Журнальный мир

Вступление в тему

Не упомню, в каком году беседистый мужик — не рудой днепровский Панько, а конопушечный лесовик северодвинских краев — рассказывал о сказочных чудесах озера по прозванию Воже. О лесных ручьях в дремучей чащоре, о тихой речке Вожеге, несомнительно впадающей в тамошнее огромно водное вместилище.

В заведомо прошлые времена, не ушибленные еще всепроникающим Интернетом — что называется, при царе Косаре — в охотку толковал мне знакомец о тех приключившихся делах. Не шибко верилось в улыбчивые россказни, однако много месяцев подряд множились вологодские бухтины, кое-что из них втерлось в память безотказного слушателя. От других беседчиков тако же довелось прознать всяческие вещи о волшебной северной землице. Само собой, кроме изустно прочего, листал печатно-завлекательного немало, и образ густых зеленохвойных сосняков обозначился в записном литераторе объемистым сказом. Все ж таки допрежь всего дозвольте с истинным чувством поведать, как довелось мне собирать сочно вкусную вороненую ягоду в долгомошном лесу, как в постепенности полнилась корзина собирателя нежным черничным изобилием и скопом валились на меня сопутствующие думы. Ох, не уходят нисколь те пристрастные размышления!

Птахи-луговки туда не залетали. Причинность проста: вихорьки поречные вязнут в частоколе дрёма, высоченно темно-зеленого леса. В ельне достаток неотступной тишины, ровно птице и зверю сюда заказана дорога. По правде говоря, не слишком тут приветливо. Темновато, да и сырость обнимет тебя на манер сумрачного хлада в глубоком погребе. Но вот впереди светлеет. Частокол порядком изредился, и теперь покрытые мхом ели, вековечно молчаливые, стоят уже менее густо. Можно свободно словить на ладонь пару-другую шаловливых солнечных зайчиков. Речь не идет о берендеевом царстве. Здесь лишь он, ельник-черничник, что накрепко укоренился повдоль речного бережку. Вскоре изумрудно роскошная полянка в явной солидности, вполне успешно, проявляется за стволами, пахуче распаренными на солнце, беловатой смолой облитыми. Пользуйся ягодными сладковкусными угощеньями, гость дорогой!

Да ведь кто здесь нынче собирается стремглав убегать от кипрейного меда с просторных опушек? от густого ячменного пивка непременного деревенского приготовления? от пареной со пшеном репы из русской присадистой печи? от тех безыскусных, но прельстительных яств, что преподносит дрём? от того, чем богато здешнее лесоводство с его угодьями ягодными, а также землепашество на старых вырубках? Вширь и вдаль не наблюдается каких-либо упрямых отказников. Так что не удивительно, когда я, пристрастный путешественник, — туда сегодня, в срединное пиршественное изобилие, в столованье приветных угощений. С черничными полянами лес именно что негустой здесь, а хворост, гляжу, под ногами всё множится и множится. Прелый валежник сероватого мшистого колера неутомимо потрескивает, плодотворно подает голос: мол, сейчас будет гостю подаренье обильное и станет ивовая плетушка у него до изумительности полнехонька.

Иду неспешно, наблюдаю красоту, приуготовленную щедрой северной широтой. Ветки, лежащие на земле там и сям, как есть повсюду, подсказывают: их множественность — верный признак природного неслучайного богатейшества. Они, сколь глазу хватает, устилают подножия сосен и в обязательности покрыты мшистыми мягкими наростами, поэтому поляна, что передо мной открывается, выглядит сплошным изумрудным ковром.

Тут, любопытствующий путник, без околичностей гляди в оба. Помни, что споткнуться, зацепиться неловким сапогом за толстый сук, не всегда податливо трухлявый, затем грянуться оземь со всей своей взволнованной душой — пустяк, не раз и не два путешественником зафиксированный, хоть левым боком, хоть правым. Знай сторожись, однако дозволяй себе примечать кое-что до убедительности живописное. Прихотливо, с прелестным изяществом по ровному тутошнему лужку разбросаны осанистые травяные кочки. Когда покрутишь головой, враз подивишься — сошлись в правильный круг полуметровые папоротники. Их листья словно выпестованы искусным резчиком. Каждая веточка ни дать ни взять крылышко неведомой птицы. Кто насадил эти роскошные перья в столь привлекательном боровом краю!? Растропно соображай, полнись нелишней думкой, сборщик приверженно корзиночный! Что ж, посматриваю по сторонам, не упускаю момента приметить, что крупнехонько носаты комары и звенят не вот тебе с милостивой скромностью — очень увлеченно, с благодарной рьяностью. Уж что есть, то есть: оглушительно пахнет древесной прелью, также и грибным сообществом сыроежек, моховиков, готовых соблюдать очередность, чтобы очутиться в плетушке. Стараюсь не отвлекаться, гнусь двужильно, в охотку проявляя самозабвенность, для самого себя шибко нечаянную.

Поистине чудесной представляется путнику поляна. Поскольку с неожиданной милосердностью щедра, лишь кланяйся ей проворней, не ленись. Она вполне благорасположенно позволяет с дивной скоростью наполнять принесенную посудинку, загодя смастаченную из тонких гибких веточек. Без урожайной приветности не останешься, при всем том не лишне тут малость посторожиться — ишь, липнет к лицу белая паутинка! с какой настырностью лезет в слезное межресничье еле видимая мелочь мошкарная! Вот так обмахнешься кепкой, проморгаешься да и восхитишься вслух: здесь черничная обильность выше всяких ожиданий! То и верно, так как не каждый день выпадает тебе видеть воочью могучую силу дрёмного плодородия.

Над верховьями кочек, над моховыми блюдцами — везде и всюду ягодные кустики, отягощенные крупными шаровыми скоплениями. Тронешь солидную бусину, ан и дымный темно-серый налет пропадает, блестит смоляного колера антрацит. Работает догадливость, шебуршится, и подступает к задумавшейся голове соображение, оно представляется актуальным: самое время взять с собой какой плодонесущий росточек. Разумность вслед за тем диктует необходимое условие на тот предмет, что не след путешественнику, взволнованному очаровательной урожайностью, хватать всё подряд, выкапывать любые растения здесь. По великолепной плодовитости судя, черничному старателю следует иметь в виду прежде всего те растения, которые невозбранно разрослись и выглядят многих прочих крупнее. Так что можно тут разохотиться, посадить их возле дома как рассаду, чтобы дала она поросль из надежных самую способную, с непременным заглядом в новые лета.

Споро корзинку свою отставил, понагнулся ниже, стал усердно раскапывать корешки. Не без того, что попыхтел толику времени, затем аккуратно потянул за ветки с бисерными листочками. И обнаружилась незадача. Там внизу, в земле, крепко засело узловатое корневище, и тянулось оно, уверенно продолжалось вплоть до соседнего куста. Какие действия предпринять внимательному копателю? В смущении стою, поскольку не хочется прерывать соединенность, вдруг обнаружившуюся — жаль обрывать питательные струны ростков. Бессовестную разобщенность долой! нужно прихватить заодно то ягодное поселение, которое подале располагалось, но при всем том не пожелало дать препон теснородственному союзу! Переставил поскорей ивовую плетушку, чтоб не мешала трудовому процессу, и принялся ретиво подкапывать, тянуть за корешки второе зеленокудрое растение. Ты, значит, обремененно теперь стараешься, а нечто въедливо мешает — оттягивает беловатые струнки, не позволяет им покидать насиженное место. Да что же в нелепости своевольное здесь творится!?

То самое происходит — плодотворный жилистый корешек не сдается, с неистребимым упрямством цепляется за третий кусточек, чьи крупные бусины в отдалении с укоризной поглядывают на мятежного землекопа. Приходит на ум почесать затылок: никак выкомариваются тут некоторые упористые представители дрёмно-сосновой флоры. Их расчудесность обретает на кочкарной полянке усмешливо потаенную естественность, подсказывая: имеется у нас возможность поведать тебе, собиратель черничный, одну-другую вологодскую бухтину. Для той справедливой цели, чтобы прознал секреты землеустроительного здешнего подполья и поведал своим читателям — коли ты записной литератор — о дивных делах на российских северах.

Ладно, толику времени можно будет отыскать и для таковской работы. Пока что есть нужда поразмышлять, как решить задачу с желанной пересадкой черничного благолепия поближе к дому. Невмоготу отыскать решение как раз потому, что чувствую в душе жалость. Незадача взяла в оборот копателя? Станешь теперь с бедным сердцем, не в меру нынче сжимающимся, ходить по кругу наподобие слепой шахтерской лошади времен столетней давности? Нет никакого тебе выхода из беспощадно темного штрека, поскольку есть понимание — отчаянно держатся дружка за дружку черничные росточки. Беспокой их, не беспокой, а ведь сдаваться им не с руки. Теперь что ж, расправляйте веточки, кудрявьтесь привольней себе, коль вам естеством природно-северным сие предначертано. В конце размыслительного процесса присыпал все корешки рыхлым суглинком, полил их теплой водой из лужи и двинулся знакомой дорогой не куда-нибудь, но как раз домой. Сильно довольный, что не порушил черничного низкорослого братства, где видимо-невидимо завидно крупных плодов.

Желательно при всем том доложить любопытствующему народу: стояли ране по северной реке — зову ее Вожа — боры донельзя отличные. Щедрые хоть ягодами, хоть древостоем, которому каждый леспромхоз готов был от души порадоваться. Усердные топоры да шибко производительные бензопилы знатно поизредили широкошумные рощи, высоченные сосняки. Однако же и то верно: кое-где, приметил я, ухватистые пильщики вместе с бойкими рубщиками в ум приходят. Хозяйскую повадку наладили такую, чтоб не пустить в распыл достоинство российских лесов. Волшебное богатство нашей землицы… его ведь не грех и поберечь. И когда довелось мне послушать рассказы деревенские, полные народных поговорок, побеседовать с одним да с другим обитателем густого дрёма, то именно что «перо мое запросилось к бумаге» и расхрабрился ваш литератор вслед за подробными прибауточными речениями вполне себе письменно побухтеть. Когда у читателя есть желание, тогда сегодня сможет он узнать про ивовую расчудесную гостью, про иных кудесников, которые помогли вологодским лесорубам честь свою соблюсти и достаток нисколько не обронить.

Сказ о вожской красоте

Уж как лучше — бить баклуши либо гонять лодыря? Поди сообрази, однако умный враз смекнет: неизмеримо прекрасней пуститься во все тяжкие, потому и станет супротив баклуш и бездельников поплевыть в потолок. Раз на раз не приходится, вдруг таковское дело прибыльнеее тех, которые тяжкие.

Да что же за речь препожаловала? Не поймешь, кто здесь на отличку мудрый!

Что ж, вот вам бухтина. У нас-то из самейших самый не кто иной, как Павлуха Огнев, способный вальщик леса. Налиться зельем горячительным у него не получается хоть в обычный будень, хоть в плясовой праздник. Тако же слаб он в коленках, чтоб за столом нажраться баранины и чеснока до всеобщего изумления. Если когда поругаться всласть, крепко выразиться, то нет никакой особой сласти от парня и приободриться от него — не дождешься. Очень, право слово, скромный на употребительно праздничные развлечения.

Поверить в этакую неживую фигуру затруднительно, настолько невозможно, что и не берите в голову, копите денежку на памятник себе, из самейших самому недоверчивому. Нет большого желания? Тоже правильно. Поскольку пошли невиданные дела у Павлухи аккурат опосля мая, когда высока вода на реке и плавать на моторке не думай. Сполошняком идут бревна вниз по течению, досужей лодке просто не найдется места что у берега, что на стремнине. Вожа-Воженька на все сто могутно сплавная, ей привечать разных древорубов не привыкать, и куда как охотно вздувается она по воде полой, вбирая всяческую талость. Знай себе по ложкам и прочим низинам распускаются лужами глубокие снега, подпитывают речушки, те в свою очередность делятся изводью с более широкой речной стремниной. Ан и неотложная пора славному времечку: скрываются под веселой игрой пенистых волн песчаные мели. Ни порогов всем вам, боровые рубщики и вальщики, ни быстрых перекатов. И вот уже справно мчат в понизовья краснокорые бревна, поворачиваются с бока на бок, ровно толстые боровы, донельзя довольные резвой проворностью весеннего потока.

Сплавщикам не в новину, что удовлетворенные кабанчики — всё те же хвойного происхождения, напрочь сосновые поделки с лесных делянок. Именно там достойные мастера обрезают стволы соразмерно, копят всю долгую зиму на складах и затем пускают в потребную дорогу вместе с упористо календарной изводью. На таковские посылочки славного древесного рода заводские умельцы не могут нарадоваться: какой уж год неотступно пилят доски, очень приличные на погляд. Народ при устоявшемся порядке известно что — укрепляет свои финансы. Как обнаружится у кого наличности по факту соразмерной приличности, так починает он возводить нехилые хоромины, да с приступочками, да с надежными крылечками, если вполне разрешительны обстоятельные строительные пожелания. Оттого и приключилась однажды такая неудивительность с Павлухой, что подвинулся на бодрое делопроизводство, стал рубить себе новую избу.

Леспромхоз, где парень исправно валил спелость боровую, как раз по июню отправил на близкий лесозавод солидную кучу отменных заготовок, и значит: хватит нынче добра деревянного, хоть для плотников в местечке, хоть для столяров. Останется и для подельцев навроде Павлухи. Будет разный товар в довольство всем владельцам жилья повдоль реки, коль ожгла кого нужда соответственно построиться. В таком разе наш парень — как надоумленный застройщик — пришел к директору своему, к высоколобому директору леспромхоза, к завсегда занятому Беломору Юрьевичу. Подпишите, просит, сильно достоверную бумагу, чтобы мне раздобыть поскорее солидного соснового материала на лесозаводе и приступить к приспелому личному обустройству. При всем том глядит на свое начальство прямо, не краснеет от смущения, так как верит: тут знают, насколько хорошо валит Огнев лес, и потому нет резона в просьбе отказать. Была ли у Беломора Юрьевича повадка в обязательности выглядеть особым добряком? Такого порядка, возможно, и не наблюдалось. Но коль скоро молодой лесоруб смотрит прямо, ведет шибко вежливую линию, директор возражать не спешит, согласно кивает. Цепляет понимающие очки на нос и держит на лице очень не лишнее выражение: если проявилась просьба от посетителя Огнева, способного ловко валить спелость всяческих рощ, то… почему не поддернуть черные сатиновые нарукавнички, не пощелкать костяшками конторских счетов?

По прошествии необходимых минут административный начальник при внимательных очках приступает к детальному докладу: так, мол, и так, а только есть у меня семь толстобоких десятков. (Это именно про сосновых кабанчиков своих.) Оказались они сверхплановые. Пусть будут дополнительными к требуемой бумаге, и тогда мы станем считать их за премию, поскольку твоя хорошая работа на зимней лесосеке должна быть отмечена.

Павлуха на слово административное совсем не в обиде. Таковские бокастые боровы ему не лишние. Возрадовался, конечно, и благонравно выказал признательное «спасибо». Чтоб начать огульно, широкошумно распинаться в благодарностях, подобных нескромных началов за ним, сами знаете, раньше не водилось. Всё же по теперешней поре мог бы подать голос погромче. На предмет уважительную умность поярче обозначить. Однако постеснялся — не заторопился возникнуть буреломно перед дирекцией. Сам себе отдал приказ: стой смирно, вальщик, а уж когда премию дали, то и других ведь тоже не станут обижать. Зато в мыслях развернулся он весьма охотно. Ух ты! Из шибко толстых бревен изба получится на загляденье. Появится возможность сложить просторный коридор, тот, который обычно в деревне прозывают поветью. Там всякому инструменту на стенах вольная воля свободно разместиться. Еще и другая думка у него зашебуршилась: а неплохо где-нибудь в уголке пристроить конскую упряжь. В домашнем хозяйстве нынче пригодится приемистая лошадь. Почему — сразу непреклонно суровое нет? Летом дров привезешь преднамеренно, зимой покатаешь соседских ребятишек на санях, чем это плохо? Затем подошла догадка, для пропитания на северах вполне достойная, — не след тако же забывать о размещении в просторах нового жилища бочки с брусникой да бочки с грибами. Да и про пустые кадушки, надобные в хозяйстве, помнить завсегда полезно.

