«Васса Железнова» в трёх измерениях

«Васса Железнова» в трёх измерениях

Опыт неакадемического исследования

Моё исследование действительно неакадемическое, с использованием методологий, которые не применяются в традиционном литературоведении, а свойственны, скорее, художественной литературе.

Обговорю заранее: существуют два варианта пьесы Алексея Максимовича Горького «Васса Железнова» – первый (1910 года) и второй (1935 года). Первый вариант – более психологичный, второй – более идеологизированный. Он известнее широкой публике (благодаря замечательному фильму Глеба Панфилова с Инной Чуриковой в заглавной роли). В дальнейшем я буду говорить только о втором варианте текста пьесы, представляя его как данность. При внимательном чтении этот, такой знакомый, текст выявит немало неожиданностей. Например, он продемонстрирует поразительную потайную сюжетную коллизию, скрытую автором до такой степени, что доселе никто из читателей и режиссёров её так и не заметил.

С неё я и начну.

 

Измерение первое:

Нераскрытое преступление, или Кто убил Вассу?

 

Вопрос кажется диким: все знают, что Вассу Железнову никто не убивал, что она умерла своей смертью – от инфаркта (или от инсульта). Да и автор в письме к исполнительнице заглавной роли Серафиме Бирман писал: «Люди, умирающие от паралича сердца – “скоропостижно”, умирают весьма основательно и убедительно – вмиг можно понять, что это не обморок, а настоящая, честная и милостивая смерть». Но паралич сердца может быть вызван разными причинами (о чём автор не упоминает).

В жизни часто встречаются мгновенные смерти от сердечного паралича. Потому автор вправе умертвить подобным образом любого своего героя, а тем более главного героя, разрубив все сюжетные хитросплетения. Внезапная смерть героя – как античный «бог из машины». Нравились ли великому виртуозу театральной интриги Горькому такие искусственные методы разрешения сюжета? Не знаю. Равно как не знаю, что делать с ружьём, выстрелившим в первом акте, убившим, повешенным на стену и забытым. Должно ли оно стрелять ещё раз, в последнем акте? Оно ведь уже было использовано. Как быть с порошочком, который Васса в первом акте заставила принять мужа, Сергея Железнова, со словами «сердце остановится, и – как уснёшь»? Что сделали с этим порошком? Выбросили от греха подальше? Или нет? И какому Якову Львовичу звонит Васса, спеша сообщить о смерти Сергея? Следователю, прокурору? Нет, конечно. Она звонит земскому доктору, чтобы тот засвидетельствовал скоропостижную смерть. Таких смертей тогда (как и во все времена) случалось немало, а практики обязательного вскрытия умерших не было. Вызывали на освидетельствование земского врача (в моём Майкопе таковым был Лев Борисович Шварц, отец драматурга Евгения Шварца) – и вся недолга. В начале третьего акта пьесы мы узнаём, что было уголовное дело о смерти Сергея Железнова, прекращённое прокурором, «за недоказанностью обвинения». Позвольте, это как? После каждой тогдашней быстрой смерти заводились дела? Нет же. Самоубийство горничной Лизы при гораздо более подозрительных обстоятельствах не вызвало никакой реакции суда («угорела» так угорела). Весь дом Железновых-Храповых держал язык за зубами намертво, Прохор Лизу свёл в могилу ради неогласки (точнее, в том числе, ради неё). Что-то должно было побудить окружной суд открыть дело (а прокурора – прекратить дело). Должна быть какая-то причина.

Эта убедительная причина проживает в доме Железновых. Её зовут «Мельников, член окружного суда». В упомянутом письме к Серафиме Бирман Горький пишет, что «Мельников мог поговорить с прокуратурой по телефону».

Пора б приглядеться к этому Мельникову. Кто он? Честолюбец и взяточник, алчный, неглупый… и бедный. Находится в вексельной зависимости от Вассы, поселился в её доме, чтобы оказывать посреднические услуги в расчёте на списание долгов. В общем, «люмпен-дворянин», шантрапа (в начале второго акта Васса прямо говорит об этом Мельникову-младшему). Он был нужен Вассе во время судебного дела по Сергею как агент влияния в суде; после смерти Сергея Мельников ей не только не нужен, но и вреден: его сын – плохая партия для дочерей. Васса – с её-то безжалостностью – могла б вмиг выгнать паразита (вместе с отпрыском) из дома. Она этого не делает. Почему?

Да потому что и возбуждение дела ввиду смерти Сергея, и прокурорское прекращение этого дела, и формулировка прекращения (не «за отсутствием преступления», а «за недоказанностью обвинения») – дело рук Мельникова. Теперь уж не Мельников на крючке у Вассы, а Васса на крючке у Мельникова: суд в любой момент может возобновить дело Сергея Железнова «по вновь открывшимся обстоятельствам». Вассе невозможно ни выгнать Мельникова, ни взыскать с него по векселям. А Мельников желает породниться с Вассиными капиталами (через сына). Дело идёт к свадьбе Натальи и Евгения; Наталья не против, и Евгений не против (а уж как не против сам Мельников). Против одна Васса; она защищается от невыгодного брака дочери мягкими средствами, которые остались у неё, – отваживает Наталью от Евгения, Евгения – от Натальи, шутит на тему лишения приданого. Мельников-старший о том не может не знать и должен что-то предпринять, чтобы будущая свояченица не артачилась и не шалила с приданым.

В конце второго акта мы узнаём о том, что Прохор Храпов и Мельников подрались в клубе (точнее, о том, что Прохор двинул Мельникову по морде) – якобы «на политической почве» («Мельников на Думу лаял»). Политические убеждения Прохора Храпова – не смешите меня! Прохор, конечно, мужчина пьющий и вспыльчивый, но вменяемый и расчётливый, ложку мимо рта он не пронесёт. Он хищник и политикан. С чего б ему бить лицо судейское, дворянское и опасное? Да с того, что Мельников выдвигает требования Вассе (по части брака и приданого) не напрямую, а через Прохора. А Прохор попал меж двух огней: он и сестру боится, и возобновления дела Железнова боится, и Мельникова ненавидит (ведь от выборов в городские головы он был вынужден отказаться не «из-за пересудов», а из-за Мельникова). Вот и сорвался Прохор, начистил рожу неотвязному шантажисту, врагу – дело житейское.

