Журнальный мир

Дарить себя – не значит продавать.

И рядом спать – не значит переспать.

Не отомстить – не значит все простить.

Не рядом быть – не значит не любить!

Омар Хайям

– Идрис, позволь мне изменить тебе один-единственный раз, – за обедом Нафиса вдруг взглянула на мужа. – Сил больше нет терпеть. Разреши, умоляю.

То ли странная просьба, то ли кружившая над головой оса заставила спокойно жующего мужчину положить ложку на стол и начать отмахиваться обеими руками. Он больше так и не притронулся к ложке. Встал из-за стола. Но не стал возмущаться, лишь умоляюще посмотрел в лицо жены. Под действием его взгляда поднялась с места и Нафиса:

– Пойми меня, не могу я жить без ребенка, – прошептала она. – Ни о чем больше и думать не могу.

Задержав на ней растерянный взгляд, Идрис взялся за ручку двери, собираясь выйти, и обернулся:

– Может быть, мне стоит вовсе исчезнуть из твоей жизни, Нафиса?

– Нет, нет, не исчезай! Будь всегда рядом! – подбежала к нему жена. Но мужчина вышел из дома, осторожно прикрыв за собой дверь.

Он знал, что такой разговор когда-нибудь обязательно будет, подспудно ждал его. Но не думал, что жена вот так вдруг, так обыденно заведет речь о наболевшем. К тому же он не ожидал именно такого поворота, скорее, был готов услышать слова о том, что жена решила уйти от него. Детей все нет, хотя живут вместе восемь лет. А годы летят – ему уже за тридцать, она на два года моложе. За восемь лет брака супруги не растеряли пылкости первых чувств. Только за последнюю пару месяцев он как будто стал ощущать некую перемену в поведении любимой. Не сказать, что любовь ушла совсем. Идрис по-прежнему скучал по Нафисе, если она задерживалась в школе. Без нее, казалось, дома не хватало света и тепла. Бывая на полях по долгу агронома, всегда приносил домой охапки цветов. Когда она уезжала на день-два в районный центр по делам, не мог дождаться ее возвращения, заранее выходил за ворота, чтобы встретить ненаглядную. Для него словно солнце меркло, когда ее не было рядом. Его по-прежнему к ней влекло. Нафиса тоже любит мужа, он это знает. Закончив работу над планами и тетрадями, она тихонько ложилась рядом, чтобы не разбудить Идриса. Осторожно и нежно гладила его лоб, едва касаясь глаз и губ мягкими пальцами. Ласково целовала, тихо шепча: «Единственный мой…» Идрис же сквозь сон улыбался от трогательной нежности жены. Ему было приятно. Он понимал, что такую трепетную ласку, такое искреннее тепло может дарить только очень любящий человек. А сегодня вдруг заявила о желании изменить ему. Что это за любовь такая?!

Как говорится, птица не совьет гнезда в саду без деревьев, а счастье не поселится в семье без детей… Хотя нельзя сказать, что удача обошла их дом. Получив образование, они приехали в село Акмурун семь лет назад по распределению. Деревня им понравилась, полюбили они и местных жителей. Через два года купили красивый дом на благодатном, по словам соседей, месте. Чего стоит только яблоня под окном, которая ежегодно радует их богатым урожаем. Селились в их саду и птицы – веселой трелью встречали рассветы и провожали закаты. В доме всегда хватало и гостей, здесь часто бывали друзья, подруги и соседи. Даже если шумные их дети устраивали в комнате беспорядок, Нафиса не делала им замечаний. Говорила, на то оно и детство, чтобы бегать и шалить. После ухода гостей дома устанавливалась тишина, звенящая и гнетущая.

В народе говорят, если в доме дети – суета, а коли их нет – одна маета. Вот они и маялись. Как только не пытались обмануть судьбу. Услышав от кого-то, что надо поменять дверные косяки, если в семье долго нет детей, хозяин последовал древней примете. Несмотря на отсутствие опыта в плотническом деле, уверенно взялся за топор и срубил-таки новые косяки. Только вот малыш не спешил переступить порог их дома.

Прознав, что бесплодным женщинам помогает вода из нового родника, Идрис целую неделю бродил вокруг села с двумя алюминиевыми прутиками в руках и обнаружил подземную жилу. Выкопал яму между двумя березками, и там забил новый ключ со студеной чистой водой. Идрис ведрами приносил домой воду из нового родника. Жена с удовольствием пила ее, нахваливая, что это не простая вода, а настоящий щербет. Затем они вместе пропели ритуальную песенку, дурачась, словно дети, обрызгали друг друга ключевой водой и со смехом упали на мягкую постель. Но ни бессонная страстная ночь, ни родниковая вода не дали ожидаемого результата.

Бывая в гостях у друзей, Нафиса почти всегда брала на руки чьего-нибудь малыша, сажала к себе на колени, чтобы он описал ей подол. Долго носила эту пахнущую детским ароматом юбку, сознательно не стирая ее. Прекратила эту привычку только тогда, когда кто-то с издевкой спросил, чем это от нее несет, не теленок ли справил на нее нужду.

Поблизости не осталось ни одной знахарки или гадалки, к кому бы они ни обратились. Однако выяснилось, что с женой все было в порядке. Год назад, когда Идрис попал в районную больницу с воспалением почек, ему сообщил об этом седовласый доктор. Для начала спросил, не занимался ли Идрис в молодости борьбой. Тот и вправду в юношестве, еще до армии, пробовал силы на майдане. Врач ощупал его поясницу, выяснил, что защемлен какой-то нерв, и спросил, есть ли у него дети. Получив отрицательный ответ, доктор категорически заявил: «Похоже, и не будет». Идрис спросил, откуда такой скоропалительный вывод. Тот ответил, что по его наблюдениям, мужчины с таким недугом чаще всего оказываются бесплодными. По всей видимости, старику было не до сантиметов – сообщил об этом, как о чем-то обыденном.

С тех пор Идрис потерял покой. Вернувшись домой, рассказал жене о своей проблеме. А та восприняла новость почти с радостью, совершенно удивив мужа.

– Я так и думала. Раз причина в тебе, это можно вылечить, – заявила она. Теперь настала очередь Идриса тайком посещать народных целителей. Но… было похоже, что слишком категоричный диагноз старого доктора оказался верным.

