Во благо людей

Во благо людей

Повесть

Оперработникам милиции, людям высокого долга,

посвящаю эту повесть

 

Сибирская тайга, словно гигантский нарост на поверхности Земли, угрюмо молчала в безветрии. С одной стороны, в этот переполненный жизнью массив уткнулись беспредельные ковыльные степи, изнывающие от жары, исходящей от июльского солнца, с другой, – растянулась по краю его полноводная, могучая и вольная, располневшая, как домохозяйка, Обь.

Между тайгой и рекой, запутавшись в кривых улицах и переулках, – село, разомлевшее от жары зенита лета, будто многоногий паук, замерший в немом ожидании.

Вековые старухи-сосны, вытянув бронзовые сморщенные шеи, всматривались в зеркальную поверхность реки. Похоже, они, бедолаги, мечтали утолить жажду. Серебряный диск солнца быстро перекрашивался в густо-багряный цвет. На большое старинное село медленно, незаметно, исподтишка наползали бледно-серые сумерки. Вслед за ними от опушки леса в сторону села по высокой траве шагали два охотника с ружьями за плечами и с брезентовыми рюкзаками за спинами. Впереди них, в непосредственной близости, мельтешила собака-лайка и постоянно то справа, то слева по ходу их движения на какое-то мгновенье останавливалась, что-то обнюхивала, рыла лапами землю, чихала, рыскала, реагируя на внезапно шмыгнувшую прямо из-под носа ящерицу или испуганно, с шумом взлетевшую птицу. У поваленной ветром, полуиссохшей от солнца и долголетнего лежания сосны с вывороченными из земли и местами лопнувшими корнями лайка остановилась, прислушалась и настороженно зарычала. Она заметалась живым маятником у кромки ямы, сделала осторожную попытку спуститься на дно ее, но не хватило ей решительности. Она продолжала суетиться и громко лаять.

-Лайка! – такова была кличка собаки, – чего ты там расшумелась? – крикнул ей хозяин, Акулов Ефим Иванович, и направился к дав но погибшей сосне и на ходу предложил приятелю: – Давай, Иван Семе ныч, посмотрим, чего она взлаивает. Тот молчаливо согласился.

Они подошли к загадочной яме, где толстый комель сосны, уже многие годы как бы пытался выбраться из нее, прикованный, однако, к земле толстыми корнями.

-Лайка, ко мне! – скомандовал Ефим Иваныч, – хватит шуметь– то!

Собака, взвизгивая и преданно смотря в лицо хозяина, ретировалась от ямы, прижалась к его ногам, будто о чем-то просила его на своем собачьем языке. Временами у нее недоставало выдержки, она вскакивала и, приняв позу столбика, взбрасывала передние лапы на грудь ядреного и широкоплечего сибиряка, пытаясь лизнуть его в лицо.

-Ну, будет, будет тебе, подлиза, – добродушно потрепал он ее своей широкой ладонью по загривку.

При сгущающейся темноте в яме было уже достаточно сумрачно. Очистив участок земли от травы, Акулов по возможности плотнее приник к нему ухом, прослушивая его, как опытный врач биение сердца пациента или хрипы в легких.

Ну что там, Ефим? – полюбопытствовал Косогоров.

Вроде какой-то писк слышен, – неопределенно ответил Акулов.

Может, нора мышиная?

Акулов изменил позу и пустил в оборот для прослушивания участка земли другое ухо.

Нет, не мыши это. Волчье логово здесь, – заключил Ефим Иванович и бодро поднялся на ноги. – Волчата пищат.

Забавно, – хмыкнул Косогоров. – Забрать их надо. Подрастут – сдадим как пушнину.

Акулов спустился на рыхлое дно ямы, палкой нащупал вход в волчье логово и обнаружил там четырех серых бутузиков, которые в условиях густой темноты казались черными комочками. Видны были лишь мелкие зеленоватые звездочки-глазенки.

Иван Семеныч, принимай! – крикнул Ефим, передавая прияте лю рычащих зверьков.

Косогоров уложил их в рюкзак. Наконец, поделив поровну находку, охотники поспешили к селу, где в окнах зажигались уже огни.

 

* * *

 

У людей своя манера жизни, у зверей – своя. Часто их жизненные пути пересекаются, тогда начинается война. Нет на земле хитрее и умнее человека, нет более жестокого существа, чем он, ибо последний наделен разумом. Однако и волк достаточно умен, хитер, загадочен. У него своя логика поведения, основанная на враждебной настроенности и ненависти к человеку. Именно непонятость серыми хищниками сущности действий своих врагов – людей – нередко подводит стороны к необходимости разрешения возникающих противоречий через пускание крови и лишение жизни. Таковы уж волчьи законы, законы дикой природы.

Именно по такому сценарию и развивался конфликт в нашем случае.

Едва-едва стала разгораться утренняя заря, разливаясь по небу веером солнечных красок, проснулся волк-отец. Может, полежал бы он еще какое-то время, но не давали покоя мысли о детях. Они беспардонно лазили по его телу и крупной голове, недовольно повизгивали, срывались с тела отца, падали на землю и вновь карабкались, словно на горные вершины. Волчата отталкивали друг друга в сторону, подминая тех, кто слабее. Последние злились, неумело рычали, кусали за загривки особо рьяно копошившихся собратьев. Волк-отец полизал каждого, привстал, пристально посмотрел на волчицу-жену. Она еще лежала на боку в какой-то вязкой полудреме. Дети потыкались мордашками в ее брюхо, в ее удлиненную морду, пытаясь отыскать соски, заскулили, испрашивая еду, но мать оставалась безучастной к их судьбе. Не по разуму, но по звериному инстинкту она знала, что пищу детям обязан добывать отец. На нем же лежит и обязанность ухаживать за женой. Он подполз к самке, пару раз лизнул ее в морду, она ответила ему взаимностью – потерлась головой о его могучие плечи, густо заросшие грубой шерстью. Они сделали вид, что борются, но теснота норы не давала им развернуться для вольной и свободной игры – нежности, и они лишь потолкали друг друга передними лапами, затем полизали шершавыми языками волчат и отец вылез наполовину из буреломной ямы, осмотрел опушку леса, проверяя, нет ли какой-либо опасности, вылез наружу, покатался в сочной траве, встряхнулся и легкой рысцой пустился в глубину леса. Опустив хвост, как это принято у волков, зверь скрылся в сером предрассветье.

"И сам наемся, – думал волк-отец, рассматривая лесные тропинки, – и семье пищу принесу. Побегу-ка я подальше и побыстрее, – сопровождали его мысли, – пока не появились двуногие враги с палками, из которых с ужасным шумом вырывается смерть. К тому же держат они постоянно во рту бумажные дымящиеся палочки. Лучше уйти от них подальше. Это – самые вредные и опасные существа на земле".

И волк-отец, вынюхивая пути-дорожки, побежал быстрее туда, где деревья стоят плотнее друг к другу, где глухо, темно и сыро по логам, где побольше старого сухого бурелома. Там явно прячутся зайцы и лисы.

Между тем на востоке в заземельной безмерной дали выплескивались гигантскими гейзерами красно-багровые потоки природных красок. Небесный свод превратился в панораму, изготовленную талантливыми художниками. Но цвет этих красок быстро изменялся под влиянием отдохнувшего за ночь Солнца. И вот уже розовая полудуга его показалась, словно срезанная линией горизонта горбушка круглого каравая хлеба, и тотчас же стало светлее в селе, на опушке леса и даже в вековой тайге.

Прорываясь сквозь паутину высоких трав и цветов, истомившихся за ночь по солнечным лучам, низом прошелся слабый, прохладный ветерок. И распахнули свои радостные объятия с улыбками июльские цветы, оживились поляны опушки своим благодатным разноцветьем птичьих голосов, заиграл, засиял неповторимым очарованьем весь подсолнечный мир, встречая раннее утро, и свежий запах сосновой хвои, словно сладкий дурман первой любви, невидимым туманом по-

плыл в село, не встречая преград, добавляя всему сущему новые силы и бодрость. В полнеба полыхал еще пожар проснувшейся зари, растекаясь дивной гаммой природных красок. Наконец-то солнце вырвалось из плена Земли. Утро вело за руку радость дня.

Активнее и смелее заскрипели в селе калитки и ворота, возросло количество лающих собак в сельских дворах; восторженно-громко пели петухи, ревели коровы, перекликались между собой и приглашая к формированию стада.

А волк-отец все бежал и бежал, пронюхивая редкие, едва заметные, заросшие травой тропинки да отдельные поляны. Где-то недалеко вдруг раздался оглушительный выстрел, эхо его умчалось в лесные дали. Он нарушил устоявшийся покой, вспугнул птиц и белок. Волк остановился, прислушался, нюхая воздух и пытаясь определить, где таится опасность. По запаху он быстро определил: движется по лесу человек со своим противным запахом и с оружием, несущим смерть.

"Черт бы вас задавил, двуногих врагов! – злобно подумал волк, прячась в густых кустарниках. – Нигде от них нет спасенья".

Волк вытянул крупные передние лапы параллельно одна другой, положил на них морду и с глубокой печалью стал всматриваться в лесные чащи и прислушиваться к шорохам. "Может, зайцев вспугнет, -надеялся волк, – я их перехвачу и разорву". Зловещая мысль засела в его душе, а голод подталкивал к решительным действиям.

Вокруг – тишина и безмолвие. Момент страха миновал и волк хотел было уже покинуть временное укрытие и удалиться в сторону, обойти врага своего, как вдруг услышал, казалось бы, неуместное в этих условиях пение.

А на горе верба, под вербой вода,

А там девка-чернобровка водицу брала… Пел человек непонятные для волка слова, но душевные и теплые. Звучала сибирская народная песня. Мягкий, приятный баритон катился по лесу уверенно и громко, и вторило ему звонкое эхо.

Девка от водицы, молодец – к воде:

Постой, девка-чернобровка, дай коню воды.

Рада б постоять, коню воды дать –

Трава-роса, а я боса – ноженьки знобят…

Сквозь частокол тонких деревянных стволов густо разросшегося кустарника волк видел, как неподалеку смертельный враг его – двуногий зверь, – держа огнеметную палку одним концом вниз и высматривая белок на сучьях сосен, прошел мимо и скрылся за деревьями. Только тогда уже, ничего не опасаясь, осторожный серый хищник оставил укрытие, спустился в сырой лог к небольшому моховому болотцу, напился и продолжил поиск добычи.

Поиск ее оказался не столь удачным, как он рассчитывал: весь летний день рыскал он по тайге и за это время успел растерзать двух жирных зайцев. Пробежав в общей сложности пятнадцать, а может двадцать километров, уставший возвращался он к семье, в свое логово. «Мало, конечно, еды, – с сожалением думал зверь, но все же детей и волчицу накормлю. А завтра мы отправимся за добычей с нею вдвоем», – успокаивал он себя и как бы оправдывал неудачность дня. Он представлял себе, как отрыгнет куски зайчатины, и волчата набросятся на них, а волчица, да и он тоже, будут урезонивать своих несмышленышей.

Звери тоже могут реально представлять картины близкого будущего – значит, не только мы, люди, способны к этому, но и они, четвероногие хищники. Но все эти предвкушения будущей услады рухнули в одно мгновенье, едва только волк выбежал на тропинку опушки леса. Во тьме надвигающейся ночи увидел он двух человек, разоряющих его нору. Враги всего волчьего рода извлекали из норы волчат и укладывали их в мешки. Волчица, будучи бессильной отвести в сторону столь тяжкое горе, сбежала, в противном случае ее могли убить. Но наш герой залег в траве и наблюдал за происходящими событиями от их начала и до конца.

Конечно, он не мог оставаться равнодушным к судьбе собственных детей. Его душу одолевали злоба, обида и ненависть к тем, кто разрушил его семью, его жилище. К великому сожалению, защитить себя и детей он был не в состоянии.

В его голове наскоро рождались варианты возможного спасения детей, но он тут же отвергал их из-за неперспективности.

"А что, если незаметно подобраться к людям и неожиданно напасть на них? Одному из них перегрызу я горло мгновенно, но второй – убьет меня из этой огнедышащей палки с ремнем или вскроет мне брюхо острой железкой… Нет, момент для нападения неподходящий. Я здесь проиграю: и детей не спасу и сам погибну".

Такие или подобные им напряженные, до предела натянутые, словно струна шерстобитная у пимоката, будоражили волка. Он мобилизовал все внутренние физические силы, одновременно изнемогая от сомнений. В его внутреннем психическом мире происходила отчаянная борьба инстинктов – родительской любви к детям и собственного самосохранения.

Лесная опушка быстро погружалась во тьму. Люди справились со своим варварским делом и интенсивно пошагали к селу. Под прикрытием густого слоя ночной темноты волк осторожно следовал за ними к человеческим логовам, где зажигались уже в окнах огоньки. Дневная суета залегла в густых травах. Кое-где, правда, ревели еще не доенные коровы, гремели цепями дворовые пустолайные собаки, делая вид, что охраняют людей от любой угрозы; пронзительно-тревожными и неоправданно громкими вырывались из дворов голоса телят и растекались по улицам.

Волк-отец проводил людей до самого села, довел их до своих берлог. Теперь он точно знал, в каких же норах они живут и где будут находиться его дети.

Под покровом ночи вернулся он на опушку леса, исследовал степень разрушенности своей берлоги, вылез из ямы, сел на краю ее, вскинув морду кверху, протяжно и глубоко-тоскливо завыл. Из тайги откликнулась волчица. Волки выли, осуждая жестокий мир с его жестокими людьми. Душу их разрывала печаль, а в это же время летали бесшумные призраки ночи – совы и громко «смеялись», словно оправдывая поговорку: сова не принесет добра.

 

* * *

 

Время – лучший врач. Оно успешно лечит от всех бед – от мук неразделенной любви, от тоски и нудной щемящей печали о светлом минувшем, от одиночества. У хищных зверей, впрочем, как и у людей, время постепенно притупляет злобу, чувства отмщения за причиненные душевные раны.

Чувствуя себя одиноким, волк, лишившийся детей, бродил по лесным дебрям, не находя покоя; днем он подыскивал место для организации нового логова, по ночам протяжно и заунывно выл на луну.

Подобным образом вела себя и волчица, его подруга. Внутренняя тревога не покидала их ни на час. Душа требовала отмщения, а может быть, мысленно мечтала вернуть своих детей. И он вместе с волчицей отправился в этот поиск надежды.

Стояла теплая ночь конца июля. Село словно погрузилось под толстый слой воды – такая была вокруг тишина. Звезды замерли в своем холодном мерцании. Сон обуздал дома, заборы, сараи, огороды, широкие неровные улицы, тупиковые узкие переулки. Чуть слышно, как слабо, затаенно шелестели листья берез в палисадниках. Что-то доверительно-важное шептали березы друг другу. И слышали этот шепот старые, с раскидистыми ветвями тополя и ветлы да глухо молчали удлиненные листья перезревшей черемухи. Им не скучно в этой беспросветной таинственности ночи.

Волки перемахнули через низенькую городьбу, сложенную из сухих жердей, по взрыхленной земле огорода быстро и бесшумно промчались между рядами отцветающей картофельной ботвы и остановились у сараев, прислушались, принюхались, но запаха своих волчат не ощутили. Вдруг загремела привязная цепь, из деревянной будки вылезла черная тень крупной собаки. Она грозно зарычала, попыталась взлаять, но, задохнувшись от страха, заскулила и, прижимаясь дрожащим телом к земле, поползла к своей будке, чтобы укрыться в ней от волчьего присутствия.

"Собака будет нам помехой, бестолково суетиться и создавать ненужный шум. Ее надо уничтожить", – принял решение Одинокий и в два прыжка настиг ее. И рост и вес были явно несоразмерными с данными собаки. В одно мгновенье Одинокий разорвал ее, и вновь установилась тишина. Теперь можно проникнуть в любой сарай беспрепятственно и на зло хозяину зарезать корову и теленка. Именно в это время в состоянии крайнего испуга засуетилась, по-дурному, трубным голосом заревела корова, чувствуя, как смерть наседает на нее тяжким бременем. Одинокий же через широкий проем рамы без стекол проник в сарай, за ним последовала и волчица. С коровой в течение нескольких минут покончил он сам, волчица же легко справилась с теленком. Послышался лишь непродолжительный храп, вновь место шума заняла тишина.

Разбуженный необычным ревом и беспокойным поведением скотины, из дома на крыльцо выбежал Акулов, хозяин двора, один из похитителей волчат. Почувствовав опасность, через тот же проем окна Одинокий ловко выпрыгнул из сарая во двор и спрятался в темноте за поленницей березовых дров. Он не оставил подругу в беде наедине с человеком. Волчица же несколько замешкалась и едва показалась в проеме окна, как ее оглушил ружейный выстрел, что-то очень жесткое ударило ее в голову, и она рухнула замертво.

"Ах, негодяй, он убил ее! – словно молния обожгла его ужасная мысль. – Это не по-нашему, не по-звериному. Такое вероломство прощать нельзя!" -И он уже готов был в то же мгновенье броситься в лобовую атаку на человека, но, подумав несколько секунд, Одинокий резко изменил свое решение. И произошло это потому, что хозяин торопливо спустился с крыльца, подбежал к бездыханному телу волчицы, лежавшему у стены сарая. Человек наклонился над трупом. Воспользовавшись благоприятной ситуацией, одинокий волк сделал прыжок и свалил человека на землю.

А-а-а,.. – завопил тот паническим хриплым голосом, раскалывая на части хрупкую глыбу ночной тьмы и тишины.

Одинокий же волк огромными когтями могучих лап свирепо рвал на клочья майку и брюки, лицо и руки своего врага, пытаясь дотянуться до горла. Наконец, достиг он цели – словно стальными клещами захватил заветное место на лице и почувствовал соленый вкус крови. Человек перестал сопротивляться и остался лежать в собственном дворе. А Одинокий уже мчался в сторону опушки таежного леса, стоявшего черной стеной безмолвно и угрюмо. Вслед волку неслись громкие истерические крики женщины:

По-мо-ги-и-и!..