Прохору море по колено, Васса опасается неприятностей со стороны «Союза русского народа», куда Мельников записался. Собственно говоря, неприятности у Вассы начались – речная полиция не пропустила баржи. Может быть, из-за Мельникова. Возможно, Васса это понимает. Она очень умна, но её ум – не мгновенный.

И только одна героиня горьковской пьесы осознаёт, что эта роковая драка открыла дверь не мелким неприятностям, а большой беде. Ведь Мельников мстителен: он не спустит дому Железновых оскорбление действием, и теперь уж не только вероятный брачный альянс рухнет, но «дело об отравлении Сергея Железнова» возобновится. Вассу осудят, она пойдёт на каторгу, и ни о каких женихах девицам Железновым отныне не придётся и мечтать. Их ославят «дочерьми отравительницы». Грядёт катастрофа, но этого никто не видит! Надо спасать себя, своё будущее! Как? Старым проверенным Вассиным методом. Нет человека – нет дела, нет дела – нет скандала.

По мне такая логика чересчур рациональная, не учитывающая тысячу обстоятельств. Это логика «компьютерная» и невзрослая. Так ведь мы имеем дело с живым суперкомпьютером в невзрослом обличье. С восемнадцатилетней Натальей Железновой. Со злым самообучающимся механизмом без нравственных тормозов.

Когда в первом акте пьесы Наталья узнаёт о предстоящем суде над отцом и обсуждает это с дядей Прохором, видно, что Прохор живёт прошлым, он брюзжит, сетует на Вассу, на Сергея. А Наталья живёт будущим – она просчитывает варианты. Успешных вариантов в данном раскладе нет. Наталья подготовилась к бесчестью, она спрашивает у Вассы, будет ли жить в их доме Рашель после суда (возмущая мать бестрепетным практицизмом). Вот расклад переменился, отец умер; и двуногая машина в секунду усекает «если помер, значит, судить некого». Точно так же она усвоит другую информацию – драку Прохора с Мельниковым и комментарий от Рашели – «если обвинение не доказано, это не значит, что обвиняемый не виноват» – и решит, что пора действовать. Васса сама научила свою дочку вести себя в критических обстоятельствах так. Дочка превзошла мамочку в деловой хватке. Васса Железнова – бизнес-леди и «человеческая женщина»; а в Наталье нет человеческого (всё человеческое досталось блаженной Люде).

Ведёт себя, кстати, Наталья во втором и третьем актах очень подозрительно. Когда Людмила простодушно выдаёт Рашели местопребывание Коли (в Хомутове), Наталья тут же сбивает её репликой «разве его перевезли из Богодухова?»; то есть пока ещё Наталья играет на стороне матери (из предыдущего текста пьесы следует, что Коля живёт именно в Хомутове, а не в Богодухове). После «ввода информации» о драке Прохора и о последствиях формулировки «недоказанность обвинения» Наталья-машина разворачивается на сто восемьдесят градусов: теперь она настойчиво советует Рашели выкрасть Колю (Прохор присоединяется к этой затее поначалу вяло). Рашель не решается; тогда молодая дрянь начинает манипулировать её материнскими чувствами, проворачивает нож в ране («я бы убила сына, но не оставила здесь»). Почему она так делает? Потому что знает: скоро Вассы не будет в живых. На кого оставить Колю? За ним не станут ухаживать ни Людмила (не сможет), ни Прохор (не захочет), ни Анна Оношенкова (не захочет); Колю старшие спихнут на Наталью, а этого быть не должно; потому Колю – к Рашели. Во время последнего разговора с Вассой Наталья изрекает чудовищную вещь – не по адресу матери (это прощалось не раз), а по адресу умирающего брата – это непрощаемое! Наталья понимает, что её мать на пороге смерти и не накажет. Кстати, нагло станет вести себя и Пятёркин перед умирающей Вассой; возможно, он в сговоре с Натальей и подстраховал её (проверяет, что яд подействовал). После обнаружения мёртвой Вассы Наталья будет щупать ей лицо и «ненужно громко» (авторская ремарка) говорить: «Умерла». Так поступают убийцы в детективах; Наталья не читала детективы, она не видит, что ведёт себя как убийца. Но детективы в этом доме не читал никто; и отравительнице сходит с рук её преступление. Она впрямь копия Вассы и держится как Васса в первом акте – прикрикивает на Прохора, чтоб не сболтнул лишнего, напоминает о том, что надо сообщить о случившемся Рашели; Наталью не слушают – и тогда она сама приводит Рашель (чтобы паче чаяния Коля не остался бесхозным).

Для совершения преступления нужны три предпосылки – мотив к преступлению, готовность преступить черту и физическая возможность преступления. Мотив у Натальи есть, и для её типа мышления он железный. Готовность к преступлению у неё тоже заметна: в начале третьего акта Наталья настроена по-раскольниковски, она заявляет Прохору и Рашели, что надо «идти против слухов, против людей». Кстати, именно после этого Наталья осведомляется о смысле формулировки «обвинение не доказано». Ну а физическая возможность убить Вассу есть только у одного персонажа пьесы – у Натальи.

От момента возвращения Вассы до первых признаков её недомогания проходит очень короткий срок: сердце колет у неё при появлении Рашели; после ухода Рашели Васса с трудом поднимается со стула; во время беседы с Анной она выглядит нездорово. В этот промежуток времени Васса ничего не ест, а пьёт она холодный чай с портвейном. Портвейн наливает сама, а чай ей разливает… Кто разливает? Наталья. В присутствии Вассы и Людмилы; но Васса устала, а Людмила никогда не замечает ничего плохого.