А сегодня Нафисе приснилась Ева, да, Ева, жена первого на Земле человека. Она сорвала яблоко с дерева на берегу Сакмары и протянула Нафисе. «Если съешь это яблочко, скоро понесешь», – сказала она. Но плод оказался черемухой с твердой косточкой, при этом он был большим, как яблоко, и зеленым. Но вкусным очень. Нафиса обернулась вслед Еве, с её стороны бежал к ней мальчик, очень похожий на Идриса, – такой же чернобровый, темноглазый. Малыш подбежал и прижался к ней. Нафиса проснулась счастливой, восприняв сон как знамение небес. Поэтому и набралась храбрости, чтобы обратиться к мужу с необычной просьбой. Она даже знала… или догадывалась, с кем решится на такой отчаянный шаг. Поначалу, опьяненная любовью, она ощущала себя абсолютно счастливой в семье, работе и жизни в целом. Но со временем заметила, что порой ей становится тоскливо после рабочего дня в школьной толчее. В душе поселилась безысходная печаль. Хотя среди людей по-прежнему продолжала улыбаться, смеяться, в гнетущей тишине пустого дома она не находила себе места. За последние годы даже бесконечно любимый Идрис не мог заполнить эту пустоту. Она любит его, просто обожает. Представить себе не может свою жизнь без него. Самое большое счастье – любить и быть любимой. Любит, а рядом тот, кто любит ее. Ей бы не хотелось потерять мужа. При этом она понимает, что не сможет и дальше мириться со своим положением. Супруг – бог и царь для башкирки. Сильная женщина никогда не жаловалась прилюдно на мужа, не изливала душу напоказ. Берегла его честь, глубоко пряча горести и печали, лишь изредка, украдкой давая волю чувствам. Нафиса тоже могла бы жить, держа свои переживания при себе. Но… ведь неспроста Всевышний одарил ее способностью, желанием и возможностью дать начало новой жизни. Разве не Он возложил на ее плечи священный долг продолжить свой род, народ, человечество, позволив ей появиться на свет в женском облике? Это предназначение передалось ей через кровь и душу со времен зарождения человечества. Почему же оно должно прекратиться на ней? Ведь тут нет ее вины. А вина другого человека не может лишить ее возможности стать матерью. Имеет ли муж такое право? Нафису терзали сомнения. Конечно же, у него есть такое право. Он создан Аллахом ее половинкой, и если Он решил оставить его бесплодным, значит, и она не может стать матерью. Но Нафиса жаждет родить ребенка. Разве же это не самое святое желание, не самый дорогой подарок Всевышнего в жизни? Она готова перешагнуть даже через свою любовь, лишь бы ее дитя, ее продолжение обратилось к ней с волшебными словами: «Мама, мамочка!..»

* * *

Идрис вышел в сад и присел на скамью. Цветущие яблони распространяли пьянящий аромат. «Может, и вправду, лучше уехать от нее? Я не смогу подарить Нафисе ту радость, что она ждет. Могу отдать ей всю свою любовь, сердце, даже жизнь, но… нет во мне семени счастья, которого она жаждет. Жаль».

Отворилась и закрылась дверь дома. Значит, вышла и Нафиса. Однако Идрис не стал оборачиваться. Нафиса тоже заметила его. Мужчина всем сердцем чувствовал ее легкие шаги. Жена тихонько подошла и села на другой конец скамьи. Вчера бы она, заигрывая, запустила пальцы в его густые кудри, а другой рукой обняла бы за шею и весело рассмеялась. А сегодня примолкла, как смущенная девушка перед первой брачной ночью. Долго сидели молча, вдыхая благоухание яблонь. Облокотившись о колени и положив подбородок на ладонь, Идрис застыл в раздумии. Каждый думал о своем. Мужчине казалось, что он четко слышит, как гулко бьется сердце жены. Он первым нарушил тишину и вновь задал вопрос, заданный за столом.

– Возможно, мне надо уйти из твоей жизни, Нафиса? Чтобы ты стала счастливой… – При этом он сорвал беленький цветочек и протянул Нафисе. Она понюхала цветок, поднеся его к лицу.

– Какой аромат, даже голова идет кругом… Однако теперь ему не суждено стать яблоком… Я всю жизнь мечтала о вечной любви и о двух малышах от любимого человека, – едва слышно заговорила Нафиса. – Об этом, наверное, мечтаю не я одна, а каждая женщина. Слава Аллаху, до этого Он был милостив ко мне и осуществил первую часть моих мечтаний. Ты – любовь всей моей жизни, Идрис. А вторая часть так и остается мечтой. С годами все чаще стала задумываться, что когда-нибудь уйду из жизни с глубоким сожалением, о не исполненном главном долге перед человечеством. Нам все равно придется что-то решать.

– Измену невозможно простить, надеюсь, ты понимаешь это. Где измена, там нет места любви, – произнес Идрис, с восхищением отметив про себя, какая у него красивая жена, несмотря на бесконечную грусть на лице.

– Это не измена, это верность. Верность материнству, человечеству, продолжению жизни.

– Философ. А как я буду воспитывать чужого ребенка, чувствуя на себе унизительные взгляды окружающих?

– Он не будет чужим, а только твоим. Ведь я хочу совершить это ради нашей любви. Я не собираюсь отдаться другому ради плотской утехи. Мне необходимо только семя.

– Неужели нельзя сохранить любовь без этого? – Мужчина чувствовал, что теряет терпение.

– Ты знаешь, как я тебя люблю, но не могу жить без детей. Я засыхаю. Мы оба дичаем. Без детей общество не примет нас за своих, – Нафиса с мольбой взглянула на мужа.

– Но я окажусь лишним в этом доме с ребенком. Он не станет моим, – крикнул, не сдержавшись, Идрис. Поднялся со скамьи, обошел вокруг яблони.

– Он будет только твоим. Об этом никто не узнает.

– О чем? Об измене или любовнике?

– Успокойся. Какой любовник, какая измена… Это все от безысходности… Никто ничего не узнает.

– Даже я?

– И ты. Хотя ты знаешь его.

– Кто он?

– Никто, это ты сам! Ты и только ты! Для меня не существует других мужчин.

– Не считай, пожалуйста, меня глупцом. Ведь ты просишь моего разрешения лечь под кого-то другого.

– Это будешь ты, ты… Только в другом облике. Я буду представлять тебя, думать только о тебе. И мы всегда будем вместе. Но дай мне волю всего лишь раз. Не спрашивай, кто это. Если узнаешь… ты не почувствуешь себя отцом, – последние слова женщина с трудом выдавила из себя.

– Значит, я должен свыкнуться с таким положением и всю жизнь терпеть это, да? – присел он снова к жене.

– Не надо свыкаться, терпеть. Пойми, ты – отец. Как можно не понимать этого. Я не собираюсь изменить тебе душой и сердцем, – тут ее лицо исказилось, словно в рот попал горький перец. – Это вовсе не измена, я верна тебе!

– А телом… Я тебя даже представить не могу с другим. Готов превратиться в Отелло.

– Значит, ты не позволишь. Так и быть, я, как свечка, растаю, потухну рядом с тобой. Завянешь и ты, – женщина была готова разрыдаться. Но она сдержалась, взяла тот цветок в ладошки и закрыла лицо руками. Молчание затянулось.

– Он хоть достойный мужчина? – Этот вопрос Идриса рассмешил Нафису, но она лишь про себя ответила ему: «Скажешь тоже, есть ли кто достойнее тебя, золотой ты мой?!»

– Даже если ты уйдешь от меня, я рожу только от тебя. Я убеждена в этом. Эта уверенность исходит от любви и красоты, она во имя совершенства и будущего.

– Ого, какие высокие ноты, аж голова пошла кругом. Не лучше ли сказать проще: гульну разок и рожу тебе ребенка, – мужчина сам содрогнулся от своих грубых слов и даже сплюнул под ноги. Затем порывисто обнял жену. – Прости, не хотел оскорбить тебя.