Этот безотрадный, безутешный крик долетал до глубин тайги и там где-то в низинах и логах, в непролазных кустарниках умирал безответно.

Кровавые оргии, учиняемые волками, сами они не считают проявлением жестокости. Хищники уничтожают животных, а нередко и человека не потому, что они голодны, а потому, что вкус горячей крови и свежего мяса является источником бодрости и силы, которые направляют они на продолжение своего рода. Сказать, что они – злодеи, значит поставить необоснованно такое клеймо на всю живую природу. А между тем природа не может быть плохой. Есть лишь животные и человек, ведущие войну за существование. Право оценивать суть живой природы присвоил себе человек, являющийся сам крайним эгоистом. Он игнорирует и уничтожает все, над чем он властвует. В списке истинных почитателей природы человека вы не найдете, он разрушитель, но не созидатель. Природа лишь безуспешно защищается от безмерного человеческого варварства и мстит ему.

В селе нестройно лаяли собаки, разбуженные сном и страхом. Едва-едва розовело небо на востоке как предвестник грядущего дня.

 

* * *

 

Нападение волков на дом Акуловых взбудоражило всю Бобровку. Целую неделю только и разговоров было в селе – об этом событии. Собирались незвано и многократно сельские мужики, старые седые старики, в разговорах старались понять логику и суть события, подробно расспрашивали Дарью, жену погибшего, но та ничего путевого сообщить не могла. Всякий раз она начинала плакать, а если что и говорила, то весь ее рассказ сводился к одному стереотипу.

-Ну, мы, значит, спали, вдруг услышали во дворе какой-то шум и рев коровы, – медленно, перемежая слова со слезами, сообщала Дарья Акулова. – Ефим схватил ружье, выскочил на крыльцо, и вскоре же я услышала выстрел. После этого и я выбежала на крыльцо, но было все уже тихо – ни мужа, ни волков я уже в темноте не видела. Ночь-то была глухая…

Односельчане думали-гадали над страшным и вместе с тем загадочным происшествием и никак не могли разгадать тайну его. Все единодушно утверждали: такого события село не знало со времен его образования, т.е. за двести лет, когда беглые крепостные крестьяне бежали в Сибирь с Дона да с Кубани, в глухом месте, на берегу Оби, в тайге расчищали лесные дебри и строили бревенчатые избы.

-Летом, да еще и непосредственно в селе никогда волки ни на животных, ни на людей не нападали.

Все единодушно подтверждали справедливость этих слов, дескать, во всех округе не слыхали подобного.

-Да где уж нам, людям-то, понять, чем дышит волк, – рассуждал старый сосед Акуловых, проживший на свете более восьмидесяти лет. – Зверь, он и есть зверь. Что у него на уме – для нас это тайна…

Может, выстрел да смерть волчицы вывели его из себя, он и бросился на человека. Волки – звери хищные и умные, – продолжал размышлять старик: зла и добра, исходящих от людей, они не забывают.

Сидели односельчане в беседке, под старой кудрявой березой, разросшейся в огороде Акуловых. Каждый излагал свою версию, все внимательно выслушивали, пытались выработать коллективное мнение. Оставшаяся вдовой Дарья Акулова угощала мужиков и стариков чаем, потчевала мягким печеньем, творожными лепешками, в разговоре участия не принимала.

А я думаю вот чего, – отпив глоток остывающего чая, заваренного чабрецом, сказал семидесятилетний Болотин, до того внимательно слушавший умные рассуждения мужиков. – В сильной обиде оказались волки на Акулова: он разорил их логово да и детенышей забрал. Без костей рыбки не бывает. Кстати, Дарья, где волчата-то?

В сенях они, в деревянном ящике.

Вот то-то и оно: их-то волки и искали да не нашли, ну и ошалели, как хмельные, решили отомстить хозяину. А тут еще и волчицу убили. Они и вовсе взъярились… Другой причины нападения не вижу.

Семена Ильича в селе уважали и считали его человеком трезвым, рассудительным, обоснованно мыслящим. Высказанное им предположение о картине происшедшего старикам понравилось. Они оживились, зашумели, заговорили нестройно и невпопад, перебивая друг друга.

-Я вам так скажу, – продолжал между тем Болотин. – Волки, тоскуя о прошлом, приходят иногда к разрушенному логову. Вот туда и снести бы волчат, а уж родители их найдут.

Да что ж мы вроде как откупаться от зверей будем? – возразили некоторые старики. – Они тогда нападение-то это воспримут как поощрение за их зверство. Не дураки они.

Ну, как хотите, – несколько даже обиделся Болотин. – Я свои-то сужденья изложил, а вы додумывайте.

Все как-то затихли враз, устыдившись недооценкой авторитетности слова Семена Ильича.

Тут ведь сложность вопроса-то в чем? – степенно и примирительно произнес Сапожников, старожил села. – Ты, Семен Ильич, – глянул он в сторону Болотина, – не обижайся, и говоришь ты все верно. Но ведь из нас никто не видел этого хитрого волка. Может, дурной какой, людоед… Одиночка. Оно, ежели бы увидеть да знать его, так и решение было бы проще принимать, что делать.

Да и то верно, – откликнулся совет мудрейших граждан села. – Вслепую решаем, вслепую идем на такого-то зверя.

Я и предлагаю, – продолжал Сапожников, – отнести волчат в старое логово, проследить и удостовериться, что за волк придет туда к ним. А дальше видно будет.

Это ловко придумано! – воскликнул старик Жарков, изготавливая очередную самокрутку с крепким табаком. – И косогоровских волчат туда же отнести, – заключил старик.

Обсудили и такой план: двух волчат, что взял себе на воспитание Косогоров, на несколько ночей оставить во дворе дома, может, придут за ними родители. Тут их и пристрелить. План этот, однако, признали ущербным и отвергли, хотя мнения стариков на этот счет раскололись.

В тот же день, когда солнце клонилось к закату, четырех волчат с достаточным количеством мясной пищи поместили на прежнее место – в старую их нору, а Косогорова и Федотова, опытных охотников, попросили посидеть в засаде две-три ночи вблизи от этого места. Хорошо замаскировавшись в густом кустарнике, наши охотники залегли там с ружьями с тали торопливо ожидать гостя. Лишь на исходе третьей ночи, когда едва-едва восток неба начал алеть, у буреломной сосны появился волк, черная тень выросла у края ямы, где жил он счастливо со своими детьми и волчицей.

В мутном лунном свете из укрытия с любопытством рассматривали его. Теперь-то наконец они видели наяву не сказочного героя, а довольно крупного волка. Высокий, широкоплечий, длиною в метр двадцать-тридцать сантиметров, с большой головой. Гордый и независимый стоял он у края ямы, принюхиваясь к полосе кустарников, протянувшихся в виде разделительной линии леса и опушки. Вдруг он громко и печально завыл, словно на полную луну, похоже, заплакал от безысходности. Звонкое эхо рванулось по предутренней таежной глуши и казалось, что это завыл лес. Откуда-то издалека откликнулись разновременно голоса нескольких волков.

"Пришел сюда, как на поминки", – оценил ситуацию и свою роль в ней Одинокий. Он залег брюхом на траву и долго и неподвижно лежал, надеясь на то, что если его и выслеживают, то обязательно чем-то проявят себя, а может, закурят и уж табачный-то дым не ускользнет от его внимания.

"Не нравится мне эта тишина. Кажется, за мной следят. Ну и мудрецы эти двуногие звери! Что-то они замышляют?" Но вокруг темно и тихо. Слышны лишь слабые шорохи листьев берез да тополей.

Нет, он никогда и нигде не выглядел трусом, но запахи волка не обманут. "Где-то поблизости присутствует человек! – понял Одинокий. – Надо отсюда уходить. На этот раз в свою старую нору влазить не стану – убьют. Не доверяю я людям".

Одинокий незаметно исчез в ночной тишине.

Значит, приходил на разведку, – шепнул Косогоров напарнику.

Похоже, так и есть, – отозвался Федотов.

На рассвете они вернулись в родное село. Теперь они знали волка, нападающего на людей. А через неделю новая сенсация облетела село: в лесу, когда Косогоров охотился на лис и белок, на него совершил нападение крупный, уже знакомый нам волк. В прыжке из-за деревьев он свалил с ног Ивана Семеновича, а когда большая охотничья собака бросилась на помощь хозяину, волк тотчас же переключился на нее, разорвал ее и затем скрылся в густой чаще леса. При этом шокированный и испуганный внезапным нападением, Косогоров не успел даже выстрелить в серого хищника. Теперь уже все жители знали: в таежных окрестностях села бродит одинокий, очень опасный волк и совершает нападения на людей да на охотничьих собак.

В магазине, на импровизированном базарчике, где бы ни встречались мужики-охотники, в разговоре обязательно возвращались к теме о волке-людоеде, как его прозвали в народе. Директор леспромхоза обещал финансировать выполнение мероприятий по уничтожению опасного зверя, а исполнителям его отстрела обещал даже выделить премию. Жребий вновь выпал на Косогорова и Федотова. Они зачастили теперь на охоту в паре, подстраховывая друг друга. И каждого сопровождали длиннотелые, пятнисто-белые, обученные охотничьему делу собаки – соответственно Дина и Зина.

Надо выследить его и застрелить, – безапелляционно заявляли особо ретивые мужики.

Это же не кот, которого можно выследить, к кому из соседей и в какой сарай он лазит за рыбой или за сметаной, – разъяснял другой. – Будем стараться. Как говорится, ловит волк, да ловят и волка, – и рассмеялся, изобразив на лице такую гримасу, которая бывает характерной для хвастуна или самоуверенного человека.

Сложилась странная и вместе с тем чрезвычайно сложная ситуация. Она похожа была на пляску смерти. И в самом деле, по пятам охотников незримо следовала смерть, эта жуткая и отвратительная костлявая старуха, готовая в любой момент вцепиться в горло и удушить жертву стальными пальцами. Косогоров и Федотов уходили от нее в сторону, стараясь быть бдительными, однако чувство постоянного напряжения угнетало их. Правда, спасал их от всякой напасти разум, чего не было у одинокого волка. Многие истины постигал он исключительно методом проб и ошибок.

В тайге развернулась настоящая война людей с опасным волком, война разума с инстинктом. И долго такое состояние продолжаться не могло. Человеческий разум постоянно изобретал новые хитрости, которые вели волка ко все более широким и торным дорогам к смерти. Вот и сегодня Одинокий проснулся рано, на заре, вылез из своей просторной благоустроенной берлоги, традиционно осмотрелся. Был он всегда спокоен, аккуратен, полон чувств своего волчьего достоинства. Его устраивал бесконфликтный образ жизни, лишь исключительные обстоятельства выводили его из равновесия. Никто не знал его ранимой души, истосковавшейся от одиночества. Именно оно его тяготило, делало его существование бесперспективным. Безусловно, жизнь его на-

полнилась бы радостным содержанием, если бы он вновь оказался среди своих детей, со своей подругой-волчицей, к которой он был так привязан. Но трагические события последовали одно за одним – любимое логово разорили, детей забрали в рабство, а подругу застрелили. И он ожесточился, что-то резко надломилось в его звериной душе. Виной тому стали, как обычно, давние враги волчьего рода – люди, двуногие звери.

Новое пристанище для жизни обустроил Одинокий в глубоком овраге, берега которого густо поросли травами, кустарниками и деревьями. Один из берегов оврага оказался крутым, обрывистым, с каменистыми прослойками и расщелинами в них. Но и в эти условия детей своих поместить он не смог – они основательно пропахли запахами людей. Он не мог преодолеть себя, не мог содержать их рядом с собой из-за этих запахов. Так нескладно сложилась его жизнь.

Итак, он вылез из уютной берлоги рано, когда солнце готовилось вынырнуть из-за горизонта земли, а пока сосредоточило все свое внимание, как художник, на раскраске картины неба. Одинокий, соблюдая осторожность, осмотрелся, прислушался к плеску и журчанию ручейка из ключевой воды, напился, повалялся в траве, освобождаясь от налета пыли, и выбрался наконец-то на верх оврага. Теперь ему нужна была пища, и он бодро пустился бежать по едва заметной лесной тропинке.

Неподвижно стояли бронзовые сосны, ублажали их птичьи голоса. В березовой колке надрывали горло вороны, вымаливая у Бога дождя. В лесу, как в раю, уютно и благодатно. Тропы заячьи зачастую объединяются с тропами волчьими, сливаются воедино. В одном месте, где травы разрослись особо буйно, Одинокий вдруг попал в петлю,

изготовленную из прочной лески. Она затянула его заднюю лапу. Он подергал ею, но леска держала ее довольно прочно. Волк обнюхивал ее, пытаясь обнаружить место и предмет, к которому она крепилась. Но высвободить лапу так и не смог. Возня продолжалась долго, пока наконец не увидел он, что леска крепилась за комель молодой сосенки. Работая лапами и клыками, волк все же освободил лапу от петли.

"Это – сюрприз для зайцев, – понял он принцип действия петли. – Люди не могут без того, чтобы не сделать зверям какой-либо пакости. До чего же зловредные существа эти двуногие звери!"

Далее Одинокий бежал уже более осторожно, внимательно осматривая тропинку. Тропинка повернула резко вправо, и вдруг он морда в морду столкнулся с собратом. Ситуация у него была значительно сложнее той, из которой он только что вышел победителем. Незнакомый волк маялся с капканом, защелкнутым на правой передней лапе. Стальные скобы прочно сжимали его тонкие кости лапы. Бедняга пытался передвигаться, но помеха этому имелась значительная. Ему даже казалось, что с каждым шагом скобы все плотнее и плотнее сжимали лапу. Одинокий обнюхал бедолагу, посочувствовал его горю, даже пытался снять с лапы хитрое орудие пыток – царапал, грыз массу капкана, но положение к лучшему изменить не смог.

Хорошо, что они встретились один на один и поняли друг друга. А то ведь по волчьим обычаям, если попавший с капкан собрат передвигаться самостоятельно не может, стая разрывает его. Если же потерпевший, наоборот, может без помощи передвигаться, стая его не трогает и даже приносит ему пищу. Особую внимательность проявляет стая к самкам, попавшим в беду. Ее не трогают, особенно в период течки.

Долго Одинокий совместно с потерпевшим возился с капканом, открыть его стальные скобы они так и не смогли – для этого необходимо было иметь разум.

"Перегрызу-ка я ему лапу", – решил Одинокий и даже попытался это сделать, однако раненый волк заскулил, застонал и здоровой левой лапой стал защищаться. Жалея пленника человеческих козней, Одинокий лизнул его в морду и молча, торопливо продолжил намеченный путь.

"Скорее всего, эту адскую машину люди подготовили для меня", – с печальной злобой подумал серый хищник и, не останавливаясь, удалялся все дальше от серого неудачника. Он бежал, искал, и наконец жертвой поиска стал взрослый заяц. Почти столкнувшись с волком лоб в лоб, заяц опешил, но, собрав силы, тут же пустился от него бежать, пытаясь найти спасение в скорости движения. Он преодолевал расстояние за счет прыжков, бросаясь то вправо, то влево. Но прыжки Одинокого оказались более точными, более искусными и расчетливыми. Именно эти обстоятельства решили судьбу несчастного зайца. Не рассчитав своих сил, он устал, потерял скорость и попал в пасть волка.

Забросив обмякшее тело удушенного зайца на спину и несколько придерживая его тушу зубами за переднюю лапу, Одинокий мчался что есть сил к тому месту, где маялся от боли и неудобств незнакомый ему брат по крови как жертва обстоятельств. Так безотдышно примчался он к нему и сбросил с себя убитого зайца прямо под морду страдальца. Сам же, преисполненный чувствами гордости и удовлетворенности, лег рядом на брюхо, облизывая морду своим длинным розовым языком, – он был голоден. Будучи по своей натуре зверем мягким и добрым, он

даже и не подумал оторвать и проглотить кусочек зайчатины. Он лишь любовался тем, как невольник с жадностью поглощал свежую пищу.

 

* * *

 

Сибирская тайга – это живой, динамичный организм, это явление, которого не знал мир ни до появления жизни на земле, ни после, когда расцвела она и превратилась в дивный сад, наполненный запахами сосновой смолы, хвои, мха, грибов и прелых листьев. Кто видел таежный край, кто побывал в недрах его природы, тот познал истинную красоту земли, пережил ее очарованье, как переживают первую любовь. А выше чувств любви у человечества нет.

Природу и женщину надо любить душой и сердцем и только в этом случае раскроются они перед нами во всей своей мощи, предстанут перед нами, как розы, озарят нас своим неугасимым внутренним светом радости и счастья.

Да, мы любим и потому живем. Голоса природы диктуют нам: животные, хищные звери, в частности, волки тоже любят. И я, не считая себя столь тонким знатоком тайн живой природы и психологии хищных зверей, убедился в этом.

Одинокий в пору утренней зари, а также глубокой ночью так проникновенно выл, выйдя из оврага, что казалось, он рыдает. И это было не простое вытье от сытой скуки. В нем слышались душераздирающие мотивы – стоны от нависавшего над ним дьявольского мрака безысходности. Эти звуки насквозь пронзали тишину таежной ночи, перерастая в холодную окаменелость сиротской всеразрушающей тоски. Волк жаловался темной ночи, мерцающим вечным странницам безбрежности миров – звездам, а небо и луна, переполненные тишиной

и изнуряющим равнодушием, плыли в океане расплавленного серебра куда-то в непостижимую неизвестность.

Похоже, в земляной норе он спал редко, неприкаянно бродил по дальним и бесконечным лесным тропам, то и дело прислушиваясь, не идет ли ему навстречу волчица, мать его детей.

