Журнальный мир

Писк

По ночам, за окном, в самые холода,

Какая-то птичка свистит одну короткую фразу.

Я слышу ее один. И птичка всегда одна.

Я в этом уверен, хоть и не видел ее ни разу.

Когда засыпает жена и кошка идёт в кровать,

Я включаю компьютер, чтобы проверить почту.

Мне от них ничего не надо скрывать,

Но я почему-то привык это делать ночью.

Может быть, потому что ночью в окно глядит

Красный глаз Бетельгейзе, подернутый чёрным шелком.

Может быть, потому что ночью окно летит,

И я лечу вместе с ним, не понимая толком,

Куда и зачем летят стены и потолки,

Стулья и сундуки, дряхлые, как сараи.

Серая мышь в ладони правой моей руки

Передаёт сигнал с края земли до края.

И все покрывает слой космического песка.

Такой мировой тоски природа еще не знала.

Никто меня не найдёт. Никто и не станет искать,

Если я замолчу и не подам сигнала.

Птичка меня зовёт. Я что-то ей обещал?

Кто-нибудь, наконец, скажет хотя бы «здравствуй»?

Словно искусственный спутник, не устаю пищать,

Брошенный в темноту времени и пространства.

_{* * *}

Но я уже не в силах быть один

в пыли гардин, в авоське паутин,

где табуреток больше, чем картин.

Я завожу автомобиль, но вместо

руля, панели, зеркала и кресла –

шлея потертая и лошадиный круп.

На мне ушанка, валенки, тулуп

и рукавицы на меху, и строго –

Асфальт кончается, смотри дорогу –

мне голос говорит. И мне теперь

не надобны ни стол, ни стул, ни дверь.

Столбы, столбы… Всё за меня решает

одна судьба, она не разрешает

обратно повернуть или свернуть

в деревню придорожную, и путь

лежит передо мной не как-нибудь –

с артиллерийской точностью прицела.

Таким вот образом. А главное, что ценно:

уверенность в случившемся. Не я

на этот раз решал, и колея

не по моей вине иль доброй воле

ведет меня неведомо куда.

Не знаю текста и не знаю роли,

но знаю точно – больше никогда!

И наверху, знакомые до боли,

две взявшиеся за руки звезды,

и снова лес вокруг, и снова поле.

До Керженца всего лишь час езды.

В затворе

Уйти в затвор, пусть даже по приказу,

Полезно человеку, если он,

Как страус, не уткнется в телефон,

В эфир не влезет, где пропагандон

Страшнее, чем уханьская зараза.

В затворе остаешься поневоле

Наедине с собой. Так посмотри,

Что происходит у тебя внутри,

Не век же вскакивать на раз-два-три,

С утра глядеться в зеркало кривое.

Сходи в сарай и самовар ведёрный

Поставь да завари себе чаёк,

Точи строку, а лучше – между строк,

Пока весна не выйдет за порог

Или чума затвор не передернет.

Sorex araneus

Значит, мучайся и терпи,

воин короткошёрстный,

если ветер в груди летит,

к земле пригибая сосны,

если форма и мера весов

у стеклянных часов такая,

что колючий, как соль, песок

прямо в горло перетекает,

если солнце между ключиц,

раскаленная сковородка,

если сердце в него стучит,

вырастая до подбородка,

если ты у себя внутри –

впитавшая море губка,

а снаружи-то, посмотри!

Обыкновенная бурозубка.

Рифмы, больше ничего

Над колодцем звезда смеется, всегда одна,

Провалилась в окно колодца луна до дна,

Проплывают в объятьях черной лесной реки

Землеройки, байдарки, пчелы и ботники.

Говорят полевые травы: купальский бог

На купаву нашел управу, на нас не смог.

Говорят дождевые черви: в раю зари

Собирает небесный пчельник свои рои.

Ирисы

Вдруг полюбились темно-лиловые ирисы,

Витиеватость манишек, подмышек и вырезов.

Не понимаю: за что их зовут бородатыми?

Их воровали в сочинском парке когда-то мы.

Нас охватило желание беспричинное.

