Журнальный мир

* * *

перрон опустел. электричка ушла по заданной.

бронхитное солнце свернулось на рельсах пуговкой.

дородные тетки, лениво виляя задами,

гнут мост пешеходный, скрипящий под ними испуганно.

я, вновь закидав пищевод немудреным ужином,

кефирный ус на ходу вытирая, шнуруя памяти

оборванный край, устремляю свой вздох простуженный

к коленям моста, ставшим личной негласной папертью.

Он тоже, как я, каждый вечер идет на станцию.

как брошенный пес, взглядом шарит между вагонами,

которые вновь выпускают лишь толпы пьяниц,

зигзагообразно несущих конечности к дому.

и Он задыхается в воздухе нежном, как кружево.

и после насилия очередного над разумом

идет воевать не с мельницами, а с пузырями на лужах,

себе становясь все противнее раз от раза.

* * *

здесь почти по колено воды,

и опавшие листья на дне,

я шагаю по спинам рыб

в жидких пятнах ночных фонарей.

мы вчера еще только под солнцем

ели ложечкой с неба пломбир.

улыбнись мне наивной

и сонной улыбкой,

так улыбаются утром дома

восходящему солнцу,

почему-то встречным прохожим неведом

этот медленно тающий мир.

я улыбаюсь им,

они глядят сквозь меня

и спешат на работу,

на пары.

по колено в воде

я шагаю туда, где волнами

разливается солнечный свет

сквозь голые ветки деревьев

и первый челябинский снег.

сверху брызгает теплой водой,

остатками листьев и мелкой моросью

я болею тобой, моя осень,

я тихо болею тобой

* * *

поезда – это чай и обожженный язык,

голова отчаянно кружится на остановках

от заполнения легких свежайшим холодным воздухом,

мне, пожалуйста, к чаю минеральной воды.

за окном такая ржавая осень, что

по строчкам в поисках рифмы чертит ноготь.

поезд мчится сквозь реку зеленую, как бутылочное стекло,

и скелеты деревьев такие белые, что хочется их потрогать.

прижимаюсь к немытой двери чуть затекшим плечом,

забирают последние капли холода мои ладони.

взгляд механически упирается в гладкую, рыжую чел-

ку худенькой девочки, ждущей меня на перроне.

знаешь, как возникает музыка? – я шагаю навстречу к ней,

у нее в глазах в голубой тиши облака плывут.

под ногами разлит то ли туман, то ли обойный клей.

я спускаюсь с подножки и тихонько ее целую.

СЕРЬЁЗНО

я не хочу видеть мир по ту сторону век

и не хочу бросаться тебе на шею,

а хочу зарыться лицом в только-что-выпавший снег

и поплакать – единственное, что я умею.

* * *

я потеряла себя средь заснеженных ив,

в сотнях окурков и тлеющих страстью объятий.

нервно делю теплоту и весну на двоих,

брызгают вены дождем на святое распятье

крепких оконных решеток – опять заперта,

снова бессмысленный день без твоих несогласий.

тихие всхлипы в распухшую рамочку рта

ядерным взрывом врываются, раня запястья.

О5 (ПЯТЬ АТОМОВ КИСЛОРОДА)

мне, май дарлинг, давно надоел этот детский сад:

делаешь шаг, я навстречу, а ты уже десять назад.

ах явсетакжеещестебусьнадлюдьми…

да, это думалось как письмо, а получился стих.

aх ядумалатыдосихпорнеразговариваешьсомной!

к чему этот пафос? смотри, какой…

впрочем, тебе с твоим альтер эго сложно меня понять,

как и мне с моим. ну опять та же песня, опять

(«ммммм… ты зачем все измяла, изгадила.

знать бы мне, где выключается это радио…»),

я опять в порыве ломаю этот чертов сливной бачок,

смывая бычки. да я нервничаю, и чо?

«ю соу факин спешл, родная, а я – урод»…

может, хватит сносить мне мозг уже третий год?

у меня много дел, у меня уже жизнь своя,

ну какого опять тебе надобно от меня?!

мне не спится никак даже в местного 3.47

я опять скрываюсь от нежеланных гостей.

creep и eraser сделали дело я –

собственная чешуя.

хочется сказать «все! разворачиваюсь и ухожу!»,

и опять понимаю, что-тупо-никогда тебе этого не скажу.