Нередко возвращался Одинокий к своему логову с наступлением рассвета. Он превратился в изгоя, хотя без каких-либо причин ни на кого не нападал, никому зла не приносил. В этом жестоком, беспощадном мире он не находил для себя уюта и удовлетворенности. Все более и более укреплялся он в мрачном чувстве бессмысленности этой бренной и, в общем-то, никому не нужной жизни, слагающейся из серой паутины разобщенности, равнодушия друг к другу людей и зверей. Тоска и бессмысленность его бытия неотступно следовали за ним, как надоедливые тени. На этой основе он погрузился сам в омут безразличия и бесстрашия. И в самом деле, он перестал вдруг бояться своих врагов – людей, потому что они сами боялись его. В их сознании Одинокий представлялся неким жутким вампиром и убийцей. Народная молва вознесла его на пьедестал отъявленного злодея, достойного лишь одного – уничтожения. Однажды он исчез из оврага не целую неделю. Он обладал удивительной способностью и чутьем к предстоящей опасности. В его отсутствие и была предпринята ограниченная облава: группа охотников "прочесала" овраг. Собаки карабкались, опускались по крутому каменистому берегу, рыча и повизгивая от чувства возможной встречи с Одиноким; держались они небольшой стайкой, обнюхивали каждую расщелину в сланцевых каменистых прослойках берегов оврага, пронюхивали воздух и следы и громко коллективно лаяли в

несколько глоток. Наконец, охотники сошлись в малую толпу, о чем-то посоветовались и вместе со своими собаками удалились.

А в это время Одинокий появился на берегах таежного озера Чистого, расположенного примерно в пятнадцати километрах от обжитого им оврага с логовом. Озеро в полной мере оправдывало свое название. Круглое, словно огромная чаша, блестело оно, радостно улыбаясь солнцу и старинным соснам, которые смотрели в него, как в зеркало, спрашивая у чистых вод: "А есть ли в нас еще очарованье в ниши восемьдесят лет?"

Да! Да! – отвечала им из глубины леса кукушка.

Да! Да! – отвечал им дробью перестука дятел, прячась в гуще ветвей дерева.

И "да" отвечали березы, подошедшие к обрывистому берегу оврага, не прочь и сами заполучить ответ на их аналогичный вопрос; утвердительно откликались из сырых и холодных низин осины с тяжелыми серебряными листьями; "да" исходило от слабого шороха высоких лесных трав, прижимавшихся от жары к земле. И громче всех кричали вороны с вершин деревьев, и стремительно разносили об этом информацию по тайге трещотки-сороки, хвастаясь своей белобокостью перед всем живым таежным миром.

При полном безветрии, стоя на краю берега озера, отчетливо можно было видеть песчаное дно его, плавающих там пескарей, а ближе к камышам – карасей, на более глубоких местах – хищных, хитроватых щук. Окуни гонялись за мелкими рыбешками, а те от страха настигающей их погони, выпрыгивали из воды в воздух; пропустив преследовавшего хищника, они падали в свою стихию и уходили в глубь слоя воды.

Рыбаки и охотники на этом озере появлялись редко, хотя дичи и иной живности обитало здесь предостаточно. Частыми посетителями озера являлись вездесущие сельские мальчишки. Когда они видели, как из дебрей камышового островка всплывали стайки непуганых уток с выводком утят, ни у кого из них удивления не вызывало. Но в этот день поразила их такая картина, когда из тех же камышей показалась фигура крупного волка. Он несколько метров проплыл, остановился на отмели и замер.

-Пацаны! – зашептали они друг другу, – гляньте, это же Одинокий.

-Точно: он! А мужики его по оврагам ищут. Вот чудаки. Мальчишки залегли в траве и наблюдали за волком. А тот долго

стоял неподвижным изваянием на отмели, словно рассматривал свое отражение в родниковой воде. Вдруг он молниеносно подбросил переднюю часть тела вверх и столь же стремительно плюхнулся в воду, будто намереваясь нырнуть. Через несколько секунд он уже держал во рту щуку длиною около полуметра. Обеими лапами он удерживал ее, чтобы она не вырвалась. Положив добычу на сырой песок, Одинокий принялся рвать ее на куски и торопливо глотать их. Утолив голод, он вновь занял позицию ловца на той же отмели.

Давайте вспугнем его, пацаны, – предложил паренек тринадцати-четырнадцати лет.

Не надо, – резко возразил другой. Посмотрим. Пусть ловит рыбу.

Да что смотреть? – началась перепалка между мальчишками. – Уже ясно, как ловят рыбу волки.

После непродолжительного спора все же решили испугать зверя, для чего заложив пальцы в рот, громко, вразнобой засвистели. Эхо создало иллюзию множественности резких свистков, исходящих от многих свистящих. Одинокий встрепенулся и мгновенно скрылся в камышах. В селе размышляли о направлении миграции волка и готовились к новым акциям наступления на него.

 

* * *

 

В начале августа высокие, желтеющие, поблекшие травы по ночам купались в холодных росах.

Август оказался грозовым. По народным поверьям это означало, что осень будет долгой и теплой.

В полдень загромыхал гром. Говорят, что при такой ситуации должна быть дождливой середина осени. Над тайгой осторожно заволновался ветер, лес зашумел. На золотой колеснице по небу промчался Илья. По ветвям деревьев, по травам с шумом полились потоки мягкой дождевой воды. По дну оврага зажурчал ручей, а по каменным прослойкам крутого берега потекли мелкие потоки мутной воды. Незначительная часть ее затекала и в нору, дно которой было выстлано слоем травы. Одинокий не спал, в кромешной беспросветной тьме он думал.

"Как гадко устроен мир… Все против зверья – природа, люди, погода, дожди, ветер. Неуютно. Каждый час жизни несет в себе что-то вредное, опасное. Даже в лесном шуме есть что-то угрожающее, настораживающее. Каторга! Ни часа покоя. Природа довольна и удовлетворена лишь в том случае, если она играет роль разрушителя. Весь мир, все бытие основаны на несправедливости. Никто из моих собратьев не живет, все лишь борются за выживание. А зачем? Кому нужна такая

бесполезная жизнь? А между тем в лесу мы нужны, как щуки в озере…"

Одинокий был прав. Змея живет вовсе не для того, чтобы убивать ядом людей и животных, но ради устранения препятствий к размножению и продолжению рода пресмыкающихся. Потому и яд пускает в оборот, желая насытиться их кровью и мясом, гарантируя тем самым стремления стать сильными и способными к деторождению.

Аналогичным образом и волк живет не ради того, чтобы убить животных и людей, а ради того, чтобы ощущать себя сытым, а значит – сильным. Только сытому и сильному нужна самка – для удовлетворения половой страсти. Другого пути продолжения волчьего рода нет. Лиши его этой возможности – и он сразу почувствует бессмысленность и ненужность своей жизни.

Дождь продолжался около часа, но к вечеру заиграли солнечные лучи по полегшим от избытка влаги травам. Тайга повеселела, словно школьница, получившая отличную оценку по любимому предмету. Иссиня-черные тяжелые дождевые тучи медленно скатились к югу. Отгремели раскаты августовского грома и покатились по синему небосводу в дальние дали. В лесу остро запахло живицей и ароматом сосновой хвои. Посветлело даже на дне оврага, на крутом и пологом берегах его. И сосны, и цветы, и блекнущие травы пришли в восторг, какой вызывается обычно у маленьких детей, увидевших улыбающуюся ласковую мать. На деревьях, в зарослях мокрых кустарников оживился и заиграл нестройный птичий оркестр.

Вылез из своего надежного логова и наш герой – волк по кличке Одинокий. Он побрел по едва заметной тропинке, прикрытой мокрыми зарослями трав, ступая осторожно и даже как-то брезгливо, пронюхи-

вая каждый очередной участок тропинки. На поляне, не далее чем в десятке метров от кромки оврага увидел он хорошо замаскированный волчий капкан. Он обошел поляну и обнаружил еще десяток такого рода ловушек, но при этом удивился, что запах человека на них не обнаруживался. "Дождь смыл, – догадался Одинокий. – Значит, люди ставили эти стальные ловушки до начала дождя".

Его догадки были верными – волк обладал живым, бойким умом. Понял он, что смерть прячется за каждой сосной, за каждым кустом, в траве и в сырых оврагах. Люди поставили перед собой цель – уничтожить Одинокого или с помощью стальных ловушек, или с помощью этих ужасных огнедышащих палок, которыми вооружены охотники. Именно из такой ужасной палки люди убили его подругу.

"Ну зачем же так нужна людям моя смерть? – размышлял волк. – Какие же они жестокие! Возмутительно и то, что я не имею права на защиту. Они имеют право убивать меня, но я не в праве защищать свою жизнь. Вот таков жестокий мир. Все держится на жестокости. Приходится идти по дорогам жизни в обнимку со смертью. Нет, так жить нельзя. Наш волчий закон такой: на угрозу смерти нужно отвечать смертью. В конечном счете, меня родили для того, чтобы я жил, а не гнил где-нибудь в овраге, убитый человеком. Надо достойно жить и достойно умирать. Люди, эти могильщики природы, а сами говорят о логике жизни, а не о логике смерти…"

Одинокий так же уныло, посматривая с опаской по сторонам, побрел по поляне, надеясь, что блокадное кольцо смерти окончится, разорвется и выпустит его на свободу.

"Какое отвратительное предназначенье у нашего волчьего рода – умереть ради азарта, ради прихоти человека, – напряженно думал

волк, играя со смертью. Истребляя волков и все живое на земле, люди сами превращаются в жалких жертв, они сами гибнут, самоуничтожаются. В уничтожении живого и разнообразного мира люди счастья не найдут, наградой им в конечном счете станет собственная гибель. А между тем никто не желает умирать и каждый живущий знает: смерть – это кошмар, великое несчастье, жизнь – наслажденье и радость. Ничтожна и презренна суть человеческого бытия, если в основе его лежит стремление убивать других, чтобы жить самому. Конечно, волчья природа таковой и остается, ибо управляют ею не разум, а инстинкты. Наличие такой психики у человека непростительно, ибо наделен он разумом…"

Справа, слева, впереди – стальные скобы ловушек и здесь же глупая приманка – куски говядины. Одинокий был голоден, но "Угощение" это он лишь понюхал, а есть не стал – оно сохранило на себе запахи человека. Он обладал повышенной способностью различать их, хотя лес значительно уменьшает последние. Но наш герой бродил по открытой местности – по поляне, где побывал человек. Волк понял: люди начинили мясные приманки ядом и обошел их стороной.

 

* * *

 

Просыпался таежный овраг. Он свалил с себя бремя ночи. Мрак в борьбе с зарождающейся зарей отступал в глубь леса. По каменистому дну оврага протянулось тонкое, кудрявое покрывало тумана. Роса навалилась на травы и цветы серебристым налетом. Слабое дыхание мокрой и холодной окаменелости окутало все вокруг. Воздух стеклянел и звонким хрусталем рассыпался по лесу. Промокший насквозь приблудный ветерок стремился на восток, навстречу многоцветью зоревых

красок. Красные, острые, словно громадные иглы, солнечные лучи прорвались между густых ветвей сосен, раскаленные докрасна вонзились в моховый ковер земли и проткнули многолетние слои старых опавших листьев деревьев и хвои. Досмеивались бесшумные призраки сов, они волновались в рассветные часы в глухих местах леса.

Одинокий насторожился, прислушиваясь, потянул носом воздух и сразу же ощутил запахи людей.

"Облава! – понял вдруг волк. – Это меня хотят или застрелить или поймать живым, чтобы показать всему селу и таким образом снять с односельчан чувства страха и паники, которые сами же и создали".

Одинокий умел владеть собой, держать себя уверенно, достойно, не поддаваясь панике. Конечно, он боялся смерти, как все звери, люди, все живые существа. Инстинкт самосохранения являлся вечным его спутником. Не встречал он в своей жизни живых существ, не боящихся смерти. Главное, считал этот оригинальный зверь, в сложные и опасные моменты жизни не потерять самообладания, умело, по-умному защитить себя. наш серый герой внутренне напрягся, собрался в сжатый кулак, преобразился в тугую пружину. Оттуда, из глубины норы, он вполне отчетливо слышал осторожные шаги людей, их разговоры, рычание собак.

Где же логово-то, Иван Семеныч? – спросил Косогоров.

Да вот где-то здесь, – откликнулся другой мужской голос. – Вход туда – прямо из кустов. Пологая и широкая нора. Кажется, вот она…

Два человека наклонились над черным округлым провалом норы. Волк ощущал близость этих отвратительных лиц, осматривающих вход в нее, ощущал их тяжелое уставшее дыхание. Одинокому стало жутко. На всякий случай он использовал оригинальность конструкции своего жилища. Оно вырыто было в виде буквы "Г". Зверь замер, сердце его билось активно, с большой тревогой, его удары отражались у него в ушах.

"От таких гостей лучше держаться подальше", – решил наш герой и отполз назад, в глубь норы, укрывшись за выступом, и сделал это своевременно, ибо в следующий момент раздался выстрел, на время оглушивший замордованного серого зверя. Пламя рванулось по норе, словно по трубе, слегка опалило шерсть на загривке. Посыпались комья глины. Нора наполнилась пороховым газом, которым вполне можно было задохнуться. Бедолага прикрыл морду крупными лапами и, стараясь ничем не выдать себя, молчал. Время тянулось целую вечность, а охотники все еще хлопотали у входа в логово.

Значит, нет его в норе, Семеныч, – услышал и узнал он голос охотника, похищавшего его волчат из норы на опушке леса. – Надо караулить его на тропах. Должен же он наконец вернуться в свое жилище.

Может, сегодня и не появится, если увидит всю эту канитель. Этот дьявол и умен, и хитер.

Да ведь прошел же он к норе, – удивлялся похититель волчат. – Я же сам его видел…

Как сквозь землю провалился, – с досадой в голосе произнес второй охотник.

Давай-ка заляжем в засаду. Все равно подкараулим.

Одинокий слышал, как охотники спустились по каменистой тропе и направились на пологий берег оврага, о чем-то глухо разговаривая. За ними молча бежали две довольно крупные борзые собаки.

Наступал рассвет. Растаяли звезды. Волк высунул морду из норы, чтобы подышать свежим воздухом и проследить, где же люди разместились в засаде. До чего же вредны эти непрошеные гости! Два человека, две собаки направились в сторону поляны и полосы кустарников, где чаще всего и пробегал свободолюбивый зверь.

"Ну, а теперь будет жестокий бой по принципу кто кого, – так он представлял себе обстоятельства ближайшего часа, учитывая фактор неравенства сил. – Люди, собаки, огнеметные палки – все будет введено в оборот и все против одного зверя. Это будет борьба не на жизнь, а на смерть, – внутренне содрогнулся зверь. – Или они разнесут меня в клочья или я – их. Как говорят люди: пан или пропал. Такова неизбежность".

Он проследил и обозначил две опасные точки в кустарниках, где ожидала его смерть. Из-за кустарников им удобно будет нападать, там они, казалось, находятся в зоне недосягаемости, а ему даже скрыться, сбежать незамеченным невозможно. Не дадут ему это сделать прежде всего собаки. Тем не менее крайне неуютно длительное пребывание в блокаде, необходимо как-то выбираться из нее. Он долго лежал в высокой траве, размышляя и анализируя ситуацию.

Вдруг Одинокий молниеносно вырвался на поляну, прыжками, выписывая замысловатые зигзаги, помчался в направлении полосы кустарников, видимо намереваясь проскочить между двумя точками расположения засад. По-видимому, он убежден был в том, что охотники в сторону друг друга стрелять не станут, ибо это взаимно опасно для них. За передвижением волка они внимательно следили, но выстрелов не последовало. Люди решили использовать свой первый резерв – навстречу бегущему недругу спустили одновременно двух собак. Разъяренные, с

пеной у рта, словно бешеные, спешили они на сближение с противником. Одинокий продолжал незамысловатый маневр: он сходу с удивительной легкостью перемахнул через достаточно высокий, наполовину засохший куст шиповника и пока преодолевали этот рубеж собаки, резко развернувшись задом к трем молодым соснам, резко остановился с взъерошенной шерстью на загривке и готовый встретить раскочегаренных азартом и злобой острыми клыками. Остановились внезапно и борзые, прикидывая, с какой же стороны удобнее совершить нападение на волка – броситься ли в лобовую атаку вперед или вцепиться в него с флангов.

Три зверя, три морды с яростным оскалом острых клыков, грозно рыча в предчувствии смертельной драки, готовились к прыжкам. Это была напряженная пауза перед боем.

Наконец, борзые приняли решение и тотчас же с громким лаем ринулись исполнять его. В решающий момент, когда сражающиеся стороны должны были сблизиться и вцепиться друг в друга, волк внезапно пластично подпрыгнул свечой и довольно высоко да так, что одна борзая по инерции проскочила под ним, а на другую он свалился грузным телом, подмял ее под себя и развалил ей клыками плечо. Тем самым он вывел ее из боевого строя. Развернувшись, вторая собака бросилась на обидчика, но тот сбил ее с ног, она упала кверху брюхом, и волчьи челюсти, как скобы капкана, сжали ее горло так, что она еще несколько секунд побарахталась лапами и затихла навсегда – оказалась задушенной.

Первая жертва еще ползала по траве, не в силах приостановить обильное кровотечение из раны, жалобно скулила. Но и она в конечном счете рухнула в траву и испустила дух.

Описанные события шокировали охотников, и никто удовлетворения не получил. Они проклинали волка, считая, что злодей расправился с их собаками и, естественно, еще более ожесточились против него и утвердились в правильности своего решения – серого зверя нужно уничтожить. Волк же считал, что его затравили, что во всех случаях его поведение носило извинительный характер. Люди не приняли во внимание того обстоятельства, что он – хищный зверь, и что не он, а они сами спровоцировали его на жесткие меры, учинили на него облаву, он же – защищался. Проблема обострилась. И та и другая стороны это понимали, но остановиться уже не смогли. Волк хотел жить, охотники своими действиями утверждали: его надо убить.

"Меня родили для того, чтобы я жил, – справедливо рассуждал Одинокий. – Я не хочу умирать из-за прихоти людей".

У людей есть разум и все свои чувства они должны подчинять ему. И люди должны знать, что есть три самых благородных и нравственно-высоких чувства – это любовь к жизни, к Родине и к женщине.