Крепко сжимая оружие перочинное,

Ты совершала в зарослях благоухающих

Под недовольными взглядами отдыхающих,

Пренебрегая законами конспирации,

Нечто подобное экспроприации,

В общем, решительные операции.

Не помогал я тебе по причине весьма уважительной:

Я же на стреме стоял, я же был нерешительный.

Мы привезли в самолете, в бауле пузатом не

Сами растения – корни их узловатые.

Я уж не вспомню сейчас, коротко, долго ли

Мы их сажали в мягкую глину над Волгою.

И расплодились они, хоть никто не ухаживал,

Так, что замучился я их делить, пересаживать,

Стали расти они кучами несуразными.

Стали казаться мне скучными, однообразными.

Время течет не спеша от Валдая до Каспия,

Юность приходит с мечтами, старость с лекарствами.

Долго тянулась эта весна карантинная.

Лето настало, и вот я любуюсь картиною

Ирисов ярко-лиловых и бледно-сиреневых

В листьях, похожих на острые ножики в коже шагреневой.

Погружение

Они опустились на дно Марианской впадины,

И кроме какой-то безглазой гадины

И голого гада с раздувшейся головой,

Не обнаружили никого –

Ни чёрной собаки с белыми пятнами,

Готовой весь вечер гулять с ребятами

Вдоль волжского берега и по горе,

Где лай раздаётся в каждом дворе,

Ни серенькой кошечки, юной распутницы,

Обросшей котами с первой распутицей,

Ни чёрного тополя с грубой корой,

Вросшего намертво под горой,

Чтобы не тронули адские оползни

Дом на краю Марианской пропасти.

В самом начале зимы

…………дело стоит, а время идет,

Вот уж и снег на дворе, на реке лед,

Солнце уходит за поворот сразу же после обеда,

Маленькие человечки залезают в большой звездолет,

Вечерами сидят у камина, зевают, тремя персты прикрывая квадратный рот,

Рассуждая о том, что в среду, самое позднее – к вечеру четверга,

Они покидают унылые берега, улетают домой, и вот

Ветер гудит за прозрачной стеной непрестанно,

Новая кочерга, наскоро сделанная из титана,

Замирает в трехпалой руке капитана,

Смертельно уставшего от водки, ветра и шпрот.

Капитан вспоминает, что двигатель барахлил еще в начале лета,

Когда, облетая планету в поисках станции техобслуживания

И размышляя о том, что бы такое сготовить на ужин,

Они разглядели издалека место, где раздваивается река,

Образуя остров, за ним другой, в котором залив, изгибаясь дугой,

Стоял без ветра и без течения, обещая рыбалку и прочие развлечения.

По утрам их будил рожок пастуха,

По ночам луна дурака валяла.

Первое время их все забавляло,

Как героя романа в стихах.

Девица какая-то к ним ходила,

Стирала, готовила на плите.

Капитан влюбился в нее, чудило,

Провожал ее в темноте.

Она приносила с работы шпроты

И говорила ему – ну что ты?

Мне нравится даже твой рот смешной,

Глаза треугольные, как у зайцев,

Отсутствие раковины ушной.

Подумаешь, не хватает пальцев!

Глядишь, еще отрастут вешной.

Она кормила его, поила

И шепелявила очень мило.

Время, однако, шло, запас провизии уменьшался,

Они понимали, как мало шансов заклеить трещину вдоль борта,

Полученную при посадке, не говоря о том, что

У них перестала работать почта, и что происходит дома, точно

Никто не скажет, и ни черта не ясно, что предвещает та,

Возникшая месяц назад и прочно экран перечеркивающая черта.

Однажды механик сходил на танцы

В сельский клуб и вернувшись, впал

В состояние как бы транса,

Тщетно пытаясь постичь пространство,

Сквозь которое пролетал,

То есть представить его размеры

С точки зрения друга Валеры,

С которым познакомился там,

Где живот прижимается к животам

И пластинка заезжена, как дорога

От сельсовета до леспромторга.