Между прочим, яд и в первом акте действовал так же быстро: Васса, конечно, заботится о том, чтобы в первые минуты после принятия Сергеем яда к нему никто не зашёл, – отсылает Людмилу помогать Лизе в уборке, занимает разговором Прохора. Однако она приказывает подготовить чаепитие, понимая, что Лиза понесёт чай в комнату Сергея – а к тому времени он уже будет мёртв (яд быстрого действия).

Тот самый яд. Тот самый мотив.

Единственный аргумент против – внетекстовой. «Васса Железнова» – пьеса, основа спектаклей; она должна идти на театральных подмостках, в комнате Вассы Железновой нет четвёртой стены. Значит, Наталья подсыплет яд в чай на глазах не только матери и сестры, но ещё и на глазах зрителей. Зрители это увидят и не поймут ничего. Театральная пьеса – такой жанр: если надо объяснять, то обязан объяснять (в отличие от поэзии и даже прозы, где если надо объяснять, то не надо объяснять).

Но может же сценическая Наталья, разливая чай, на секунду зайти за спину Людмиле или Вассе (так, чтобы зрители не видели, чем занята её рука).

Одна секунда риска – а потом можно куражиться, глядя в глаза уже отравленной матери и спокойно отвечая ей на просьбу встретиться со смертельно больным братом: «это меня не соблазняет»… Свинья!

Свиньи хороших пород очень ценятся…

 

Измерение второе:

После занавеса, или Фаллиаты всегда будут в Нэсс-Хауз

 

«Фаллиаты всегда будут в Нэсс-Хауз, тра-ля-ля» – присловье старого Мэрделла, персонажа романа Агаты Кристи «Каприз». Имение Нэсс-Хауз принадлежало древнему роду Фаллиатов; старая леди Фаллиат квартирует в Нэсс-Хауз; она потеряла сыновей и продала родовое имение нуворишу Джорджу Стаббсу. В финале романа выяснится, что Стаббс – один из сыновей леди Фаллиат. Старый Мэрделл знает эту тайну, намекает на неё песенкой, и его убивают как опасного свидетеля.

Я вслед за ним пропою: «Железновы и Храповы всегда будут главными в Городе на Волге, тра-ля-ля». Во все времена Кольцо Всевластья останется в руках их братьев и свойственников, их дочерей, мужей их дочерей и отцов мужей их дочерей, их внуков, их правнуков, их пращуров (и так далее), владельцев газет и пароходов (или хотя бы умов).

Вообразим, что случится с героями «Вассы Железновой» после того, как опустится занавес (точнее, что будет с их Кольцом Всевластья – ведь горьковская пьеса о нём).

Первым от него, как мы знаем, отброшена Анна Оношенкова. С этого момента она никто, её жизнь – тлен и мерцанье. Последний раз Анну приметят в 1926 году в Ургенче на цементном заводе, она там будет работать табельщицей-нормировщицей. По словам очевидца, «это была сухая женщина лет пятидесяти, с лицом не столько измученным, сколько перепуганным».

Также мы узнали, что Анну победил Прохор Храпов; хозяйство Вассы у Прохора. Но победителю, как водится, не достаётся ничего…

Во-первых, сразу выяснится, что Прохор Храпов, конечно, ражий деляга – умеет купить-продать и праздник для народа способен устроить. Да вот беда, управление пароходами и пристанями – дело тонкое, а «артист» Прохор не ведает точно, сколько надо платить грузчикам, а сколько матросам. Всю производственную лямку он скинет на управляющего пароходством Гурия Кротких, социалиста и профессионала.

Во-вторых, права на владение Вассиным наследством у Прохора, скажем прямо, птичьи. Успела ли Васса составить завещание или не успела, неизвестно; но и по её замыслу, и по законам Российской империи капитал Железновых–Храповых должен отойти прямому наследнику по старшей мужской линии, то есть Николаю Железнову. В суматохе о Коле забывают, а когда спохватываются, он в Лозанне. Вассино завещание на Николая Железнова если и есть, то не обнародуется (наследничек за рубежом и с матерью «для закона несуществующей»; проще похерить, чем возиться), посему Вассины капиталы по умолчанию делятся на «долю Натальи» и «долю Людмилы» и оказываются в распоряжении свежего опекуна Прошки. Но ведь распоряжаться ими он может только до замужества сестёр. Россия – не Англия, а Прохор – не доктор Ройлотт: мысль напустить на племянниц ядовитую змею его не посетит. Сразу после похорон Вассы Наталья Железнова выскочит замуж за Евгения Мельникова, и Натальина доля уплывёт к Мельникову-старшему. Прохор станет жить на оставшуюся Людмилину долю, рассудив, что «эту блаженную ни один мужчина не возьмёт в жёны». Ан нет, возьмёт – овдовевший к тому времени Гурий Кротких (он кроткий, Людмила в его вкусе). Мельников-старший и Гурий объединятся, начнётся ревизия действий опекуна, вскроется, что он прокутил энную сумму. А он-то и не кутил, а слегка покучивал (под недреманым оком Мельникова), и ребёночка-то он сделал только горничной Поле. Разделаются с незадачливым Прошкой враз: деньги отберут, ребёнка тоже отберут (упросят жениться на беременной Поле матроса Пятёркина за весомую для него плату – вот и «официальный отец» пред нами). Прохора же отправят в Хомутово, где он помрёт в 1915 году от алкоголизма (мог бы пожить подольше, кабы не наивная Людочка, тайком возящая дяде деньжата «для пополнения замочной коллекции»).

И наступит в хозяйстве Железновых новый период: доли Натальи и Людмилы воссоединятся, возникнет «Пароходная компания сестёр Железновых», которой завладеют Мельников-старший и Гурий Кротких. Удивительный альянс черносотенца с социалистом! Он неизбежен: у Мельникова вес в чиновных кругах, а Кротких великолепно разбирается в логистике речных перевозок. Компаньоны будут гадить друг другу, но не сильно, не до крови.