"Что же мне делать? – очень серьезно задавал себе вопрос Одинокий. Он лежал при этом, прижавшись брюхом к влажной траве. – Я должен выйти из блокады. Для этого нужно перехитрить людей или они меня убьют. По их мнению, я должен умереть только за то, что живу. В отношении их я ведь так вопрос не ставлю, хотя среди двуногих зверей очень много бесполезных, пьяниц, бродяг. Я убиваю постольку, поскольку убивать пытаются меня. Мне бы только добежать до леса, а уж там-то люди меня не догонят и не найдут".

Не поднимаясь в полный рост, Одинокий пустился с поляны к лесу, обозначая свой путь зигзагами. Так обычно убегают зайцы от преследования волка. Чтобы передохнуть, серый хищник остановился и заметил, как справа и слева, охватывая его своеобразными клещами, бежали два охотника, покинув свои места засад. В руках они держали ружья или в волчьем понимании – огнеметные палки. Одинокий скрылся в буреломной чаще, сливаясь по цвету с облысевшими и высохшими стволами деревьев, прошлогодних кустарников и высоких трав. Он удалялся от преследования, далее спустился в неглубокий лог. Сочные листья молодых осин тихо шептались между собой. Они приветствовали пока еще розовые лучи утреннего солнца, прорывавшиеся сквозь густые и тяжеловесные ветви сосен, а в низинных местах – сквозь кудрявые шатры стройных рябиновых деревьев, украшенных пучками краснеющих ягод.

Волки любят пить воду и, увидев небольшое озерцо, хищник с жадностью торопливо попил. Пытаясь обойти пышный куст крушины, совершенно неожиданно, лицом к лицу столкнулся с охотником, укравшим его волчат из норы на опушке леса. Оцепенев от страха, человек рассматривал огромную фигуру хищника – его большую голову, широкие плечи, лохматый загривок и пронзительные враждебные глаза. В руках его подрагивало ружье. Зверь сел примерно в трех метрах от человека и не спускал с него глаз. Если пытался он вскинуть ружье, серый разбойник мгновенно поднимался в полный рост и становился в позу, характерную для прыжка. Наконец, выждав удобный момент, человек резко вскинул ружье, намереваясь выстрелить в зверя в упор, однако последний опередил его. С невероятной быстротой, молниеносно прыгнул он на охотника и подмял его под себя.

А-а-а-а-а,.. – громко, панически завопил человек от страха, мгновенно оказавшийся лежащим на спине. Ружье при падении хозяина оказалось в траве.

Над перекошенной от ужаса физиономией охотника нависла удлиненная морда хищного зверя. Войдя в роль хозяина тайги, победителя в борьбе за жизнь, Одинокий огромными лапами встал на грудь жертвы.

"Ну что, – словно пытался сказать волк побежденному, – доигрался? Ты хотел меня застрелить?.."

-Иван Се-ме-ныч, – крикнул ему сверху напарник. – Где ты находишься?

Поверженный силился что-то крикнуть в ответ, но страх словно парализовал его язык и волю. И тогда в целях предупреждения возможного контакта между охотниками, серый хищник, стоя крупными лапами на груди перепуганного пленника обстоятельств, захватил сильными челюстями его горло. Человек захрипел и вскоре умер.

-Иван Семенович! – послышался удаляющийся крик, но ответило ему лишь слабое эхо.

Солнце поднялось повыше, оно уселось на острых иглах вершин сосен, стараясь заглянуть в сырой лог, где глухим колокольчиком звенел ручей ключевой воды да лежало в луже крови бездыханное тело Косогорова, опытного охотника и старожила села.

Крупный серый хищник безразличным взглядом оглянулся последний раз на свою жертву и медленно удалился в таежные заросли. И тут же трещотка, белобокая сорока, стремительно ринулась в густой лес, предупреждая зверей и птиц о случившейся трагедии.

 

* * *

 

Какое величайшее диво природы эта тайга Западной Сибири! И с севера на юг, и с востока на запад конца и края нет облесенной земле – сосны, сосны и еще раз сосны, и все они светло-бронзовые, похожие на крылья-лодочки тараканьих одежд. И лишь на опушках леса, вблизи сел – раскосмаченные березы да тополя, в бледно-коричневых платьях гладкие стволы рябины. В народе говорят: если кисти эти обильные и огнисто-красные, это – к затяжной холодной зиме и наоборот.

Обширный Западно-Сибирский таежный массив расчленен могучей судоходной рекой – красавицей Обью, и сплавляется по ней самосплавом и на речных баржах лес миллионами кубометров в Барнаул и Новосибирск, на Север и на Урал и далее по всей необъятной стране. И хватает этого лесного богатства гражданам, заводам, промышленным и сельскохозяйственным предприятиям, Кузбассу и Донбассу. Тайга и река – неисчерпаемый источник меховой пушнины, рыбных запасов и многого иного.

Тайга, Кулундинские степи наполнены разнообразными представителями животного мира. В тот период времени, которого я касаюсь в книге, нередкими были случаи, когда, к примеру, лесные волки, особенно зимой, по ночам заходили в село, бродили по улицам, отыскивая нежилые строения, в которые можно было влезть и порезать скот – коров, овец, кур и прочую живность. Серые злодеи приносили огромный вред населению, их пытались истреблять, вели беспощадный отстрел, шкуры сдавали на приемные пункты и тем самым в какой-то степени пополняли свой семейный бюджет.

Что же касается нашего одинокого волка-убийцы, то после описанных событий, связанных с неудачно организованной облавой на него, последний покинул свое логово и где нашел пристанище, никто не знал, никто из бобровских охотников леспромхоза несколько месяцев не видел его. Но однажды в девственном лесу в районе села Рассказихи охотники увидели бродящего в одиночку крупного серого хищника. Через бобровских охотников по приметам определили, что это и есть волк по кличке Одинокий, известный как человекоубийца. Видели его неоднократно на разных участках дикой тайги. Активным себя он не проявлял и с людьми практически в контакты не вступал. Рассказиха от Бобровки находилась всего лишь в двенадцати километрах, и преодоление такого расстояния для Одинокого являлось сущим пустяком, ибо в поисках пищи за одни сутки волк пробегает порою до восьмидесяти километров.

К моменту обнаружения Одинокого под Рассказихой ему исполнилось почти три года, т.е. он практически стал вполне взрослым, значительно возмужал. Теперь более рельефно проявлялись его качества зверя смелого, решительного и дикого.

Охотники рассказывали, что вырос он в многодетной семье, умен, хитер, наделен способностью искусно и самоотверженно постоять за себя. Все эти качества ему передали, как говорят люди, с молоком матери. Родители же либо погибли от картечи, выпущенной охотниками из ружей, либо умерли мучительной смертью в капканах, или были отравлены ядами, смешанными с пищей.

Столетиями волки накапливали опыт борьбы за право жить, выхаживать свое потомство, быть постоянно сытыми и в радостном настроении. Именно родители передали ему по наследству опыт ухода от опасности встречи с человеком. Одинокого специально учили родители практике выхода из опасной зоны блокирования, чтобы избежать встречи с вооруженными людьми. Иными словами, учился он опыту у родителей, учитывая их личный опыт. Жить ему, однако, и в новом месте не стало легче.

Администрация леспромхоза вела переговоры с бригадой охотников об уничтожении Одинокого, но никто не соглашался ответить положительно на предложение директора.

-У нас в бригаде, – с сожалением говорил Костров Сергей Васильевич, – неблагополучная ситуация. Десять серьезных и находчивых специалистов не могут справиться с одним волком. Напуганные мрач ной славой одного бродячего зверя, люди смелые и выдержанные, способные на совершение подвига, вдруг струсили, остановились, по пятились назад. Что же случилось с этими богатырями? Немецких фашистов в бараний рог гнули на фронте, а в мирное время с одним бродячим волком не можем совладать. Как же это понимать? Так проблему и оставим неразрешенной? Пусть и дальше убивает наших односельчан? Абсурд!

Директор Костров сидел за приставным столом, а напротив него, на мягких стульях, стоявших вдоль стены кабинета, разместились молчаливые охотники. Каждый не решался что-либо сказать, чего-то ждали.

-Ну, раз сложилась такая ситуация, я предлагаю несколько вариантов наших действий. – Сергей Васильевич придал своему лицу серьезное выражение. – Первое. Я возглавлю бригаду и возьму с собой двух добровольцев. Думаю, что мы обнаружим волка, зная примерные места его обитания. Если не удастся взять его живым, застрелим и тем самым освободим себя и других граждан от страха. Второе: произведем облаву, предварительно обставив его капканами, но в более широких масштабах, чем это сделали ранее. Люди вы смелые, в основном – бывалые сибиряки. – Костров внимательно посмотрел на охотников – мужики опытные, достойные, решительные. – Третий вариант, – продолжал Сергей Васильевич: – оставим волка в покое, пусть бродит, может, кого-либо из нас загрызет… Есть ли иные варианты наших действий? Охотно выслушаем, обсудим. Нельзя жить одним страхом. И вообще – надо кончать с этой проблемой раз и навсегда. И жить без страха. Под Москвой в 1941 году сибирские дивизии отлично обороняли столицу и победили, а сейчас не можем решить простой вопрос. Итак, какой из планов, предложенных мной, вам наиболее приемлем?

Охотники молчали. Наконец, поднял руку Игорь Белоглазов.

-Прошу, – пригласил его Костров к разговору.

В кабинете стало тихо. Все с интересом ждали сенсации. Спокойно на него взглянул лишь Олег Белоглазов, брат-близнец. Видимо, они заранее договорились об этом сценарии. Братья были высоки ростом, оба широкоплечие блондины, похожие друг на друга, с красивыми синими глазами и с короткими чубчиками на голове цвета свежеубранной ржи.

-Мне лично представляется наиболее приемлемым план, обозначенный первым. Но возглавлять группу охотников лично директору леспромхоза нет смысла. Выполнение этой задачи под силу любо му рядовому охотнику. Каждый должен заниматься свойственной ему работой. Два человека для такой операции вполне достаточно.

А вы можете возглавить такую группу? – прямо спросил Костров.

Могу, с надежным человеком, – заверил Игорь. – Вот мы с Олегом и выполним эту задачу.

Хорошо, – одобрил Костров откровенность Игоря.

В кабинете заговорили вполголоса, а затем все громче. При этом выделялись голоса недовольные, завистливые, сопровождавшиеся ехидными улыбками.

-Есть иные суждения или вопросы? – уточнил Костров. Шум утих.

Какие могут быть вопросы? – извиняющимся тоном произнес кто-то из охотников. – Берутся люди добровольно – пусть выполняют.

Спасибо за откровенный разговор, – встал Костров из-за стола. – Я согласен. Если задание будет успешно выполнено в течение десяти дней, исполнители в качестве премии получат по одному месячному окладу каждый. А то у нас люди уже в лес боятся идти. Показатели выполнения плана по заготовке пушнины резко упали. Спасибо. Все свободны.

Люди расходились, обсуждая происшествие. На ехидные же замечания и улыбки близнецы Белозеровы отвечали:

-У каждого выбор был. Но все отмолчались. После драки кулаками не машут.

Охотники неловко молчали, внутренне осуждая свою нерешительность и трусость.

 

* * *

 

Стояло нарядное и тихое "бабье лето". Лес изменился и поблек, как старый человек в пору увядания. Казалось, все боги – красоты, бури, ветра, тревоги, если таковые есть, собрались и решили: землю, весь растительный мир и животных перекрасить, старые одежды с деревьев снять и оставить их голыми под ветрами и дождями, в общем, втянуть всю природу в осень. И она поработала: набросила на себя ярко-желтое покрывало. Лишь косогоры да заросшие лога оставила в плену серой блеклости. Все чаще хозяйничал ветер: срывал желто-красные листья, устраивал желтые дожди. Обвесилась рябина красными огоньками; в лесу стало светлее. И совершеннейшее чудо природы – журавли – улетели на юг. Они всегда улетают в теплые страны с тревогой и с печальными криками, унося с собой остатки летнего тепла. Над этим зеленым океаном тайги они вновь появятся только весной. А пока по желтеющему лесу, удалившись километров на двадцать от Рассказихи, с охотничьими ружьями за плечами, в сапогах с высокими голенищами, похожих на старинные ботфорты, шагали братья Белоглазовы. Рядом с ними, оказываясь то впереди хозяев, то в стороне или даже приотстав от них, бежали две с виду совсем еще молодые, но проворные собаки – Динка и Зинка.

Как ты думаешь, Игорь, где он может болтаться? – спросил Олег брата, имея в виду одинокого волка.

А черт его знает: трудно определить, – задумчиво отвечал Игорь. – Может, сейчас где-нибудь из чащи наблюдает за нами, выжидает, пока мы удалимся. Он ведь понимает, что зав ним охотятся.

Если проанализировать все, что рассказывают о нем, то он должен быть где-то вблизи от сел, т.е. там, где его не ждут. В этом-то – и хитрость и ум его… А мы все его в тайге ищем. – Олег о чем-то надолго задумался, что-то вычисляя про себя, а затем, не спрашивая, но скорее комментируя уже известный факт, предположил: – На озере Чистом он любит бывать. Щук ловит. Несколько раз видели его там бобровские мужики и даже сельские мальчишки. Волки ведь привыкают к излюбленным местам.

Надо побывать там завтра же, – подхватил мысль Игорь.

Они шли, любовались лесом.

Удивительное это создание – человек: живет в мире природы, является сам частью ее, но нередко не замечает всего ее могучего очарованья. Для сибиряка – красота, земной рай, осенняя печаль леса остаются незамеченными. Уж такова природа человека – он постоянно чем-то занят первостепенным и даже не догадывается, что первостепенной-то оказывается сама жизнь, окружающая его природа. Не замечая этой красоты, привыкает к ней, воспринимая ее как обыденность. А ведь человек в состоянии увидеть необычное в обычном. Может быть, лишь в минуты отдыха мельком взглянет он на лесное озеро, в которое смотрятся деревья все светлое время дня, словно в домашнее настенное зеркало. Просыпаются ранние рассветы и горят в огне солнечные закаты, создавая при этом фантастические миры красок, озаряющие глубинную суть человеческих душ и сердец. От созерцания повседневной красоты человек милеет, становится добрее и чище, не воспринимая же всей многосложной сути ее, он мелеет, словно пруд в засушливое лето, обрастает округлой густой бородкой, раздается в плечах. Таких людей в Сибири называют кержаками, т.е. раскольниками. В селах их теперь остались единицы. Не живут они с нами, стараются держаться поодаль от многолюдных сел, откалываются от нас, даже из одной посуды, имеющейся в обиходе, они не едят. Но, как говор народ, Бог один, да молельщики не одинаковы.

Были кержаки и в роду Белоглазовых, но время внесло в жизнь соответствующие коррективы: старые кержаки вымерли и вместе с ними ушли в родную землю привычки и обычаи раскольников. Последнее колено рода Белоглазовых, к которому относились Игорь и Олег, жили уже нормальной жизнью, не отягощенной старыми обычаями.

Они окончили советскую школу-десятилетку и из села в город уезжать не захотели. На земле своих предков они остались навсегда, честно служили отечеству своему и людям. Они с детства усвоили святую истину: делать людям добро. В этом видели они свое предназначенье в жизни. Они выросли порядочными, честными людьми, любящими свою Родину и свой край.

Вот уже несколько дней бродят они по таежным охотничьим просторам. Они идут к страшной, но в данном случае важной цели – убить одичавшего опасного зверя, убить живую часть природы…

Утром следующего дня они бродили по высоким травам в районе озера Чистого. В полной мере оно отвечало своему названию. Вода там – прозрачно-ключевая и холодная, что зубы ломит. Озеро тихое, рыбное, глубокое. В заводях – притаились и дремлют щуки, а ближе к поверхности дна – малоподвижные, широкие, золотистые караси, зарылись в илистое дно – пескари. По поверхности зеркала воды порою проносятся порывы ветра, оттого и шепчутся камыши, а в зарослях его – утки, чирки, цапли и лесные воробьи. Все они радуются, желая всему лесному миру долгого покоя и блаженства. Камышовый остров зарос белыми лилиями. Эти нежные создания не могут долго прожить без воды, как человек без воздуха. Бледно-белые плавающие солнца лишь светят, но не греют. Волнуют они чувствительные женские сердца. От одного вида их на душе становится тепло.

Называют лесные озера синими и это вовсе не случайно. Когда-то в пору, относящуюся к босоногому детству, в Сибири я слышал прекрасную легенду. Синее небо влюбилось в таежное озеро и, будучи очарованным его красотой, упало в него. С тех пор все озера стали синими, ибо на всех их хватило большого синего неба.

Братья Белоглазовы от родителей своих, от школьных учителей восприняли все лучшее, что украшает лицо и характер человека – стойкость, упорство, веру в свои силы и способности, а еще – верность слову.

Надо отдохнуть, – устало сказал Игорь.

С удовольствием, – поддержал его Олег и лег на спину в поблеклые травы и цветы. – Помнишь, Игорь, как мы соревновались, будучи пацанами, кто дольше всех сумеет открытыми глазами просмотреть в совершенно чистое небо?

Ну, как не помнить? В детстве много чего в голову лезет…

А ты вот попробуй, – настаивал Олег, – и в самом деле красиво.

Что там особенного? Ну, бездонность сплошная и синева. Глаза утомляет. Ты влюбился, что ли? – и оба захохотали, всматриваясь в бездонную синеву.

Олег лежал молча, грыз упругую травинку, а Игорь внутренне волновался, что-то его беспокоило.

Ты помнишь, сколько дней отведено нам директором на обнаружение и поимку невиданного зверя?

Десять. Это я хорошо помню.

А какой день мы уже бродим? – Игорь ждал: Олег поймет наконец серьезность складывающейся ситуации. Сентиментальничанье здесь уже неуместно. Положение воспоминаниями детства не улучшилось.

Ух ты! – внезапно сел Олег, пятерней смахнул семена растений, приставшие к волосам головы. – Так это получается, что сегодня – десятый день? Так что же мы сидим? – попытался подняться на ноги Олег. – Я как-то и не заметил, а дни пролетели.