А Нафиса растаяла в его теплых объятиях. Потом встала и обняла яблоню. Она приняла для себя решение: «Пусть и не сумела вырвать у мужа желаемого дозволения, смогла хотя бы довести до него свои переживания. Даже без его согласия все произойдет так, как я задумала». Вслух же произнесла отчаянно и страстно:

– Эх, была бы я вот этой яблонькой… Вросла бы корнями в землю и плодоносила каждый год.

– Я бы и тогда любил только тебя, – прошептал муж.

* * *

Нафиса знала, чьим семенем воспользуется. Она выбрала Расуля, внука бабушки Сары, живущей через семь домов от них. Парень был совершеннолетним, лет на десять моложе ее. Нафисе не пришлось учить его в школе, он жил не в деревне, его лишь на лето оставляли у бабушки и увозили поздней осенью домой. Похоже, что он нигде не работал, иначе здоровый парень столько времени не проводил бы в деревне без дела. Тем не менее, по словам бабушки Сары, он был большим помощником, с охотой выполнял все ее поручения. Но, как перелетная птица, весной возвращался, а осенью улетал обратно. Долгие зимние вечера бабушка коротала одна.

Нафиса всего пару месяцев назад впервые увидела Расуля. Это было перед Днем Победы, когда в качестве руководителя школьной тимуровской команды она пришла вместе с учениками наводить порядок в доме и во дворе бабушки Сары. Узнала о нем только из перешептываний ребят о том, что вернулся «немой Расуль». Белое лицо, голубые глаза и длинные волосы делали его похожим на пророка Йусуфа. В детстве бабушка Нафисы наизусть пересказывала «Кыйсса-и Йусуф» Кул Гали не только ей, но и всем ее друзьям. Под действием чудесного сказания она влюбилась в Йусуфа, как и Зулейха. Девчушка мечтала о таких же пылких чувствах, как у героев этого дастана. В годы учебы в уфимском вузе встретила Идриса, нашла в нем свою любовь. Слушая многократные пересказы бабушки, она и сама наизусть выучила некоторые отрывки поэмы. Рослый двадцатилетний Йусуф-Расуль, который спокойно и прилежно выполнял любую работу, смотрел на окружающих доверчивым взглядом, не обращая никакого внимания на насмешки детей, сразу показался ей особенным.

Он светел, как счастливая судьба!

…Прекрасны руки, плечи и предплечья.

Его уста – рассветная заря,

…Он полон благородства и величья¹.

Сами собой всплыли в памяти эти строки. Внук бабушки Сары показался Нафисе живым воплощением невинности. До пророка, конечно, ему очень далеко, тем не менее была в нем странная черта, отличающая его от других. Ему шло все: и широкая добродушная улыбка, обращенная ко всем подряд; и неуверенная, как у ягненка, походка вприпрыжку; и торчащие во все стороны волосы, напоминающие антенну, готовую принять мир таким, какой он есть… Даже его одежда – брюки с довольно широкими штанинами и рубашка с длинноватыми рукавами – показалась молодой учительнице вполне уместной. Но главной его особенностью была немота. Говорят, в раннем детстве он был сильно напуган быком и остался немым. Было бы неправильно утверждать, что он совсем ничего не произносит. В разных ситуациях каждый раз с новой интонацией он издает звуки, похожие на «гы-гы», пытаясь выразить свое мнение. После того субботника Расуль помогал бабушке накрывать на стол. Стоило ей попросить: «Расуль, принеси, пожалуйста, сахар», как парень утвердительно ответил «гы-гы» и выполнил просьбу. И его ответ воспринимался окружающими как «сейчас-сейчас». А когда она спросила: «Налить еще чашку чая, сынок?», его «гы-гы» означало «да, можно». Ребят же он угощал ласковым «гы-гы», некоторых при этом приветливо похлопывал по спине.

Нафисе особенно понравился пирог с черемухой. Оказывается, бабушка Сара испекла его из ягоды, собранной внуком на горе Карлытубэ.

– В этом году пойдем туда вместе и вместе соберем ягод, да, Расуль? – обратилась к нему учительница. Зашумели и ее ученики, выражая готовность вместе пойти за черемухой. Тогда еше Нафиса не предполагала, что ее предложение, сделанное безо всяких задних мыслей, позже будет иметь серьезные последствия. Вот этот самый Расуль-Йусуф и завладел мыслями женщины. Не сказать, что она влюбилась в него, однако цветок ее истомившейся души жаждал хоть капельку живительной влаги из этого чистого родника. Ей хотелось по-детски озорничать с ним или громко запеть, даже по-дружески высмеять его немоту, слегка поддразнить. Конечно, она понимала, что так делать нельзя. Но, похоже, ее вполне устраивало, что он не может говорить, а, значит, будет держать язык за зубами.

* * *

В конце июля, когда созрела черемуха, Нафиса направилась к бабушке Саре. За лето она лишь два-три раза видела Расуля. Встречала на улице или в магазине. Бабушка иногда отправляла его за покупками с запиской в руках. Улыбчивое лицо парня, его ловкие движения пробудили в женщине желание, а взволнованное биение сердца подсказало, что близится развязка зародившейся в ее голове задумки. Старалась любыми путями привлечь внимание парня. Главное – не отпугнуть неосторожным словом или действием. Весело общалась с ним, подшучивала, мол, не заговорил ли еще. Расуль ничуть не смущался, с улыбкой смотрел ей в лицо. Когда женщина брала его за руку, он не отдергивал ее, наоборот, испытывал необъяснимое наслаждение от исходившего от тела молодой женщины тепла и аромата духов.

– Говорят, черемуха поспела, возьмешь меня с собой, бабушка Сара? – с порога громко обратилась в тот день Нафиса.

– Я уже третий год не могу ходить по лесам. Теперь Расуль обеспечивает меня лесной ягодой. Приносит и разные травы, правда, без разбору – и лекарственные, и ядовитые. Я уже стара стала, болят суставы, – ответила старушка, опершись на палку. – Если хочешь, можешь пойти с Расулем. Говорят, на Карлытубэ черемуха уродилась на славу. Слышала, даже собирают и сдают государству. Нам бы для себя собрать. Зимой смешаешь с сахаром – знатное угощение получается. Только косточки застревают в зубах… – было бы кому слушать, бабка готова говорить хоть целый день.

«Не пойдут ли пересуды, если кто заметит, что мы вдвоем отправились в лес, – подумала женщина. – Тем не менее, более удобного момента может и не быть. Нельзя его упускать. Может, удастся разжечь искорку в парне. Надо будет действовать смелее, быть решительнее».

Быстро набрали два больших ведра, хотя пришли за полдень. Расуль оказался довольно ловким, залезал прямо на деревья и собирал черемуху там. Наклонял усыпанные ягодами ветки пониже, чтобы она могла достать с земли. Даже ломал некоторые старые ветки и бросал ей под ноги. Объяснял, что он здесь не впервые. Это оказалось довольно возвышенное место, хотя не очень было заметно, что шли в гору, когда добирались сюда. Вся округа просматривалась, как на ладони – можно было даже посчитать дома виднеющейся вдалеке деревни. Они сели на землю и перекусили хлебом, конфетами и чаем с молоком из бутылки. Нафиса изо всех сил старалась понравиться юноше, постоянно улыбалась, нахваливала каждый его шаг: «Ой, какой ты сильный, Расуль! Все у тебя получается, ты настоящий мужчина». Сама же пыталась обнаружить отрицательные черты в парне. Но так и не смогла найти. Каждое его движение, каждый поступок были к месту, а лучистые глаза привлекали теплом и светом. Только вот не дано бедняге языком выразить свои чувства.