1914 год усилит вес Мельникова-старшего (уж какие речи «о Вере, Царе и Отечестве» он станет задвигать) и принесёт смерть революционерке Рашели Топаз (такие женщины долго не живут). В декабре этого года швейцарские полицейские на берегу Женевского озера обнаружат тело сорокалетней иностранки, умершей от сердечного паралича; в кармане её пальто окажется записка со словами на русском языке «Весь мир сошёл с ума!» Никто семью годами раньше не заметит, как девица Наталья Железнова, собирая в дальний путь молодую еврейку и её маленького сына, по-товарищески сунет ей в руку коробочку – та коробочка на дне Женевского озера и поныне.

А Мельникову-старшему его патриотические речи выйдут боком: подойдёт мобилизационный срок сыну Евгению, со скрипом одолевшему кадетство с юнкерством и как-никак офицеру; не сможет Мельников уберечь сынка от фронта (впрочем, воевать тот будет в отдалении от полей сражений). Наталья Мельникова попытается стать полковой дамой и устроить салон, но офицерские жёны будут её ненавидеть; Наталья сильней пристрастится к вину, а Евгений дослужится до поручика.

Гурий Кротких в период с августа 1914-го по февраль 1917-го тих как мышь; зато после февраля всё перевернётся – отольются кошке мышкины слёзки, припомнит Гурий обиды, понесённые от Мельникова, станет над ним торжествовать – но арестовать Мельникова эмиссарам от Временного правительства не даст, запишет его в свои юридические помощники. Кстати, станет в то время Гурий большой шишкой, вступит в партию меньшевиков, прослывёт «особой, приближённой к Дану и Плеханову» и превзойдёт в оборонческих речах Мельникова. Но волжский грузопоток начнёт иссякать, а в декабре 1917-го местный Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов объявит о национализации «Пароходной компании сестёр Железновых». Мельников не снесёт этого и убежит на Дон к Каледину (вместе с Евгением и Натальей); а члена Совета (от меньшевиков) Гурия выберут «народным управляющим пароходства». Да что толку? – в марте 1918 года сгорит последняя баржа, в апреле пойдут слухи о «скором аресте хитрого буржуйчика большевиками», а в августе того же года Гурий Кротких вместе с женой Людмилой и дочкой Лизонькой объявятся в Самаре. И заклубятся свояки-компаньоны в бешеный тянитолкай – будут носиться по всей «белой территории» от Омска до Ялты, желая друг друга уконтрапупить: контрразведчик Мельников полюбит твердить: «Ну, Гурий, сукин сын; ограбил меня; изловлю – повешу!»; а уполномоченный Комуча Кротких культурно обронит: «Мы, социалисты, против казней, но этого гнусного папашу застрелю своими руками». Семейство Мельниковых оставит нехороший след в народной памяти, притом не в лице Евгения Мельникова (обычного белогвардейского офицера), а в лицах его отца и особенно злой супружницы-пьяницы. Гурия Кротких народ забудет, Людмилу Кротких запомнят как «даму славную, но с придурью», а чаще всего будут вспоминать «прелестную девочку Лизоньку». В сентябре 1920 года компаньоны покинут Отчизну на одном пароходе (не зная того); Мельников вдруг приметит Гурия и вцепится ему в нос со словами: «Допрыгался, гадина, со своим социализмом!»; Кротких, забыв кротость, заедет свояку в ухо и скажет: «Доигрался, старый идиот, со своим монархизмом!» К драке присоединится штабс-капитан Евгений Мельников, он даст Гурию в глаз, и все трое покатятся по палубе; Наталья будет науськивать родню на Гурьку, а ангел Людочка – мирить и растаскивать всех. Ей тоже достанется свой фингал; после этого семьи сестёр Железновых не будут общаться – ни на пароходе, ни на суше, нигде и никогда. Мельников-старший скончается в 1923 году в Берлине, Наталья Мельникова заделается публицисткой-монархисткой, такой оголтелой, что её статьи не будут брать и в «Двуглавый орёл»; она умрёт в 1933 году от рака желчного пузыря в тулузской больнице для бедных. Евгений Мельников закончит дни в Париже в январе 1944 года – и, в общем, вовремя. Детей у Евгения с Натальей не наживётся, и эта ветвь Железновых пресечётся. Гурий Кротких, деятель международного социалистического движения, уважаемый автор трудов на французском языке об экономике речного транспорта и о профсоюзах рабочих-речников, переживёт Мельниковых, уйдя из жизни в 1946 году. Лиза Кротких выйдет замуж за прогрессивного французского журналиста Паскаля Вербуа; внуки Людмилы станут почти французами, а правнуки забудут русский язык. Людмиле, кстати, судьба годы отвесит щедро: она проживёт девяносто девять лет и в свой последний год успеет побывать на Родине.

Гражданская война заберёт жертву, ей окажется матрос Алексей Пятёркин. Осенью 1918 года семья Пятёркина (Поля, старший сын Макар и три дочери) будет голодать; пойдёт Алёшка Пятёркин «добывать харч» да и затеряется на поволжских просторах, играя на гитаре и пляша под бубен. Платить за песни-пляски публика ему станет скудно; и тогда Алёша предвосхитит Остапа Бендера – начнёт выдавать себя за «представителя центра» – в зависимости от обстановки, красного, белого или анархистского – и раскручивать фраеров «на подпольную работу». Он будет без проблем пересекать фронты и границы (танцор, игрун, обаяшка!), странствовать по территориям всех цветов, одну и ту же мятую записку с каракульками выдавать то за «распоряжение Дзержинского», то за «приказ Деникина». В июне 1919 года в Царицыне ему проломят череп. Поскольку на тот момент Царицын был «белой территорией», Алексея Пятёркина в советское время признают «связным большевистского подполья, подло убитым белогвардейским отребьем» (в действительности его впрямь убило отребье, но не белогвардейское, а местное-причальное – спирт ребята не поделили). В Городе с 1936 года есть улица Алексея Пятёркина (бывшая Приречная). Она пересекается с улицей Рашели Топаз (в 1924 году в неё переименована Лабазная).