Нет препонов ватаге обнаруженно запальчивых соображений, ладится преподношение свежего понимания касательно медного самовара: он ведь бабкин сердечный подарок и старинной, вестимо, работы. Зальешь туда воды и можешь подогревать ее нисколько не электричеством. А лучше всего угли для него хранить где? В глиняной корчаге. И оттого беспеременно стоять она должна возле кадушек, у стены, как раз под лошадиной упряжью. Если же насчет крыльца что размыслить, тогда положено ему быть не бревенчатым, а дощатым. Нельзя тебе, Павлуха, заиметь суровое право, чтобы дать отставку красиво излаженной пристроечке.

Пусть поветь станется определенно просторной, но крылечку надобно тако же строительно взрачную честь оказать. Ушел уже было молодой лесоруб, ан вдруг возвернулся. И уже не смущаясь, пошагал встречь Беломору Юрьевичу. Дескать, добрый вы человек, и наверняка не откажете дать еще одну записочку на лесозавод. Они там известные мастера касательно хитро пригожих поделок всяких. Хочется, чтоб напилили мне полную долю нарядно казистых дощечек для обшития входной пристроечки.

Тот и зачирикал, застрочил важным почерком. Отодвинул в побочную сторонку конторские счеты, привыкшие лишь щелкать костяшками лихо. Само собой, теперь Огнев шибко рад по всей своей программно строительной громозде. Он опосля под крепкую избу отобрал те сосновые кабанчики, что прозывались в леспромхозе баланами и были себе свеженькими, при непробиваемо толстом, исключительно здоровом шкурье — вовсе не при гнилой позапрошлогодней трухе. Отличались они и длиной: все, как один, прислонялись к строгой соразмерности, к выверенно постоянным четырем метрам от начала до конца. Из таковских — не промахнешься! — сложишь избяной ровный низ и некособокое венечное завершие.

Каковским образом их в деревню, к насущной постройке поближе, доставить? Здесь он покумекал и, улыбчиво, ничуть не горюя, подговорил давнего знакомца-шофера с лесовозно грузоподъемным автомобилем. Когда сговорившаяся пара добралась до места, что располагалось неподалече от приветной околицы, сразу же, как водится, была устроена посиделочка — июньскими веселыми песнями содруги отметили успешное свое предприятие, так как приключилось лето вовсе не слезно-дождливое. Огласил, значит, Павлуха напевное творение, и второе, и третье, но дальше возникла нужда новое раздумье свершить. Сызнова покумекал лесоруб, догадка пришла не откладывать путешествие в долгий ящик, и засобирался парень молодой на завод, где баланы разделывались рамочными пилами на потребные доски.

День и ночь спорилась там толково механизированная работа. И если что громоздилось на широком дворе — лишь уемистые штабеля, неуклонные свидетельства ухватистой машинной победительности. Где находился звонко многошумный завод? Знамо дело, не в соседской деревушке. Как есть, в способном городском поселении районной масштабности, и туда — на северах в обычии — предполагалось плыть именно что на лодке. Дорога вдоль по Воже-Воженьке известно какая. Нынче свободных водных проходов сколь тебе угодно. Двигай при полной своей силе и заинтересованности что по бурливой стремнине, что по тихим закраинам.

Пройдет моторка, пролетит соколиной птицей, поскольку промышленному по реке сплаву обозначился неумолимый в пространстве предел. И будьте уверены — сие надолго сложилось, по всенепременно упрямой вологодской мерке. Если точнее выразиться, жди-пожди, когда подберется к осени могучее многоводье, каковое завсегда неизбежно по причине обильно капризных дождей перед зимним рекоставом.

Павлуха, значит, прыг в лодку. Ослобоненно закачалась она, бойкому вальщику однако теряться не с руки. Укрепился, дернул за шнур движка: получай, скоростной речной транспорт, соответственное ускорение! Всё ж таки мотору нет охоты взять и поторопиться враз, хотя чихать не отказывается — звуки подает. Приходится тогда парню опять и снова утруждаться. Кладет он поклоны бензиновому агрегату, дотошливо копается в двигательном устройстве, стартеру честь в обязательности отдает. Ищи, нетерпеливый путник, неисправность заведенным порядком! А он что же? Старается. Даже голову перестает поднимать.

Зачем ее, бедовую, вздергивать да напрочь знакомые окрестности обозревать? Если что нужно сию минуту, то всего лишь разрулить без лишних затруднений на стремнину. Огневу — досужий спех, но покамест выходит, на посторонний взгляд, чистый смех. И внезапно подходит к незадачливому парню мужичок в распахнутой ватной телогрейке, донельзя драной и долгой не по размеру. Помазанная уж вся, как есть. И маслицем солидольным снабженная, и древесной трухой облагодетельствованная. Глиной белой да красной одаренная и сияньем дыр по нутряной вате чудаковато награжденная. Поглядеть на объявившегося модника — только реготать, то бишь покатываться да ржать. Не ошибешься, когда кинешься держаться за бока, помирать по случаю чрезвычайно потешному.

На макушке зацепилась клетчатая кепчонка, до явной древности престарая, с полуоторванным козырьком. Сам из себя гость дорогой представляет, вне всякой сомнительности, кособокость форменную. Точно угостили его увесистым поленом по худющей и долгой спине. И вот стоит он, посильно прямит хребтовую свою жердочку, сипит охрипши: подвези! Огневу нисколь не жаль проявить понимающее внимание. Куда только наладился сей мужичок? На резонный вопрос у беседчика случился заготовленный ответ: до первого речного поворота! там и сойду, милостивец ты мой долгожданный, спаситель распрекрасный!

Вальщику, в непременности вожскому, в зеленом бору мастерством каждодневно увлеченному, зачем здесь торкаться в записные спасатели? Но с другой стороны, почему не походить малый срок милостивой подпоркой, чтобы оказать добросовестное вспомоществование бедолаге? Пускай себе продвигается лодочным транспортом вдоль по ненаглядной Воже-Воженьке туда, куда пожелает. Нынче поимеет чувствительную возможность налюбоваться ивовыми берегами, наполниться светлыми думками. Без промедления Огнев в сердечную охотку высказывается: на лавку садись вон! для пассажиров приуготовлена и, небось, заждалась гостей с прошлого июня! поудобней располагайся, жди, покуда не даст стартер отправления надежного!

Тот и расположился, и притих со всем своим удовольствием. Чихательно громкие звуки мотора поуменьшились — с настойчиво ровным гулом вспенил струю за кормой лодки. Раз надобно показывать скорость, Павлухин транспорт отпрыгнул подале от изумрудно тинистого уреза реки, рванулся отмеривать щебнистую косу за косой, оставляя позади прибрежные мелководья. Одним словом, разводил вдоль Вожи-Воженьки безотказно волнистые усы. Когда тарахтит движок, дымок пускает над водной гладью, ему нет-нет да и захочется пофырчать рассерженной лесной кошкой. Однако послушности нежелательно утерять, и тянет он лодку исполнительно, ведет аккурат к заказанному повороту.

Моторист посвистывал поначалу, потом решил вежливо помалкивать, выказывая свою в обычности скромность поведения. Всё ж таки у него досужий интерес к пассажиру не пропадает, даже растет потихоньку. К приспелой минуте вырос несоразмерно — прямо вам береговой кручи много выше. И с таковской верхотуры, чуть ли не вконец горной, подтачивать начинает душу наблюдательного вальщика. Как раз по вопросно жгучей нужде: с каковских краев тут взялся мужичок в длиннополой телогрейке? где раньше носили его черти, коль ничуть не похож на здешних деревенских проживальщиков? Сильный интерес отшиб молодому лодочнику всю безглагольную молчанку, склонился он к пассажиру и, перебивая тарахтенье движка, поставил вопрос ребром: бродяга ты либо не бродяга, но имечко-то носишь какое?

Ответ, видать, давно был приготовлен на предмет того, чтоб прозвучала вполне ответственная речь. Сразу пассажир в полный, развесело твердый голос врезал:

— Балан.

Никак пустился он шутействовать, и теперь мотористу помирать от смеха? С трудом сдержался, не грохнул в свою очередность и даже не прыснул, напротив мужественно перетерпел лукавую подвижку мужичка-лесовичка, хитромудрого балагура, а просто сделал озабоченный вид и выставил вопрос:

— Чтоб мне было понятно, давай поточней. Как то есть ты говоришь?

У того бедовый глаз щурится:

— Это нынче тебе дано узнать, и тогда не лишним станет быстрей сообразить. Прозвание мое истинно что Балан!

Павлухе уже и смеяться нет охоты. Заморгал, глаза на потолке лба очутились, язык заклинило, всякая мысль — чтоб шибко дельная — вмиг пропала. Однако постарался взять себя в руки. Вознамерился показать, что шутку оценил, поэтому проморгался и позволил себе улыбнуться, поскольку имечко попутчика — одна скалозубная смехота. На поверку выходит: Бревном кличут лесного побродяжку в легкомысленной кепочке.

Подрастерял лодочный моторист желание продолжать свои улыбки: никоим образом не станется у местного человечества обидное явление, чтоб человека в близкой округе намеренно Баланом величали. Всё это, что ни говори, глядится делом обидным. Но если разобраться, то бишь подумать покрепче, бревна в леспромхозе всё ж таки давали работникам заработок, и тогда тебе, вальщик, отчего не уважить беседчика с имечком редкостным? Вот черт! В голове у Павлухи обосновалась путаница. И пока он ее пытался для несомненного толка разобрать, возле речного поворота вдруг подпрыгнул пассажир. Что дале свершает?

Зыркнул на парня, потерявшего нужную нить разговора, да с белыми глазами дерет кепочный козырек, бросает оторванное в струи прохладного потока. Неуж держит сердце на Огнева как на упрямо политичного вальщика, которому честь лесосеки дороже всего на свете? Кто его, Балана этого, ведает, однако видит Павлуха — неладное почало твориться на реке. На том скорбном месте, где упало брошенное мужичком, незапиночно текучая вода поначалу помутнела, затем в глубине забулькало, ровно семейно дружные лягушки порешили устроить хоровое кваканье.

Приметность для парня объяснимо неспорная. Квакушки на северах ни на грош не молчаливые. Оно по весне у них завсегда так бывает, подобным же образом в летнее начало готовы звучно приветствовать и лунные теплые вечера. Но касательно сегодняшнего серебряного месяца если, то какого рожна им голос подавать? Подними голову — откроется как раз пустое небо, поскольку до вечернего часа еще далеко. Прими во внимание: появилось опосля громкого булька не лунное свечение — нечто похожее на почерневший топляк, облепленный синеватыми да зеленоватыми водорослями. Подвсплыл он могутно, и в настоящую пору находится точнёхонько перед носом лодки: ой, моторист, поспешай проморгаться и выключить свой движок, приехали! иначе получишь способную дыру в лодке, и булькай потом в речном омуте, когда бесславно зазеваешься!

Сидит Павлуха, головой крутит: нынешний умный человек рассудит как на таковские чудеса? не вижу, не слышу, не понимаю? знать ничего не желаю? Можно бы наладить ход мыслей и в эту сторону, недолго бойкому вальщику нос повыше задрать. Однако впервой ему видеть спутника, столь рьяно кепочкой козырявшего, длиннополой телогреечкой из ряда вон выходящего. Потому невозможно себя впопыхах убедить: не вижу, не слышу, вот и вся недолга! В озадаченности старается Огнев на мужичка-лесовичка не смотреть, а только вслух пытается размышлять: налетит моя алюминиевая посудина сейчас на бревно! ой, наберу воды по самые борта!

Сам потихоньку заключает про себя, что сучковато мощный топляк тут не случайный. Дела с бревнами у мужичка-лесовичка, видать, не простые, и лодочнику лучше не умничать, а просто взять и поусердней толкать, отпихивать опасную преграду веслом. Иначе как плыть дальше? Балан кепочку без козырька усмешливо на макушку вздергивает, всё же усилиям моториста не супротивничает. Глядь — поглядь, он уже на крутом ивовом берегу. Что крикнул на прощанье, поди разбери, когда всплывший топляк без передыху крутится в воде и не шибко слушается Павлуху. Кажись, предлагал очень крепким, отчаянно успешным вальщикам побольше уважать здешний лес. Куда советчика в телогрейке понесло сквозным ветром, не распознать, не поиметь уемистую догадку.

Хоть всей лесосекой соображай, откуда взялся лесовичок, толку не будет. Ведь сгинул, умчался, упорхнул лепестом легким в ту гору, где раку только свистеть. На таковский шалопутный улет Огнев если подивился, то самую малость. Уцелевший речной транспорт повел дальше, на лесозавод, и вдариться в особое глубокомыслие не удосужился. Бревна леспромхозу не помеха, заработок пильщикам и рубщикам — тако же, и потому краснокорому сосновому бору — завсегда почет. Что касаемо расхристанного Балана, то не помешало бы ему поуважительней относиться к своей одёве: глядится мужичок, который по натуральному имени Бревно, истинно так — навроде топляка сучковатого, ни на что не способного, никому не нужного.

Пошуровал парень поосновательней веслом. Проверил, как оно теперь насчет покладисто продолжающейся дороги, затем дал полный газ. Лодка махом единым встала на стремнину, бодро приподняла нос и пошла, пошла разводить длинные по Воже-Воженьке усы. Ходко сплавляется моторка, ажно дрожит от удовольствия резать межень речную. Приспела минутка для хваткого транспортного управителя в спокойствии продвижения посматривать себе повдоль ивовых берегов да между очередными поворотами припоминать непростого пассажира. Ишь, он какой ловкач! Помогли ему дорогу свершить, и что? Даже не поблагодарил, бродяга этот, обремененного перевозчика. Лесовичок лишь дал понять, что не повезло тому с баланами.

Кажись, намекнул кое-что насчет лесосеки. Одновременно выказал и личное внимание к лодочнику. Не иначе, обрисовался наказ от мужичка: будь, мотористый лесоруб, поаккуратней в своем любимом деле.

— А я от природы разве на отличку беззаботный какой? — сказал сам себе Павлуха. — Если только припозднился, и то напористое бревно, которое топляком подвсплыло, не враз довелось мне приметить.

Именно таковским порядком прошло с полчаса. Но, может быть, и добавка в точный счет попросилась.

Всякое дело до случая, однако живописный порядок на берегу — вот он: уткнулся безотказный речной транспорт в песок, вслед за тем встала перед упористым путешественником победительно высокая череда штабелей. Уж сколь богато их здесь! И желтоватых, которые приспело новенькие, и сероватых, что с прошлого лета потребно сушатся на вольных ветрах. Окраина справного поселения расстаралась, отдала заводским спецам не один квадратный метр, даже не сотню, а в желаемую величину, что поболе солидного гектара.

Как ступил вальщик на здешний берег, как в досточтимости глянул на хозяйственное производство, так немедленно восхитился. А почему — нет, когда цепные бревнотаски волокут подаренья из речного затона одно за другим? И поодаль звенят лихие пилы, наддают жару многоделанью, досочному, сортовому?

— Ишь, каковские тут изобильности! — избяной застройщик не промедлил оценить возможное штабельное пособление: не иначе, тутошние мастера готовы отвалить просителю древорубского звания все требуемые сосновые кубометры без долгих размышлений.

В чем тут исключительная прелесть? Не развернешься с малой долей досок, не разбежишься вкруг каркасных стоек, зато привлекательная удвоенность даст размашистому строителю восхитительную волю. Так зашьешь крыльцо — с покатистым козырьком, с уверенно стойкими приступочками — всем соседям на удивление. Мысль у парня истинно что несомнительная: когда едет, к примеру, кто на велосипеде, то у него может наблюдаться одна разлюбезная скорость, но вдруг двое дружка за дружкой располагаются в седлах, тогда настолько любомудро получится у них быстро крутить педали — борзая подпитка поимеется для особой резвости.