Допив чай, женщина чуть отвернулась в сторону и тихонько расстегнула пуговицы кофточки. Затем обернулась к парню и, прикрывая полуоткрытую грудь рукой, ласково обратилась к нему:

– Расуль, пить хочешь? Хочешь молока попробовать? – Она и сама не поняла, почему таким образом решила привлечь его. То ли сказалось ее отношение к юноше, как к ребенку, то ли не смогла в ту минуту придумать ничего другого… Открыла тугие белые груди и пальцами провела по темным кругам вокруг сосков. «Молоко вку-усное», – протянула она.

Не ожидавший такой «храбрости» Расуль в первую секунду настороженно смотрел на нее, но вдруг со стыда или страха вскочил и спрятался за ствол черемухи. Постоял некоторое время, закрыв глаза руками, потом медленно раздвинул пальцы и взглянул в сторону женщины. Он был не только немым, но теперь стал и слепым от вида беломраморного женского тела, которое увидел так близко впервые в жизни. Парень часто задышал. Два белых, как молоко, бугорка были для него самым прекрасным видением, они напоминали два круглых колобка и поэтому казались вкусными, теплыми, лучистыми и бесконечно дорогими. С широко открытыми глазами он долго смотрел на женщину не в силах оторвать взгляд от ее грудей.

Этот взгляд смутил и саму Нафису. Она прикрыла груди и вновь опустила руку. Вспомнила «Кыйсса-и Йусуф» и почувствовала себя грешницей Зулейхой. Это привело ее в замешательство, заставило застыдиться, но решимость достичь желаемого толкнула ее на другое.

В его уста впилась она с весельем

И шею обхватила ожерельем.

Сказал Йусуф: «С грехом не надо знаться.

Грешить – не означает подчиняться».

Она уже не боялась ни Бога, ни постыдного слова «блуд». Перешагнула через него. Неудержимое желание родить ребенка, взращенное в ней годами, охватило всем естеством женщины. От нетерпения она была готова, как и Зулейха, взять силой самого пророка. Но Расуль не был пророком. Мужская сила, вдруг охватившая все существо, заставила его, простого смертного, подчиниться зову первобытного греха. Спотыкаясь, он подбежал к женщине и начал яростно целовать и сосать ее упругие груди. Нафиса поспешила воспользоваться моментом исступления, начала, поглаживая и лаская, раздевать Расуля. Бедняга дрожал всем телом, издавая нечленораздельные звуки. Женщина старалась представить на его месте своего мужа, даже пару раз вслух называла его имя. Она чувствовала некую невинность своего греха. Неопытность и искренность парня заставили ее ласкать его, как ребенка, осыпать нежностями. Даже после того, как семя упало в плодородную почву, женщина долго не отпускала парня. Может быть, хотела удержать живительную влагу до последней капли в собственном лоне, а возможно, желала продлить сладостные минуты… Передохнув, парень решился повторить опьяняющее наслаждение, но женщина была на этот раз более сдержанной. Только поглаживала его косматые волосы и прошептала без особой нежности и радости:

– Только об этой игре никто не должен знать. Договорились, Расуль?

Немой парень только кивнул, не отрывая по-детски восхищенного взгляда от предмета обожания, к которому он успел прикипеть всей душой. Нафиса увидела в глубине мужских глаз безмерную печаль. Ей даже стало жаль парня. Она резко поднялась и начала одеваться. Повязав платок на голову, взяла в руки ведро и, даже не обращая внимания на Расуля, направилась в обратный путь. До самой деревни парень так и не догнал ее. Лишь далеко позади маячила одинокая фигура с низко опущенной головой.

* * *

Женщина каждый день со страхом ждала, что же произойдет дальше. Лишилась аппетита и сна. Не знала, о чем говорить с мужем, который от зари до ночи находился на работе, боялась его взгляда. Словно чувствуя что-то неладное, Идрис тоже отдалялся от нее. Ее терзала мысль о том, что все тайное со временем становится явным. Боялась, что кто-нибудь придет и расскажет правду, разоблачит ее греховную сущность и опозорит перед всеми. Первые четыре дня прошли спокойно. Никто не постучал в дверь с недобрыми вестями. А вот на пятый день…

На пятый день, когда солнце поднялось с горизонта на длину аркана, явилась бабушка Сара. Нафисе стало не по себе, когда она увидела ее. Не знала, что ответить, если та начнет расспрашивать. Едва переступив порог, бабушка громко завела разговор:

– С лица воду не пить, дочка. Одной красотой нельзя было бы так околдовать человека, если бы Всевышний не дал любви. Что ты сделала в моим внуком? Я же понимаю его язык.

С каждой минутой Нафиса становилась все бледнее. Не зная, чем занять руки, она сняла с головы платок и снова его повязала.

– Как что… А что с ним? – ответила она, прочистив горло. – Я наполнила ведро и ушла домой, он еще оставался на горе. Может, объелся черемухи? – Она сама не понимала, о чем говорит. Старушка подошла поближе и зашептала Нафисе в ухо:

– Он теперь постоянно напевает про себя. Разговаривает с каждым цветком, каждой травинкой. Просто сходит с ума. Он влюбился в тебя. Ходит сам не свой, словно пьяный. – Затем вдруг громко спросила: – Ты, может, какой знак ему подала, дочка? Не завлекала ли его?

Нафиса не знала, что и ответить. Было невыносимо осознавать, что старушка догадывается о чем-то. Ведь ей не нужны свидетели. Немного успокаивало лишь то, что бабушка не знала всего.

– Какой знак? Он же немой, он… еще ребенок, подросток. Но, возможно, в нем зарождаются взрослые чувства, – нашлась она и добавила как бы в шутку: – Значит, растет, становится мужчиной!

– Перестал разговаривать. Он обычно так замыкается в себе, когда слишком сильно радуется.

– Разговаривать? Он же не говорит… – Нафиса вздрогнула.

– Он говорит по-своему. Я одна его понимаю. Вот сейчас мычит что-то про себя, сердечный, словно под музыку. Разговаривает со цветами в комнате, с деревьями на улице. Что-то с ним случилось. Похоже, в его сердце вошла любовь в твоем лице. Ведь люди сходят с ума от любви. Боюсь, как бы он не лишился рассудка.

– Не беспокойся, бабушка, еще никто не умирал от любви, – окончательно успокоилась женщина.

– Мало ли тех, кто кидается в огонь из-за любви?

– Идем, лучше попьем чаю, загасим огонь в душе, – как положено по обычаю, Нафиса пригласила соседку к столу, хотя ей больше всего хотелось, чтобы та быстрее ушла.

