,

и что он – человек, вознесённый своим поколеньем,

на пороге стоит, листопадом увенчан осенним.

 

То был плач о потере и неискуплённых грехах,

и об этом нельзя исповедаться даже в стихах.

 

 

ПРОРОЧЕСКИЕ ЗНАМЕНИЯ

 

Я слышу в стихе моём звуки: напротив стены, озарённой

рассветом, напевы исходят из русла Кедрона,

подобно напевам органа, и все благовония мира –

в парче бирюзового неба, прозрачной, как грани сапфира.

И может душа устремиться с рычанием льва молодого

в тот край, где, как арфа левита, играет без устали лира,

и речи поэта звучат, как первосвященника слово:

 

Тот разум, стихии подобный, переданный нам в Аврааме,

в скрижалях Синая отлитый,

хранимый под сводами в Храме,

он кровью струится по жилам.

Четыре порога воды у отчизны, омытой морями,

двумя: Средиземным и Красным, омытой Евфратом и Нилом.

Блажен, кто увидит, как сердце раскроет Иерусалим,

и словно посланник Господний, крылами взмахнув,

орёл воспарит, озирая все стороны света, над ним,

в слепящее солнце вонзит, не сгорая, свой клюв,

и будет кружиться над градом святым.

 

Возвратитесь к Владыке Земли: Он скрижали закона,

держит в длани своей, львиной гривой лучей обрамлённый,

и сияньем Своим охраняет ваш дом,

засевает страну, орошая росой и дождём –

благодатью небесного лона.

 

А если к Отцу не вернётесь – в краю запустелом

иссохнут колодцы: вода, затвердев, станет мелом.

И жаждой объято, умрёт всё живое:

и люди, и стадо, и древо сгорит полевое.

Останется только пустыня, песками сверкая,

и до горизонта – солёная влага морская.

 

И это знаменья для вас: Машиах готов появиться,

но вашей судьбы скрипит тяжело колесница.

Ибо вы уподобились гоям без пейсов, бород,

без праздников Бога – с истуканами вместо суббот.

И вас презирают народы, почувствовав ложь,

в лицо вам колючие взгляды вонзают, как нож,

и яда сильнее, чем ненависть их, не найдёшь.

 

Сокровище ваших отцов – золотую корону Синая

отбросили вы, хлам чужой на себя примеряя,

который в базарных рядах подобрали.

Взамен янтаря вы дешёвым стеклом украшали

своих сыновей, и не только Евфрата

достичь не смогли – в Иордан не вошли мелковатый,

прибрежье оставив себе с полосою морского заката.

 

Уйдя от границ, установленных Богом во дни Авраама,

ломоть бедняка выбираете вы вместо Царства упрямо.

И сами вы нищие, ибо ручьями

стекает в низину величье, забытое вами.

Врагами отмерены вам рубежи.

Сидите вы в горле бутылки: оно – от межи до межи.

Глашатаи ваши о мире твердят постоянно,

и даже во сне вы не видите двух берегов Иордана.

 

Поэтому силе течения крови у вас служит мерой

вес капель росы на песке, и мощь не измерена верой.

В тумане, но с жезлом в руке и мечом вы блуждаете ныне,

и черпая воду из лужи, её вы храните в кувшине.

Есть всё для величья, лишь нету стремленья к вершине.

Вы плащ эпигонов надели легко,

но разум высокий блуждает от вас далеко.