«Вдоль огневого рубежа»

«Вдоль огневого рубежа»

Стихи

Евгению Ивановичу Ерхову я многим обязан в судьбе. Он возглавлял литературное объединение при балашихинской районной газете «Знамя коммунизма», куда меня пригласили после удачного сочинения классе в девятом. Ерхов написал врез к моей первой поэтической подборке, так сказать, благословил. Я всегда прислушивался к его мнению. А впоследствии шел его дорогой: дивизионная многотиражка, войсковой журнал…

Ерхов — поэт самобытный и, к сожалению, недооцененный. Он начинал достаточно ярко. По крайней мере, у него сразу проявилась своя интонация. Вот совсем коротенькое, но такое емкое стихотворение о родной речушке:

 

Ты откуда взялась,

Пскова?

У России

из рукава.

А куда бежишь

среди трав?

А к России.

В другой рукав.

 

Примечательно, что в Союз писателей Евгения Ерхова рекомендовали такие мастера слова, как Виктор Боков, Василий Субботин и Ярослав Смеляков. Боков заметил его еще во время службы в Сибири, в Томске. А Смеляков взял в свой семинар на одном из совещаний молодых писателей и, подводя итоги, пригласил заехать к нему на дачу в Переделкино за рекомендацией.

В «молодогвардейском» трехтомнике Смелякова есть строки, посвященные Ерхову. Отмечая важность отображения жизни сегодняшней армии, он заметил, что тема эта «пока еще слабо отражена в нашей большой поэзии. Приятно видеть, что молодые поэты, прошедшие школу армии, и даже связавшие жизнь с нею, и даже продолжающие службу в военной печати, в некоторой степени заполняют этот пробел. Тут в первую голову хочется назвать Евгения Ерхова, поэта сегодняшней армии по самой своей сути».

Конечно, такая оценка мастера дорогого стоит. И Евгений Иванович стремился ее оправдывать. Да вот беда: взваливший звание одного из лучших армейских поэтов послевоенного времени, Ерхов мучительно долго приходил к, казалось бы, очень простому выводу написать что-то выдающееся о невоюющей армии, о рутине повседневной учебы и службы невозможно.

Он увольнялся в запас полковником, в пятьдесят лет, в 1986 году. Афганская война (в ту пору «поход за речку»), межнациональные войны горбачевской поры и попущенные Ельциным «две Чечни» — были уже не его.

И тем не менее он оставил по себе добрую память — десяток поэтических сборников. В них немало стихов, с которыми хочется познакомить как можно больший круг любителей настоящей поэзии, тем более его земляков.

Остается добавить, что в 2016 году — году 80-летнего юбилея Евгения Ивановича — в подмосковном Пушкине в издательстве «Культура» вышел его объемный том стихов и поэм «После всего».

Евгений АРТЮХОВ

 

* * *

Все мысли — о тебе,

и о тебе все сны.

Как ты живешь теперь,

чем дни твои красны?

Числом в календаре?

Печалью обо мне?

Синицей, на заре

лепечущей в окне?..

 

А у меня — одно

и то же каждый день:

черно мое окно,

повернутое в тень.

Как солнышко ушло,

так и сгустилась мгла,

насупясь тяжело

из каждого угла.

 

Обвыкнусь или нет? —

вопрос меня знобит.

Иду искать ответ

на капище обид.

Там, на решенье скор,

найду изъян в судьбе,

но не тебе в укор,

а самому себе.

 

«Жив?» — спросит воробей.

«Жив!» — подтвержу кивком.

Усядется, злодей,

на древе родовом.

И держится, как брат,

не помня никого.

А я ему и рад —

как жил бы без него?

 

«Жив?» — принесет привет,

и жизнь вспорхнет во мне.

В России света нет —

откуда быть в окне?

В поле

Может, это и не маки,

а, уставшие лежать,

вышли красные рубаки

свежим ветром подышать?

 

Островок в кумач впечатан —

белый цвет иль белый плат —

ищут во поле девчата

невернувшихся солдат?

 

Никнет марево в тумане

и сгорает на огне…

И уже иван-да-марья

попадаться стали мне.

22 июня

Кричал петух

средь бела дня,

как из десятого столетья —

посередине лихолетья,

на гребне

нашего плетня.

 

Отец обнял нас, пацанов,

и мать

ладонью рот зажала:

от древних берегов Каялы

уже катился

гром щитов…

 

* * *

Над полигоном небо синее

и свист залетного стрижа.

Ромашки выстроились в линию

вдоль огневого рубежа.

 

А дали кашкою пропахли,

от них и ветер русокудр!

И не солдаты мы, а пахари,

устроившие перекур.

 

И автоматы не попрятали —

нам в прятки нечего играть!

Мы от рождения оратаи,

а только сунься враг —

мы рать!

 

 

* * *

А и было-то всего:

куст рябины у болотца,

сруб забытого колодца

да тропинка от него…

 

Проторил ее не Бог —

не бог весть какое чудо.

Может, лешего причуда

завела в чертополох!

 

Но не думалось о зле, —

крепче связаны корнями

с добротой трава, мы сами,

все живое на земле.

 

И стоял я не дыша:

без колодца,

без рябины

сразу стали бы пустыней

поле, Родина, душа.

 

 

* * *

Любовь? Любовь!

Не просто поманила,

а позвала навзрыд — не отказать.

 

И вот стою:

разверстая могила,

и некому, и нечего сказать…

 

 

* * *

А все же где-то женщина живет,

совсем не за горами и морями,

а за двумя или тремя дворами,

которая со мною встречи ждет…

 

Та женщина со мною рядом ходит

и только вида мне не подает:

раз в день она восходит и заходит.

И страшно мне:

в один какой-то год,

как свет погасших звезд до нас доходит,

так до меня ее любовь дойдет…

 

 

* * *

Мой дом, мой сад, моя тропинка,

ведущая куда-нибудь…

Какая старая пластинка,

не надоевшая ничуть!

 

Ее с утра заводит память

и теплит угольком в золе, —

и прослезит, и остограммит,

да и удержит на земле.

 

 

После всего

Все, что со мною случилось,

счастьем и болью ожгло,

вдруг от меня отлучилось.

И от души отлегло!

 

Не позабылось — все помню,

что мне на долю пришлось,

но — уже как посторонний,

не соглядатай, а все ж…

 

Не был в работе я хлипким,

и — не о том же тужить! —

что получилось великим,

всем теперь принадлежит.

 

Но и что сделано вами

вправе считать я своим:

как ни ряди — мы делами

в вечном родстве состоим!

 

И потому так отрадно,

так хорошо на душе

после всего, что обратно

не возвратится уже.