– Только что дома выпила, конечно, пару чашек, но не годится пожилому человеку отказываться от угощения, – с такими словами старушка с готовностью прошла за стол. – Сердцем чую – что-то произошло, поэтому хочу, дочка, поведать тебе одну историю. Думается, что этот безъязыкий мальчик послан мне Аллахом, чтобы разъяснить смысл и тайну жизни. Ведь и он – плод моего греха.

– Как, твой внук?

– Он родился белолицым, не похожим на других малюток. И заговорил очень рано. Но в пятилетнем возрасте испугался племенного быка покойной моей соседки Хакимы и лишился речи. С тех пор из ангелочка превратился в неизлечимого инвалида. Из-за быка Аюпа.

– То говоришь Хакимы, то Аюпа…

– Это муж с женой, мои соседи. А мальчика напугал их бык.

Пока старушка за чаем рассказывала свою историю, Нафиса боялась посмотреть ей прямо в глаза. Тем не менее, встречаясь с ней взглядом, заметила, что в душе старой женщины было больше неожиданной тайны, непонятной игры, чем беспокойства. Аккуратно сложенные на коленях руки, свободно завязанный под подбородком выцветший платок, подвижные морщины на лбу – все это хозяйка восприняла как проявление благородства. Поэтому со временем она почувствовала больше доверия к старушке. Меньше стала переживать, ожидать осуждения из-за игры с Расулем в лесу. Ей даже казалось, что эта игра была только во сне, как отблеск ее мечтаний. А бабушкина история внесла не только покой, но и смысл в ее жизнь. Нафиса почувствовала себя чистой и непорочной. Только одного не могла понять: что же хотела сказать бабушка Сара, рассказывая ей о тайне всей своей жизни? Ведь неспроста та стала распутывать клубок своих воспоминаний, удобно устроившись за столом.

– До Победы еще было далеко. Стояла поздняя осень сорок третьего, в небе начинали кружить белые мухи, – начала свое повествование бабушка Расуля. – Завершены полевые работы, и появилась возможность больше времени проводить у себя дома. Чуть ли не ежедневно в деревню приходили похоронки. Тяжелое, тревожное время. Меня одолевало чувство одиночества. Оба брата – на фронте, один уже сложил голову. Мама скончалаь еще в сорок втором. Я осталась одна во всем мире. До войны была слишком молодой для замужества. Теперь вот исполнилось двадцать, но нет рядом родного человека. Любуясь снегопадами, и сама не заметила, в какое мгновение небо послало мне незнакомое чувство беспокойства. Места себе не находила – хотелось ребеночка, тебе этого не понять, – взглянула она в глаза Нафисы. – А, может быть, и понимаешь, ведь ты тоже женщина. Об этом ребенке молила не я одна, но и сама вселенная в моем лице. Как говорили в старину, если этого хочет весь мир, появление ребенка неизбежно. Значит, так же произойдет и со мной? Но не давало покоя сомнение, что война закончится, а возвращаться уже будет некому, так как моя половинка сгинула в бою. Небеса надрывались: ты – женщина, ты пришла в этот мир, чтобы стать матерью. И, похоже, чудо не заставило себя ждать. На следующее же утро на двухнедельную побывку после госпиталя приехал наш сосед, дядя Аюп. Да, прямо на следующий день, безо всякого предупреждения. Я поняла: его вернул сам Господь бог.

Увидев меня, он отметил: «Когда же успела маленькая девочка Сара превратиться в красавицу, до губ которой и не дотянуться». Эти слова и его восхищенный взгляд окончательно лишили меня покоя. Я уже не могла дольше терпеть. На третий день встретила его одного и сказала:

– Даже война не может помешать главному предназначению женщины. Зайди, как стемнеет.

Откуда только набралась храбрости? Я была девственницей, хотя безрукий Ахмет, избежавший по этой причине мобилизации, много раз приставал ко мне. Возможно, Аюп принял мое приглашение как распутство и просто хотел поразвлечься. Тем не менее, прощаясь, он сказал: «Не знаю, вернусь ли с фронта живым. Но твой поступок, Сара, – это настоящий подвиг». Он не вернулся.

Только дважды постучался Аюп в мое окно. Да, мы провели вместе две ночи. И он ушел. В память об этих ночах у меня родилась дочь. У Хакимы остались две дочери. Народная молва приписала мою дочь Ахмету. Я же посчитала, лишь бы Хакима не узнала правды. А она до конца своих дней ничего не говорила. Наоборот, любила мою Гульбану, как родную. Когда она ласково хлопала ее по спине и отдавала ей одежду дочерей, я замирала от страха, что она догадывается.

А перед смертью, когда соседка пригласила меня одну к себе, хотела даже признаться ей в тайне всей своей жизни, но она опередила меня: «Сара, я тяжело пережила те две ночи, что ты украла у меня с мужем. Сначала подумала, что ты пошла на это от безысходности. А после войны, поняв, что в отличие от других женщин ты не строила глаза всем подряд, я простила тебя. Ведь ты взяла на себя такой грех не ради распутства и блуда. Не беспокойся, я прощаю тебя». Я зарыдала от ее прощальных слов. Всю жизнь я носила тяжелый камень в сердце от чувства вины перед ней, а тут он вдруг растаял и, превратившись в слезы, разом облегчил мою душу. Теперь же подрос сын этой самой Гульбану, Расуль, повергая меня то в огонь, то в воду.

– Хакима носила груз потяжелее твоего… Каково было ей держать это в себе… Какое нужно иметь терпение, – заметила Нафиса. Старушка вздрогнула от ее слов и прямо посмотрела на молодую женщину.

– Бывают случаи, когда никакого терпения не хватает, ох, бывают. Тогда уж, даже если все займется ярким пламенем и разверзнутся небеса, ты слепо следуешь за своими желаниями, забывая о принципах и убеждениях. И никто не знает, угодно это Всевышнему или нечистой силе. Ради Бога, отвороти моего Расуля от себя. Это все, о чем хотела попросить тебя. Иначе один грех повлечет за собой новые.

Нафиса долго сидела на месте после ухода бабушки Сары, едва не плача и повторяя про себя: «Неужели старушка почувствовала, неужели поняла…»

* * *

То, что произошло в походе за черемухой, оставило свой след в душе женщины. Она стала чувствовать себя чужой в своем доме, рядом с собственным мужем. Корила себя за неверность, за то, что при живом-здоровом муже совершила такой грех. Идрис не знал-не ведал про ее измену, тем не менее, что-то изменилось в его поведении. Даже лежа рядом, не обнимал ее от души, не целовал горячо, как прежде. Читал газету в постели и тут же засыпал под предлогом, что устал, глаза слипаются. Конечно, он устает – разгар жатвы, целый день в поле. А жена лежала рядом с ним, как кукла, боясь пошевелиться. Хорошо, хоть начался учебный год, за работой дни проходили незаметно.

Не дождавшись близости на протяжении месяца, Нафиса не выдержала. Завела разговор субботним вечером, когда вернулись распаренные из бани.

– Идрис, ты охладел ко мне? Считаешь, что я принадлежу другому? Я не изменяла тебе, – сказала она.

– Неужели еще не успела? – процедил муж сквозь зубы.

– Я никогда не изменю тебе.