Беспечный ты тип! Вот тебе и синие озера.

Да, ты прав.

Так что отдохнем и обойдем с двух сторон озеро. Подбежали чем-то взбудораженные Динка и Зинка, стали бурно

проявлять ласку к хозяевам и все стремились лизнуть их в лицо.

-Что, Динка? – потрепал Игорь рукой по загривку. – Волка об наружили?

Динка засуетилась, уклоняясь от ответа, отбежала в сторону, играя, повалила Зинку в траву, стараясь ее укусить. Зинка же при этом незлобно рычала и пыталась отстраниться от любезностей Динки. Наконец, Зинке удалось освободиться и она сломя голову пустилась по зарослям травы, мелкого кустарника и уставших от осенней депрессии цветов.

-Вот кому живется весело, вольготно на Руси, – пошутил Олег. – Зверя не обнаружили, а ведут себя, словно на именинах, весело.

Белоглазовы съели по бутерброду, подкормили Динку и Зинку и отправились в путь: Игорь вдоль восточного, Олег – вдоль западного берегов озера. Договорились, что если произойдет что-то чрезвычайное, сообщить об этом выстрелами из ружья. Если необходимо будет оказание помощи, следует произвести два выстрела. В качестве отзыва должен прозвучать ответный выстрел. Это – единственный способ связи друг с другом. Он в тайге всегда срабатывал безотказно.

Братья сверили время по наручным часам, махнули друг другу руками и быстро затерялись среди сосен, берез, кустов боярышника, волчьих ягод, облепихи и смородины. Часы показывали время – 14.30.

Солнце успело уже несколько поблекнуть; со стороны озера потянуло сыростью и прохладой как первыми предвестниками приближающегося вечера. Солнце клонилось к закату, оно искало для себя более уютного места в межсосенных проемах, чтобы по ним проследовать до самого горизонта. От трудов таких оно более забронзовело. И земля и солнце тяготели друг к другу. Безветрие и сумерки объединяли свои усилия, чтобы навалиться на тайгу.

Игорь старался шагать быстро, ибо максимум через два часа они должны были возвращаться домой. На худой конец, они могли проспать ночь в деревянном домике, где проживал Федор Черданцев, заготовитель живицы (липкой сосновой смолы). От домика до озера не более двух километров и тоже нужно было спешить, ибо волк может каким-либо образом избавиться от капкана и скрыться в лесу. По всем приметам, приближался вечер. Реже стали летать птицы, только вороны, угнездившись на вершинах самых высоких сосен, хриплыми голосами орали, вызывая дождепад и гром. Правда, сороки как прежде перелетали с дерева на дерево, извещая весь птичий мир о приближении человека. Рьяно, словно на широком плацу, заливался барабанной дробью дятел; над озером выписывал в полете широкие круги серый коршун. Жил своей жизнью камышовый остров на озере. Тихо и уютно там, а при малейшем дыхании ветра задумчиво шумит камыш.

Коршун упал камнем на дальнюю поляну, похожую на лесную рану, еще не зажившую как раз на месте вырубленных деревьев. Уныло выглядели желтые пятна пеньков, словно разлитые округлые желтки яиц, упавших на светлое полотно с высоты. Лесные поляны по вечерам производят удручающее впечатление, равное кладбищенской унылости. В лучах заходящего солнца выглядят пестро-безжизненно и заброшенно. И в прошлом и ныне весь таежный массив изранен, словно прошли здесь со своими тысячными толпами татаро-монголы – порубили

русские головы, изуродовали все, что было дано им природой, сожгли и пепел развеяли по ветру по этим обожженным местам. О! Русская сибирская тайга! Ты вечно выздоравливающая мать природы. Живи и здравствуй, нет у тебя ни края, ни начала, как у степной дороги. Пусть над тобой пролетают века, будто раненые птицы. Оставайся и далее неистребимой. Живи и цвети райским садом в наших тревожных сердцах.

Вечерело. Тенета застилали глаза, опутывали лицо и лоб так надоедливо, что время от времени приходилось смахивать их прочь.

Остановившись на возвышении, с которого уводила вниз старая заброшенная дорога в предсумеречный час, Игорь отчетливо увидел на противоположной высотке крупного зверя. Волк грациозно, как памятник на пьедестале, стоял напряженно один, наблюдая за человеком.

Он! – словно молния обожгла мысль Игоря. – Одинокий! Сейчас уйдет! – заволновался Белоглазов, крепче сжимая ружье слегка задрожавшими пальцами.

Динка, Динка! – задыхаясь от восторга, неожиданности и легкого страха, почти шепотом позвал Игорь собаку. – Смотри: там – волк! – указал он животному на противоположное возвышение ложбины. – Тихо. Не лаять. Ко мне!

Динка стала плотно прижиматься к сапогам хозяина и скулить. Испуг прижимал ее к земле.

Билось в ее собачьей душе суетливое, противоречивое чувство: ей хотелось сходу ринуться в наступление на зверя, ее вечного врага, терзать его острыми клыками, но с другой стороны, – приходилось активно отбиваться от наседающего на нее страха, отчего хотелось пуститься назад, в лес, забиться в непроходимую чащу кустов, лаять, выть, наконец, от неверия – справится ли она с таким крупным зверем. И в дополнение к этому строгий хозяин жестко приказал – быть с ним рядом. От страха ли, от этой неловкой противоречивости ли, но только Динка злобно рычала, создавая видимость наличия у нее необузданной смелости и отваги.

-За мной, бегом, – скомандовал Белоглазов и сам пустился рысцой вниз по тропинке.

Для того, чтобы подняться на противоположную крутизну дороги, потребовалось не более трех минут.

От волнения Игорь крепко вцепился в ложе ружья, отвел два курка назад, осторожно и медленно, шаг за шагом стал приближаться к серому разбойнику. Чтобы собака не поднимала излишнего шума, он приказал ей:

-Динка, сидеть!

Но странное дело: волк лежал на месте и даже не помышлял скрыться или броситься на своих врагов.

Не сдвинулся с места он и после того, как, держа ружье наизготовке, приблизился Игорь к волку не далее двух метров. Именно с такого расстояния приметил он капкан на его правой передней лапе. При малейшем движении лапой Одинокий жалобно скулил. Неподвижно лежал он на брюхе, положив морду на траву да на здоровую лапу. В глазах его уместилось столько печали, какой-то дикой беспросветной тоски, что Игорь не стал стрелять в него. Душа человека заныла, что-то надломилось в ней, и неприязнь к зверю вмиг растаяла.

"Сейчас он прекратит мои мучения, – окаменел в тоске и ужасе волк. – Жесток и беспощаден человек! Еще несколько минут – и охотник расстреляет меня. За двое суток силы мои иссякли и сопротивляться я не могу. Если по какой-то случайности человек меня не пристрелит, то я все равно умру от голода и жажды. У человека – есть еще и большая собака, она тоже меня может загрызть. Пусть я являюсь невиданным злодеем, но умирать мне не хочется, – охваченный тревогой и страхом, лихорадочно думал он над своим ближайшим будущим. – Да, точно, – дернулся волк, увидев, как человек отошел в сторону на несколько шагов. – Все – это конец. – Но что-то он не понял: человек поднял ружье, зверь закрыл глаза, ожидая встречи с мучительной смертью. Прогремели два выстрела, запахло удушливым дымом, однако волк не почувствовал боли. – Значит, стрелял человек вверх или в сторону. Кто их поймет, этих людей!"

Словно взбесилась, засуетилась Динка, залаяла громко и вновь пришлось ее приструнить, но более решительно:

Сидеть! На месте сидеть! – Динка невольно заскулила и улеглась на землю, продолжая нетерпеливо и злобно рычать, время от времени метая грозные взгляды на волка.

На противоположной стороне озера прогремел ответный выстрел, чему обрадовался Игорь: значит, его сигнал услышан и Олег спешит на помощь.

Волк, утративший волю к сопротивлению и к самообладанию, внимательно следил за каждым движением охотника, а когда он спустился к воде с пустым котелком, несчастный и в этом ощутил какое-то нерадостное предчувствие. Одинокий вдруг испустил такой жалобный вой, обращенный к вечерним небесам, а может к самому Богу, что казалось, он просил пощадить его, а сородичей – прийти к нему на помощь. Волк не хотел умирать.

Игорь закрепил на конец палки котелок с водой, дотянул его до головы зверя и поставил его перед мордой. Забыв о грозящей ему опасности, серый жадно лакал ключевую воду, с опаской поглядывая на человека. Затем пленнику обстоятельств Игорь бросил несколько кусочков хлеба и мяса. Вяло, без аппетита, он пожевал и проглотил два-три из них.

Наконец, появился Олег.

Что случилось, Игорь? – с тревогой в голосе спросил он брата.

А вон, взгляни, – указал Игорь на серого зверя.

Ты застрелил его?

Он в капкане.

Ааа, – все понял Олег. – Что же будем делать?

Выход есть: пристрелить его. Волки падаль любят, запах привлечет сюда стаю, она и сожрет его.

Надо было сразу же и пристрелить его и точку поставить в этом деле, – рассудил Олег.

Я тебе честно скажу: не смог я этого сделать. Если б ты увидел его глаза! В них столько было тоски и печали, что я не смог в него выстрелить.

Ну, давай я его пристрелю.

Нет, возьмем его живым.

Как хочешь. Можно и живым.

Олег не стал возражать брату. Бывают в жизни человека такие моменты, когда не срабатывают определенные центры нашего организма, когда верх берут чувства и побеждают. Вообще человек – существо весьма сложное, многое в его психическом мире нами остается до конца не понятым.

Идем к Черданцеву, – предложил Игорь. – Он посоветует, что делать, и поможет.

Далеко его избушка-то? – уточнил Олег.

Да километра два будет от озера.

А как же волк? – удивился Олег.

-Куда он денется с капканом? Полежит еще часок. Черданцев оказался на месте, встретил односельчан приветливо

и радостно. Выслушав рассказ об одиноком волке, заключил:

-Петлю на него накинуть, связать, ну, и как положено закрепить неподвижность челюстей. Вот и все. Доставим его сюда, а при шлют подводу за живицей, перевезем его в леспромхоз, – вполне резонно рассудил Федор Черданцев и отправился с Белоглазовыми к озеру, где мыкался волк в капкане. Через час Одинокий был освобожден от стальных оков. При этом выяснилось, что в момент, когда эта хитрая ловушка сработала, сбоку, в зажим дужек ее случайно попал обломок палки, в результате сомкнулись они неплотно и, следовательно, давление их на пострадавшую лапу не столь сильно. Тем не менее, самостоятельно освободиться из плена бедолага не смог. Пытаясь же высвободить лапу, растер ее до крови. Кроме того, его мучили жажда и голод.

В конечном счете, освободившись с помощью человека от боли, он попал в паутину веревок. Для его волчьего понятия освобождение оказалось неполным, и это раздражало. Он скалил зубы, рычал, как гром-ворчун, скатывающийся на край неба после прошедшего дождя. И все же положение его значительно улучшилось, когда его привезли на территорию леспромхоза. Лапу подлечили, заживление ее протекало довольно быстро.

Всю осень и зиму, до самой весны волка держали на стальной цепи, скользившей по проводу. Он показал себя надежным сторожем конюшни и производственно-технических мастерских. Он привык к людям, брал из их рук пищу, позволял себя трепать по загривку, превратившись в мирного зверя. Жизнь все расставила по своим местам и вновь, как прежде, в суете и заботах следовал день за днем, центростремительно и насыщенно, в русле обыденного житейского моря. Его, как собачьего бога, сняли с креста, и все, кто жаждал его скорой и мучительной смерти, опоздали к распятию. Спасли его люди, которых считал он всегда самыми опасными его врагами. Конечно, они хотели его смерти, но во благо всего живого, и наградили его жизнью.

 

* * *

 

На заготовке леса в тайге в послевоенные годы рабочие леспромхоза использовали для трелевки бревен тракторы, бульдозеры, экскаваторы. Но в труднодоступных участках тайги нередко вводили в оборот лошадей. Поэтому в некотором отдалении от административного здания леспромхоза располагалась конюшня, где содержалось более двадцати лошадей.

Обширная территория леспромхоза обнесена высоким забором, имелся соответствующий штат сторожей, а главное, есть такой сторож, который наделен бесстрашием, преданностью людям, в критический момент его жизни не расстрелявшим его за все прегрешения, а приручившим к себе. И одомашненный волк по кличке Одинокий честно и преданно служил людям, умея при этом различать среди них искренних и верных, лицемерных и злобных.

Его деревянная будка была расположена в промежутке между конюшней и производственно-ремонтными мастерскими. Один конец цепи, на которой четвероногий сторож "сидел", свободно скользил по толстому проводу, в результате удавалось охватить вниманием довольно широкую зону охраны. В ночное время волка вообще спускали с цепи и он свободно передвигался по всей территории леспромхоза. И тем не менее в одну из темных сентябрьских ночей из конюшни выкрали двух рабочих лошадей. Следователь осмотрел место происшествия, однако обстоятельства кражи остались до конца не выясненными. Затонский райотдел милиции возбудил уголовное дело, началось предварительное следствие.

Во всей этой истории удивлял вопрос о том, как же при наличии такого бдительного сторожа удалось совершить кражу?

Усилиями оперработников и участкового уполномоченного милиции удалось получить информацию о том, что в цыганском бараке, стоявшем в конце села и заселявшемся только в зимнее время, вечером, после дня кражи слышались веселые песни. Молодые и старые цыганки, не скрывая своих прелестей, позванивая металлическими украшениями, с залихватскими выкриками "И-эх!", удивляя всехстрастным огнем и пластикой движений, вкладывая в нее прозрачный сексуальный смысл. Все в этой оргии смешалось – крики, свист, прищелкивание кастаньет, трубные звуки, преподносимые как высшее достижение вокального, пьяного искусства. Густочубастые мужики, одетые в широкие шаровары, в распущенные красочные рубахи, подпоясанные плосковитыми поясами с металлическими кончиками, пританцовывая в такт песни, аккомпанировали женской половине этой толпы игрой на гитаре. Порою они сами бросались на перепляс в бешеном темпе, хлопая

при этом ладошками по поверхности гитары, по шее и лбу, по зеркально начищенным голенищам хромовых сапог, по каблукам и подметкам. Вся эта вакханалия сопровождалась ритмичным пристукиванием ложками и ударами в барабан.

Эта пьянка – не случайность, – резонно размышлял участковый в разговоре с директором леспромхоза Костровым. – Есть у меня кое-какие данные на отдельных цыган, проверять нужно… Плуты и мошенники они от природы. Работать не хотят, стараются всю жизнь прожить за счет обмана.

Во многом вы правы, – согласился Костров. – Проверяйте дальше. Может, конокрадов установим.

Я заинтересован в этом. Как говорят в народе: у цыгана не купи лошади, у попа не бери дочери.

Покупают, к сожалению.

Каким образом и с чьей помощью участковый осуществлял оперативную проверку материалов по делу о краже лошадей, не будем вдаваться в подробности, пусть это останется его профессиональной тайной, но только через неделю рано утром постучал он с калитку дома Кострова.

Во двор вышла жена директора.

-Кто там? – спросила она негромко.

-Это участковый уполномоченный милиции. Женщина открыла калитку.

Срочно Сергей Васильевич нужен.

Проходите в дом.

В это время во двор вышел Костров.

Что-нибудь случилось? – протянул он руку капитану, насторожившись.

Сергей Васильевич, – с некоторой таинственностью начал разговор участковый. – Готовится еще одна кража лошадей, теперь уже орловских рысаков. Я, конечно, буду начеку, но и вы со своей стороны что-то предпримите. А то ведь так всех лошадей поворуют да перережут.

Хорошо, – задумчиво произнес Костров. – Опять – цыгане?

Да.

Спасибо за предупреждение. Что-нибудь предпримем.

-Я буду в селе. Звоните. И они попрощались.

На работе, едва переступив порог приемной, Костров обратился к секретарю.

Маша, выясни, где у нас сегодня братья Белоглазовы, и как только обнаружишь – сразу ко мне их.

Сейчас выясню.

Маша имела репутацию хорошего организатора, отличалась дисциплинированностью и исполнительностью. Эти качества подтвердились и на этот раз: Игорь и Олег Белоглазовы появились в кабинете директора леспромхоза не позднее четверти часа после отдачи распоряжения о них.

Обменявшись с Белоглазовыми рукопожатиями, Костров с озабоченным видом начал разговор:

-Пригласил я вас по необычному вопросу. Вы знаете, что неде лю назад у нас совершена кража лошадей… Сейчас вот получены дан ные о готовящейся новой краже. По этому поводу я сегодня встречался

с участковым милиции. Решил вот посоветоваться с вами. Вы ребята разумные да и физически крепкие. Естественно, разговор этот должен остаться строго между нами. Да. Может, у вас есть какие-то предложения на этот счет?

Братья молчали, видимо, взвешивая свои возможности, а затем откликнулся Игорь.

Сергей Васильевич, сторожевая служба у нас слабая. Усилить бы ее.

Слабая, согласен, – задумался Костров. – Это положение будем исправлять. Но что сейчас разумное мы можем сделать?

А что, если нам с братом десяток дней побыть в роли сторожей? – неожиданно предложил Олег Белоглазов.

О! – оживился директор. – Именно об этом и думал я. Вот я и прошу вас подежурить недельку или десять дней.

Мы согласны, – переглянулись братья.

Вот и хорошо! – засияла улыбка на его лице.

Начался уже рабочий день. В приемной толпились люди. В кабинет заглянул главный инженер. Сергей Васильевич оставался внешне спокойным, хотя разумом понимал – разговор надо завершать.

-Я надеюсь, отношения с нашим четвероногим сторожем у вас нормальные?

Вполне, – ответил Игорь. – Для людей он уже не представляет опасности.

С участковым повстречайтесь сегодня же, согласуйте все вопросы, – рекомендовал Костров. – И держите меня в курсе дела. – Он встал из-за стола. – В ночь и заступайте на дежурство. Желаю успехов.