И тут в нашем повествовании возник новый герой, новый будущий хозяин Кольца Всевластья. Вот он – пятнадцатилетний волчонок – едет в запломбированном вагоне из Лозанны в Россию. Это Николай Железнов, сын революционеров-ленинцев. Он так нелюдим, так вжался в вагонный угол, что сосед – бундовец Исаак Марарам – снял пенсне и сказал: «Молодой человек, нельзя же быть таким букой», а старый эсер Савва Конечный подхватил: «Да улыбнись же ты хоть раз, паря, ё-моё!»

Колю Железнова мы помним по фильму как очаровательного малыша на плече у Вассы-Чуриковой. В пьесе он не такой уж малыш («ему пять лет минет»; можно бы на плечо посадить, но лучше не надо) и не такой уж очаровательный (Прохору он сказал «Пошёл прочь, пьяная рожа! – в пять-то лет). Действие пьесы происходит после Первой Революции, и не шибко после: Государственная Дума – свежая новость, статус члена Союза Русского Народа ещё что-то даёт… условно говоря, 1907 год. Значит, Николай Железнов – 1902 года рождения. В 1917 году ему должно исполниться пятнадцать лет. А в Гражданскую войну, в 1918–1920 годы будет шестнадцать-восемнадцать лет. Самый воинственный возраст. Николай непременно станет воевать на красной стороне, и не рядовым красноармейцем (потомственный большевик же, пассажир легендарного ленинского вагона), а командиром на лихом коне. Двадцать лет ему исполнится в 1922 году. Ну, вот он, перспективный кадр. Если допустить, что волей и умом Коля пошёл в бабушку, ему и Кольцо Всевластья на палец, и птицу счастья в руки. Но есть нюансы…

До пяти лет Колю Железнова воспитывала бабушка-капиталистка, после пяти лет – мама-большевичка вкупе с семейством профессора химии из Лозанны, в двенадцать лет он потерял мать. От матери у него большевистская идея, от тётки и её швейцарского мужа – комплекс «русского европейца», от бабушки – самоощущение «тайного хозяина миллионов, принца в изгнании» (на подсознательном уровне). Наследственность по отцовской линии у Коли – и физическая, и психическая – сказочная (налицо и педофил, и алкоголики в нескольких поколениях, а отец – нежизнеспособный хиляк). О наследственности по материнской линии неизвестно, но мать передала сыну иное наследство: мало того что он ощущает себя ограбленным роднёй законным наследником миллионов, большевиком и «европейцем»; он ещё и знает о себе, что еврей (галахический). Кстати, он людей убивал в Гражданскую войну – на поле боя и подписями расстрельных приказов. Уникальный бэкграунд, второго такого не найти!

Николай Фёдорович Железнов прославится как пламенный (фанатичный) марксист-ленинец, гениальный специалист в области управления речным флотом и жестокий чудак. К 1932 году под его руку перейдёт всё верхнее и среднее течение Волги – от Рыбинска до Казани (бабушкину старую карту Николай повесит в свой московский кабинет помощника второго заместителя наркома речного флота СССР). Но зачем ему надо было избивать при свидетелях старого боцмана? И к чему в 1933 году было нужно писать статью о необходимости перевода алфавитов всех народов Поволжья на латиницу? А о том, что железный помзамнаркома два раза резал себе бритвой вены, знает только его жена, Александра Егоровна Булычова. Понимаю, что она – из смежного цикла горьковских пьес; но ничего не могу с собой поделать: очень уж подходят друг другу малахольный Коля Железнов и рыжая Шурочка Булычова (как мы знаем, она сблизилась с большевиками и, по словам Горького, «в левый загиб входит»).

Сбылось предсказанье Вассы Железновой: любимый внук Коля стал наследником её дела, да каким: не мелким хозяйством рулит, а всем верхнее-средне-волжским флотом. Но коварно Кольцо Всевластья: с 1935 года начнут коллеги роптать на Николая Железнова-Топаза как на «классово чуждого» и «замаскировавшегося троцкиста», в 1936 году откроется, что он скрыл нехороших родственников за границей. Муж сестры – правый ревизионист, изменник рабочему классу, прислужник капиталистов, осуждённый с партийных трибун. Муж другой сестры – белогвардеец, сама сестра и отец её мужа были белыми карателями. Эталон-картинка «разоблачённого врага народа». И завершится карьера «железного Железнова» вместе с жизнью в расстрельном коридоре тюрьмы в 1937 году. Александра Железнова скончается в 1940 году в Акмолинском женском лагере для членов семей врагов народа. Семилетний сын Альберт после ареста родителей смекнёт, что надо бежать – и не на запад, где взяли всех (и Марарама, и Конечного, и Лаптева с Рябининым), а на восток, в Курган. Там учительствует когдатошний воздыхатель матери Степан Тятин; он и возьмёт мальца в свою большую семью как «случайно встреченного беспризорника», и поставит его на ноги.

Но Фаллиаты всегда будут в Нэсс-Хауз, и Кольцо Всевластья так и останется если не у Железновых, то у Храповых (хотя бы и внебрачных). В 1938 году первым секретарём обкома становится Макар Алексеевич Пятёркин (1910–1980), бывший заместитель второго секретаря этого же обкома (единственный из обкома не арестованный). Он безупречен по социальному происхождению и по этническому происхождению; официально он – сын красного подпольщика, убитого белогвардейцами. Этого мало: Макар – хозяйственник от бога, и в устройстве пароходов разбирается, и судовождение знает, и в экономике-торговле дока такой, что словно бы не от матроса и горничной явился, а от выжиги купчины. Настоящий «сталинский зубр» – мощный, толковый, двужильный. В годы войны Макарка всё волжское тыловое снабжение на своей молодой хребтине вытянул, все эвакуированные заводы сохранил. А после войны… где лучшие показатели по тяжёлой промышленности? У Макара-орденоносца. Где самые зажиточные колхозы? У Макара, у передовика по всем статьям и кавалера Золотой Звезды. Где самые голосистые народные хоры? У Пятёркина-баритона. «Живём в родном краю мы на пятёрку» – слыхали такую песню? Нет, не слыхали после 1953 года, когда Макара понизили до третьего секретаря райкома, и тем более после 1956-го, когда его направили на должность руководителя городского Дворца культуры. Курам на смех: орла такого полёта так приземлить! Единственное утешение мужику: размещался тогда Дворец культуры в бывшем доме Железновых. Родовое имение в некотором смысле.