Тут, похоже, вырвалось наружу все пережитое мужем за последние недели и месяцы, он неожиданно выпалил низким мужским голосом:

– Я согласен! Чтобы человечество жило и в дальнейшем, слышишь, чтобы оно не прервалось на тебе, даю тебе разрешение на один раз, – и добавил с серьезным категоричным видом, – но только один-единственный раз.

Нафиса была поражена. «Он дает мне разрешение, благославляет на измену. Что это – проявление отзывчивости или мужская слабость? Бедненький. Неужели ничуть меня не ревнует? Разлюбил меня или просто пожалел? Может быть, наоборот, как раз из-за любви старается пойти мне навстречу, чтобы сохранить семью, навсегда при этом лишая себя воли и свободы? Он ведь даже не знает, что я уже изменила ему. Наверное, сразу надо было решиться на этот грешный поступок, ничего ему не объясняя. Никто бы и не узнал. Теперь же всю жизнь его будет грызть червь сомнения. Хотя, если подумать, у любящих людей не должно быть тайн друг от друга. Нет, пока не буду признаваться о связи с Расулем. Ведь он мой муж, не стоит волновать его».

Ничего не говоря, женщина прошла в дальнюю комнату и легла спать. Засыпая, подумала, надо же, человечество стало ему жалко. Расслабленное после бани тело требовало отдыха – она провалилась в глубокий сон.

Проснулась от ласкового поцелуя мужа. Какой он желанный, свой, родной. Но… не было в ней прежней необъяснимой чистоты, неповторимой нежности, накрывающей с головой теплой волны. А она ждала именно этого. Жаждала испытать еле сдерживаемую страсть, по которой успела истосковаться. А может, она влюбилась в Расуля? Нет, она же представляла Идриса на его месте. Если даже и тосковала, то только по молодым годам мужа, пылким чувствам первых лет совместной жизни. Или ее похотливая суть просто пытается обмануть ее?

Посреди ночи Нафиса проснулась от кошмарного сна. Муж спал с довольным видом, широко раскинув руки. А снилось ей какое-то рогатое существо. Она представила его облик и решила, что это был нечистый дух. Он взял ее на руки и понес на вершину горы. При этом хохотал и предлагал поиграть в щекотку. Женщине было приятно, она тоже смеялась. В это время появился Идрис с топором в руках и одним ударом сбил рог нечистому. А из рога посыпались звезды, выплыло Солнце в окружении планет, совсем как на картинке из учебника по астрономии, а дальше пошла вереница людей … Нафиса видела их, но не могла остановить этот поток, они все шли и шли. Она кричала: «Стойте!», но люди не обращали на нее внимания. Вздрогнув, она проснулась с криком.

Когда вела шестой урок, в окно увидела, как Расуль направился в лес. Женщина не ошиблась – он шел в сторону Карлытубэ.

Несколько раз до этого Расуль выходил ей навстречу по дороге на работу. С мольбой глядя ей в глаза, издавал привычное «гы-гы» и пытался идти рядом. Как водится, стоит червю раз попробовать вкус яблока, и он без стеснения вгрызается в мякоть, проникая все глубже и глубже. И ничем его не остановить. Поэтому Нафиса строго поговорила с парнем, даже назвала его «сынок»:

– Расуль, не надо, сынок, портить наш праздник души таким поведением. Если понадобишься, я сама тебя найду. – Он вроде успокоился после этих слов. Больше не попадался на глаза. Теперь же, увидев этого «ребенка» в окно, женщина сама загорелась.

Вернувшись домой, быстро переоделась и отправилась в том же направлении, что и парень, якобы, с целью прогуляться по осеннему лесу. Даже прихватила с собой небольшую корзину – «Вдруг попадутся грибы». Чутье не обмануло ее, парень сидел, задумавшись, на том самом склоне, где все и произошло. Он очень растерялся, увидев Нафису.

Тем не менее, быстро взял себя в руки и, похоже, решил повести себя по-мужски – снял пиджак, расстелил его на траве, приглашая присесть. Она поняла его, села, подобрав ноги. Расуль постоял перед ней на коленях, опустил голову, положил ее на ноги женщины и заглянул ей в глаза. Их взгляды встретились. Из глаз парня выкатились крупные слезы. Он как будто даже прошептал что-то. Затем упал на спину, вытянул руки вверх и долго смотрел в небо. Он не стал вытирать слезы, которые продолжали бежать по щекам. Казалось, в этот момент он благодарил Всевышнего за то, что не зря появился на свет, испытал неземное наслаждение и ходил в последние дни не по грешной земле, а витал в облаках. Через некоторое время парень опустил руки и прикрыл ладонями глаза. Лишь губы продолжали шевелиться. Потом с широкой улыбкой посмотрел на женщину, поднялся на ноги и подал ей руку. Когда Нафиса встала, взял пиджак, накинул его себе на плечи и пошел вниз с горы. Сделав несколько шагов, нагнулся и сорвал что-то с земли. Вернулся назад. У него в руках оказался гриб в красной шляпке с белыми крапинками. Всем известный ядовитый мухомор. Парень положил его в корзину женщины и направился в деревню. Нафиса со всего размаху отбросила корзину с грибом. Она не поняла, что этим хотел сказать ей Расуль. Просто подумала, что он больше не потревожит ее. Но… женщина ошиблась. Она еще не знала, что ядовитый гриб, пустивший корни в ее душе, вскоре вылезет наружу.

* * *

Расуль больше не появлялся, а когда наступили первые морозы, в конце октября, уехал на зиму к матери.

А незадолго до этого для Нафисы наступил долгожданный праздник. Женщина ощутила себя неземным существом в окружении божественной тайны, поняв, что не стало месячных и приятной тяжестью налились груди. Вслушивалась внутрь себя, несмело поглаживала живот, боясь сглазить. Поверила в новость только спустя пару месяцев, когда стали мучить приступы тошноты и беспричинной изжоги – она беременна, она станет Матерью! Но никому ничего не сказала, даже Идрису. Губы были постоянно растянуты в улыбке, а сама, напротив, часто уходила в себя, задумавшись, на шутки мужа отвечала невпопад.

На ноябрьские праздники одна поехала в райцентр, даже мужа не предупредила. Приехав, сразу же отправилась в универмаг. Зашла в отдел детских товаров и с улыбкой разглядывала одежду для малышей. Подумала, если родится дочка, куплю вот это красное платьице, а если будет сын – те синие брючки. Оказавшись среди игрушек, еле сдержалась от желания покачать кукол на руках, покатать по полу машинки и трактора. Так ей захотелось поиграть с ними, забыв обо всем на свете, как в детстве. Даже собралась купить какую-нибудь маленькую машинку. Но подумала, что, если родится девочка, она обидится, скажет, ты не хотела меня, а ждала мальчика. Поэтому, покидая отдел, купила небольшой мячик с нарисованными на боках кубиками.

Вернувшись домой, покатила мяч в сторону Идриса, который увлеченно смотрел хоккейный матч по телевизору, и сказала: «Лови!» Муж вздрогнул от неожиданности и поймал игрушку.

– Ого, будем играть в зимний футбол?