 

* * *

 

На древнее деревянное село, как старый рассерженный кержак, угрюмо смотрела тайга. Со стороны прибрежных просторов Оби, с Севера неотвратимо накатывалась волна осенних ветров. Они мчались также из безбрежных Кулундинских степей, продували широкие неровные улицы, утыкались в тупики переулков, шумели в заобских тальниках, плясали белогриво дикие танцы на поверхности реки и ее протоках.

Казалось бы, кусты и деревья должны были укутаться в густые покрывала, чтобы не промерзнуть, однако природа распоряжалась по-своему. Лес стал седым, но седина приобрела багряный цвет. Ветер безжалостно срывал эту красоту, отправляя ее в небытие. В наготе своей прозябали деревья, покоряясь навязанной им судьбе. Они стояли, будто в гигантской ванной посудине, обмываясь потоками дождей.

Минула неделя с тех пор, как братья Белоглазовы добросовестно исполняли роли сторожей леспромхоза. Ночи прошли спокойно, без происшествий. И вот – очередная ночная смена. Привычно обойдя все объекты охраны в сопровождении Одинокого, братья сели под крытым навесом, прилепившимся к стене ремонтной мастерской.

Одинокий, к ноге! – позвал Игорь домашнего волка. Тот дружелюбно завилял хвостом, сел подле ног хозяина. Надо сказать, что братьям много пришлось поработать, чтобы волк понимал команды и выполнял их. Использовалась при этом политики кнута и пряника. Приходилось применять многократность повторения и выполнения команд, поощрять кусочками мяса и хлеба, но иногда практически напоминать, что есть в жизни еще и болевые ощущения. Умения и навыки братья вынуждены были вносить в память волка именно через эти ощущения,

иными словами – через ремень и палку. Практиковалось это нечасто: братья любили своего воспитанника и старались, чтобы ему с хозяевами было комфортно. Длительная тренировка не пропала даром – Одинокий приучился хорошо понимать многие команды и приобрел репутацию ценного помощника в охранном деле.

Даа, работенка нудная, – укутываясь потеплее в свою куртку, произнес Олег, имея в виду сторожевание.

Надо же кому-то и эту работы выполнять, – зевнул Игорь.

Стариковское занятие, – сонным голосом оценил Олег. – Никогда бы на такую постоянную работу не согласился.

Это – дело вкуса.

Ночь оказалась ветреная и беззвездная. Мутная, вязкая, как кисель, темнота окутала все вокруг. Молчали полуголые тополя, да, собственно, и шуметь-то было нечем – ветер сорвал с них последние листья; моросил дождь, укрывшийся в просторном дворе и тянувшийся к поднавесу, будто хотел принять участие в разговоре двух братьев.

Игорь извлек из кармана куртки пакет с ужином, развернул его, разделил пополам плоский кусок вареного мяса и протянул волку его долю.

"Да, я убедился, это – хорошие люди, – прикидывал про себя Одинокий, привыкший все жизненные факты анализировать и делать выводы. – От них можно взять кусок мяса, не думая, что он окажется отравленной приманкой".

-Ешь, дружище, – потрепал он четвероногого по лохматой голове. – Белоглазовы тебя никогда не обманут и не обидят.

Одинокий молча ел мясо.

Ночное время тянулось, словно шагал человек по болотной трясине , – нудно и долго. С каждым порывом ветра капли дождя стучали по металлической крыше навеса, и лишь временами он прекращался и тогда слышно было, как ветер отчаянно, с какой-то неизбывной тоской выл в щелях оконных рам, в стыках бревенчатых стен, в пазах бревенчатых венцов, откуда время выкрошило паклю и пеньку, уложенных туда при шпатлевке. Ветер стонал и ныл, как старая расстроенная скрипка с порванной струной.

Село притаилось и замерло в ветряной мгле, с нетерпеньем ожидая рассвета и надеясь на то, что появится солнце и прогонит осенние хмурые дождевые тучи. Мир превратился в зыбкую пропасть глухой тьмы.

-Пойдем, Олег, пройдемся, а то ведь так-то можно и уснуть. Нам это запрещено.

Братья вышли из-под навеса и медленно двинулись по территории леспромхоза. Рядом с ними шагал домашний волк. За каждой широкой спиной сторожей – охотничьи ружья-двустволки и в каждом по два патрона с бледным бронзовым покрытием. По старой охотничьей привычке братья проверили боевую готовность ружей, независимо от того, возникнет ли необходимость в их практическом применении.

Если бы не ветер и дождь, то можно было бы считать тишину абсолютной. Такую тишину приятно слушать, завидуя ночным сторожам и пастухам в том, что они часто оказываются в такой атмосфере. Впечатление от тишины такое, что кажется, люди опустились в яму. Ночь кажется бесконечно длинной, как степная дорога.

-Сколько же времени сейчас? – поинтересовался Олег, когда они вновь вернулись под навес.

Игорь зажег спичку, осветил наручные часы, ответил:

Двадцать минут четвертого.

Навес был удобен тем, что одной из четырех сторон его служила бревенчатая стена ремонтной мастерской. Можно было удобно устроиться, опираясь спиной в эту стену. Так, собственно, они и расположились – уселись на толстые деревянные чурбаки.

"Чего мы ждем? – удивлялся недоумевая волк. – Несколько ночей уже ждем. Кого и чего? Что это за удивительный мир! Все чего-то ждут и не всегда для добрых дел. Ожидания придумал человек, самое загадочное существо на земле.

В волчьей стае постоянная грызня, ссоры, драки. Там идет борьба за власть, борются, потому что хотят командовать всеми, быть вожаками. Есть там, следовательно, вожди, работяги, рабы, одинокие бродяги. Да вот и я – одинок. Хорошо, что люди меня пригрели. А в обществе людей разве не то же самое происходит? Та же грызня, борьба за место вожаков, те же бессловесные, молчаливые рабы, нищие, бомжи! Это – общество людей, но живет-то оно по волчьим законам… Люди – умны, изворотливы, подлы, безнравственны, жадны, они придумали какие-то бумажки, которые назвали деньгами, и посвящают им всю свою жизнь. Трудно понять людей. Волка кормят ноги, человека – ум и руки.

Человек утверждает себя царем природы. Как и любой волк, он ест, пьет, борется за власть, размножается. Он – часть природы, как и мы, волки. Но мы – санитары лесов и степей, а человек – самоед, он уничтожает все живое на земле.

Да, трудно мне, волку, понять человека и ту стаю, в которой он живет…"

Так или, может, яснее и глубже размышлял Одинокий, но только в целом-то трудно его опровергнуть, трудно что-либо возразить, тем более, что сам человек относит себя к классу животных.

"Противно мне все, с чем я столкнулся, проживая в обществе, но и в волчьей стае – не лучше…"

Далее домашний волк переключил свои мысли на более простые и прозаические желания и страсти. "Сейчас бы завалиться на солому в будке и всласть поспать".

Вдруг волк стал принюхиваться, по запаху определил – где-то в районе конюшни появился чужой человек. Одинокий автоматически встал на свои крупные лапы, повернул морду в сторону, откуда шел запах человека, и злобно зарычал.

Кто там? Чужой? – спросил Игорь шепотом у волка. – Олег, не дремлешь?

Нет.

Мне кажется, кто-то проник в конюшню.

Волк напрягся до предела, готовый ринуться вперед и увлечь за собой хозяина.

-Олег, – шептал он брату, – ты с этой стороны, за углом конюшни побудь, а я – напротив. Пошли! Выезжать-то все равно они будут через ворота.

Братья взяли ружья на изготовку и заняли обусловленные позиции.

Между тем зафыркал, заржал в конюшне один из орловских рысаков. Послышалась какая-то странная возня.

Конокрады! – поняли окончательно братья Белоглазовы.

Внутри конюшни заржал и недовольно зафыркал еще один рысак. "Значит, воров там по меньшей мере двое, – решил Игорь. – Ну что ж, встречать придется всех непрошеных гостей".

Изнутри помещения кто-то осторожно и мягко стал раскрывать одновременно две половины ворот, толкая их от себя. Они раскрывались медленно, без скрипа и наконец распахнулись настежь.

Давай! – шепнула темнота, и в проеме ворот показалась фигура всадника, затем вторая.

Быстро! Быстро! – продолжал чей-то шепот дирижировать обстоятельствами события.

Впереди всадников оказался безлошадный, суетливый вор, он-то и регулировал движение. Он стремительно ринулся бежать к воротам, ведущим на улицу. Маневр воров Игорю стал понятен: задача пешего вора-дирижера сводилась к тому, чтобы открыть и эти, уличные, ворота и выпустить всадников.

Все! Момент настал. Больше медлить нельзя! – решил Игорь и бросился к всадникам.

-Стоять на месте! – крикнул он достаточно громко и тут же сделал предупредительный выстрел из ружья, одновременно используя его и как сигнал участковому, капитану милиции.

Вслед за Игорем выбежал из-за угла конюшни и Олег.

-Стоять! Приехали! – крикнул он и произвел выстрел в темное ночное небо. Конечно, и этот выстрел имел прежде всего устрашающий, психологический смысл.

События разворачивались так стремительно, что трудно было сориентироваться в обстановке – мешала темнота. И все же Игорь, бежавший за всадниками, сумел заметить, как пешеходный вор пытался

взобраться на уличные ворота. Еще мгновенье – и он достигнет цели, скроется.

-Одинокий, возьми его! – скомандовал Игорь, отцепляя поводок и указывая рукой на вора.

Волк мгновенно ринулся вперед и за несколько стремительных прыжков достиг ворот. Прыгнув вертикально, как это любят делать волки в естественных условиях жизни, он ухватил зубами за ногу вора и тот свалился на землю.

Аааа, – завопил от страха беглец, а волк со злобным рычанием шматовал на клочья его одежду.

Одинокий, ко мне! – позвал его Олег.

Оставив корчившегося от боли и страха вора на земле у ворот, волк бросился на помощь к другу.

Между тем воры-всадники гарцевали по кругу, боясь спешиться.

Стягивай его! – скомандовал Олег, указывая ему на вора. Совершив несколько прыжков, волк захватил-таки зубами за штанину вора и стянул его с коня. Такой же прием повторил и Игорь.

Одинокий, к воротам! Возьми вора! – взволнованно и торопливо указав ему рукой в сторону ворот.

Волк сходу налетел на вора, отползавшего в сторону, разорвал пополам его пиджак, а заодно довершил дело и с его штанами. Дрожа и ноя от страха, преступник оперся спиной о доски деревянных ворот и замер перед жуткой, необычной собакой.

Олег в это время возился со "своим" крестником, пытаясь связать ему руки, и наконец-то ему удалось это сделать.

Противник же Игоря оказался физически сильнее и все время выскальзывал из его рук, как угорь, пойманный в реке. И вот, похоже,

одолел он вора, но вдруг почувствовал резкую, жгучую боль в правом плече. Боль была настолько нестерпимой, что Игорь застонал, а рука отказывалась действовать. Используя паузу, вооруженный вор выскользнул из рук сторожа и попытался вскочить на ноги. Однако ощущение победы было преждевременным. Подоспевший участковый капитан милиции саданул вора рукояткой пистолета по затылку и тот уткнулся физиономией в холодную осеннюю грязь.

-Там, у ворот, еще один уголовник, – сообщил Игорь участковому. – Там волк наш. – Голос раненого звучал хрипло и слабо.

Капитан бросился к воротам и быстро связал орущего от страха человека, пытавшегося сбежать.

Олегу удалось справиться со "своим" вором. А Игорь чувствовал, как что-то горячее и липкое течет по руке вниз по телу. Его тошнило и земля куда-то стремительно уплывала, один край ее опускался все ниже и ниже и казалось, пыталась бросить его в бездонную пропасть.

Суета во дворе улеглась. В стороне, у ремонтной мастерской, стояли спасенные от гибели, напуганные выстрелами орловские рысаки.

Задержанных конокрадов ввели в административное здание леспромхоза и приказали лечь на пол в коридоре. Теперь, при электросвете, стало ясно: это – цыгане. Они лежали покорно и мирно, под надежной охраной домашнего волка.

Раненого Игоря внесли в приемную директора, отличавшуюся уютом и чистотой. На обращение он не реагировал, сознание покинуло его.

-Олег, садись на одного из рысаков и галопом – на квартиру врача. Срочно привези его сюда. Заодно зайдешь и к директору.

Не раздумывая, он бросился во двор, к лошадям.

"Надо подобрать еще нож, – вспомнил капитан милиции. – Как бы не утерять вещественное доказательство", – и тут же вышел на место происшествия.

Тьма уже поредела. Из-за горизонта в восточной части неба сквозь иссиня-черные осенние тучи прорывались бледно-розовые лучи солнца. Рассвет просыпался, улыбаясь и радуясь, словно маленький ребенок в колыбели. И нагонял тоску лишь мелкий холодный, моросящий дождь. А новый день должен перечеркнуть все невзгоды и кошмары прошедшей ночи. Так часто бывает: все светлое украшает и обогащает нашу жизнь.

 

* * *

 

Конокрадами, как это и предполагалось, оказались цыгане – здоровые , сильные мужчины, не старше сорока лет. Доказательств вины их было достаточно – по существу, задержали их с поличным и передали суду по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года "Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества". Двум из них суд определил меру наказания в виде десяти лет лишения свободы каждому, а третьему, организатору, по совокупности за хищение и покушение на жизнь сторожа – пятнадцать лет. Казалось, все страсти улеглись, осужденных отправили в колонии различных режимов, воровство прекратилось. Правда, обитатели цыганского барака негодовали, затаив злобу против братьев Белоглазовых и их домашнего волка. Как показали дальнейшие события, цыгане вынашивали идею отмщения за задержание воров, считавшихся в цыганской общине невиновными. А пока Игорь Белоглазов находился на стационарном лечении в сельской больнице. Выжил он благодаря стараниям врача Соломина Евгения Викторовича. Последний, прибыв на место происшествия, определил: раненый жив, хотя полученное им ножевое ранение относилось к разряду тяжких. Требовалось проведение срочной операции.

Это удивительно, но в те далекие послевоенные годы сельские врачи были талантливыми продолжателями великого дела земских врачей. Они умело лечили любые болезни, начиная от гриппа и кончая черепно-мозговыми травмами, а также гинекологические, инфекционные и иные болезни. Удивительными, многогранными способностями обладали эти врачи-патриоты чеховского, вересаевского типа.

Исключительно благодаря врачебному искусству Соломина молодой организм Игоря Белоглазова успешно боролся с болезнью. Ежедневные уколы, иные процедуры, строгое и точное выполнение врачебных рекомендаций делали свое дело.

Несомненно, важным фактором прогресса в лечении явилось посещение больничной палаты Надей Куликовой. Игоря и Надю связывала давняя дружба, выдержавшая испытание временем. Они учились в одном классе сельской средней школы, а по окончании десятого класса Игоря призвали в Советскую Армию, а Надя поступила в Барнаульский педагогический институт. Годы службы в армии и учебы в пединституте укрепили их дружбу. Отношения их никогда не прерывались, они переживали период первой любви. Как правило, первая любовь непродолжительна, недолговечна, но у Игоря и Нади все происходило наоборот, они дружили уже несколько лет.

Теперь, лежа на больничной койке, Игорь вспоминал многочисленные встречи с Надей, особенно в год, когда они, будучи школьниками десятого класса, принимали однажды участие в тушении таежного пожара. Там, в лесу, Надя оступилась, и нога ее оказалась в углублении, заполненном раскаленными углями, получила серьезные ожоги. Игорь своей рубашкой перевязал ей ногу, на руках вынес ее к грунтовой дороге и на попутной телеге доставил в больницу. Запомнилась ему и встреча с ней в момент прибытия домой после демобилизации. Его встречали на пристани родственники с обеих сторон, т.е. с его и Надиной стороны. Но, сойдя с трапа парохода, он подбежал именно к ней, взял ее на руки и закружился с нею на мокром речном песке. От неожиданности и неловкости она то целовала его, то отталкивала от себя, но он тихо сказал ей:

-Нет, Надюша, ты уж не отталкивай меня. Нам быть вместе.

Затем он опустил ее на песчаный берег, извинился перед встречающими и лишь тогда дружески, по-родственному обнял и расцеловал каждого. Родственники с улыбками на лицах простили ему эту непочтительность.

И вот Надя вошла в палату. Миниатюрная, изящная фигурка ее, обтянутая больничным халатом, приблизилась к койке, на которой лежал Игорь.

Не спишь? – села она рядом, склонив голову к его лицу.

Сплю, сладким сном, – повернулся он лицом к Наде.

Тебе больно? – погладила она нежно его по коротко стриженой голове.

Было больно, – непринужденно улыбнулся больной. – Ну, раз ты пришла, думаю, остатки боли заберешь с собой и вынесешь из больницы, – уклончиво, с иносказательностью отвечал он.

Больше они ни о чем не говорили. Только горячие губы их молча утонули в давней и верной любви. Надя плакала от счастья того, что

Игорь остался жив и что поэтому они могут находиться вместе, лишь одними глазами напоминая друг другу: их дружба желанна, она объединяет их на долгие годы.

Надя посещала больного Игоря каждый день, чем и стимулировала его выздоровление. Ему казалось, она значительно повзрослела, похорошела. Пройдет еще два года, и она, дипломированная учительница истории, войдет в школьный класс, сияющая от волненья и радости самостоятельного труда. Возможно, что она получит направление в их родную школу. Вот будет удивительное и радостное событие!

Уже после выписки из больницы Игорю предписали амбулаторное двухнедельное лечение.

За проявленное мужество при задержании преступников областное управление представило на братьев Белоглазовых ходатайство о награждении их медалями "За отвагу" и, кроме того, УВД наградило участкового, капитана милиции, и Белоглазовых ценными подарками. Не остался в стороне и промколхоз: за добросовестную охрану социалистической собственности администрация отметила их почетными грамотами и денежными премиями.