А тем временем Кольцо Всевластья, выскользнув из мускулистой руки Макара Пятёркина, изменило формат. Кому в семидесятые годы принадлежали верхневолжские речные суда? Всем и никому, третьесортному ведомству; и говорить о том неинтересно. То ли дело капиталы невещественные, так сказать, духовные. Вот, например, советский писатель-шестидесятник Альберт Николаевич Железнов (1930–2011), автор более тридцати книг, самыми известными из которых являются роман-эпопея «Лесорубы Кургана» (1952, Сталинская премия третьей степени), «Овеянный огнём. Повесть-баллада об отце» (1961), «Спроси самого себя» (1970), «Ведёт в дорогу совесть» (1978, Ленинская премия), «Школьные весёлые истории. Сборник рассказов» (1980), «Подбитые на взлёте. Что я помню об отце и матери» (1988, впервые опубликовано в журнале «Юность»), «Вот такой была моя семья. Биографическое расследование» (2007). Огонь-фигура, глыба – поклонницы осаждали, критики только и писали, что об Альберте Железнове, одних диссертаций по железновскому творчеству защищён десяток. Но от властей литератор настрадался – из книги «Спроси самого себя» семь глав выкинули главлитовские церберы. В шестидесятые годы вышел Альберт на парижскую двоюродную бабку Людмилу Кротких, переписывался с ней, хотел пригласить в СССР вместе с дочкой (женой просоветского журналиста), да не позволили партийные козлы («вдова оппортуниста»). Удалось исполнить этот замысел только в 1990 году: приехала Людмила Сергеевна вместе с дочерью Лиз Вербуа, зятем Паскалем Вербуа и внуками-французами в Город, побывала в доме детства (к тому времени его переустроили из Дворца культуры в музей купеческого быта, так что обстановка соответствовала Людиным воспоминаниям). По словам журналиста городской газеты, «эта живая посланница нашего великого прошлого обрела в седые лета великолепную детскую непосредственность; с какой искренней трогательностью она рассказывала нам о растениях в своём саду, о любимице – трехцветной кошке Жюстине, о её резвых котятах». Замечу, что детскую непосредственность Людмила Сергеевна не обрела, потому что она её никогда не теряла.

В 2017 году в Городе (на пересечении улиц Рашели Топаз и Алексея Пятёркина) был поставлен памятник Вассе Железновой работы местного скульптора Крюкова: Васса одной рукой держит маленькую девочку (подозрительно похожую на Людмилу; ходил слух, что «французы пробашляли»), другой – ведёт на ниточке десяток парусных фрегатов и бригантин. Инициатором возведения памятника стала крупная правозащитница и благотворительница Снежана Альбертовна Железнова. Вот её речь на церемонии открытия: «Знаю, что кому-то это придётся не по нутру, однако я – убеждённая сторонница рыночной экономики. Я не брошу камень в деда Николая и в бабушку Александру, в прадеда Фёдора и в прабабушку Рашель. Они были прекрасными людьми, лучами света в серости и мраке. Но все они пошли за ложной идеей, за миражом. Настало время вспомнить мою прапрабабушку Вассу. Это была удивительная русская женщина, мать детям, хозяйка дому и созидательница миру. Будущее – за такими, как Васса».

Местное отделение КПРФ устроило пикет против «памятника паразитке-кровососке». Возглавлял пикет старый активист Компартии Владимир Макарович Пятёркин. В газете «Советская Россия» была опубликована его статья под заглавием «В моём роду не было толстосумов!»; подписана она была так: «В. Пятёркин, внук красного партизана, замученного подлыми беляками». В 2019 году Владимир Макарович покинул сей мир; перед смертью он собрал своих детей, внуков и правнуков и сказал: «Всё дело, урмасня ушастая, в карте. Была у Вассы-ведьмы карта верхнего и среднего течения Волги; Колька-стервец забрал её в Москву, а когда его шлёпнули, мой батя Макар Алексеич вернул её себе. Сопровождала эта карта батю на всём жизненном пути – висела и в приёмной первого секретаря нашего обкома, и в кабинете третьего секретаря нашего райкома, и в комнате директора Дворца культуры, и в квартире (да вы помните ту карту). Вот беда: после смерти бати взяла себе её батина сестра, Валентина пустоголовая. А в 1991 году её внук Антошка-наркоман продал карту Снежанке-буржуинке. И с тех пор в нашей Отчизне – капитализм проклятый. Заберите красную реликвию у Снежанки, заройте-закопайте её в моей грядущей могиле, и тогда советский строй вновь вернётся к народу»! Дети, внуки и правнуки Владимира Макаровича не подумали выполнять его завещание: несчастная рваная карта висит в гостиной у Снежаны Железновой. В карте ли дело?

Иногда мне кажется, что страна заполнилась потомками Железновых и Храповых; да что страна, весь мир! То архиепископ Тулузский и Бордоский Амфилохий возгласит вечную память «русской подвижнице Наталье Мельниковой, за пределами Руси подвизавшейся». То французские журналисты возьмут интервью у лидерши «жёлтых жилетов» Роз-Мари Вербуа, а та скажет, что у неё была чудесная русская прабабушка «Людмил Кротки», садовница и кошатница…

Фаллиаты всегда будут в Нэсс-Хауз! А где Кольцо Всевластья – о том никто не знает.

 

Измерение третье:

Материализация, или Обыкновенное чудо

 

Я мыслю довольно рационально и мистике стараюсь не доверять. Но я верю в то, что иногда человек может получить некоторое представление о будущем, а если он писатель, зафиксировать его в литературном образе.