– Покатился мой клубочек, не видел ли ты его, дяденька? – прямо в верхней одежде Нафиса ласково прильнула к груди мужа, повторяя свою прибаутку, – ты не видел, куда укатил мой клубочек?

– Видел-видел, красавица моя. Он укатил за горы и моря в поисках клада, – Идрис закружил жену, обняв ее за талию.

– А этим кладом, дяденька, станет малыш.

– Малы-ыш? – вдруг остановился муж.

– Да, он уже нашел свой клад, дяденька, – жена по-детски заглянула в лицо мужу.

Идрис выпучил глаза и переспросил:

– Ма-алыш?! Правда, Нафиса, у нас будет ребенок? – Идрис взял ее на руки. – Ур-ра! Малыш, ребенок… – но тут его словно ударило током, он резко остановился, отпустил Нафису и медленно присел на диван. – А от кого?

Растерянный взгляд мужа лишь раззадорил Нафису:

– Как от кого? От тебя, глупый! Ты будешь отцом! – она сбросила пальто прямо под ноги и обняла мужа. Ласкаясь, положила голову на его колени. – Я же говорила, что рожу только от тебя.

– Ты говоришь правду?

– Конечно. Я представила пророка Йусуфа на твоем месте и добилась своего.

– Не рассказывай мне сказки. Сейчас я покажу тебе Йусуфа, – Идрис обнял жену, покрывая ее поцелуями.

Мужчина, похоже, на самом деле смирился со своим положением и не стал задавать никаких вопросов, когда у Нафисы появился живот, а потом зашевелился и плод. Лишь однажды он спросил жену о ее тайне.

Они дружно готовились отмечать Восьмое марта. Хотя Идрис старался сильно не загружать заметно округлившуюся жену, Нафиса летала как на крыльях, собирая на стол. Пришли друзья, поздравляли с праздником. Все были рады добрым переменам в их семье. Некоторые шутили, мол, что же вы так долго тянули, не решились, пока были моложе и сильнее. Загитовы же отшучивались, что сами не заметили, как время пролетело, пока обустраивались, вставали на ноги. Когда гости разошлись, Идрис занес домой большой четырехугольный куль, завернутый в одеяло.

– Вот, дорогая, мой подарок к празднику. Заранее прошу, пока не открывай. Хочу сначала задать тебе один вопрос. Хорошо подумай и ответь мне конкретно, хорошо?

– Не пугай, Идрис. Надеюсь, там не бомба внутри.

– Всего один вопрос. Больше никогда не буду беспокоить тебя.

– Ну, задавай тогда.

– Только один вопрос: никто в будущем не предъявит права на наше счастье, не захочет украсть его у нас?

– Мы сами хозяева своей судьбы.

– Надеюсь, ты понимаешь, о чем, вернее, о ком идет речь.

– Понимаю. Об отце будущего малыша. Ответ один. Если мы хозяева своего счастья, никто не сможет претендовать на него.

Идрис встал на колени перед женой и протянул ей сверток:

– Я понял. Мы хозяева. Я хозяин! Закрой глаза, я открываю подарок.

Он положил сверток на диван и долго возился с узлом на одеяле. Наконец развязал его и сказал:

– Открой глаза, любимая.

Нафиса открыла глаза и еле удержалась на ногах, почувствовав слабость во всем теле. Муж успел поддержать ее.

– Спасибо, дорогой, тысячу раз спасибо, – прошептала побледневшая женщина.

На диване стояла сделанная руками Идриса колыбель, поблескивая легким инеем с мороза и сверкая, словно солнце, в ожидании своего часа. Нафиса восприняла ее как знак признания мужем ребенка и как его, пусть и запоздалое, но все же благословение ее греховного шага.

* * *

Ближе к концу апреля у Загитовых родился сын. Молодая, здоровая женщина легко разрешилась от бремени. Вместе с малышом в семью вошли радость и счастье. Идрис сам привез жену и сына из больницы, всю дорогу держал малыша на руках. Чувствовал себя настоящим отцом, а вернее, даже сам, казалось, поверил в это. А как же, ведь в деревне не было слышно никаких кривотолков о его жене. Возможно, им и вправду помог дух пророка Йусуфа. Кто знает. Ведь он способен вылечить безнадежных больных, оживлять увядшие цветы, высекать огонь взмахом простого кнута. Нет, его жена не изменяла ему. Ее желание и его намерения вознеслись в небеса и получили благословение богов, потому и появился на свет этот малыш, их сын. Идрис был заново влюблен в жену, в сына, во весь мир…

После Дня Победы собирались начать посевную. В сумерках, когда на землю опустился вечерний покой, постучали в окно. Идрис собирался заняться ремонтом расшатавшейся ножки стула. Никто не отозвался на приветливый возглас хозяина: «Кто там? Проходите». Стук повторился. Не последовало никакого ответа и на обеспокоенный вопрос: «Кто это балуется?» Насторожилась и Нафиса. Уже с наступлением теплых дней в ней зародилась смутная тревога. Если вдруг перелетные птицы вернутся…

Идрис положил молоток на стул и вышел во двор. Там стоял молодой человек очень высокого роста. Вроде незнакомый. Но как будто видел где-то…

– Кто ты? – спросил его.

Тот оказался немым, на пальцах объяснил, что не может говорить, и широко улыбнулся.

– Чего тебе надо? – суховато обратился мужчина, подумав, что этот странный парень забрел к ним по ошибке. Незваный гость лишь кивнул головой и заглянул в окно, затем пальцем указал на колыбель, подвешенную на потолке. Он достал из кармана погремушку и протянул Идрису.

– Что, хотел на малыша посмотреть? Пока рановато, ему нет еще и сорока дней, – сказал хозяин, не понимая, в чем дело. Или, вернее, не желая понимать. Он знал, что в этих местах принято чуть ли не всем селом приходить в дом, где появился ребенок, чтобы поздравить с рождением нового гражданина страны, родной деревни. Пожилые женщины по соседству уже навестили роженицу, принося с собой курут, масло, мед, блины, пироги. А когда малышу исполнится сорок дней, придут и остальные. Идрис подумал, что этот несчастный по ошибке явился раньше. Точнее, ему хотелось так думать. Тем не менее, подарок принял. Затем почти вытолкнул со двора калеку, который не сводил глаз с окна.

– Кто это был? – жена встретила его крайне растревоженной.

– Какой-то немой инвалид пришел посмотреть на малыша, вот оставил игрушку, – равнодушно ответил Идрис и забросил погремушку на шкаф верхней одежды у входа. Он вновь взялся за работу. Но почувствовал, как трясется рука с молотком. Стараясь скрыть волнение, мужчина произнес, как бы между прочим:

– Стулья расшатались, надо или выкинуть, или отремонтировать.

В ту ночь Нафисе было не до сна. Вот ведь напасть какая – тот, кого она считала пророком, оказался сущим дьяволом. Надо как-то избавляться от него. Стоит ли объяснять Идрису, кто это такой? Эх, раньше надо было признаваться. А если он узнает правду сейчас, может навсегда отказаться и от ребенка, и от нее. Как быть?