Вручались все эти награды на общем собрании коллектива рабочих и служащих леспромхоза и в торжественной обстановке.

Не так часто приходят к человеку радости, наоборот, настигают его невзгоды да, собственно, не каждый рядом идущий искренне воспринимает их. Это понял Игорь на собственном опыте.

Минул месяц после того, как Игоря выписали из больницы в удовлетворительном состоянии. Однажды зимним вечером возвращался он домой из сельского клуба. Стоял тихий мороз, поскрипывал снег под валенками. Он насвистывал какой-то старинный романс. Луна

освещала ему путь и безгласно сопровождала его. Вокруг круглого диска луны значился туманный ободок. "К усилению морозов", – вспомнил он народную примету. На одной из мрачноватых, безфонарных улиц словно из-под снега выросли три мужские фигуры. Игорь продолжал движение и намеревался обойти неизвестных стороной, но они перекрыли ему путь.

Здорово, сторож-герой! – с явным ехидством и с вызывающей демонстрацией превосходства приветствовал его один из незнакомцев.

Привет, – откликнулся Игорь.

Поговорить бы надо.

Говори, если есть о чем.

Один высокого роста мужик выдвинулся несколько вперед так, что они оказались лицом к лицу. Двое из его приятелей попытались обойти его сбоку и сзади. Игорь не был готов к такой встрече, но отступать не стал. Он вдруг подсечкой сбил с ног одного недруга и бросился бежать к забору чужого дома, успел выломать одну плоскую, сырую, промерзшую на зимних ветрах штакетину. А незнакомцы активно наседали. Передний взмахнул цепью, но Игорь от удара уклонился и оглушил его доской по голове.

В руке одного из парней блеснул нож. Обстановка осложнялась, дело приобретало серьезный оборот. Игорь отошел к воротам дома, прижался спиной к плотно сколоченным доскам калитки, верно считая, что сзади теперь на него уже никто не нападет, а недругов надо встречать, стоя лицом к лицу. Он ждал, готовясь к отражению атаки. Упавший от удара штакетиной по голове очухался, поднимаясь на ноги, крикнул соучастникам:

-Кончай его!

Боялся Игорь только одного, как бы не попасть под нож, имея в виду, что состояние здоровья раненого плеча и правой руки продолжало беспокоить его. К тому же несколько ударов цепью по телу он уже получил. Конечно, нелегко защищаться от нападения трех здоровых, к тому же вооруженных мужиков, однако иного выхода не было. Когда один из них, а именно тот незнакомец, что имел нож, подобрался ближе, чем его пьяные дружки, Белоглазов неожиданно нанес ему сильный удар по голеням ног. Незнакомец заорал от боли и злобы, присел на снег и площадной бранью заматерился, одновременно призывая соучастников:

-Режьте его, как барана!

Сам же подавший команду временно выключился из игры, прихрамывая, отошел в сторону.

Поскольку двое нападение продолжали, Игорь жонглировал штакетиной, пытаясь нанести им удары по рукам и ногам. Но силы были неравными, приходилось маневрировать, пускаться на различные уловки и хитрости. Так, Игорь, сделав вид, что пытается обойти нападавших, резко пустился бежать, а когда за ним ринулся один из нападавших, резко остановился, а незнакомец, не успев преодолеть инерцию движения, столкнулся с потерпевшим, а тот, воспользовавшись обстановкой, грохнул его доской по голове так, что резвый бегун упал физиономией в снег и затих там.

-Ну, кто следующий? Подходи! – расставив широко ноги, как на ринге, призвал он хулиганов. – Ну! Чего струсил, подходи, кому жить надоело! – Эти слова имели скорее всего психологический смысл, но вместе с тем он внутренне приободрял себя, не теряя самооблада ния.

Ладно, не духарись, – успокоил его мужик, еще державшийся на ногах. – Не считай, что эта встреча – последняя.

Хулиганы подняли с дороги своего соучастника и, подхватив его под руки, повели в противоположном от Игоря направлении.

Эпопея враждебных выпадов против Белоглазовых на этом не окончилась. В феврале цыгане предприняли попытку поджечь дом наших героев, однако хозяевам удалось своевременно заметить наличие огня и принять срочные меры к его ликвидации. Той же ночью к будке Одинокого на территории двора леспромхоза чья-то злая рука подбросила десяток кусков свежего мяса, начиненных ядом. Домашний же волк, обладая от природы острым обонянием, смог отличить в этом мясе запахи иных, не мясных, а вредных химических добавок и есть "подарок" врагов отказался, чем и спас свою жизнь.

Так по ночам в селе свирепствовал злой дух мести. Месть – удел мелких, ничтожных душ. Являясь воплощением человеческого зла, она растекается в запредельность разума и вытравливает из души и сердца все лучшее и светлое, чем наделен человек от природы. Месть есть яд, рожденный крайним эгоизмом, это зыбкая и грязная дорога в небытие.

Месть, одевшись в сатанинские покрывала, выходит на охоту и старается нанести удар в наиболее уязвимые болевые точки человеческого существа. Именно это и произошло в нашем случае.

В конце апреля, когда цыганский барак, как лесной муравейник, закопошился, засуетился, снялся с насиженного места и двинулся в летнее кочевание, исчез домашний волк. Эта неожиданность шокировала все село, вызвала уныние и душевную боль. Утрату всеобщего любимца односельчане, особенно работники леспромхоза, восприняли как подлый выпад преступников против сельской общественности. Много возникло вопросов: как же могли увести его, если он никого постороннего к себе и близко не подпускал и на любое насилие над ним мог достойно ответить насилием? Если его увели цыгане, то неясно, зачем же им нужен беспокойный объект для кормления, хотя, конечно, заинтересованные лица могли выгодно продать его, ибо барышничать, мошенничать – их извечное и привычное занятие. Скорее всего, они похитили волка в целях мести, прежде всего братьям Белоглазовым, имевшим непосредственное отношение к задержанию цыган-конокрадов.

По делу о похищении двух лошадей предварительным следствием установили, что воры проникли на территорию леспромхоза, перемахнув через забор, а затем, используя наличие пролома в шиферном покрытии крыши конюшни, спускались к стойлам лошадей. Не исключено, что таким известным цыганам-ворам путем проникли они во двор леспромхоза, каким-то лекарством усыпили волка и увели (увезли) его.

Одинокого усиленно искали в цыганских таборах, по рынкам, по железнодорожным и речным станциям практически по всему Алтайскому краю, однако он словно в воду канул. Характерно, что в поиске принимали участие работники милиции, участковый, капитан милиции, но все безуспешно.

Эти обстоятельства порождали многочисленные слухи и трудно было определить, где в них правда, а где – ложь. Администрация леспромхоза официально обратилась с заявлением в Затонский райотдел милиции, просила ускорить поиск похищенного домашнего волка, возбудить уголовное дело. Следствие отрабатывало несколько версий, в том числе и о том, что волк, вероятно, похищен в целях: а) убийства как акта мести Белоглазовым; б) продажи; в) использования его для проведения потешных боев с собаками и извлечения на этой основе нетрудовых доходов; г) возвращения его в лес из чувств жалости к животному, лишенному свободы.

Все эти версии проверялись одновременно, но расследование положительных результатов не давало.

 

* * *

 

Каждый житель села, где бы он ни находился, куда бы ни выезжал в командировки или в гости к родственниками, считал своим долгом добыть какую-либо информацию о похищенном домашнем волке, и тем не менее тайна о местонахождении его оставалась скрытой за семью замками. Живо этим вопросом интересовались участковый милиционер и братья Белоглазовы. С поисковыми целями неоднократно выезжали они в Затон, считавшийся поселком городского типа, располагавшийся на противоположном от Барнаула берегу Оби, но всякий раз работники Затонского райотдела милиции с сочувствием отвечали:

-Ищем. Но пока никаких данных о нем у нас нет.

И лишь в конце мая Игорь неожиданно получил повестку о вызове в райотдел.

Его встретил начальник отдела уголовного розыска, представившийся Степаном Сергеевичем Окуневым. Он пригласил его в свой кабинет, быстро заварил кофе. Разговор между ними завязался непринужденно, свободно и откровенно.

У меня есть для вас хорошая новость, – с удовольствием, искренне объявил Окунев.

Неужели о волке? – враз как-то оживился Игорь, и глаза его заблестели радостью и надеждой.

Именно. На днях мы получили ответ на нашу ориентировку. Кстати, – будто вспомнил что-то важное Окунев, – не сможете ли вы на несколько дней выехать в Бийск? Там, во-первых, вы и обнаружите его, во-вторых, поможете нам разобраться с его новым хозяином. Проживает там на окраине города старый еврей Арон Вольфович Герштейн. До недавнего времени жил он у нас, в Затоне. Ранее судим за мошенничество. Скупает и продает золото и серебро, драгоценные камни. Не брезгует и скупкой краденого. Старается из всего делать деньги. Надо пообщаться с ним, попытаться сбыть ему для последующей продажи несколько золотых колец, ну и вообще прощупать, что он за тип…

Герштейн любит выпить, на этой основе вам легче будет познакомиться с ним. Вся информация, которую вы сможете собрать о нем, важна не только для нас, но и для бийских розыскников. Надо присмотреться, кто его посещает, с какой целью, что они приносят, о чем говорят и т.д.

Майор сделал паузу, внимательно изучая гостя и о чем-то серьезно думая. Он, конечно, понимал, что для такой миссии более подходящим был бы оперработник отдела, но не было людей – кто-то болел, находился в отпуске и, имея в виду высокий уровень преступности в Затоне как поселке пригородного типа, не мог так легко отвлечь на сторону оперативников. Именно по этим соображениям он и попросил Игоря выполнить соответствующую работу.

Ну как, Игорь Ильич, сможете поработать с Ароном?

Да, я постараюсь, раз этого ждет общество.

Вы ведь в десантных войсках служили, кое-какой жизненный опыт приобрели, – напомнил майор Окунев. – А в общем-то можно и отказаться от выполнения этого задания.

Отказаться – значит показать себя трусом, – рассудил Белоглазов.

Учтите, Арон – старая хитрая лиса, большой и жадный крохобор. Трудно сживается с людьми. Подозрителен. За ним еще из Затона тянется полоса мошенничеств.

Майор налил еще по одной чашечке кофе, сидели долго, уточняя возможные повороты во взаимоотношениях со старым мошенником.

По утрам вот взбудораживаю себя. Иначе и задремать можно в неподходящее время. Или вы другими напитками пользуетесь? – хитро, исподволь, прикрываясь безобидными вопросами, изучающе смотрел на собеседника.

Да нет, я не пью, – успокоил он Окунева. – Разве что иногда чуть-чуть в день рождения…

Ну, чуть-чуть всем можно, в том числе и нам, розыскникам, – и оба добродушно рассмеялись.

Игорь тоже по возможности старался изучить майора. Он с любопытством рассматривал маленький, узкий, но в общем-то уютный и тихий кабинет всего лишь с одним широким окном. На стене, при входе справа висела картина И.И.Левитана "Над вечным покоем". На ней изображено неподражаемое величие природы, противоречащее угнетенности, серости человека, всего его существа.

На противоположной стене кабинета висел портрет В.И.Ленина, произносящего речь с трибуны.

Тесно у меня, – перехватил Окунев взгляд Игоря. – Но, как говорится, мыслям просторно. Смотреть-то картины особо и некогда, но.., с другой стороны, нельзя же от красоты жизни уходить.

Да, я понимаю. Вся наша жизнь – непрерывная работа.

Игорь обратил внимание, что на столе у майора лежали солидные стопки бумаг, дел, слева – настольная лампа с тарелкообразным абажуром, здесь же – телефон. Вместе с тем на сейфе – стоял комнатный цветок, выразительно расцветающая герань.

В кабинет заглянул молодой человек, видимо, оперработник.

Степан Сергеевич, когда мне зайти?

Саша, давай через полчаса.

Понял, – кивнул тот головой и тотчас же плотно закрыл дверь. Окунев взглянул на свои наручные часы, однако вида не подал,

что занят и куда-то спешит. Более того, он спокойно, без спешки решил обговорить еще один вопрос.

-Как вы отнесетесь к тому, если мы пригласим вас на работу в органы милиции? – Майор испытующе смотрел на Игоря. – Живая, творческая работа, требующая немалых физических и моральных сил.

Игорь молчал, ибо вопрос для него оказался совершенно неожиданным, он не мог сформулировать ответ – будет ли лучше ему, сельскому охотнику, и справится ли он с такого рода работой.

-Какой же я сотрудник милиции, если к профессии оперработника не имею никакого отношения? Я ведь в этом деле просто неуч, – внутренне содрогнулся Игорь, и в самом деле не имевший понятия ни о существе, ни о содержании и специфике тех функций, которые выполняет милиция.

При желании всему можно научиться, – убедительно сказал Окунев. – Я – армейский офицер, а вот научили и – работаю. И вы подучитесь. Поступите в высшую школу милиции и познаете все, что необходимо знать и уметь работнику силовых органов.

Смогу ли? – мучили Игоря сомнения.

Кто хочет, всегда научится любому делу. А нам до крайности нужны люди решительные, смелые и находчивые.

Я согласен.

Мы и с Олегом думаем о том же поговорить. Как вы считаете, Игорь Ильич? – заметно изменилось настроение к лучшему у майора.

Есть смысл поговорить, – заверил Игорь.

Вот и прекрасно! – воскликнул Окунев.

А что же с поездкой? – напомнил Белоглазов.

Мы подумаем еще над легендой, с начальством дополнительно обсудим все детали и – в путь. Завтра и будет решение принято. Предварительно мы определили: поедете в Бийск под видом Барсукова Евгения Сергеевича, скупщика и сбытчика золотых вещей, драгоценных камней и пр. Кстати, о предмете нашего разговора не должна знать ни одна душа. Мероприятие это чрезвычайно ответственное. Одним неосторожным словом или неверным шагом его можно провалить. Для вас эта поездка явится хорошим практическим уроком. Борьба с преступностью требует мужества, ибо преступники, как волки, хитры и умны. Но мы должны быть хитрее и умнее их.

Все ясно, – ответил Игорь.

Итак, до встречи. Жду вас завтра здесь же в девять часов утра. Они дружески попрощались. Утром следующего дня они встретились вновь.

Игорь Ильич, – не теряя времени, начал майор Окунев, – запоминайте: вы – родились и выросли в Затоне. Окончили техникум советской торговли и являетесь техником-товароведом промышленной группы товаров. Служили в Армии в мотострелковой части на Урале. В настоящее время вступили в контакт с перекупщиками валюты. Готовы продать за бесценок краденые вещи. Любите голубей и собак. У вас есть связи с Барнаульскими перекупщиками, с воровским миром. Запомните вот этих уголовников и можете манипулировать их именами. – Окунев открыл толстый альбом и показал Игорю десяток неизвестных лиц. – В воровском мире и среди валютчиков это – известные люди. Присмотритесь, не появятся ли эти люди на встрече с Ароном и с чем они прибудут. Так… Вы ранее судимы за хулиганство к двум годам лишения свободы. Задержаны были однажды в Томске. Меру наказания отбыли, освобождены условно-досрочно. Вы не прочь поработать продавцом в каком-либо ювелирном магазине. Одновременно узнайте, есть ли у Арона связи с продавцами такого рода магазинов, и все известное о связях запоминайте.

В общем-то, все предвидеть и учесть невозможно. Придется иногда действовать в соответствии с обстоятельствами. Что касается домашнего волка, то это – нетронутый вопрос. По возможности надо выяснить, когда, где, у кого, за какую сумму приобрел его, с какой целью приобрел (или украл) его, как он использует его.

Сидели они еще долго, обсуждали детали предстоящего мероприятия, разрабатывали возможные варианты поведения Арона и Игоря в той или иной ситуации, если Герштейн заподозрит Игоря в связях с милицией и т.п.

-Если возникнут сложные проблемы или сложатся непредвиденные ситуации, Игорь Ильич, звоните по телефону Звенигородову Роману Васильевичу – это начальник уголовного розыска Бийского горотдела милиции – или в крайнем случае – мне на работу или на квартиру.

Окунев вручил ему визитки с указанием соответствующих работников Бийского горотдела милиции и свои, затонские данные адресов и телефонов.

Хозяин кабинета помолчал, прикидывая, все ли он предусмотрел в своем инструктаже, не упустил ли чего-либо важного.

-И последнее, – заключил майор Окунев. – Вы будете жить на положении беспаспортного человека, скрывающегося от розыска. Вы ищете пристанище, как говорят, крышу, одновременно скупщиков золота им драгоценных камней. Покажите, что у вас есть хорошие связи с преступным миром и вы можете выступать в качестве связующего звена между скупщиком и валютчиками. Держитесь уверенно, особенно с клиентами и гостями Арона. Присмотритесь, что это за люди, постарайтесь уловить их имена, клички, места проживания. Данные о милицейских работниках, их телефонах запишите и при себе не носите, все эти документы выучите наизусть.

Выезжать можете очередным рейсом парохода с конечной остановкой в г.Бийске. Могу дополнить и предупредить, что Арон – человек жестокий, жадный, трусливый. Каких-либо серьезных, принципиальных решений самостоятельно не принимайте, согласовывайте, иначе можете допустить ошибку, поставить наше мероприятие под удар.

Вам нужны будут деньги, получите определенную сумму в кассе нашего райотдела милиции. Прошу иметь в виду, что поездке этой

мы придаем весьма серьезное значение, поэтому соблюдайте дисциплину и будьте бдительны. При необходимости свяжитесь прежде всего со Звенигородовым, предварительно созвонитесь с ним, желательно, чтобы вы встретились не в горотделе, а где-нибудь в сквере или лучше – в кафе, представляться ему будете как "Крот". Вот, собственно, и все, что вам необходимо иметь в виду. В остальном – ориентируйтесь сами, по обстоятельствам дела.

На следующий день Белоглазов сел на пароход и отправился в Бийск.