Написал, например, Михаил Булгаков «Театральный роман» и положил в стол. В этом тексте Леонида Леонова он вывел в образе Лесосекова, а Валентина Катаева – в образе Фиалкова. Прошли десятилетия. Леонов сотворил роман «Русский лес», а Катаев – рассказ «Фиалка». «Театральный роман» же был опубликован (и прочитан всеми) после появления этих произведений; а странное совпадение открыл Сергей Боровиков.

Напоминаю: первый вариант пьесы Горького «Васса Железнова» был написан в 1910 году. В то время Горький, вероятно, даже не слышал о молодом грузинском революционере Иосифе Джугашвили (а если слышал, то не придал значения). Тем не менее имя «Васса» фонически (звуково) очень похоже на имя-отчество «Иосиф Виссарионович». А фамилия персонажа «Железнова» напоминает псевдоним «Сталин» семантически.

Васса Железнова – Иосиф Виссарионович Сталин. Какой-то мучительный образ-архетип («Вассиана Железного») пришёл к писателю в 1910 году из будущего.

Во время сотворения второго варианта пьесы (в 1935 году) Горький более чем узнал Сталина. Но он не мог знать того, что произойдёт в 1953 году. Между тем финал второго варианта пьесы (неожиданная скоропостижная смерть Вассы не без подозрения на отравление, свара-делёжка Анны Оношенковой и Прохора за наследство Вассы, победа Прохора) напоминает события того года (столь же скоропостижная и странная смерть Сталина, противоборство Берии и Хрущёва, победа Хрущёва). Кстати, фамилии «Храпов» и «Хрущёв» опять-таки близки фонически.

Итак, Васса Борисовна Железнова (лет 42) – это Иосиф Виссарионович Сталин (1879 г. р.; 42 года Сталину исполнилось в 1921 году). Весь комплекс проблем и оценок, связанных с заглавной героиней пьесы, очень близок «казусу Сталина». Васса Железнова – кто она, рачительная и самоотверженная хозяйка бытия, идущая на преступления ради будущих поколений, или хищница, волчица, своекорыстница и человеконенавистница? Точно такой же спектр мнений и посейчас вызывает фигура Сталина. Можно ли ради продуманного и домовитого «светлого будущего» уничтожать отвратительное настоящее? «Дом» – это самоцель? Или нет? Васса Борисовна копила себе и своим детям капиталы на земле, не думая о небе. В общем, они никому не помогли.

Небесная антагонистка Вассы – её сноха Рашель Моисеевна Топаз. Родовое имя этой героини – Рахиль: она, как библейская Рахиль, оплакивает детей и чает их возвращения домой, она же – дочь Моисея (народного водителя и законодателя) и «драгоценный камень». Сумма этих смыслов позволяет сделать вывод: явившаяся из-за границы революционерка – это марксистская идея в идеально-абстрактной чистоте, «камень веры».

Для того чтобы понять, кто такой муж Рашели (и сын Вассы) Фёдор Железнов, надо сперва выяснить, кто его отец (и муж Вассы) Сергей Петрович Железнов (60 лет), который «был капитаном, плавал в Чёрном море, потом служил на речных пароходах». Кто у нас «старик» и «капитан светлого будущего»? Конечно же, Владимир Ильич Ленин (1870–1924); год смерти Ленина не так уж далёк от 1921 года; и есть версия, что Ленин отравился, а яд ему добыл Сталин. Не будем зацикливаться на ней: Сергей Железнов – не конкретно Ленин, а «ленинская гвардия», в итоге уничтоженная Сталиным. Если отсчитать от ленинского года рождения возраст Сергея Железнова, мы получим 1930 год, дату «великого перелома». «Ленинская гвардия» разложилась, она скомпрометировала себя развратом над будущим (детьми), её надо оттеснить во имя репутации будущего (детей). Но все три варианта будущего (все дети Железновой) проблематичны. Старшая дочь Сергея и Вассы (Ленина и Сталина) Наталья зла и цинична, реалистична в плохом смысле («правый уклон», пассивное приятие социальной реальности), младшая дочь Людмила, напротив, слишком доверчива, наивна («левый уклон», книжный революционизм), а незрелую «истинно марксистскую линию» (Колю) марксистская же идея норовит отправить за границу. Туда, где пребывает… Троцкий. Дышащий на ладан Федя Железнов – слабеющий троцкизм. Курс на всемирную революцию – идея Рашели, а тезис о «достаточности победы социализма в одной стране» – план Вассы. Экспортировать ли новомарксизм за рубеж или поставить его на службу родному дому? Вот в чём вопрос.

Конечно же, пьеса Горького – не аллегория. Можно спорить о соотношении «осознанного» и «бессознательного» у автора пьесы (а также у её главного читателя/зрителя/прототипа – у Сталина) в плане отмеченных параллелей. Думаю, решающая роль тут принадлежит бессознательному. Горький – начиная с момента его возвращения в СССР по 1935 год – находился в центре партийной полемики о марксизме, о соотнесённости постулатов Маркса с советской практикой, о стратегии и тактике коммунистического движения. Он переписывался как со Сталиным, так и с другими советскими деятелями, в том числе с оппозиционерами Некоторых из «вождей» Горький ненавидел и презирал, как, например, своего давнего врага Григория Зиновьева (чем он для Горького не «развратный капитан Сергей»?). Идея пьесы про «амбивалентную капиталистку» для 1935 года была не слишком актуальной. И эта пьеса не разоблачает капитализм – хотя бы потому, что носительница антикапиталистической морали Рашель получилась необаятельной резонёркой, «варёной нототенией». Безотчётные авторские симпатии не на стороне «положительной» Рашели, а на стороне «отрицательной» Вассы, потому что пьеса «Васса Железнова» – высказывание не о капитализме. Это – социальное сновидение о насущном. По логике сновидения «своё», «хорошее» (но чреватое катастрофой) «Я» обратилось в «плохое», «осуждаемое» «Не-Я», а «чужое», «угрожающее» «Не-Я» стало «правильным», «позитивным» (хотя не слишком симпатичным) «Сверх-Я». Опасное осмысление насущной реальности было вытеснено автором в «перевёрнутый» сюжет, ушло в подполье бессознанки (Сталин как читатель и зритель «Вассы Железновой» также воспринял эту пьесу «перевёрнуто»).