И последующий день прошел в тревожном ожидании. Начался сев в колхозе. Теперь Идрис от темна до темна будет пропадать на поле. Жена проводила его со словами: «Постарайся вернуться пораньше, мы будем с нетерпением ждать тебя». Молодой папаша только кивал и улыбался, светясь от счастья.

Вечером, вновь постучали в окно. Нафиса, находящаяся дома одна с ребенком, вздрогнула от неожиданности. Вдребезги разлетелась чашка, выскользнув из ее пальцев. Хорошо, хоть ребенок не проснулся. Она быстро присела на корточки. Стук раздался снова. Осторожно выглянув, она узнала Расуля: «Это он, чертово отродье». Что делать-то? Что бы придумать такое, чтобы отвадить его раз и навсегда? Может, поговорить по-человечески?

Женщина подошла к входной двери, запертой на засов, и спросила, кто там. Расуль проворно поднялся по ступенькам крыльца, подал голос «гы-гы», давая знать, что это он. Собрав всю волю в кулак, Нафиса открыла дверь и отпрянула назад, едва увидев глупо улыбающегося парня. Бессмысленные пустые его глаза показались ей отвратительными.

– Что я тебе сказала, поганец? – закричала женщина. – Говорила, не приходи больше? Говорила?! – Она толкнула его. Расуль упал с крыльца. Поднявшись, холодно посмотрел на женщину и покачал пустыми руками, словно убаюкивал ребенка. Нафиса не выдержала, забежала домой и вернулась с только что закипевшим чайником в руках.

– Что я тебе говорила?! Повторяю снова, если еще раз явишься к нам с целью повидать ребенка, ошпарю кипятком твои срамные места, – не на шутку рассвирепела женщина. Она была готова не только раздавить, но и испепелить дыханием любого, кто бы посмел посягнуть на ее счастье. Калека испугался и поспешил прочь со двора. Закрывая калитку, злобно посмотрел на женщину, которая когда-то показалась ему ангелом, а теперь была похожа на свирепого демона. На лице у него застыла зловещая гримаса.

Услышав стук во дворе, Нафиса выбежала из дома и увидела Расуля, который топором под корень рубил яблоню в саду. Дерево вздрагивало от каждого удара, белые цветы осыпали землю вокруг. Нежные цветы, которым никогда уже не суждено стать плодами, были готовы слететь с веток от едва заметного движения воздуха при каждом взмахе топора. А некто, усыпанный белыми лепестками, продолжал им размахивать: зрелище было прекрасным, с одной стороны, и ужасным – с другой. Нафиса подбежала и ухватилась руками за топор. Встретилась глазами с Расулем. Готовая упасть, яблоня накренилась и уперлась кроной об ограду сада, а прогнивший столб не выдержал ее тяжести, и дерево рухнуло вместе с забором. Расуль ослабил хватку, и топор перешел в руки Нафисы. Парень жалобно глянул женщине в глаза и обнял ее за колени. Вдруг он начал рыдать, хватать землю ладонями и размазывать ее по лицу. Белые лепесточки прилипали к щекам, забивались в ноздри. Немой делал убаюкивающие движения руками, не отрывая взгляда от женщины. А молодая мать застыла с занесенным вверх топором, орудием, которое только что оборвало жизнь яблони. Она очнулась лишь тогда, когда вернувшийся с работы Идрис схватил топор, и разжала пальцы. Расуль вскочил и толкнул Идриса. Но мужчина устоял на ногах, выбросил топор в сторону и со всего размаха ударил молодого парня кулаком. Тот отлетел и остался лежать на земле, прикрывая голову руками. Идрис набросился на него.

– Это мой сын, мой! Запомни это! – приговаривал он, нанося удары по голове немого.

Нафиса осела на землю: «Получается, Идрис все знал, но терпел, бедненький мой. Ради нашей любви…» Она даже не взглянула на мужчин, не стала их разнимать, почти на четвереньках доползла до крыльца и с равнодушным видом ушла домой. Там ее ждет ребенок, ведь она – мать.

Спозаранку Идрис вышел из дома и вздрогнул, заметив фигуру человека на крыльце. Сквозь пелену предрассветного тумана он показался ему даже привидением. Увидев Идриса, человек встал и отпрянул. Да, это был Расуль. Нечленораздельное мычание со слюной на губах, вытянутые в сторону дома руки говорили о том, что он настаивал на своем. Похоже, вчера ему здорово попало, вокруг припухшего левого глаза расплылся синяк. Пока Идрис прогулялся за сарай, парень вернулся на крыльцо и то ли смеялся, то ли плакал. Идрис постоял немного перед ним, затем вошел в дом. Погладил по спине спящую жену, поправил ей одеяло. Она улыбнулась во сне. Потом подошел к колыбели. Снял свою рубашку и постелил ее на столе. Осторожно взял посапывающего во сне малыша на руки, завернул в рубашку и понес его из дома. Похоже, ребенку не очень понравился прохладный утренний воздух, и он громко заплакал. Немой вздрогнул от его крика, он сорвался с места и вновь отшатнулся.

– Тихо, тихо, мой дорогой, золотой мой, – Идрис прижал ребенка к груди, укачивая в такт словам. Малыш затих. – Иди, посмотри, дурачок безъязыкий. На кого он похож? Это мой сын.

По-детски поблескивая мокрыми от слез глазами, Расуль уставился на живой сверток. Долго, очень долго разглядывал ребенка. Стоял неподвижно, не пытался взять его на руки. Но не мог оторвать взгляда от малыша. Два раза похлопал в ладоши, нарушив тишину и, ничего не говоря, направился к калитке. Маленький даже не проснулся от звука ударов ладоней друг об друга. А вот Идриса этот звук словно разбудил ото сна. Ему еще долго мерещилось это негромкое «шлеп-шлеп»…

* * *

Молодая мать и молодой от… – нет, Идрис понимали, что жить здесь будет невозможно, поэтому через месяц они были вынуждены переехать в другой район по приглашению. В восьмидесятых годах, когда Брежнев был жив, а Горбачев еще не пришел к власти, было далеко до развала великой страны под названием «СССР» и прихода с Запада сексуальной революции, а понятия «клонирование человека», «патронатная семья», «суррогатная мать», «экстракорпоральное оплодотворение» были вовсе не знакомы нашим людям. Специалисты с высшим образованием были нужны везде, поэтому их с радостью приняли на новом месте. Молодая семья зажила в надежде на счастливое будущее. Но… то ли Всевышний не принял верности женщины перед человечеством, то ли дал понять, что измену нельзя простить в любом случае – к концу первого года жизни выяснилось, что мальчик родился слепым и немым. Возможно, таким образом Господь подчеркнул свою верность Человечеству, а семью поставил перед тяжелыми испытаниями и вынудил держать ответ за совершенные грехи. В тот день, когда доктор вынес такой серьезный диагноз мальчику, в далеком Акмуруне, где впервые за многие годы Расуль остался на зиму, он вдруг заговорил. И первыми его словами были: «У меня есть сы-ы-ын!» Услышав это, старушка Сара, которая всю жизнь мечтала о том, чтобы к внуку вернулся дар речи, вместо того, чтобы обрадоваться, шикнула на него: «Тихо, как бы на Небесах не услышали! Чтоб у тебя язык отсох!»