Возле таковских штабелей не грех будет заикнуться насчет двойной размерности груза для проворного вальщика. Бодрому гостю пособляйте, разворотливые заводчане, за ради мастеровито-деловой прекрасности. Единым духом он достает записочку от Беломора Юрьевича, подступает к здешним досочным пильщикам, просит подмоги, а что сверх того? Как раз то, что парень, прибывший в лодке по Воже-Воженьке, не против даже утроенной силы в отгрузке. Добросердечно при том улыбается, поскольку смекалка у него работает, и она подсказывает: утроенность завсегда повесомей удвоенности.

Но разве местным спецам в долгожданное счастье бодрый вальщик с его письменным преподношением от директора леспромхоза? Нет, у них свой резон, и по неотступно плановой причине шарахаются они в сторону, не дают лесорубу того, что ему надобно для возведения просторно прочного дома. Об чем в конторе трещат наперебой? Именно что о своих важных до неотложности хлопотах: у нас, мол, и другие серьезные заботы случаются. Ведь не хватит, коли не побережешься, скоро штабелей, чтоб отоваривать просителей без особо вдумчивого разбора. Пусть отваливают вновь прибывшие и не загораживают в помещениях необходимо существенные проходы. Хоть широкие, хоть узкие. Для заводской пользы повсеместные.

Справному работнику лесосеки уходить несолоно хлебавши? Понуро голову опускать, когда тут некоторым к спеху в комнатах стучать на пишущих машинках, в первоочередности оформлять отпускные накладные непонятным гостям из далекого далека? У Павлухи за морозную зиму голос огрубел на шибко интенсивных порубках, и он не замедлил подать его в солидно звучную силу:

— Что за штуки вологодским древорубам преподносите? У меня законная бумага от Беломора Юрьевича. Когда нет у вас программы для удвоенности, тогда на одинарность прошу признать мое право. Давайте вальщику положенные кубометры, чтобы разойтись по-хорошему. Потом творите всякие прочие документы. При комнатах просторно конторских, при ваших сквозных меж помещений проходах.

Тут некоторые впали в пользительно углубленные размышления, поскольку возникло настойчивое желание сплавить звучно авторитетного древоруба. Как раз по-скромному, на тот случай всенепременный, чтобы разрядить обстановку и продолжать успокоенно-свободный труд на молодцевато пишущих машинках. Там и сям голоса проявились: а пускай парень получит крошечную толику! почему не отовариться ему по-быстрому, коль на лодке приехамши со своей лесосеки? Однако непреклонно высокое — по местным меркам — начальство выперло из кабинета всех досужих разговорщиков. Подите, мол, погуляйте, охолоньте на свежем воздухе.

Тогда командиры средне-мастеровитого производства потопали, смолкнув, прочь. И в свою очередь набольший умелец, ответственный кудесник пиловочного участка, выказал несогласие Огневу, принявшему осанисто дюжую позу:

— Потише, парень! Переговоров тебе не будет. Дуй, стало быть, горой и не встревай в наш производственный процесс.

Вспомнил вальщик, как мужичок по прозванию Балан поднимался на береговую крутизну. И как давал оттуда непрошенные советы. И как из глаз пропал, напрочь исчез лесовичок, будто не был только что лодочным гостем. Вслед за тем взяла Павлуху досада: дуй горой — что за присказка? верхотуры опять суют человеку непонятно по какой причинности! хуже горькой редьки справному лесорубу подобные усмешливые беседчики!

Решил незваный гость показать характер, помахал записочкой от Беломора Юрьевича, опосля набрал воздуху и выдал шумнее прежнего:

— Ишь, каковские у них здесь отчаянные строгости! При видимом достатке высоченных штабелей заворачивать вожского поклонистого просителя! Вот бюрократы солидолом смазанные!

Не то чтобы сановитый начальник опечалился, оказавшись административным волокитчиком, однако не застеснялся, просто-напросто уделил ноль внимания поношениям обиженного вологодского застройщика. Видить, слыхом не слыхивал насчет путешествующего по Воже-реке мужика Балана. Поразмыслив, он вот что свершил — почал вести доверительные переговоры.

Дескать, надобно звучному парню взять в рассуждение: на лесозаводе считать умеют истинно что неплохо. Есть в одном из тихо-мирных помещений устройство для вычислений электронных, и вот настолько оно дотошно принялось тут за дело — недавно в конторе с результатом ознакомились, удивились, озаботились. Короче говоря, ахнули! Вскоре по здешней реке все сосновые леса будут повырубленными. Как есть в следующем году, аккурат к женскому дню, к незабвенному во все последние времена 8 марта. Так что на сегодняшний час баланы признаются в цехах очень ценными. Не подлежащими разбазариванию. А коли не верит успешный лесоруб из команды Беломора Юрьевича, то пусть в таком разе поспешает, сам садится и делает подсчеты с помощью неподкупных электронов.

Хоть стой, хоть падай, а лишь то приключилось — и нежданно, и негаданно парень очутился в горькой раздосадованности. Без обрезных, хорошо просушенных, на все сто годных для крыльца досок возвернуться? Да ведь сараюшкой глянется изба, коль сразу к двери подсунуть ступеньки от укоризненной тверди земной. У порядочного строителя поруганье казистому дому получится, не иначе. Тогда набычился расстроенный Павлуха. И пошел он без промедления по всем в округе горожанам бить поклоны, чтобы перекупить у какого посадского хозяина кубометры, до страсти нужные для строительства. Что скрывать, втридорога обошлись просителю потребные доски. С вожской лесосеки гость возьми и посмейся над досужими своими причудами, однако утроенность в смысле уплывших из кармана денег обозначилась куда как явственно.

Загадаешь иной разок предприятие, потом благополучно всё наперекосяк пойдет, наладишься в причинности отваливать к прежнему трезвому состоянию, ан обнаружишь: шибануло твой кошелек по мере в точности насмешливо несуразной. Ловка все ж таки жизнь, легка на подъем, чтоб каверзничать обидно. Ладно, пускай так станется, как вышло, и почал Павлуха грузить свое любезное беремя надежных досок в лодку. При устойчивой на лице нерадости, при твердом желании достойно свершить домашнюю стройку. И что заводские? Ни с того, ни с сего на берегу обозначились они — пришли доброхотно провожать вальщика, поскольку записочку от директора леспромхоза помнили и держали ее за солидный в непреложности документ.

Какая радость обрисовалась на лице лодочника? Вестимо, не появилось там ничего шибко приятного для береговых наблюдателей.

— Нечего заниматься тут провожаниями! — нахмурился он. — Кому как, а мне по теперешней поре нет надобности в вашем уважении. Поправляйте, подтягивайте нарукавнички в ваших кабинетах, вам баланы дороже, чем справный работник с той лесосеки, где заправляет делами Беломор Юрьевич.

— Ты погоди. Не шуми, ровно буря, — отвечают заводские. — Возьми вот подарок твоему начальнику. Эта вычислительная машинка мала, но электроны у нее бегают по экрану куда как рьяно. С ними легко вызнать ресурсы на лесных делянках. На конторских счетах не в пример трудней таковское дело. И пусть он больше не спешит посылать нам записочки. Да будет ему известно, по всей Воже-реке с древесиной нынче приключились жестокий дефицит и упрямая нехватка, прямо до ужаса незабвенная.

Поднавалили парню многоречиво стяжательных доводов. Насчет того, что есть для директора древорубского толковое подаренье, и сгодится оно для гостя лодочного, промежду прочим, невозбранно. То бишь намекнули Огневу касательно дальнейших приездов: пусть больше не заявляются те, которые с излишками шумными в молодом голосе. На тот обиняк спорщику не смолчать как можно? И был в его ответе, взысканно последовательном, верный кубометр горечи. По цене затеянного — препожалованного кабинетчиками — словесного выверта.

— Ладно. Тогда сказать и я тако же не против. Вы… ну, просто бесподобные умники. Отменные до сверхуспешности. И все выражения у вас чересчур занозистые. Это я вам точно говорю, вальщик вожского леспромхоза.

Считалочку электрическую все ж таки не поленился взять. Поди, руководящий круг лесосечного хозяйства издавна раскидывал в мечтательных планах иметь этакое, всечасно неглупое, чтоб кнопочку нажать — наши в дамках, с благосклонно увесистыми премиальными, само собой. А если выпадет нужда виноватиться перед областью с ее строгими верховными водителями, то ведь не станет лишним оправдательный документ. Для таковских забот завсегда окажутся пособниками электроны заводского подаренья. Вот и вертится в Огневской голове мысль: мы, завзятые лесорубы, чай, разные хлопоты администрации примечаем! когда я простой вальщик, то все равно имею право кумекать, хоть вширь, хоть вглубь! ведь сильно тощают порубки повдоль Воженьки нашей!

Как выгрузил Павлуха свои драгоценные кубометры, так побыстрей встал перед Беломором Юрьевичем сочувственным столбом. Протягивает машинку с хитрыми электронами. Высказывается с неотложно подробной обстоятельностью — разоблачает заводские намеки, а директор понимающе помаргивает, поправляет очки на внимательном носу, творит встречный доклад:

— То верно, что на Воже-реке нынче с вековыми сосновыми лесами не очень чтобы густо. Но есть все ж таки у меня прочное управленческое соображение. На соседней Вожеге для береговых порубок кое-что покамест отыщется. Выкрутимся. И будет возможность встретить Новый год с хорошими премиями. Потом с восхищенной душой отметим женщин 8 марта каким-никаким рублем. Как оно полагается вдохновлять, поддерживать коллектив в порядочных леспромхозах.

Что вдобавок пообещал? Посодействовать, чтобы в сельмаг завезли шанелистые духи, шелковые китайские халаты, пуховики курточного образца. Поразмыслив, поскреб потылицу и заявил: сверх того попросим добавку! пусть подбросят заодно немецкие чулки капроновского качества, чтоб в носке потребительной отличались долговременно веской живучестью! Хоть масляными красками, хоть углем, неважно чем, но встает, вырисовывается слово за слово перед озабоченным вальщиком панорама торговых полок, широкая до чертиков. Набирает красочную силу речь докладчика, и никуда не деться посетителю, должен Павлуха душой откликнуться на заверения представителя администрации: при всех единовременных затруднениях не отбиться завсегда ответственным работницам леспромхоза от гостинцев, задуманных дирекцией.

Беломор Юрьевич вдохновенно меж тем вещает: есть уже надежная договоренность с матушкой Вологдой! областная столица, повседневная прелестница и благодетельница, знает толк в торговом дефиците, даже в смачных благовониях! Ведает ли вальщик, какое там изобильно руководящее начальство? Настолько причинно глазастое, просто выше всяких похвал! Павлуха, конечно, готов поддержать авторитетное мнение Беломора Юрьевича.

— Имею такое понятие, что делают там для нашенских лесорубов достаточно приличную погоду. Галантерейную до страсти. Вплоть до обворожительно пригожих пуховиков.

— Правильную выказываешь политику, когда согласен, что вологодская областная администрация ждет от нас активной работы в нужном направлении. Как допрежь новогодних застолий, так и в том же порядке опосля празднично благополучного 8 марта. Потому я поддерживаю глубину твоих разумных рассуждений.

— Был бы лес, — бодро заявил Павлуха. — А уж валить его именно что в две руки у меня по всей должности не задержится. Будет вполне ухватисто. Долго ли умеючи?!

Гордо, по прошествии сей счастливой минуты, пошел он восвояси, поскольку заждалась приветная стройка сбочь старого дома. Ей прозябать нет интереса, лишь разгон подавай и мастеровитую укладку толстых бревен в лапу. Без мудрого взаимодействия и слаженной скорости любому зодчеству скучно: желается повседневно иметь ровный темп, чтоб завершие в пустых разговорах не рассыпалось, но как раз всяческой ладной работой утверждалось. Когда вальщик, охочий до теплой и особо красавистой постройки, без лишней болтовни творит задуманный итог, то директору леспромхоза ничего не остается, как присесть к своему беспокойно административному столу и приниматься за сочинительство письма в солидный адрес. Ведь в непременности надобно получить инструкции пособного формата. Без них трудно управляться с машинными электронами, чтобы начать беспрекословно спорый подсчет ресурсов, необходимо запасных оплотов и дальнейшего безошибочного направления действий.

Директорская женка в свою очередность не из тех, кому лень пошевелиться. Почала подбираться к ниткам и катушкам, к иголкам и тесемкам. Дошло до нее: беззаботность нынче напрочь не надобна, потому как много лучше заняться шитьем, напевая приличествующую к случаю мелодию. Нежно у нее выходит, негромко, в меру положенной сердечности. Внимать если, то заслушаешься — песня звучит не разухабистая, сообразно гладкая. Другая бы шибанула, позабыв о сочувственной дружественности. Звоном в голове отозваться слушателю, только бы и осталось на сей весьма примечательный час. Когда исполнительная песенность как есть из тех, что бьет тебе по затылку, то ведь в черепушке грохотанье и пертурбации. Не заметишь, поди, особой красоты в приключившемся моменте. Нет, нынешняя мелодичность — никого не зашибает, гладит мужнину макушку, словно мягкой рукой. Оттого полнится тот душевной прелестью и прочувственно кивает, одобрительно улыбается. Пусть не лишняя сегодня музыкальность жены, но с какой всё ж таки стати бросилась песельница в шитье?

Здесь такой секрет. Электронная машинка не конторские счеты: ей, старательно мудроватой, другая обстановка потребна. Сатиновые нарукавнички совсем ни к чему, но без чего не обойтись, так в непременности — без облачения специального поверх рубашки. Умная супружница Беломора Юрьевича совершенно точно знала: сегодняшней мужниной учености не лишней станет уважительность к белому халату, каковская бывает у докторских профессоров. И не след с подобной зоркой точностью спорить! По домашнему распорядку — отныне и впредь — солидному администратору будет обеспечена незамедлительная успешность. Оно и понятно, ведь когда пойдет дело на лад? Ровно тогда, если одет соответствующим образом. Если не простофиля касательно важных инструкций, и математических расчетов, и тонких электронов. Да уж, прочувствовала белошвейка, где как раз первое место, коль сложилась она, сильно приметная важность насчет строгой леспромхозовской необходимости, несгибаемой производительности.

Чем отличалась сотворенная небезразличной сподвижницей одежка? Само собой, была она легкой, чтоб не сильно утруждались плечи, но кроме того и в меру фасонистой. Фигура Беломора Юрьевича получила свежую объемность. Когда имеется к величавости добавка, то нет причины для какой усердной супротивности. Да и то сказать, халат с хлястиком поперек спины, да с широкими лацканами на груди, да с костяными пуговичками для застежки, да с накладными карманами по бокам — это каждому руководителю в обязательности сильно глянется.

— Жаль тесемок не хватает, — сообщала проворная мастерица. — Неплохо все вышло, ан получше б стало при подшитых полах. Сверх того хотелось бы приладить к глубоким карманам уемистые клапаны-крышечки.

При всем том обмысливала дальнейшее свое действо: «Спервоначалу пусть побудут крышечки в отсутствии. Потом неискоренимо объявятся. Не избежать им верной службы. Угнездятся и слева, и справа. Чай, добавят убедительному силуэту нашенского директора обеспеченной солидарности. В отношении дотошных электронов. На теперешнюю минуту чтоб основательному человеку и без модного халата? Ни в коем разе. Ни-ни! Это непозволительное обнаруживать легкомыслие».

Оглядывая вальяжную фигуру в аккуратном наряде, она сызнова стала выговаривать супружнику:

— Прямо даже смешно, если планомерный, досточтимо признанный средь лесорубов руководитель — нате вам! брюки в полном порядке, они завсегда наглаженные, а пиджак вдруг одинокий, без присутствия белого халата поверх костюмной пары! Мы с тобой союз непростой, а как себе полагает семья, которая чтит многократную издавна заветность? Коль приоденется леспромхозовское начальство в согласии с полотняным шитьем современного покроя, то и пускай отныне идет пар от ловкости шустрого счетного приспособления. Дозволяется ему самозабвенно складывать, вычитать и в квадратную степень возводить во все рабочие денёчки недели. Хотя бы оно из всех электрических признается за самое электронное, не будет вреда, когда будет скрупулезно поддерживать усилия администратора, форменный стиль его одежки, тако же проницательно щепетильное вспомоществование его жены».