До данного момента я интерпретировал литературный текст, соотнося собственно текст с отражением в этом тексте того, что автор мог знать (и знал). Все произведения культуры – явления «второй реальности», сновидения, а профессиональные литературоведы – это исследователи «второй реальности» (толкователи сновидений). Но сон может оказаться в руку, и тогда литературовед вынужден обратиться в «антилитературоведа», рассуждающего не о том, что автор знал, а о том, чего он знать не мог. Говоря другими словами, литературный критик в некоторый момент начинает критиковать не литературу, а жизнь, напророченную литературой. Сновидение (текст) – преображённая актуальность, ведомая автору, и спрессованная будущность, автору неведомая. Цель литературоведа – разъяснить актуальность. Задача «антилитературоведа» – расформатировать (распрессовать) напророченную в тексте будущность. Этим я сейчас займусь.

Как сказано выше, Прохор Борисович Храпов, брат Вассы, – это Никита Сергеевич Хрущёв, а Анна Оношенкова, секретарша и наперсница Вассы – Лаврентий Павлович Берия. Но эти образы несут в себе не только персональный смысл. Прохор – это сталинская партноменклатура со своими («неясно-артистическими») планами на будущее, Анна – спецслужбы, а «бывший солдат, потом матрос Пятёркин» – советская армия (российские военные традиционно носили усы; и автор отмечает пятёркинские «холёные усы»). Во время свары Прохора с Анной Пятёркин принимает сторону первого; но и армия в 1953 году выступала против Берии на стороне Хрущёва.

Перейдём к осмыслению образов железновских дочерей. Замечу, что не все образы пьесы персональные, некоторые из них носят общий социокультурный характер. При Хрущёве расцвело шестидесятничество (не всегда радовавшее Хрущёва и партноменклатуру), и у шестидесятничества было два облика: один – милый людям, а другой – натальный. То есть связанный с рождением, природный. Слово «шестидесятники» ассоциируется для нас с ранним Евтушенко и Вознесенским, с Васей Аксёновым, с песнями Окуджавы, с фильмами Марлена Хуциева и Калатозова, с мечтами о «социализме с человеческим лицом», с белоснежными девушками, с романтичными пиджачными ребятами, с французским шансоном, с польским кино, с атомной физикой и с весной. Но было иное шестидесятничество – недоверчивое, злое, тяжёлое, солёное, пахотное, сжавшее зубы, пропитанное спиртом. Фёдор Абрамов, Твардовский, Шукшин, Тендряков (и Высоцкий) – тоже ведь шестидесятники. Было два разных пути шестидесятничества – от курса полёта «Юности» и от сурового устава «Нового мира». Итог этих путей-судеб таков: Наталья породнится с Мельниковыми, а натальное (нательное) шестидесятничество – с «русской партией». Член окружного суда Мельников – русские имперские и националистические дореволюционные традиции, его сын Евгений – советская «русская партия» (очень точный и острый портрет, кстати). Эта пара будет бесплодной. Людмилу возьмёт в жёны управляющий пароходством Гурий Кротких, правый социалист. В семиотике «первой реальности» – Леонид Ильич Брежнев. Милое людям (Людмилино) весенне-розовое шестидесятничество Брежнев лишит невинности в 1968 году (в пражских закатных лучах рассвета). По пьесе Людмиле Железновой шестнадцать лет. Отсчитаем от 1968 года шестнадцать лет и получим 1984 год. В этом году всему Советскому Союзу был явлен плод западнического шестидесятничества и кроткого брежневизма – горбачёвская перестройка.

Но потомство Рахили должно вернуться домой; а через десять лет после сюжета «Вассы Железновой» произойдут две революции: одна из них мимолётно возвысит Гурия, а вторая – прогонит его и воцарит Николая Фёдоровича Железнова (сына Рахили). Бэкграунд этого персонажа я назвал удивительным. Поскольку жизнь подражает сну Горького, отыщется (уникальный) жизненный аналог и Николаю. Это Егор Тимурович Гайдар. В его крови не только «Вассино начало» (Бажов), «Федорова ревзакваска» (Аркадий Гайдар) и природная дикость сергеев-прохоров (Тимур, то есть «Тамерлан»), но и, вы будете смеяться, Рахиль Лазаревна Соломянская, которая переименует себя не в «Рашель», а в «Лию» (интереснейшая библейская перестановка). Потом Колю Железнова сменит Пятёркин-младший. Де-юре – человек из военной среды, де-факто – внебрачный сын артистичного торгаша и неудавшегося городского головы Прохора Храпова.

Как видим, жизнь подражает литературному тексту с хронологическим лагом примерно в полвека и в перевёрнутом виде. То «дело жизни», что в горьковской пьесе было «капиталистическим хозяйством», в реальности оказывается советским социализмом; закадровое «революционное социалистическое будущее» оборачивается «рыночной контрреволюцией 1991 года», воплощённая марксистская идея становится антимарксистской. Ничего удивительного: литература («вторая реальность») и жизнь (предсказанная и сформированная ей грядущая «первая реальность») соотносятся друг с другом по зеркальному закону. В зеркале правое и левое меняются местами; а сон – то же зеркало: «левое» в нашем сновидении становится «правым» в нашей будущей жизни (и наоборот).

Литература (и культура вообще) – не только нереальность, выдумка (хотя бы отображающая реальность); в литературе есть часть настоящей реальности. Литература нематериальна, однако она обладает материализующими свойствами, плоды литературы падают нам в руки. Я понимаю это; и здесь рациональность моего мышления заканчивается. Я не отрицаю того, что в жизни может иметь место обыкновенное чудо.