Вот уж и первый снег упал на поля… Но мы повторяемся.Voila,

Трезвый как стеклышко друг Валера настойчиво к ним постучал с утра,

И механик готов был кричать ура, поскольку знакомец его случайный

Оказался слесарем, необычайно толковым, ни дать ни взять,

Местный Кулибин, а также зять председателя сельсовета, и это

Обстоятельство в них вселяло надежу на качественный ремонт.

Дело в том, что как раз этим летом

Рядом, в каких-то восьми километрах,

Пустили новый автозавод.

У свекра Валеры туда был ход,

Там можно было достать запчасти –

Согласитесь, ведь это счастье

По тем временам. Конечно, нам

Сейчас уже кажется чистым бредом

Рыбный суп и кисель по средам,

Или правильней, по средам.

Короткая память у человека.

Смотрите, всего лишь прошло полвека,

А кто сейчас помнит про тот визит,

Попытку старта в снегу, в грязи,

Как все матерились, как было разбито

Чужое летающее корыто?

И что обидней всего: уже

Никто не поверит в такой сюжет,

Ведь не осталось ни оболочки,

Ни проводочка – когда, куда?

Ни фотографии, даже строчки

В газете – все сгинуло без следа!

Да, к сожалению, не всегда

Нам известны поводы и причины,

По которым женщины и мужчины

Принимают на грудь, да,

Воспитание и среда,

Но извините меня, господа,

Ведь это случилось не где-нибудь,

А в самом центре Восточной равнины!

Ведь кто-то же пересек Млечный Путь,

Чтобы увидеть издалека, как раздваивается река,

Образуя остров, за ним другой, в котором залив, изгибаясь дугой,

Стоит без ветра и без течения, хранит особое предназначенье,

Предначертание или как…

И я, например, рассуждаю так:

Когда бы не заводской брак,

Не эта релюшка, могла иначе

История повернуться! Значит,

Пришельцы нам подавали знак?

Но, к сожалению, слишком поздно мы

Понимаем, что даже опознанный,

Но не осознанный нами объект

Так и сгинул где-то, бесхозно

Брошенный, так и пропал навек,

Превратился в болото, в снег.

И современные наши умы

С их декларациями и речами

На деле невежественны чрезвычайно,

Их боги убоги, безноги, хромы.

Но все-таки правильно было замечено:

Окраины всех галактик вечером

Печальны, как брошенные стога,

Особенно волжские берега

В самом начале зимы.

Сонет

И. Палашову

Лукавый критик мой, насмешник толстопузый!

Ты прав, куда ни плюнь – невежество в чести.

Неправильно растут и дыни, и арбузы.

И розы не умеют правильно цвести.

Картошка, как всегда, гнилая в середине!

Кривые огурцы! Капустные листы,

Изъеденные тлей, увязшие в рутине,

Втирают нам, как образ красоты.

Все дураки вокруг, подобно Пармениду, –

Безмозглый баклажан, дремучий помидор!

Куда ни кинешь взор – всё, даже пирамиды,

Неправильно стоит. Особенно забор.

И греки бездари! И даже Пифагор

В нестиранных штанах, видавших виды.

Что происходит?

Уже никто не разберет,

Где верх, где низ, где право, лево –

Ни либерал, ни патриот,

Ни президент, ни королева,

Ни Байден, ни Песков, ни Дудь,

Ни Киселев, ни Пивоваров,

Хватает вроде бы товаров,

Но что-то придавило грудь,

И пелена перед глазами –

Ни лечь, ни охнуть, ни вздохнуть.

Да что же происходит с нами!?

В какую сторону хвостами

Поставлен должен быть народ,

Когда он водит хоровод?

Не поменяться ли местами,

Не встать ли задом наперед,

Уйти в леса и партизанить,

Тогда, быть может, престанет

И Эрдоган озоровать,

И вор придворный воровать,

И вирус, наконец, устанет?

Так что же происходит с нами?

Уже сам черт не разберет.

Полезные советы

от пыли нужен респиратор

от лишая бинты и вата

от лучевой болезни йод

от язвы частое питанье

от одиночества дыханье

рот в рот