Вот и свершилась терпеливая жданка по всей программе. Беломор Юрьевич, изучив пришедшие деловитой почтой инструкции, по всем параграфам вникся в пособные книжки, надел крахмалистый халат. После чего подвинулся кнопки нажимать, входя в расчеты, что были до упора нужны. Ух, ты, паря, каковская развернулась катавасия: от директорского кабинета — да к сосновым делянкам! конторское делопроизводство полетело что твоя беспокойно резвая птица-тройка! пошел соблюдаться праздник практического исполнения руководящих указаний! Что касаемо Павлухи, он в свободные минутки сруб подле старой избы ставил со всем усердием. Искал возможности, чтоб с утреннего часа до темного времени суток не покладать мозолистых ладоней, как раз прикладывал их то к острому топору, то к звонкой пиле. Сполнял задуманное мастерски. К примеру, фундамент у него сложился по вдумчиво своенравному порядку. Парень береговой кручи за километр не обходил — именно там надыбал себе четыре здоровенных валуна, чьи гранитные бока обещали постройке могучую неколебимость.

Притаранил каменюки где катаньем, где волоком, а местами самоходным с горочки спуском. Фундамент у застройщика был врыт в деревенский суглинок по самые — по гранитные! — маковки, накрепко, чтоб не упорхнул куда в капризной крутолобости. И лишь опосля столь надежного расположения порешился Огнев возложить на них тщательно ошкуренные бревна сруба. Первый-то ряд, что споднизу одомашнивается, он охотно признал за избяного угодника, по необходимости особо ценного. Поскольку тот упористо держал на себе сосновую всю постройку, прозываясь не иначе, как закладом. Именно под него, прямо на каменные маковки, полагалось по вологодскому обычаю, не жадничая, покласть дань — в кажинный угол разместить. Только тогда желанному дому будет справедливое оправдание перед землей-матушкой и станет бревенчатый сруб высится на деревенской улице с краю зеленой рощи вечно.

Что за подаренье? Один кто не отстанет, в дотошности проявит спрос: неуж дань лешему за то, что позволит взять баланы с хорошего соснового участка? Или знак внимания домовому, которому пожелается вселиться под новенькую крышу? А, может, подношение иной обитательнице дрёмных лесов, какой-нито ивовой бабушке? Извините, но Павлухе недосуг озадачиваться всякими там пожилыми особами. Если про что твердо ведает — есть все ж таки старозаветное правило, когда неплохо подсунуть медную копеечку под угол новостроительства. На то вероятное обстоятельство, если ни с того, ни с сего обнаружатся огорчительные намеренности, если повалят неприятности в домашнем хозяйстве: сени, глядишь, щелясто рассохнутся; кадушки почнут кататься не к месту, все больше под ноги, чтоб ты грохнулся об пол вдругорядь; а еще внезапно лошадиная упряжь не увисит на гвозде в стене — что ни день свалится, упадет и упадет мусором. Так что лучше, мастер топора, найти медного цвета денежку да сунуть ее туда, велено куда по меркам деревенским.

Вальщик залениться не промысливал — ветренно просвистал в сельмаг: как не отхватить себе там металлических монет обширную горсть? Купюру бумажную не преминул выложить с размаху на прилавок. Мне разменять ее извольте полностью, напрочь, под весь капитал! С перезвоном в карманах затем сотворил деяние, которое требовалось для домового блага, истинно что не промахнулся — вбухал по два подаренья под кажинный угол. От всей души задвинул, поскольку возмечталось подкрепить дань вальяжной щедростью. Павлуха уважал деревенскую молву, оттого пожелал как есть нехило прислониться к оправдательно старинному резону, возвысить скромную судьбу дома. Хорошо бы простоять тебе, изба премированного лесоруба, не один — два затвердевше прочных вологодских срока. Небось, гнилья в баланах у застройщика ни капли не отыщешь! Из вожских угодий привезены бревенчатые заготовки, теперь им рассыпаться вскорости трухой? Это уж какой шабашник позволит, вовсе не Огнев, не справный самодел с мозолисто ухватистыми руками и неглупо устроенной головой.

Топором, значит, парень помахивает. Укладывает ряд за другим рядом. Взмахи у Павлухи — могучие, в известную плотницкую хитрость — ударом опускаются нисколько не мимо цели, соответственно сталь острая впивается в нужное место объемистого сруба и отзывается роща за тыном сильно звонким деревянным перестуком. Споро идет бойкое работанье, не стопорится дело, а знай себе продвигается туда, где намечено приподняться в немалую высоту крыше, размашисто широкой, в непромокаемости надежной. Таковскую поделку не уронить мощному по зимней поре северному ветру. Даже исключительно редким — нагрянувшим внезапно — ураганам с ходу никогда не удастся раскатать кладку: некрушимо будет стоять новостройка. В лапу она рубленая, и бревнышко здесь очень цепко держится иным бревнышком. Обитать в лесном краю да не понимать, каким должен быть для общего семейства дом, — это уж ни в какие ворота не пролезет, верно?

Пусть правильный десяток разов ты — аккурат сбоку всяких леших, но в совершенности точно: если мастер прирожденный, то станет крепиться намертво твоя стройка. Будет истинно так, чтоб деревянным узорочьем привольно украшалась вдоль оконных наличников, стройным коньком над крышей непременно глядела в зеленое марево соснового дрёма. В естественности Огнев лихо владеет топором. При всем том правиле, что издавна обучен деликатному обращению с инструментом. Даром, что дородный молодец, силушкой не обижен, а ведь есть у него и такая повадка — быть внимательно сторожким в лесу. Завсегда имеет понятие, как пройти по боровым тропкам в тихие, порой иные, но чаще всего довольно удачливые охоты. Опять же при надобности к местечковому соседу готов прошествовать со значением: не заведено у молодца такого нравного шага, чтоб сдуру задеть богатырским плечом, сокрушить стойку ворот. Нет, зазря не потревожит он удобно спокойное хозяйское проживание односельчанина. И на собственном подворье, и когда в гостях у кого, больше по душе парню чтить мирное домоуправление, оттого всем известен его характер: наблюдается у Павлухи привязанность к вологодскому чину да ладу. Можно быть уверенным, не заторопится сей завзятый древоруб внести какую поперечину в красовитый уклад поселения здешнего. Нынче вот норовит отличиться вплоть до благорасположения от родных, от деревни, от всего лесосечного товарищества.

Повдоль улицы что думают проживатели о его хлопотливой затее? Наверное, каждый по-разному, однако скорее всего так: ладно, крепи свою постройку, коль удумал пофорсить. Если с дальним прицелом стучишь топором, то и пусть, потому что старательность мастерская никому не во вред. Давай, затейник, упражняйся в плотницком искусстве. Допустимо при твоих, вовсе не преклонных годах, даже и шутейно-молодое коленце выкинуть, когда столь много веселого смысла в завитушечках на всех оконных наличниках. Станет дом, что сбочь старой избы, поживей глядет хоть на сосновый бор, хоть на густой темно-зеленый ельник и медленную лесную речку. Все в деревне вместе с новостройкой не откажутся взбодриться, в повседневности обитания северного приподниматься бойким духом.

Ан тут запиночка обрисовалась. Не то, чтоб душа в пятки упала у прыткого застройщика, однако приключилась действительность — не по сердцу пришлось, когда внезапно объявился у тына придирчиво поперечный зритель. Незнакомый — пришлая заноза! — дедок уселся на кучу досок, знатно сокращенную по ходу сноровистого строительства. Никуда не торопится, не уходит, а покашливать покашливает: согласен, мол! не выдумать мне синь-пороха! не заняться пламенем столбчатым, не разразиться в заполошности криком! но вот не откажусь от удовольствия здесь поглядывать на простофилю да похмыкивать! Видит Павлуха, что дедок-моргунок не понапрасну объявился. Имеется у него на то неглупая причинность, и в полной силе он искоса посматривать на стены дома, что борзо вырастает сбочь старой избы, и потихоньку озвучивать своевольно привередливую спорность.

Сидит гость незваный упроченно, голос подает неумолчно, глазами парня жучит, ровно из-за леса, из-за гор прибыл с твердым наказом испортить строительную успешность в северном поселении. Вдруг левый прищуривает, вдруг иной, то бишь остаточно правый, но всё едино с многозначением: беда с этими работниками лесосеки! с их баланами! До времени вальщик терпел дедовы ехидности, заядло у тына обозначаемые. Но когда их настырная обидность допекает неумеренно, тогда остается Огневу что? Лишь взять и позволить себе запальчивую ответность:

— Да ты именно кто, чтоб наводить возле стройки тень на березовый плетень?! Знать не ведаю указчика с подковырками, которые с боку припека и напрочь бесполезные. Не было и нет в нашенском леспромхозе дремучих дедков, что забавы ради готовы без передыху моргать, неустанно хмыкать, выказывая молодым лесорубам всесветную неодобрительность.

Моргун стянул с белой головы картуз с чернокрапчатым берестяным околышем, привстал и поклонился, будто кого древнее себя заприметил:

— Здравствуй, мастер способного топора! Пришел к плотнику я не по принуждению, не по скудоумной беспричинности. У тутошней густеги, да будет известно, воля собственная, и коль в роще грибки, ягодки, стройные ростки знают и почитают меня как истинно своего, то можешь звать гостя, хоть Берендеем, хоть Березаем. Ты главное сообрази, что не из елового пня он вышел — из рощи сильно изреженной. Трудно ей живется из-за разгула бензиново быстрых пил, и вольная воля всем рощным обитателям озвучить вопрос, чтоб на слух и на погляд усердному деревенскому проживателю: нисколько не лишний ты здесь иль причинно, до изрядной страсти, бесполезный человек?

Огневу — длинно объяснительные речения диковинны.

Ан было, как ни суди, пророчество Балана. Тогда… что ж… под угор лети колесиком либо сиволапым пешим ходом повдоль вожско-прибрежного бугра продвигайся на предмет возведения мощного фундамента — для домостроителя объявится невезуха всё равно. И в обязательности подобьет она ловкие клинья под мечтательное предприятие.

Всё же вальщик задачу свою не желает посчитать незадачей. Инструмент не откладывает в стороннюю сторонку, поскольку не усматривает покамест неподъемных обременений. Допустим, прикупил кипу досок с переплатой. Ну, и что, кручиниться по этакому поводу? Беды, если разобраться, большой не видно. Пережить затруднительность в один прием не удалось, а ты яви неуступчивый настрой. Когда один заход, второй, третий — вот и нашелся продавец, и объявился у лодочного посетителя нужный материал. Если на лесозаводе упрямо артачились, то и пусть себе: застройщику, что прибыл по Воже-Воженьке, больше никуда плавать-то не нужно, верно? Сам себе Павлуха усмешливо промысливает: «Нынче сплавным походам — достославное до свиданьице! Следует пришлым дедкам под руку мне поменьше кашлять, хмыкать, неутешно моргать да рощные вопросики вставлять».

Какого громадного разора — гляди, не гляди — высмотреть по сию пору невозможно, и потому Павлуха имеет свободу посмеиваться на того, кто расположился поверх кипы досок в нежданности для хозяина. Свертывать стукотню спешки нет, вполне можно возвышать ране возвышаемое, чтоб скорее свершить постройку. Картузному деду тем временем уже не сидится: берется похаживать вкруг да около. Чувствует себя на усадьбе лесоруба не чужестранником, а — ничуть не лишней особой, что издавна причислена к зеленой гривке возле поселения. Проворность его в доподлинной явности не утишается. Юркие ноги переставляются в непрестанном труде: то подскочит он сюда, то напротив туда подбежит. Имеет немалую охоту и языком прищелкивать, и в очевидности подпоясочку лыковую подтягивать.

Если на минуту-другую отвлечься, то как раз ему невмочь: созидательно, вишь, ладит свое занятие молодой плотник. Однако и помощь ему пригодится. Дедок-моргунок ни с того ни с сего взял себе в голову: есть нужда кое-об-чём немедля строителю доложить. По этакой причине подбежал к неошкуренному балану, ловко ногтем отколупнул кусок пробочно-коричневой коры, прислоненно понюхал и согласно закивал: ничего бревно! крепок смоляной дух! подобающая древесина, не убавит она здоровья новой домине!

— Можно признать обнародованно. Даже за цельный век не сгнить срубу. Возмечталось тебе, вальщик, избяной срок продлить? Тогда не будет препонов, когда про нужды нашенские не возьмешься позабывать. К примеру, подплясать застройщику не воспрещается нам, коль рощную задумчивость не отвергнешь.

Дедок готов показать свой коренной характер. Разоблачается пиджачно, то бишь скидывает верхнюю одежку лихо и как раз на кучу досок, после чего пускается откалывать коленца, не отказывая себе в удовольствии неуёмно ухать и крякать. Сапоги у него невысоки и разбиты всмятку на кочкарных лесных тропинках, при всем том они топают отменно — ровно при упористых железных подковках, не поддающихся износу.

Плечи плясуна приподнимаются, опускаются, играют: не сидится им понизу бедовой головушки, поскольку имеется желание виться на стороне в парении, свободном и нескрываемо веселом. Коленца легких ног выкидываются опять-таки сами по себе. С той затейливостью, когда выказывается всезабвенность на пару с неугомонностью. А уж руки… они летают, куда им хочется, и хлопают ладони то по смятой в гармошку обувке, то по груди и белому затылку деда, то по досочной горке, то по сырой земле. Балаганная штука вырисовывается. Самого себя перепляс! Будто рощные грибки, ягодки, тонкие ростки, поднимающиеся на месте порубок, всякие там моргунки — то ли вылезшие из старых еловых пней, то ли еще откуда — позволяют себе от души попраздновать. Павлуха в естественности дивится, но считает, что должным порядком позаботиться о шустром собеседнике не помешает.

Поднимает сочувствующий зритель облачение деда, чья пляска хоть кого тронет за живую струнку, починает отряхивать от щепочных соринок и при сём что наблюдает значительного? Моторист лодочный, как известно, Вожу-Воженьку проведал досконально, и поразить его хоть корягами, хоть баланами уже трудно: недавний водно-путешествующий странник, вологжанин старательно способный, успел кое-что примечательное в ум взять. Когда же случается день, чтоб любопытству парня есть возможность разгуляться, то вот получай в руки одежку бойкого моргунка и чеши потылицу в изумлении! Выходит именно то: пиджачок сверху донизу легкий и как есть разительно ветхий, из дерюжки смастаченный. Материал, почитай, с незапамятности здесь употреблен. В согласии с давними временами явственно поистерся, даже кое-где пополз вдоль швов, и поперек, и наискосяк, и теперь находится он весь в разнообразной послабленности.

Парень от неожиданности готов обронить пиджачок. При всей готовности не роняет, бодрится, внушает себе в сердитости объявившихся чувств: не стой тут истуканом! глянь-ка туда, где березовые листочки заплатками! пожалуй что крепки они, их не отодрать в секунду! Задорно продолжает подпрыгивать дед, и надо бы изыскательному наблюдателю вслух высказаться вразумительно, ан язык будто занемел — в беззвучности воздвигается Огнев возле своих досок, смотрит во все глаза на танцевательного искусника. У того зреет понимание: не воспрещается и дале до без конца откалывать зашибительные коленца перед молодым лесорубом. У плясуна, кажется, было намерение продлить веселья час, всё же заневолилось перевести дух. Не успел Павлуха оглянуться, пришлый гость уже сидит — и красный, и распаренный, и притихше перестаюший ухать. Картуз где? При деле, то бишь дозволено ему нынче обмахивать лицо моргунка в обязательности приятного проветривания.

Если гомонить, шумливо крякать не к спеху, то почему бы в отдохновительную минуту не проздравить молодца? Имеется причина для похвального слова:

— Молчишь, плотник-строитель? Думаю, ведома тебе собственная правота. Что ж, неплохое место выбрал для нынешней поделки. Аккурат возле нового дома таится выкрутасная водожилина. Я проверил. В точности вызнал. И теперь ставлю тебя в счастливую известность.

Был бы Огнев не бензопильный удалец, тогда имел бы надежду потрудиться в каком землеустроительном пособлении северным деревням и тогда в непременности знатоки просветили бы работника много ране. Как раз насчет извилистой влаги, что имела обыкновение струиться не в одних лишь ручьях — тако же в земле, под сосняками и березовыми рощами. Сегодня всё ж таки может быть и благодарным: выпал подходящий час, чтоб о невидимо чистых и сильных водожилинах, без которых дрёмным селам жизнь не в жизнь, зашел согласный разговор у беседчиков.

По мере удачливости у вальщика идет верная полоса: кажись, танцевательно крякающий искусник сейчас в том настроении, чтоб на заведомую одобрительность не поскупиться. Безо всякого Якова учуял, мол, парень с лесосеки доподлинно правильную выгоду. Похвала куда как приятна: застройщик не промахнулся. Сие можно держать простому лесорубу в заслугах, пускай о подобном исходе голову не ломал. А то ведь поди сообрази, об чём толкует моргунок из березовой рощи, где все ростки и все ягодки не дураки касательно подпочвенных глубин.

— У меня, значит, возле дома кроется клад? Вровень с речкой Вожей? — Случилось то, что Павлуха не утерпел, возник вполне вопросительно. Позабыв о своей горделивости и приведя глаза в ненасытное изумление.

После чего проявил вежливую скромность, в озабоченной заинтересованности подал деду пиджачок, осыпанный заплатами, всеми этими листочками, хоть поувядшими, ан удержимо прочными.

— О речке, столь деревенскими проживателями любимой, разговора не веду, — заявил тот. — Должен ты понимать. Не взыщешь особливость взыскивать, потому как водяная жила имеет завсегда медленный подземный ход. И ничего до невозможности своевольного в ней нет. Копнешь? Ну, так возьмет и побежит, забурчит споднизу ручеек. Ставь колодец да черпай при нужде чистую прохладную водичку.

Вот уж не первый раз дивится Огнев на гостя. Оно так не может не выйти, если нипочем не отказываются борзо спориться дедовы ничуть не пустые странности. Честь по чести готов парень признаться: полезно их послушать, и пусть бы в очередность нашлось им любопытное продолжение, всем этим — что называется — укладистым чудесам в решете. Поди заслушаешься, когда только бы оборваться подобным известиям, ан следом преподносится новая диковинка. Ведь что дошло до плотника-строителя? Шустрый рощный моргунок подпрыгивал тут, возле усадебного тына, не зазря. Не то, чтоб от неча делать. Он по доброте душевной порешил сапогами своими, что сильно всмятку, проведать здешнюю землицу, вызнать подпочвенную водяную струю и приободрить усердного хозяина. Ладно тебе, танцевательно картузный от березок посланец! Спасибо, уважил вальщика, вознамерившегося обзавестись приличной — с высоким крыльцом и резными наличниками — красавито способной избой. За Павлухой дело не постоит. В том смысле, что в громкой четкости поторопится он выказать свою благодарность.

Признательным речениям для провозглашения долгие часы не нужны, посему обозначился парень мигом. И здесь обрисовалась непонятная картина: заново плясать на радостях никто не кинулся, а только высокочувствительные слова рощному знатоку запонадобилось пустить мимо вместительных ушей и пуще прежнего продвинуться в сторону поучительных подсказок:

— Молодцу дрёмному каждому полезно знать о плодотворности местного обитания. На северах всегда живительным станет, когда досточтимо проведаешь, где хорошо стоять поселению иль где уготована ему участь незавидная. К примеру, самое худое у нас местечко истинно что по соседству. Имечко ему какое у деревенских? Камень! Так прозывается ничуть не дальняя гранитная гряда. Там вода вся беглая, далеко вглубь путь держит. Колодец, допустим, вздумаешь отрыть, ан готовься в неуклонности умаяться: камни придется ворочать предолго. Небось, несладким, порой даже пустым окажется занятие.

Когда Павлуха проведал кое-что, пристало ему по таковской поре находиться в согласованном единодушии, и обеими руками он прям-таки подписался:

— Куда как горько!

В нравной супротивности лесосечный вальщик, приветно расположенный, нисколько не дерет горластого козла, услужливо как раз подпевает. Совершенно созвучно, в приличную охотку. Беседчику того и надо. Не устает в поучительности разливаться:

— Наилучшее место для дрёмного поселения какое? Веретье, где кустистой густеги, вестимо, поменьше, чем в старом бору. В нашенских краях, когда заберешься на песчаный холмочек подале от болота, то и рад. В завидности оно и подходяще, и пригоже, и покладистей. Сильно благосклонным глядится веретье северное: комаров не густо, воздух пользительней, мглистой мокредыни в нём заметно меньше. И бесперечь правым тот будет, кого охота возьмет сердечно чтить поблизости, под горкой, водяную жилу. Иначе придется супружнице что ни день шествовать с коромыслом на дальний колодец.

Тут пошел рощный пришелец повествовать про нелегкую женскую долю: солидная, мол, с ведрами дорога спокон века уступает в желанности прогулке той, которую возможно свершить в нескольких шагах. У родной избы, что называется, под боком. Хорошо ли, когда урочно трудное путешествие хозяйке дома пообрывает плечи, когда пустится она всякий раз выказывать недовольство?

— Пускай супругой пока не обзавелся, — загордился молодой лесоруб. — Всё ж у меня колодец не сбежит в другой край деревни. Взял на заметку подпочвенный ручей, для порядку водозабор обеспечу, и достаточно близкий, и ответственно свежий. Запросто!

Не ходит застройщик в непременных женихах? Не беда, лишь бы в дальнейших своих днях не подкачал в осуществлении задуманного порядка. Когда всё по мере надобности получится на усадьбе, тогда — пообещал колодезный подмигивающий дока — у многообразных рощных обитателей уважение к сходной незамедлительности, а также приятствие к ремесленному искусству здешнего хозяина, шибко возрастут. Выходит, изъявил дедок сиюминутную готовность, чтобы своим поучениям дать отставку? Не совсем, вишь, так очутилось. После одобрительных речений он хитренько подморгнул Павлухе: «Позволь, парень, подкинуть добавочную толику. Кое-что складывается очень хорошо — бревенчатый сруб заметно подрос у топорных дел мастера. Да ведь есть и нечто иное. Вестимо, довольно плохое. Я это к тому проговариваю, что не удастся тебе, приверженному деревенскому проживателю, утвердиться на местном веретье». Огневу не верится, усмехается на бедовую неудачу. Руки, мол, не откажутся верно сработать, голова не закружится даже на той высоте, куда — есть большое хотение! — красависто поднять крышу приневолилось. Скоро дом запохожется на все сто! Нет ничего легче сподвигнуть прочное завершие со всеми там стропилами, пусть они длиньше обычных метра на полтора.

В свою очередность кивнул вальщик пришлому наблюдателю:

— Ты много пригодного догадал тут мне высказать, занимательного и весьма полезного, когда всякое лыко в строку, да ведь промахнулся в конце благотворительных концов. Ан и ладно, подскажи: почему не осилить стройку, хоть имеется у меня строгое мнение в обязательности ей свершиться?

Тот вздыхает, морщит нос, посматривая по сторонам, промежду прочим дает намеками понять о слухах, идущих по Воже-реке. Интересный сплав Балана с бойким лодочным мотористом истинно что был на деле, не иначе. А раз так, пристрастные слова от путешествующего спутника тогда прозвучали не вовсе пустые.

— Теперь имеешь право ждать. Вскорости грянет. Ахнут некоторые события, и придется, молодой лесоруб, поскрести затылок неверующий.

Павлуха, плотницкого искусства бодрый сотворитель, в досадливости отвертывается: не надобны мне подобные предостережения! нет нужды откладывать много дале послушный топор! Впрочем, в покое оставляет его, крутит сметливой головой, берет свой копательный инструмент — сей момент ямина желанная здесь появится, и будет позволено водожилине забулькать вдосталь, именно что в общительности неотложной.

Вслед за тем, как побуровил он благовестной лопатой, сразу же забил с под суглинка родник. И забегали песчинки, и запрыгали посередь звонкой струи. Огнев поспешает к нему с железной кружкой, которой недавно уснащал обеденное — по распорядку дня — чаепитие. Студеную водичку в оживленности оглядывая, наклоняется, черпает добычную влагу, выпрямляет спину, чтоб за ради большой удачи достался рощному гостю первый, празднично сладкий, глоток. В компанейство разве можно не пригласить несомнительного знатока стародавних северных обычностей? Глядь — беседчика нет нигде. Вот какие пироги с кашей обозначились! Кажись, не будет поблизости хмыкающего деда, и не поднести ему благодарственно полную кружечку от нынешнего водного изобилия.

Свербится в голове парня дума неотлучная: «Прощевай, до свидания тебе, моргунок, из рощи выходец! Убегай к своим друзьям, подберезовым грибкам да брусничным ягодкам. Вести с тобой охладительные споры там, небось, молодые деревца не бросятся». Потихоньку сам себе плотник-строитель выкладывает соображения. Насчет того, что всё к лучшему оно. Ветренное местное веретье в тягость явственную и пиджачку с листочками-заплатками, и берестяному чернокрапчатому картузу. Нисколько здесь не климат дедку, коль старые кости к тому поведению тянутся, чтоб кашлять да хмыкать. Затем принимается лесосечный вальщик возле сруба продвигаться, где складно, в лапу, бревна уложены. Кругом ходит, вперед и прицеленно как раз назад, не ленится щагать в оборотку туда и сюда. Поскребышом во лбу догадка, досужая и до невозможности подлинная. Нет, не определить вслед за рощным гостем, что пришла беда огромная, а то верно, насколько не шибко приглядной смотрится постройка. Стоит дом как-то некрасиво, нисколько не чересчур низок он, однако при всем при том не слишком высок — этакий получается мухомористо размашистый, и есть нужда приподнять венец.

Ничего теперь не попишешь, промашка вышла у зодчего. До поры до времени ладилось дело, на сегодняшний час крутобоко встал вопрос. Желаешь или не желаешь, а топай по хорошо известному адресу, то есть не куда попало — только прямиком к хозяйственному Беломору Юрьевичу. Пусть войдет в незавидное положение лесоруба, спустившегося с мечтательных высот на озадаченную землю. Вдруг что сможет расщедриться директор и не откажет дополнительно выдать круглого бревна… потребную долечку. Понятна затруднительность путника: идти ведь не хочется до жути, потому как срамно. Не рассчитал ведь, не вызнал заранее потребность неотложную. Обмишулился, ровно какой упористый недоучка. Однако время не стоит, день-другой споро катит, Огнев уже все недоделки подчистил: наличники, что были покамест в точности на живую нитку, приколотил намертво! полы из толстенных досок настелил, стянул так, чтоб изничтожились щели! тяжелую входную дверь навесил аккуратно, без перекоса, как есть плотно! лишь с крышей у него сложился непорядок.

По дотошно рощному распорядку, видать, изумрудно расторопные обитатели дали наказ деду-моргунку по новой приглядывать за новостройкой. Он у тына то здесь, то — не в пример подале — там вдруг объявится, вроде как поджидает каких неожиданных событий. И будто бы совсем не в глубокую тайность ему расстроенные думы вальщика. Знай себе похмыкивает: дескать, смотреть на мухоморно размашистую избу нынче можно, только вот любоваться тут нечем. Одна смехота вырисовывается. Кто же так дом вершит? Изворотлив ты лодырничать, мастер, касательно крыши, утвердительно пригожей. Тогда Павлуха в сердцах схватил топор, в колоду вогнал его возле певуче веселой водожилины и, пылая стыдливым жаром, пуская в разлет освободившиеся руки, пошагал по строго прямому направлению. Туда, где располагалась досточтимая контора с директорским кабинетом. После долгих своих неуверенностей добрался-таки сызнова до Беломора Юрьевича? Ан и не так вышло, поскольку вскоре остановился, почал торить тропку в непререкаемой обратности.

Сам себе проговаривал:

— Нет уж, торопыгой быть не годится. В таковском предприятии не стоит гнать лошадей!

Непроторенная ведь у молодого лесоруба дорожка позорная. И если он как раз вспять порешил двинуться, то — будьте уверены! — чтил именно продуманные шаги, ни что иное. Догадал застопорить прямой ход почему? А потому: не умилостивишь начальство, коль неподготовленным заявишься. Со щетиной, густой в подбородке и на щеках. С обувкой, порядочно вымазанной жидкой глиной. В непотребном виде нынче подгребать — значит, не выказать признательное уважение кабинету, во все рабочие дни безотказно прилежному. Возвернувшись, проситель-вальщик действенно побрился остро наточенной бритвой, переобулся, натянул праздничные хромовые сапоги, прошелся по ним щеточкой. Чтоб они засияли блеском, в значительности вальяжным. Одновременно почтительным к основательно дельной конторе.

Лишь тогда, при взбодренном параде, наладился продвигаться к Беломору Юрьевичу, имевшему законное право неотступно распоряжаться драгоценными баланами. И что же усматривает Павлуха, постучав и войдя в заветную дверь? Директор, как водится, на своем месте, повседневно рабочем, оснащенном просторным столом и крепким стулом. Никуда начальственное лицо не сбегло, даже когда — в допустимости! — дошли до конторы известия касательно неказистой постройки лесоруба Огнева, которой потребовалось оказать незапланированную административную поддержку. Кто как, а недавно премированный работник не отказался бы поиметь от руководителя леспромхоза приличную долю понимания и к ней дополнительный десяток новеньких бревен для устройства домового завершия — венца благообразного, на все сто взрачной крыши. Однако вот какая штука вышла. Торкнулся проситель в помещение, опосля чего встал озадаченным столбом. Ведь похаживает Беломор Юрьевич вкруг начальственно-дубового стола, но если что делает, то глубоко непонятное: рукавом белого халата вытирает почему-то глаза. Теперь прибывшему плотнику-строителю не мешает поразмышлять: нисколько не гнал он рысистых лошадей, ан заявился, по всему судя, не ко времени.

Пошли дружка за дружкой спешные догадки. Одна другой чудней почему-то. Всё больше насчет возможных домашних треволнений директора. Когда имеешь жену в несомнительности проникновенно хозяйственную, то могла она придти и строго повелеть супругу: с обедом у меня запарка, поэтому, ответственный член семьи, получи беремя луковых репок! и чтоб здесь, на дубовой столешнице, репки были скоренько почищены и кружочками нарезаны! не только мне полагается трудиться за ради винегрета! Конечно, позволительна также иная случайность. Вдруг что сбегла от уважаемого администратора его шустрая половина с каким-нибудь не шибко старым заменителем. Или того хуже — высокая область надумала поглубже вникнуть в производственные показатели местной конторы, после чего прислала извещение об укоризненной отставке руководителя. Само собой, вспомнился вальщику путешествующий по Воже-реке Балан с его нареканиями. Ажно вспотел Павлуха: «Не иначе, беда пришла, открыв без стеснения леспромхозовские ворота. Ты от мухоморного непотребства в знакомый кабинет за подмогой притопал. И в сильно пронырливое непотребство — в нечаянном неведении — ввалился ни за что, ни про что!»

Во все глаза глядит на Беломора Юрьевича, и в недоумении складывается у парня обширная вопросительность:

— Да тут? Каковское дело приключилось? Скажите поскорее, а то ведь не знаю, как понимать!

Напрочь огорченный хозяин кабинета дает отдых белым рукавам халата. Приступает, вздыхая, к объяснительным подробностям:

— Электронная машинка подключена, как видишь, к проводной сети питания, поскольку с утра бесперебойно трудится. Мигает лампочками и выдает результаты подсчета, коль надобно мне прознать все варианты. Сей момент наступил, когда стало в окончательности ясно: нет леспромхозу никакого спасу по всем статьям! теперь положено впредь и навсегда смириться! нашенское древесно-заготовительное предприятие подошло к пределу, оставшись без финансовой подпитки!

— Минуточку! — в растерянности возвысил голос Павлуха. — Вчера еще финансы были. Куда ж они, чертяки, провалились?

— Сами по себе споро извелись. Ведь нет нынче сосны повдоль речных берегов, хоть поблизости, хоть где в отдаленной густеге.

Что тут сказать, положен был крепкий лесоруб на обе свои мускулисто бугристые лопатки. Струхнул или не струхнул беседистый молодец, поведать о сем он здесь не заторопился, но в достоверности что случилось? Неподдельно объемистая горечь объявилась в его понуром облике. Прям-таки оборвалось сердце напереди широкой спины, потому как деревенским застройщикам нипочем не высмотреть с нынешнего дня премиально отборных баланов.

Когда чувства расстроились, то попробуй тут деликатно держать рот на замке. Павлуха ото всей своей взволнованной души доложил:

— А по Вожеге!? Там не один зелен березняк, но и сосновые завсегда имелись угодья. Не могли они улететь за тридевять земель! Или ухнуть в подгорную водожилину, глубокую и особо могучую!

Беломор Юрьевич горестно закачал головой — будто сегодня уже не дородный администратор при кабинетном дубовом столе, а тонкий осиновый подрост, трепещущий под напором сиверка.

— Верно прицениваешься к обстановке. Был на той реке удобный древостой. Всё так, да только техника у нас появилась на диво ухватистая. Подчищает она хвойные боры споро, мощно. И если кое-что осталось на сей час, то лишь окрест Вожеги пенёк возле пенька.

Известив Огнева о подобной многочисленности, он сызнова порешил возить белым рукавом халата по лицу, где сырость обозначилась в новой изобильности. Баланный проситель, глядя на столь волнующую картину, кумекает вполне основательно: назревает предположение верное у меня! не жалеет, видно, директор, что вымокнет одежка! ой, вряд ли ему надобен теперь чистый белый халат! сильно уважая электроны, он и не думает нынче представать перед народом в почтенной востребованности! По таковской именно причине парень мысленно сообщает себе несладкую правду. Она ведь, нужно согласиться, рода крапивного, очень жгучего касаемо дохода, когда потребного финанса нет, хоть в доподлинности тресни. Можно понять руководящего человека. Ему в истинности ничего не поделать, коли наблюдается лишь закономерность бедовая.

Огнев не из тех, кому легко удается выдавить слезу, он в достаточной степени компанейский, однако среди молодцов лесосеки записных плакальщиков не водилось до сих пор. Так что стоит он компанейски опечаленный, ресницами хлопать не отказывается и силу характера старательно умножает — крепится с показом горьких чувств. Нахмурены у него брови, глаза смотрят угрюмо, поскольку очень сочувствуют они мокрым директорским рукавам. И размысливается неудачливому застройщику макаром далеко не радостным: торчать столбом подле дубового стола неимущего директора? так, чтобы пребывать в кабинете до без конца? резонов особых ждать не приходится!

Не заленилась, прошибла Павлуху донельзя грустная сметка: «Лучше принять всё к несгибаемо скорбному сведению и потихоньку, без нетерпеливых пробежек, по нахоженной дорожке, шагать. Продвигаться не куда-нибудь в соседское местообитание, а восвояси, то бишь к возводимой своей постройке, напоминающей покамест размашистый мухоморный гриб».

Подгреб он домой, сел посреди усадьбы на кучу баланных опилок. Стал думу размысливать, однако ничего путного не придумал, от того в сердцах плюнул на щепки, что привольно здесь полеживали, прямо-таки безмятежно. Ведать не ведали они: товарищеской добавки от усердности лесорубского топора отныне им не будет. Вздыхает Павлуха, а старая изба, само собой, неподалеку. Та самая, которая древне мшистая и с углами покосившимися. На сию несчастливую минуту зайти, что ли? Огнев — к двери, а в повети на кадушечной крышке угнездился уже гость, рощный моргунок в неожиданной доподлинности.

— Что, плотник? Заявился отдыхать на лежанке? Тужить примешься, молодецкую голову по дороге утеряв?

— Не столь тутошний переулок длинен, чтоб ее уступчиво посеять.

— Брёл всё же потерянно. Выходит, времени хватило на глупое растеряйство.

Ответных слов, убедительных в твердости, не нашел парень. Лишь рукой махнул: отстань, мол, вредный дедок!

Не то, чтобы растерялся вконец, однако сумление в покрасневшем лбу и щеках обнаружилось — присел почти что без сил на другую кадушку. Рядом с рощным пришельцем. Тот свои привычки не отставил, покашлял и в заключение хмыкнул:

— Присоседился и знай держи плотницкую марку, не к спеху тебе горевать. Советую взыскать свое. Возьми и раскатай бревенчатую избушку, скрипуче ветхую, старую до невозможности. Низ у нее, как водится, трухлявый, что нисколько не удивительно, так как сумела пережить всякого за долгий век. Но когда приглядишься, увидишь потребное. Несколько рядов по верхотуре не шибко темные, они смолистого здоровья не утратили. Значит, ревниво стойкие и сгодятся для несомнительного возвышения твоей стройки.

Павлуха не скромничает в отстраненности, сходственно задумывается. И преисполнившись понимающей одобрительности, в свой черед хмыкает: не лишний голос тут подан! ишь, какой напоминательно способный гость открылся в повети!

Бревна, которым довелось лежать ближе к застрехе, и верно — к нынешнему дню прогнить не поспели. Им там жилось послаще нежели понизу обитавшим, сырость вбиравшим да любую плесень привечавшим. Самый час к ним наверх обратиться: послужи старозаветность в присоединенной твердости! дай замысленному венцу приподняться повыше! Вот парень сноровисто и встрепенулся, проявил характер. У него сказано и потому сделано по фактической необходимости — мигом отправил на порог к молодой соседке родную матушку. В приюте не будет ведь отказа, и станет он, есть уверенность, в обеспеченности приличным. Сиротствующая девушка пусть проживала одиноко, всё ж таки дом свой держала в опрятности. Всегда было у нее тепло и сухо, веничек употреблялся в тщательной повседневности. Всем бросалось в глаза, как неупущенно подметала девушка, как прибиралась в обихоженной аккуратности. А уж что до ласкового словца, припасенного для Павлухинской матери, — это имелось в неспорной верности, в заведенной издавна обычности. Так что пошла ветхая изба на слом, и никто не поспешил ретивого плотника-строителя укорачивать.

— Перечить переезду? Большой нужды не вижу, — сказала сыну матушка. — У чисто обитавшей Еленочки можно, думаю, пожить. Лишь бы наш новый дом не утерял поступательности. В продвижении к успешному завершию по нужному порядку.

То и правильно: всё не под сизо-дождливом облачком перемогаться. Поди у добронравной хозяйки самовар во всякий час греется, а к ночи ближе предложит она матрас удобный и широкое теплое, собственноручно пошитое из лоскутков, одеяло. Рощный гость на соседские виды кашлять не двинулся, он пошел помогать упарившемуся парню. Выяснилось, моргунку в охотку топором помахать, с усердием поплотничать, хоть годами был нисколько не ровня лесорубу. Вместе они — поберегись! — избушку раскатывали в завидной ловкости. Раз, два, помощник бревно вагой подцепил да вниз его и сковырнул, пускай легкокрыло порхает вплоть до земли: это у деда, между прочим, запросто! шурует без видимого устатку, в два оживленных счета! Молодой подельник, на пришельца поглядывая, в совместности орудует толстой еловой жердиной. Пыль привстает исправно; парень, у которого наметился радостный подъем духа, сопровождает полеты бревен с верхотуры пожеланиями разного рода.

— Тебе, забористо гладкому, до скорого свиданьица!

— Ты, не к месту рыхло почерневший, отправляйся подале, в сторонке можешь погулять!

Дедок если и покашливает, на сей момент являет одобрительность подмигивающую. Вага ему старую кровь бодрит, разгонно спроваживает какие ни есть застои, хоть в руках, хоть в ногах. Оттого по сердцу моргунку проговаривать складушки по ходу веселого дела. Иной раз признается:

— Зелена сосна да бел березняк вам не пустяк. Даром никто из них не гордится, оно деревням во все месяцы сгодится.

В другой раз выдаст новое:

— Высок дом ставить? Дайте срок, будет прок!

А за Огневским тыном, за околицей поселения, в зримой отдалённости волнуется лесная грива. То взбурлит, качнется потопно, то вдруг пойдут по ней шумные листвяные волны. Чудится парню, будто доносятся от потаённых логов, от густеги, взбирающейся по речным крутоярам, многозначные воздыхания. Кажись, пристало дрёму глянуть на местный народ и пожалеть неразумных древорубов, оставшихся без леспромхоза в одночасье. Неуж есть у здешних зарослей такое намерение, чтобы дать теперь какой совет людям вологодчины?

Послушать — хоть лесосечному вальщику, хоть прочим деревенским проживателям — не возбраняется. Многие в поселении сбочь могутного дрёма готовы посочувствовать Беломору Юрьевичу. Который не ждал, не гадал, ан очутился теперь в печальной конторе, как говорится, на бобах. У Павлухи стоит во лбу неотступная дума: «Неплохо бы и даже очень пользительно распознать, о чём по нынешней поре силятся прошуметь березовые рощи на пару с хвойными борами». Не ошибешься, когда промыслишь — на отличку силен холодный сиверок! Упористо лохматит он кроны близких деревьев. Качаются, ровно заведенные, гибкие ветки. Мнится плотнику-строителю, что к новому дому тянутся неспроста они — дюже хочется дать подсказку: ты, мол, не уставай слушать, парень! поусердней всё ж таки внимай! постарайся понять нашенское желание! Если Огневу сегодня вдариться в какую возразительность, то ведь нет никакого спора. Конечно, примериться надобно, и потому целит он ухо в ту сторону, откуда ветра напор не в пример мощней и громче.

Пусть не чужой Павлуха вологодским березам — земляки! уж не отнять! — всё ж лепет тонких листочков у тех сарафанистых красавиц, что присоседились к усадебному тыну, нет… не разобрать ему. Вот кажется: через минуту сумеет ухватить рощное речение, однако в растерянности лишь потылицу чешет. Догони тут желанный смысл! Мелькнет догадка печной искоркой да сразу и потухнет. Пеплом-пылинкой уносётся в небо. Комариный звон единственно различается в голове. Здесь потеряешься, коль у тебя мокро вспотевшие виски и подваливает через нежданную музыку навязчиво странное видение: будто бы летят, наседают от листвяной густеги привязчивые насекомые, и видны все они хорошо — до трепыхания жилистых крылышек и пошевеливания крохотных тонких ножек. Подпевают нежданной мелодии те настойчивые посвистывания сиверка, которому нет препона. Знай себе перепархивает через гранитные камни веретья, пристрастно расчесывает зеленые косы рощной гривы.

Дедок — прозванием не то Берендей, не то Березай — помалкивает. Пускай, мол, парень слушает летучий шум, а по мне если, то вспомоществование окажу напарнику стуком топора, скрипом послушной длинномерной жердины. Молодой строитель и сам не просит подмоги в боровом неумолчном просвещении, в понимании порывистых листвяных воздыханий.

«Лесные словеса, доносимые ветром, в лад гудят, — соображает он. — Жаль, не сразу возьмешь их в толк. А времени стоять в задумчивости нет у меня. Под рукой ведь работа подрастить дом».

Моргунок видит — сызнова у настороженного молодца наблюдать можно прилежность. Согласно покашливает: правильно утруждаешься! надобно, чтоб рубаха твоя взопрела нынче безо всякого увиливания! мы с тобой потом по душам поговорим еще! покамест пусть высказывается наша стройка!

— И-эх! — разоряется бойкая вага. — Даём спех!

— Ух! Ах! — по степени умения откликается выразительный топор. — Даём сильный мах! Рубим в точку! Бьем не впотьмах!

Долго ли, коротко ли, однако новина срубная встала вознесенно, приподнялась уже совсем не мухомористо, именно — по чёткому желанию застройщика. И теперь, когда подходящие бревна уложены, опять нисколько нет отдохновению. Приспел час в несколько приемов затащить наверх толстенную балку. Чтоб покоилась там по насущной мере огромности. Как раз в силу необходимой избяной устойчивости.

Самый что ни есть недостаток тот, когда нет потолочной балки, прозываемой обязательно матицей. Без нее, на особицу твердой заступницы, достославному жилью перекосяк. Сие не понять невозможно. Как на справной женщине семья денно и нощно хранится, так весь домовой верх держится на балке, на матице несгибаемой: и в просторности гладкий потолок, и даже чердачное — шалашиком — помещение. Плотники завсегда шибко довольны, что имеется в явном присутствии таковская вековечно крупнотелая, бревенчатая неодолимость. То и замечательно, и очень распрекрасно в смысле упористого мастерства! Станет отныне дом во все погоды любезно крепким, до страсти нужным убежищем. Будет у хозяина правота уважать его, хранить добрые стены и поддерживать чистоту не абы как, а вот так — в непременности без глупой лености, с почтением ничуть не сомневающимся.

— Коль пристало крепить ладную постройку, — просительно Павлуха обращается к рощному деду. — Давай, расторопный гость! Подбегай с пеньковым канатом к той балке, что мной загодя приготовлена. Пора нам тут постараться в удвоенности. Иль время тебе отказаться, уйти?

Тот слушать не хочет, своим порядком хмыкает:

— Восвояси идти никогда не поздно мне!

На пару вмиг приподняли они тесаный край здоровенной балки. Подзадоривая друг друга, провозглашая дружные уханья, поднатужившись, повели ее на предназначенное место. Только что стоял рощный помощник здесь, а смотрит Огнев — трудолюбивый гость в азартной ретивости уже там, где установочному ходу быть рассчитано. Что есть у подельщика, то есть: подстегнуто быстрый, на диво ловкий он. Ты мигнул — пиджачок с березовыми заплатками еще рядом; ты нос почесал — резвый плясун уже много дале. Не успел повернуться — чернокрапчатый картуз мелькнул в пробежке по бревну, взмахнул на матицу. Будто легкая здесь белка, которой в обычность посиживать на вершине сосны, богатой шишками. Форсит или не форсит дедок, но тебе, лесосечный вальщик, остается лишь крякнуть: не словчить ведь таковским разительным образом. Ни в коем разе, коль не привык по деревьям скакать. Ну, ин ладно! Когда тут лесной житель, ему это запросто — иметь подобную моду, чтоб гонять наперегонки с какими ласками либо куницами, хоть в удовольствие, хоть в показную птичью летучесть.

Подельщик наверху гнездится, сидит помахивает острым топором, Павлуху досужим разговором пытает. Стукнет обухом по бревну, вроде как деловитую поправку дает, при всем том шлет допросительный вопрос:

— Гляжу, у вас лихо ездят повдоль деревни. Что за шофер удалой?

Пока парень туда-сюда крутит головой, ему готова уже безотвязно докучная задачка:

— Эй, споро надо соображать! Кто на машине-то?

Вдругорядь стук тяжелого топора. Не утишается вопросительность дотошно пришлого деда, третий заход у него:

— Курей, смотрю, он разогнал от всего сердца. Знаком тебе?

Вальщик не прочь вглядеться туда, где ревет грузовик мотором. Понимает: помощник тут непростой, в доподлинности ждет гость добросовестного ответа. Кто ж гоняет столь безбашенно по улице? Трет Огнев потылицу, но беседчик не отстает, у него четверик понесся:

— Машина всех собак переполошила. Вот же случай! Не боись, коли там начальство, и говори как есть.

Речения у подельщика куда какие серьезные, не отмахнешься от них за милу душу. Неудобственно всё ж таки лесосечному работнику, не шибко больших годов, выкладывать свои подозрения касательно безостановочно рычащего автомобиля. В леспромхозе порой приключаются незадачи, так что же взять нынче и перед пришлым моргунком принизить здешнюю древорубскую авторитетность? Лучше подняться повыше на постройку, чтобы там сказать: не будем торопиться, погодим корить нашенских быстрых шоферов! Когда встал рядом с посетителем рощным, понял что и здесь допекает неловкость: странность валит за странностью, пребывать несподручно как понизу, так и много выше. Ведь это Беломор Юрьевич, управляя могутным лесовозом, крутит баранку, безнадежной песней пропащую песню догоняет. Пришла беда, но ручьем слезы лить административному руководителю теперь невмочь, оттого лихость выказывает, глотку дерет в отпетой отчаянности, допрежь от него никогда не виданной. У грузовика рессоры хорошие, досточтимо исправные, а кочек на дороге хватает, и ничего чрезвычайно изумительного не усмотришь, когда в машинной кабине очки у директора скачут на макушку без передыху. Бензинистый транспорт, напрягаясь мотором, шпарит по лужам. С одного бока переваливается на другой, гремит всеми железками. Грязь взлетает из-под широких колес именно так, что попробуй кто встать неподалеку, на обочине, — уж доведется тогда хлебнуть глинистого лиха. И если увидеть кой-чего завлекательного, то придется утруждать свою утиралочку в долгой бесперечности.

Вслушиваться дедку в песенную неукротимость не к спеху, он свою мелодию ладит. Опять принимается покашливать, охота ему тако же на Павлуху оборачиваться да вопросительно помаргивать:

— Куда же он, шофер неуступчивый, докатится при столь громком разе?

Молодой подельщик поспешил вскинуть голову. Концы деревенской улицы обсмотрел, степенно помикитил и в подробностях доложил:

— Где приметно стоит на веретье гранитный край, туда не может не добраться. Но дальше, как известно, нет никакой дороги. А когда в рощу бесшабашно катить, там сквозь поднявшиеся ивовые кусты, через тесно сплетенную густегу, в свой черед не продерешься, верно?

Воспрепятствовать суждению наблюдательного парня заведомой нужды нет, и по такой поре последовало ему замечание:

— Думается, пусть нынешним днем не отчаивается, не веселится. Поскромней всё ж таки лучше накатывать повдоль улицы. Едешь тише, вот и подале будешь. Тако же то хорошо, что не расшибешься.

Огнев древорубский гонор не собирается терять. В огорчении от ожидаемых несчастий леспромхоза препятствует гостевому разумлению:

— Имеет право, чтоб видеть сегодняшнюю безнадегу, жать на педаль газа, отпето горло драть. У него, понять нужно, песельное веселье несладкое, оно от неколебимой заброшенности. Прикрывают завтра и лесосеку, и всё наше хозяйство, поскольку исхудели мы тут знатно. Так что в результативности жуткий упадок, заработков предвидится круглый ноль.

Вестимо, у рощного пришельца в чести благолепное лесное спокойствие, где птахам в обычности вольно посвистывать да пощелкивать. Всяческое грохотанье там нисколько не приветствуется, оттого моторный рев и бряканье железок вдоль деревенской улицы моргунку уж очень не по душе — не может уступить Павлухе, не отстаёт, желает брови супить, плечьми ёжить, супротивное слово молвить:

— То и гляжу, что больно радостно певческому шофёру!

— Однако я должен высказаться по прежнему распорядку. Силько переживает Беломор Юрьевич. Именно таковский у нашего директора верный характер. Если при всем при том гоняет в бесшабашности на сильномощном грузовике, то пускай себе. По мне когда — оно и ладно. Так ему, наверное, удобней, чтоб на особицу вникать в тягомотную трудность, обмысливать насчет будущих дней. Кое-кому возможно было бы войти в сочувствие, или как?

— Ишь, ты, каковское спорованье у нас пошло! Мне быть в согласии? Всё ж таки орать ему подперло разгульно, и то представляется непонятным. Пусть бы потише твое начальство размышляло да поприличней.

Кому бы и промолчать по услужливой мере, но лесосечному молодцу, образцовому работнику, покорно смыкать уста не совсем гоже, и он сызнова пускается в упористую возразительность: дескать, удвойте свою понимающую старательность! простота сущая — найти Беломору Юрьевичу оправдание! он же из бойцов генерала, что фашистов бил и стал маршалом заслуженным! директор леспромхоза на прошлой войне в шоферской должности лихо доставлял на передовую снаряды, потому и ране, и ныне очень почитаем!

Дедок, который до поры все больше хмыкал, на сей раз позволил себе крякнуть. Эх, мать честная! Кто здесь выступает супротив заслуженных маршалов и боевито усердных шоферов?

— Главное, вальщик, сам не вдарься в какой загул. Располагайся на матице при основательном топоре усидчиво. И верь: всё пойдет по уму, по здравому рассудку. Когда в голосе твоего начальника горе горькое… что ж, присутственно тогда откликнемся. К слову сказать, моя должность тоже не простая. Зови меня хоть Берендеем, хоть Березаем, а ведь лесной заступник я березам по всей Вологодчине.

Когда он обязательный покровитель, смекнул Павлуха, тогда имеет свой подход к любому белоствольному деревцу. Тако же и к малому росточку, к тростиночке в желтых перышках, и — к подростковой заботливой мамаше в листвяном сарафане, донельзя объемистом, завидно пышнозеленом.

«Оно верно, что повырубили здешний лесной окоём. Но при здравом рассуждении беда, подсказывает дедок, не вовсе окончательная. Есть у него благодетельная возможность. Именно такая, чтоб уговорить рощу за околицей и дале послужить деревенским проживателям.»

— Небось, Беломору Юрьевичу известно, — обдуманно кашлянул пришлый гость. — Должен ведать, что лучшие дрова как раз не сосновые, не осиновые.

— Березовые! — вскинулся молодой подельщик, сидя на матице. — Они самые жаркие.

— Вот и выходит: шибко здесь горевать не стоит, а стоит их не упускать из достопочтенной, всемерно дотошливой директорской памяти.

О печном благолепии любой на Вологодчине скажет цельную речь и ни разу не поперхнется. Раз так оно, то в силах огорченный водитель дать отставку своему громкоголосому лесовозу. Ныне подсказана убедительная догадка, чтобы нечаянному песельнику встрепенуться и начальственно мозгой тужиться. На тот необходимый предмет, когда возьми да направь безотказных пильщиков с рубщиками в гривасто зеленошумную рощу. Та, к счастью, неподалеку, истинно что по соседству. Поскольку добраться туда незатруднительно, не одним березовым духом она поделится — тако же и добрыми дровами. Продавай их с умом, таровато по разным городам и весям, тогда у леспромхоза появится возможность быть с полной мерой прибытков. Заполучить нужные адреса потребителей — дело немудрёное, двунадесятое, как говорится. Но только и здесь рассудить пользительно. К примеру, воззришься окрест, ан тут, поблизости, распродажа полешек вряд ли пойдет бойко. Беломору Юрьевичу лучше будет глянуть в безлесные дали. Бери в увлеченную заметку хотя бы Сальские степи, где березовых обширных уделов никакое не изобилье. А погреться у горячей каменки в зимние вьюжные погоды человек не прочь — тот в особенности, кто непоседливый равнинный обитатель, которому длинные версты не в диковинку и в радость уютное убежище с очагом, где потрескивают способные, исключительно жаркие чурбаки.

На сей раз вальщик в спорованье не встревает, а промысливает: «Погоревал Беломор Юрьевич, и теперь как раз хватит. Не пристало административному руководству долго недужиться, впустую крутить баранку обочь кудрявой опушки. Когда не зазря дадена вычислительная машинка с юркими электронами, то невредно ее включить в работу и поскорее сделать расчет добычливой лесосеке. Проявится в цифрах неглупая выгодность? Гони составами вожскую сарафанистую красоту в ту необъемную степь. Небось, озолотится леспромхоз на благотворности обогревательно сокровенных процессов — не то, чтобы вдруг скукожиться, навсегда захиреть». Распознав разумный проход к оченно расчудесным доходам, скатился рассудительный лесоруб с верхотуры своей избяной постройки. Ноги — в ничуть не дырявые руки, и в единый миг он уже несется вдогон за отчаянным грузовиком, что знай себе могуче ревет мотором, напуганных собак разгоняя по закоулкам.

— Стой, невозможный шофер! Для тебя другая работа нашлась!

Тот, по всей видимости, не рад зычному подсказчику, не спешит застопорить колеса, воротит раскрасневшийся в кабине образ показательно в стороннюю сторонку. Отвечать не отвечает, обиженно сопит, вцепившись в крутящийся руль, и не слушает быстрого молодца. А тому охота непременно греметь сапогами наперегонки с полнозвучными шавками, бобиками, полканами и тузиками. Понятно, именно с того непослушность шоферская, что уверовало начальственное лицо: все производственные процессы нынче закончились и новых ни в деревне, ни в листвяных прибрежьях Вожи-Воженьки боле не предвидится. Ан шустрый застройщик в упрямстве не тушуется, в беге не запаздывает, держит перед глазами свой новый сруб — возвышающийся с помощью не то Берендея, не то Березая — и надеется на успешность переговоров с водителем лесовоза. Рощный дедок уж не зазря смышленые внушения сегодня выкладывает. Вовсе не попросту на верхотуре домовой посиживает, топором постукивает, покашливает хитро. Так что смысл есть Огневу, чтобы раз и за другим разом догонять автомобиль. С порывисто рьяным сердцем командует парень, и не услышать его нельзя:

— Нет, погоди Беломор Юрьевич! Успеешь еще лужи взбаламутить. Имеется для нас дело похлеще!

Когда неотступно летит парень вослед моторной ретивости, водителю волей-неволей приходится глаза поближе к догоняльщику повернуть, дать по тормозам и с требовательной громкостью озадачиться головоломкой:

— Похлеще чего?

Бегун скорость тако же придержал, настоятельно выпалил:

— Дело назревает шибчей, чтоб отчаянные песни распевать в утерянности положительного настроя.

Встал шибкозвучный лесовоз, напрочь остановил свое продвижение по уличным лужам, больше не буровит дорогу протекторами могутно широких шин. Павлухе передышка по душе, ему послушная оказия не что иное, как лыко в согласную строку. Незамедлительно запрыгивает в кабину: ой, не хочется поиметь такой случай, чтобы сильно деятельный шофёр сызнова помчал из края в край веретья, где собачьего лая несоизмеримое излишество! Докладает неугомонный вальщик:

— Надевай свои круглые стеклышки на нос, любезный директор! На макушке им делать истинно что нечего. Наступила пора поутишиться и споро двигать в серьезную нашенскую контору.

У того нет желания отправляться по указанному адресу, для приличности укрепляет однако очки в приключившемся разговоре. Поправив их, в расстроенных чувствах уже не сопит — вздыхает: туда ехать зачем, стоит ли внезапно менять маршрут? там всё при полном исчезновении достоинства и гордости! наблюдается лишь скука, руководству впору выть голодным серым волком! в потерянности всякой чести сегодня лучше просто гонять на лесовозе по улице! После столь решительных высказываний удрученный шофер готов сызнова отправить очки на макушку, продолжать безнадежные песнопенья под моторные завывания грузовика. Да только вид у приставучего парня нисколько не горестный, скорее беспечально бодрый, и водителю сия странность непонятна. Он, отчаянных мелодий не зачиная, снимает руки с рулевой баранки, утишивает ревностный двигатель, поскольку неплохо бы прояснить обстановку:

— Контора ему понадобилась. Что за спешка, Огнев?

— Беломор Юрьевич! Там в кабинете на гвоздике висит белый халат. Есть нужда, чтоб одежку эту надеть, сделать обстоятельный расчет с помощью быстрых электронов. Кое-кто у нас позабыл про жарко трескучие березовые дрова, а ведь заготавливай кубометр за налаженным кубометром и продавай хоть куда. Администрация получит подобающую поддержку. Поплывет деньга в бухгалтерию, затем — в карманы ватников, которые завсегда впору лесорубам. Попадет она и в те, что накладные, с клапанами, и завлекательно красуются на белом халате. Не миновать им всем полниться: именно что держи карман шире, уважаемый директор!

Достопримечательному начальнику никуда не деться. Окромя того, чтоб круче повернуть разобиженное лицо к Огневу, сильней засопеть, озадачившись нежданным наполнением карманов. Поразмыслив, оценил резоны и не отказался изменить для своего транспорта маршрут продвижения. С адресом согласился, поехал вместе с Павлухой в самую что ни есть конторскую смертную скуку. По деревне теперь грузовик идет у водителя много тише, без пылкой натуги. Он покидает вольный избяной строй, благотворительно пофыркивая. Нисколько не пугает квочек возле сарайчиков, заодно поуспокоились полканы и тузики. Тем временем молодой лесоруб не смолкает, по добросовестному побуждению держит разъяснительную речь перед безбурным шофером. В подробностях выкладывает сведения про зимние вьюги в Сальских степях: пусть руководящий администратор вникнет поглубже в конструкцию изобильного дровяного предприятия, прибавив своему настрою весомую толику жизненной расторопности. У того мысль зашевелилась, неотложно взбойчила, подвинулась войти в рабочее состояние. Просвет в ближайшем будущем заприметил он. Баранку закрутил в отрадности, дал ходу задремавшему было грузовику, оповестил всю округу широко известной военной песней: «Три танкиста, три веселых друга. Экипаж машины боевой…»

Рощный дедок поглядел на дела новейшего часа, поизумлялся: это что же за слова мелодию Беломора Юрьевича сопровождают?! кажись, годятся они для горькой минуты, но в равной степени и для внезапной радости, чтоб шуми привольно, когда намечается праздник!

Кряхтя, слез он с верхотуры избяной, отряхнул пиджачок с березовыми заплатками, сам себе доложил:

— Вы там как хотите. Пойте взахлеб, пляшите вразнос, в удовлетворенном довольстве гулянку справляйте. Однако у меня иная забота. Косточки хрустят не в лад многостуканью топорному. Уважительный передых им потребен.

В заведении у моргунка, охочего похмыкивать и покашливать, было то самое: коли никто не пожелает ему «будь здрав», он расстарается проявить личное участие и в нужную минуту соизволит оказать особливую себе дееспособность. Потому сейчас подивился на голосисто певческую пригожесть и, пожелав своим старым косточкам поправки, потопал не куда-нибудь, но как раз в рощу. Записочку всё же оставил вальщику-застройщику. На тот случай, когда судьба скрутит древорубов не во здравие. Шагая потихоньку, укорял досужую хворость, пока не добрался до заветной опушки. Там покрутился в середке редкого подроста, и не пришлась ему по душе обнаруженная светлота — прозрачность листвяного полога. Похмыкал, как у него было принято, потом наладился подале углубляться в березовую гривку. В окончании похода по маятному валежнику очутился в тишайшей глухомани. Тамошние березы встретили его в достоверности дружелюбно, то бишь сплелись гибкими ветвями, сотворили бесперечь мягкую постель. Он и улегся в нее, прямодушно радуясь предстоящему отдохновению. Все ж таки не сторонний какой — свойский из года в год, справно хозяйствующий; и если натрудился на стройке у Павлухи, то заимел право спокойно полеживать в роще. Вот, значит, вежды у него потихоньку смеживаются, наступает желанная дремота. Кроны деревьев, больших и малых, шевелят листвой, нашептывают, ровно что мурлычат в старании обязательно убаюкать Сиверок присущую — в законности мирную и правомочно березовую — песенку напевает, посвистывает, не ленится. Дед тогда превзошел суставную немочь, перестал кряхтеть и, засунув ладонь под щеку, заснул в сладкой успокоенности.

С погляденья сыт не будешь, но коль разок встретился пиджачок с листвяными заплатками лесосечному работнику, и посмотреть можно и не зазорно скумекать: сей хваткий моргунок людям завсегда готов оказать подмогу. Потому как не вихляющийся безвыгодный михрютка в роще — труженик истинно большой, и его не зря почитают в березовых гривках. Так Павлуха себе порешил, а воспрянувший Беломор Юрьевич тем временем в белый халат облачился, расположился естественным образом в своем кабинете. Для той хлопотливости, чтобы квадратные кнопки нажимать на быстровычислительной электронной машинке. Она хоть арифмометром не прозванивает, всё ж таки важные цифры одну за другой намечает, высвечивает на экране вполне ответственно. Что именно в немедленности выдает? Как раз вкуснеющего порядка древорубный совет — давайте без лишних разговоров заготавливать дрова и везти их ускоренным транспортом в Сальскую степь. Нельзя откладывать это предприятие, поторапливаться надобно. Впереди, мол, вьюжная зима, жаркие полешки степнякам будут нужны позарез.

Нет лучше веселья, чем сердечно преогромная радость, и потому директор леспромхоза радужно возликовал. Духом отрадным переполнился напрочь, вскинулся без превратных рассуждений, ровно боевой армейский конь военных времен. К своему дубовому столу мигом призвал подчиненных. Из тех, которые вседневно посмекалистей, которые толково руководят бригадами вальщиков. Дал он им неугомонную команду — похрабрей пилить! половчей рубить! проворней грузить березовое добро по вагонам! Так что незамедлительно лесосечные молодцы расстарались, и на юга двинулись дровишки многотонными составами, двумя товарняками с высокими верхами. Глядишь, уже неделя за неделей катят и катят новые северные подаренья в сильно ветреные края. Нам нельзя иначе, приговаривает Беломор Юрьевич, ведь там домашнее тепло без передыху выдувается в тот час, когда морозная стужа похаживает в междуречьях, когда она посмеивается на плодородные поля, где защитные тополиные полосы глядятся чересчур хилыми. И что свершает административный глава предприятия впоследствии? Самолично двинулся по рельсовому направлению железной дороги. Охота ему теперь доподлинно вызнать, каким боком повернется распродажа в хлеборобских тех местах, что слывут зерновыми пшеничными фабриками. Если спрос приуготовится подрасти, можно развернуться куда как хорошо. Пока что хватает березовых рощ вдоль по Воженьке-реке, и вальщики не возражают подналечь пуще прежнего.

Лишь заявился он в размерности степные, сразу окинул взором просторы и явилось ему на ум: ничего тут не высмотришь, когда горизонты слишком неоглядные. Но всяческие догадки бойчат знай себе, одолевают. Одна из них прям-таки диктует, доводит до сведения, что березовые полешки идут нарасхват, дале пойдут много успешней, потому как повсюду не устают им радоваться. Пыль столбом поднимают ретивые потребители — не то, чтоб носы воротить от прибывающих вагонов с тороватыми верхами. Жаркие дрова непрестанно куют монету за монетой, оно и выходит по-промышленному ладно, поскольку достаток с дорогим звоном сыплется в карманы расторопных северян. До сей поры степняки всё больше за угольком охотились, чтоб наперекор вздорным буранам жизнь обустраивать. Ценили возможность забросить пару совков в железную печурку и затем греться в гордости преодоления невзгод. Оно получалось у них, конечно, приободренно, вполне обходительно, ан времена как повернулись? Черное топливо стало влетать в суровую копеечку. Хорошо, почали прибывать составы с березовым антрацитом, с чурочками, которые одна к одной были аккуратно уложены. Притом оказались духмяно приятственны и для обогрева не в пример дешевле иных горючих веществ. Любой вологодец поддержит здравое мнение: когда огонь занимается, весьма приятно дверцу печную приоткрыть, приподнято полюбоваться на игру искорок, подивиться перегуду полешек, охваченных по-доброму целесообразным, языкастым пламенем.

В точности подобным образом сложился у Беломора Юрьевича строй мудрых мыслей, а если почали они дополняться новыми соображениями, то… ой, ничуть не пустодомными тут они, смышлено свежие, оказались. Разве сладкоречивая музыка, что заполняет дровяную топку не льется во все уголки жилища? Не согревает остуженную пургами душу и не навевает мечтательно красивые думы? Когда ты в причинности шибко наблюдательный, имеешь право приметить: до звучных аккордов с настроением, волнительно приятственным, южные граждане в своей степной повсеместности охочие. Что ни строение прилично честного хозяина — то и гитара на стене, с шелковым ремнем и с розовым бантом. А то вдруг — мандолина при теплом лаковым блеске. Заметишь иной раз скрипку темного елового дерева и при ней по соседству будет ухоженно ладный смычок. Когда вдругорядь узреешь балалайку, набирайся, прозорливый человек, того понимания, что в достоверности прозвучит она тебе вполне завлекательно. Потому как не для пустой красы имеется в домовом устроении здешнем. Северного местопроживания гость видя таковское дело, разливанно великими восхищениями себя не утруждает: ему значительные доходы одни лишь заполошно мнятся. И в горячей надобности немедля он к сальским обитателям — с резонным предложением. Что же особенного в его реченье им для раздумий обозначается?

Там — директорская настырность, глубокозначительно продуманная дерзость, всякой финансово монетной серьезности немалая мера. Не поехать ли вам, человеки добрые, на Вологодчину? В лесной знаменитый край? Оченно в северных местах древорубы заценились. Нынче объявилась надежда бесперебойно снабжать степи ладными березовыми полешками на предмет получать от того в руки гарантированный достаток! Многие южные люди и подвинулись размышлять, поглядывая на свои музыкальные инструменты. В конце концов, есть возможность взять их с собой: гитары и балалайки никаким путешествиям не препятствие. Если Беломор Юрьевич обещает солидную дополнительную денежку, оно выйдет в точности неплохо. Только непонятно: с какой стати курящие пользуются почетом в леспромхозе? вдруг что некурящие тако же работниками окажутся досточтимо на «ять»? Северный гость, который по должности несомненный промышленный администратор, сразу вспомнил свое редкое имечко, порешил в подробностях изъясниться. Папиросы «Беломор» древорубству, мол, никакой не указ, они сами по себе. И если что, каждый заимеет право называть меня, главного в хозяйстве, попросту Юрьевичем. Буду, учтите, потому вам начальник, что в истинности руководитель. Я — на все сто верно — прозываюсь Беломором, и что? Вовсе не оттого по сию пору хожу в администраторах. Имечко имею непростое, да только в честь обильно глубокого, многославного Белого моря оно дано. Ведь испокон долгих веков исправно кормит обширное водное вместилище северян, не отказывается потчевать и рыбьим мясом, и рыбьи жиром для работной бодрости и вседневного здоровья.

— Некурящие мне, пожалуй, в первую очередь подойдут, — выложил директор тем, кто к его реченьям прислушивался. — Спросите, почему? Нет опасности, что подожгут ненароком кормилицу, порушат нашу замечательную березовую рощу, если соберутся древорубы посидеть пяток минут, устроить обязательный вдруг передых.

Здесь вопросы разом кончились. И принялись южак за южаком собираться в дорогу. Вскорости многие из степняков двинулись на Вожу-реку по железке с ее могуче быстрыми паровозами. Расписание известное, направление в сторонку не увиливает, поезд идет себе и день, и другой. Горизонты подбегают к окошкам, поля сменяются перелесками, сосновые гривки постепенно множатся. И вот вам — почти полный укорот видимости, поскольку пообочь полотна с рельсами один лишь загущенный дрём. Тем часом гитара звучит переборами, утишивая взволнованность народа по-коренному степного, и подбадривает себя один игрун: малогодность это разве, когда получаешь возможность подзаработать деньжонок? когда спокойно снабжаешь юга российские завсегда умело горящими дровяными подареньями? В соседнем вагонном купе слева мандолина шибко не перечет, а лишь добавляет согласных аккордов. Справа тоже не отмалчиваются, пробуждается там довольный басок. Ему, разглядывающему недалекие стройные стволы деревьев, приходит охотка сообщить пользительное. И гудит, докладает он именно то, что жаркие поленья, знамо дело, сгодятся — не миновать попользоваться ими в непременности на предмет домашнего сугрева на зимних сальских равнинах. Веселая балалайка внезапно рассыпается поодаль неуступчивым треньканьем. Есть удовлетворенная воля ничуть не тихому запеванью: ужо завтра доберемся до вологодской рощи! с березами не промахнемся! С инструментами таковскими — сопроводительно музыкальными, в славности ладными, в честной справности напевными — настроение в поезде не падает, наоборот поднимается. За станцией поспешает новая станция, и не успевают путешественники оглянуться, как подступает пора им выгружаться.

Настал верный час, повдоль деревни приезжие в довольстве расселились, и какое потом приключение соизволилось? Пошло страдное работанье, без лишних разговоров и возразительно пламенных споров нажали совместные дроворубы — грём знай бежать по вожским, изумрудно прибрежным, угодьям. Вслед за тем основательно запыхтела вся рельсовая железка: стуча колесами, поехали товарняк за товарняком по той дороге, что лежала встречь сальским просторам. Как раз туда, где в размашисто южных степях от дровишек, трескуче горящих, наблюдалась повсеместная людская радость. В тамошних местах кажинный, почитай, хозяин с удовольствием провожал глазами проследование вагонного добра, норовил при случае напомнить о собственной нужде, по годам уж слишком сурово-зимней. Дескать, будьте кроткими такими доброхотами, чтоб и нам к щедрой вашей кулебяке присоседиться. На северах нет укорота березовым отгрузкам, никому из вологжан покамест в голову не входит утруждаться в каких возразительных прекословиях. Что здесь судить-рядить?! Берите сколько возмечтаете, раз уж так лежит сердце к нашенскому товару. Посмеиваются — плата умеренная, а вашим запечным сверчкам способней станется: знай себе распевай, когда запахнет рощным, в обильности настойчивым, духом.

Что ж, есть в речах проверенная правда. Много на Руси деревень и поселков, где по утрам дружно дымят печные трубы и варится то, что людям угодно. В Подмосковье, примерно, щи да каша. Да крахмальный кисель с аппетитными добавками. На черноземной Белгородчине — свекольные борщи и компоты яблочные либо вишневые. Разносится по Сальским степям заманчивый запах вкусной вареной баранины. Уж чего-чего, ан овечьих гуртов тут не перечесть. И тогда выходит: работнику, каждоденно любому животу, ароматной похлебки, мясного припаса повдоль травяной равнины хватает до упора. Душевно заботливая настроенность у Беломора Юрьевича получает ли в таком разе подкрепление? Ей свобода в удовлетворенности подрастать. Ему невредно в своем кабинете и посиживать, и вкруг дубового стола весело похаживать. Опять же не упускает он случая, чтобы подписывать докладующие бумаги в размилую Вологду. Там на его производительные сообщения кладут ублаготворенные резолюции: в меру посильности выправляются вожские рубщики, что совсем нынче не пагубно! Так что получает сверху «добро» хитромудрый леспромхоз. Через банковскую денежную службу двинулись встречь ему никакие не жалкие подаяния — истинно что изобилующие отчисления, всякие убедительные проценты. Беспрестанный вожский руководитель, ты знай себе успевай выписывать премиальные деревенским рубщикам и пильщикам, а также приезжим издалека старателям.

Не секрет, новичкам — тем, что со своего степу объявились — заготовительно лесной труд поначалу мстился пусть и в подъем, однако не вовсе легкий. Через толику времени всё ж таки приноровились, втянулись и в заведенный порядок, и в капризные погоды, и в упористую кочкарность рощных делянок. Опосля того, как пошабашит бригада обязательное дроворубство, уже не вот вам напрочь роняются руки. Глядишь, кой-где песни вдруг аккуратно, с мелодичной правильностью играются. Даже и то возможно, чтобы сплясать по мере веселья и дополнительной — весьма немалой — из кассы копейки. Гитары, мандолины, балалайки наяривают, если не кажинные сутки, то вполне законно к точному концу рабочей недели. Это уж есть, в непременном заведении у сальских попечителей. Один за другим вдарят по струнам, тогда оркестр или не оркестр, но певчих птиц не слыхать в деревне: заглушает молодцеватая музыка все звуки сторонние. Хоть вовсе не залетай никто из дремной листвяной загущенности. Пощебетать свиристелям порой и хотелось поближе к смородинкам огородным, да ведь иной парочке друг дружке посвистеть не враз получается. Хорошо то, плохо ли, а только некоторые всполошенные птахи подались от ягод прочь. Улетели подальше, переселились за ради покоя в осинники возле дальнего болота. Лесосечные старатели — в единогласии однако: нажимают, чтобы производительность усердно кипела и развеселая музыка не отставала. Павлуха вместе со всеми рубщиками валит деревья, прям-таки возгорается, справляя деятельное работанье. Даром что его фамилия как раз огневая, нисколько не скучная и не ленивая.

Когда есть у кого желание прознать, о чем парень держит во лбу присутственную мысль, тогда пожалуйста: личный интерес у него! В естественности свойства такого, что надобно к зиме снабдить домовую крышу надежно плотным шифером. Чай, в нем присутствует негорючий асбест, а также увесистая имеется крепость. Потому не помешает ничто ему глянуться получше обыкновенной сосновой дранки, которая со временем темнеет. От беспомощности избе в защите отказывает, превращаясь в гнилую труху. Вот, значит, ходит молодой застройщик, помаргивает повдоль рощных тропок. Думку поворачивает одним боком, затем другим: «Стропила крышные, как у нас водилось раньше, не под железом были. Деревянная их прикрывала щепа, гвоздиками пришитая. Красоты большой от нее разве дождешься, коль завсегда карасья рыбья чешуйчатость бросается в глаза? Нынче приспел год новейший, уже с электронами, донельзя быстрыми. И сегодня пусть дом смотрится поближе к соответствию». А что касаемо деда, ревнителя березовых вологодских рощ, то приключилось нежданное. Нашел Павлуха стариковскую записочку. Удосужился прочитать при уважении к древнезаветной грамотке всю до последней буквицы, хоть и вкривь была процарапана та берестяная памятка. Поди призадумаешься, когда приметишь в милосердном послании тычок, намек на возможное бедованье: «Если туго придется, зови тогда на подмогу бабку Ивашку. В ивовой густеге повдоль речки Вожи проживает она. Только покликать ее надобно пошибче. Глуховата бабка на правое ухо». На сей счет можно, само собой, поразмышлять. Однако есть ли большая нужда немедленно топать в те сырые урманы? Надрываться там голосисто? На прочные шиферные листы нынешний рубщик способен заработать без каких-либо советов от глуховатой старушенции.

Не грех приметить: нынче у завзятых пильщиков дела пошли звончей некуда. Ты лишь не ленись — вали, дроворубно мастеровитый хлопотун, заботчик неотказный, подряд все те белокорые стволы, что вседневно потребны. Тако же при здешном раскладе не след тебе ходить мимо богатеющей кассы бесцельно. Надейся на уёмистую зарплату и щедрую премию, на свою упроченную удачу, поскольку ничуть не журавль она — верная синица в руке! Ан вдруг приятственная птаха умчалась, ровно тут значилась в непоседливо улетных журавлях. Промахнулся зарабатывальщик, что ли? Он, представьте себе, не заторопился прошмыгнуть в сторонку от леспромхозовской бухгалтерии, да ведь настал нежданный срок — отшили Павлуху как есть крепко. Засуетился, пошагал он по конторским кабинетам: какие здесь новости у вас? подавайте всенепременно получку! Торкнулся в дверь к Беломору Юрьевичу. Тот уважил отличного вальщика, усадил на свое место за высокопрочным дубовым столом, ан выдать денежку всё-таки в расстройстве дум отшатнулся, враз поник и принялся ронять огорчительно слезные капельки из-под умных очков. Удержаться ему стало невмочь, и вот одна за другой падали они, падали в печальной равномерности, и не стыдился главный администратор леспромхоза. Их не промокал культурным платочком, а только приговаривал: ишь, какая бесцеремонная, по-бойкому дерзкая, машинка электронная! ни грошика не начислила натрудившимся работникам! не приветила даже заслуженного директора Беломора! словно я ей сильно курящий на безответственном дровяном складе!

Павлуха к случившейся минуте в понимание пришел: ему сидеть в руководящем кресле было не то, чтоб нельзя, а всё ж таки годилось до крайности мало. Насестно взъерошенным кочетом приподнялся над столом, выказав почтительное чувство неловкости, и с честной откровенностью уширил глаза, заторопился осведомиться: опять с порубками приключилось что? Правильный вопрос задал, потому как беспокойная петрушка обозначилась в конторе. Леспромхоз, прежде ухватисто добычливый, на сей час напрочь прогорел. Новина приехала — благополучие явилось, и вот сколько есть закончилось. Оно произошло по той простой причинности, что с могучей усердностью повырубили спелый березняк во всех поречных рошах. Ныне один лишь тонкий подрост на корню остался. Тот самый, который в смысле ядреных полешек не что иное, как безоговорочный хворост, то бишь усмешливый для разворотливо толкового производства ноль: черенки для копательных лопат обещает всего-навсего. Каково? Лет через десять получится, дескать, кое-что дроворубам отрадное. Запереживаешь в неожиданности, зарыдаешь тут, душу отпустив на покаяние. Да уж, она такова, бедовая жизнь директорская! События знай себе поспешают развиваться. Под неотложную погрузку вагоны подкатили на станцию, за них платить надобно железной дороге, по-строгому требовательной, чуть что накручивающей непреложные штрафы.

(продолжение следует)