 

* * *

 

Солнце от натуги и усталости все более краснело, клонясь к закату. Земля ждала, когда же наконец оно обожжет горизонт, прогреет глубинное запределье планеты. Оно повисло над великой полноводной Обью в блеске тусклого серебра и умиротворенно смотрело на беззвучие тихих и глубоких вод. Река вползала в сумерки летнего вечера, чтобы, отдохнув до наступления теплого утра, вновь засиять над миром.

Густые кустарники по пологим местам берегов, а чуть дальше от кромки воды – дубы, тополя, ветлы, по соседству с ними – заросли боярышника, черемуховые деревья плотной стеной облегали разливанное море воды.

Вытянувшись в узкую полосу, обсыпанную огоньками электролампочек, преодолевая течение могучей толщи речной воды, двигался двухпалубный пароход "Разин Степан". Он напряженно шипел, со свирепым свистом испуская горячие струи пара. Громко шлепали по воде широкие деревянные лопасти, укрепленные на колесах, напоминающих мельничные крутящиеся гиганты. Весь корпус этой плавающей посудины вздрагивал, как вздрагивает человек при окончании полосы слез и рыданий, вызванных несчастьем.

Белоглазов стоял на нижней палубе, опершись на деревянные перила и всматриваясь в непроницаемый мрак сумеречной речной дали, которую пытался преодолеть пароход. На западе догорали бронзово-розоватые лучи вечернего заката солнца. Справа и слева по ходу движения парохода темнели берега реки, насыщенные зловещей мглой; тускло мерцали огоньки бакенов, в окнах приземистых домов небольших деревенек, прятавшихся в таежных дебрях и покрывавших песчаные берега Оби.

Игорь думал над тем, как сложится его судьба в этом маленьком неизвестном городке, который узнал он лишь по изображениям на географических картах. Дул ему в лицо сырой, прохладный ветер; быстро сгущалась тьма над Обью. И близкое будущее представлялось ему, как эта непроницаемо-прохладная ночь. "Ладно, все преодолеем: в армии да на охоте в тайге было сложнее. Главное – найти подходы к Арону…"

Палуба продувалась вдоль и поперек. Сквозила вокруг неуютность. Белоглазов вошел в ресторан. В полупустом зале – необычная безлюдность; мягко, тускло горели настольные и настенные электролампочки, создавая атмосферу интимности и уединенности. Игорь осмотрелся, увидел за дальним от входа столиком сидевших трех мужчин, через два столика от них кпереди, к входной двери ресторана, склонив низко голову, подперев руками челюсти и особенно подбородок, "клевал" носом мужчина лет тридцати пяти или несколько старше, одетый в коричневый бостоновый костюм. На голове его – взлохмаченные короткие волосы, казалось, слипшиеся клеем или киселем.

Не помешаю вам? – спросил Игорь у клиента, выдвигая стул из-под стола.

Кто кому мешает? – не понял мужчина, подняв тяжелую голову. Непроницаемый взор его заволокло туманом.

Я спрашиваю: не помешаю ли вам? – повторил вопрос Белоглазов.

Нет, нет, – понял наконец ситуацию незнакомец. – Наоборот, даже приятно, что вы появились. – Он опять опустил низко голову, почти касаясь крышки стола.

Игорь заказал себе бутылку вина и два рыбных бутерброда.

Вам налить? – спросил он соседа по столику. – Ради знакомства.

Ради знакомства – с удовольствием, – посмотрел незнакомец вприщур на ночного спутника. – Я вообще-то уже выпил и даже многовато. А впрочем, налей-ка мне двадцать девять граммов, может, быстрее протрезвею.

Игорь исполнил его пожелание, и они чокнулись тонкими хрустальными стаканчиками, выжав из них красивый и благозвучный звон, молча пожевали бутерброды.

Давай знакомиться, – предложил опьяневший мужчина и подал руку, которая дрожала, словно измордованная болезнью Паркинсона: – Молчанов Егор.

Барсуков Евгений, – тихо, будто опасаясь кого-то, представился Игорь.

Понял. За знакомство следует выпить. – Молчанов уверенно взял бутылку, налил два стаканчика коньяка. Один из них поставил он перед Барсуковым, один – оставил при себе. – Поехали! – призвал он нового приятеля, залпом сглотнул жидкость, тяжело выдохнул обжигающий глотку воздух, после чего занюхал тонким кусочком хлеба ударившую в нос горечь.

Барсуков же свою порцию коньяка выпил медленно, мелкими глотками, поморщился, будто случайно раскусил отвратительную вещь.

В зале ресторана притаилась тишина, и лишь ритмично вздрагивал пол да слегка позванивали хрустальные стаканчики да фужеры, аккуратно выставленные на стеклянных полочках серванта. Дрожание исходило от работы машинного отделения парохода. Редкие посетители входили в зал, некоторые из них прямо следовали к буфетной стойке, иные устраивались поуютнее где-либо в стороне, за столиками с белыми скатертями и вели приглушенные разговоры, пробуя разноцветные вина да пахнувший клопами коньяк. Словно в ночном улье, слышалось гудение, изредка перемежавшееся женским смехом. Ресторан жил своей обычной жизнью. Вдруг оживленно заиграл оркестр, зал переполнился звуками баритона, валторны да плачущей скрипки. Тотчас же появились любители грустных скрипичных мелодий, танцев да обжигающих напитков, которые вызывали подъем веселья, а у некоторых – душевную грусть о прошлом, о безнадежном будущем.

Наши приятели долго сидели за столиком, не испытывая радости, пили коньяк и вино, говорили о пустяках, затем вышли на палубу и, опираясь руками о бортовые перила, стояли молча, подставив лицо и голову навстречу прохладному речному ветру.

Шумела вода, рассекаемая носовой частью парохода; светился свинцово– бледный круг луны. Длинная лунная дорога, растянувшаяся по поверхности реки, указывала путь пароходу; пустынные берега Оби притаились в ночной тишине.

В те редкие минуты, когда отдыхал оркестр, Молчанов и Барсуков слушали тишину, нарушаемую лишь монотонным шлепаньем деревянных лопастей колес парохода. Молчанов закурил папиросу "Беломорканала", всматриваясь в черную пелену обской воды.

Как говорится, не под дождем: постоим да подождем. – Молчанов выплюнул потухшую папиросу. – Если не секрет, – спросил он, – куда едешь?

В Бийск, – равнодушно откликнулся Евгений.

Живешь там?

Жил. А сейчас вот возвращаюсь из второй ходки.

За что же первый-то раз сел? – полюбопытствовал Егор.

Аа, – махнул тот пренебрежительно рукой. – Желтые игрушки пытался толкнуть барыгам, а они оказались липовыми.

Ну, бывает, – усмехнулся Молчанов. – Более половины пути, однако, проехали. Пора и поспать, – он зевнул, будто перед ним уже явилась постель.

Подрагивал от интенсивной работы машин пароход. Он двигался медленно, но уверенно, вгрызаясь в полосу темноты. Где простор реки, где берега ее, заросли кустов – ничего не различить. Куда везет он наших героев? В неизвестность. И лишь далеко впереди, словно вмонтированные в темную стену, слабо мерцают огоньки бакенов, вызывая легкую тревогу и грусть.

 

* * *

 

Ранним утром "Разин Степан" пришвартовался к старенькой, давно списанной барже, служившей дебаркадером. Пароход тяжело пыхтел, выпуская клубы пара, и крепко держался за туго натянутые толстые пеньковые канаты, накинутые петлями на стальные причальные столбики.

По гладкой поверхности реки плыл густой туман, предвещавший солнечный светлый день. Деревянное здание речного вокзала хмуро смотрело старинными, давно не мытыми окнами на светлое утро и на короткую желтую посудину парохода. Заявляя о своем прибытии, последний еще дважды пронзительно загудел, и эхо голоса его полетело через плотные, поросшие деревьями и кустами берега и затерялось где-то в заречных просторах да в городских кварталах районного городка.

Вдоль стен речного вокзала выстроились реденьким строем молодые тонкостволые сосны, соседствуя с кудрявыми березами. Они покорно смотрели на пароход да на спокойную водную гладь реки.

Еще не отошедшие от сна, обвешанные мешками и отягощенные корзинами, пассажиры вяло сходили по прогибающимся трапам и, прошагав старенькую замызганную площадку дебаркадера, медленно направлялись на возвышение песчаного берега, отыскивая глазами встречающих родственников и знакомых.

Барсуков не спешил – его никто не встречал и не мог встречать. В этот маленький городок прибыл он впервые. Он прошел в зал ожидания, чтобы скоротать время, просмотрел расписание движения пароходов от Бийска вверх и вниз по течению Оби. Хотелось есть, но ресторанчик был еще закрыт. На скамейках сидели и лежали утомленные ожиданием пассажиры, одетые скромно, по-летнему. В зале осели душная теснота и безотрадность. Все еще шипел и "стрелял" сжатым паром пароход; на опустевших палубах вяло бродили матросы.

Евгений присел на жесткую деревянную лавочку с вытертой зеленой краской и долго смотрел на просыпающуюся Обь. По поверхности воды плыли реденькие скопления тумана, похожие на разреженные об лака. Они медленно плыли куда-то вдаль, жались к песчаным берегам реки и таяли, быстро рассеиваясь сразу же, при первой встрече с лучами солнца.

Так обычно ползут лохматые облака по высоким травам опушки леса ранним утром, предвещая теплый яркий и теплый солнечный день. Там, на опушках леса, и здесь, вдоль кромки воды изредка пролетали птицы, стремящиеся на противоположный берег реки.

Барсуков усиленно думал: с чего же начать свою операцию, как подобраться к Арону Герштейну, чтобы основательно прощупать его связи с преступным миром? Не проще ли в открытую связаться с ним? Но так можно навлечь на себя бремя подозрений. Арон – хитрый и опасный мошенник, разоблачить его можно только через связи. Но где же найти кончик веревочки, ухватившись за которую можно установить связь с этим человеком и заполучить нужную информацию? И он вспомнил инструктаж Окунева, начальника Затонского отдела милиции. Тот рекомендовал сразу же после открытия ресторана сесть за третий столик слева от входа, где к нему присоединится оперработник уголовного розыска Бийского горотдела милиции.

Барсуков заказал бутылку красного кавказского вина, кружку пива и несколько вареных раков. К столику подошел худенький, небольшого роста неизвестный гражданин в сереньком пиджачке да с узкой полоской усиков на лице.

Свободен? – спросил он мягким баритоном.

Свободен.

Неизвестный сел за столик, внимательно взглянул на Евгения. – Крот?

Да.

Василий. От Звенигородова. Он не смог сам прийти по служебным причинам. Давай быстро по одной рюмочке и – разойдемся.

Налили, выпили.

Ты, Крот, долго здесь не маячь, а то засветишься. Двигай на рынок, это – в центре города. Найдешь сам Арона?

Найду.

Хорошо, – не без радости отозвался опер Василий. – Там ты и познакомишься с ним. А дальше – действуй по обстоятельствам. Понял?

Понял.

Рынок начинает работать рано. Так что ты отправляйся сейчас же. С рестораном я расплачусь. Будь здоров.

Евгений поднялся из-за столика и направился к выходу.

На улице уже светило солнце, рассеившее тонкое полотно надводного разорванного на части облачка. Барсуков неторопливо и степенно отправился в центр города.

Рыночная площадь утонула в широких деревянных прилавках, заваленных клубникой, черникой, черемухой. Рынок выглядел четырехугольной фигурой, стенами которой являлись полосы ларьков, палаток, отличавшихся многоцветьем крыш, окон, ставней.

В восточной стороне рыночной площади, в углу ее, разместился деревянный приземистый ювелирный магазинчик с двухрамными окнами и металлическими решетками на них, изготовленными из толстых арматурных прутьев. Окна обращены были в сторону торговой площади. Сбоку каждого окна укреплены металлические ставни. Наконец, три стены "глухие", кирпичные. В широком межоконном проеме – двойная металлическая одностворчатая дверь.

Евгений прошел мимо магазинчика, мельком взглянув в зарешеченные окна, толкнул рукой металлическую дверь и оказался в маленьком торговом зале. Из-за высокого прилавка на гостя настороженно взглянул сухонький старичок-заморыш лет шестидесяти. Других покупателей в магазинчике не было и продавец все внимание сосредоточил на вошедшем госте.

Барсуков столь же спокойно и самоуверенно приблизился к прилавку.

Я вас слушаю, – приветливо взглянул продавец через толстые стекла очков.

Вы Герштейн Арон Вольфович? – напрямую спросил Барсуков.

Он самый, – сверкнул старичок стеклом очков. – С кем имею честь говорить? – Арон погладил морщинистой рукой седую голову. Глаза его тревожно метнулись по сторонам, словно зверьки, почувствовавшие опасность. В них отразились злобные огоньки, губы растянулись в злобной полуулыбке. На лице отобразились тени страха, недоверия и неприятия гостя.

Барсуков Евгений Сергеевич, – с опаской оглянулся он на дверь. – У меня есть к вам деликатный вопрос.

Какой вопрос может возникнуть к седому ювелиру?

Однако же есть.

Любопытно. Уж не работник вы милиции? У них всегда и ко всем есть вопросы.

Что вы! – захохотал барсуков. – Сам ментов не терплю.

Из-за чего же? Если, конечно, не секрет.

Милые люди, но в лагерь меня закрыли… Из-за пустяка: пытался сбыть желтые игрушки.

И как же? Удачно?

Не повезло мне.

Я-то здесь причем? – искренне удивился Арон.

Они замолчали, внимательно рассматривая друг друга.

-Может быть, посмотрите мои безделушки? В долгу не останусь.

Герштейн, человек патологически жадный и трусливый, засуетился, руки его затряслись. В то же время ему захотелось взглянуть на изделия, которые готов был предъявить незнакомый гость. Почувствовав это, Барсуков извлек из внутреннего кармана пиджака шесть или семь толстых колец из желтого металла да три такого же цвета цепочки с крестиками.

-Взгляните, – предложил он владельцу трясущихся кистей рук и дрожащих губ.

Арон с чувством волчьего азарта взял эти ценности, еще раз взглянул гостю в лицо, мелкими и скорыми шажками приблизился к двери и осторожно задвинул плоский стальной засов в проемы петель.

Буквально через две-три минуты Герштейн утвердительно произнес:

Червонное золото, чистое. Сколько просишь?

Здесь не место для т а к о й торговли. Дома встретимся и сговоримся.

Приходи в 19 часов. Поужинаем, подумаем.

Барсуков молча покинул уютный магазинчик. Он долго бродил по городскому скверу, побывал в универсаме, в гастрономе закупил несколько бутылок коньяка и водки и когда наступил вечер, постучал в металлическую калитку дома Герштейна.

Они долго сидели на диване, расспрашивая друг друга о месте работы, о размерах зарплаты, о месте жительства гостя. Особый интерес у Арона вызвал лагерь, в котором Барсуков отбывал меру наказания. Герштейн попытался выяснить, кто гостю рекомендовал встретиться именно с ним, кто и при каких обстоятельствах сообщил ему адрес. Похоже, Барсуков подозрения у Арона не вызвал.

Наконец, они уселись за стол, и вскоре в хлебосольном доме ювелира появились два крепких здоровых парня в возрасте около сорока лет, видимо, старые приятели Герштейна. После употребления спиртных напитков у всех "развязались" языки. Пили и ели долго и много.

Барсуков с полным безразличием взглянул в сторону приятелей Арона, стал зевать и быстро уснул. Фактически же он лишь сделал вид, что спит, однако все ясно слышал: ему требовалось, во-первых, запомнить лица неизвестных, уяснить цель их посещения Герштейна и возможные намерения их в отношении его, Барсукова. Сколько времени он спал, определить было трудно.

Арон Вольфович откуда приволок этого мужика? – вдруг отчетливо услышал в полусне Барсуков.

А черт его знает. Пришел в магазин, предложил золотые кольца и цепочки.

Может, шлепнуть его и – концы в воду? Что-то он не нравится мне.

- Не спеши. Надо за ним последить, тогда и ясно будет, что он за гусь.

Мне кажется, что его менты подослали к нам, – шепотом высказался Арон.

Не исключаю, – поддержал хозяина один из двух парней.

 

Может, перепрятать золото? – высказался второй золотопродавец, имевший на лице тонкую полоску черных усов.

Все! Уже решили, – постарался прекратить опасный разговор Арон. – Присмотримся малость к нему.

Собутыльники что-то еще шептались между собой, но внезапно замолкли, как только Барсуков решительно сбросил с себя бремя сна. Евгений с трудом протрезвел, пятерней руки расчесал загрязнившийся волос.

Ну что, опьянел? – спросил его Арон.

Да, многовато выпил, – и встряхнул головой, словно лошадь в жаркий день на опушке леса.

Давайте по пятьдесят грамм выпьем, по последней рюмочке, -предложил Герштейн.

Никто не возражал.

Евгений устроился на диване и заснул; все собутыльники разошлись по комнатам.

Утром Евгений проснулся позже других, вышел во двор и увидел странную картину. Арон стоял у собачьей будки с ременным кнутом и избивал крупную серую собаку, не давая ей возможности укрыться в деревянный сарай. Собака громко, страдальческим голосом выла, извиваясь от боли.

Арон Вольфович, – окликнул его Барсуков. – За что же вы избиваете собаку?

Какую собаку? – захохотал Герштейн. – Это – волк. А бью его, чтобы злее был. У нас по воскресеньям устраиваются собачьи бои. Играем на деньги.

И в самом деле: Евгений увидел волка. Ему хотелось заступиться за бедного животного, схватить Арона за горло, ударить этого лысого живодера, но он удержал себя, боясь провалить задание Затонского райотдела милиции. Барсукову так хотелось отхлестать Арона ременным кнутом, но он не решался сделать это.

"Да это же Одинокий! – узнал Евгений похищенного волка. -Вот где гнездо воров! Оказывается, надо спасать Одинокого да и себя тоже. Ну хорошо, – обрадовался Евгений, – теперь нас уже двое. Поборемся…"

Сердце Барсукова учащенно билось: он видел погибающего волка, своего верного друга.

Во двор из дома вышли два парня, стали обливаться холодной водой.

Ну как, волка потренировал? – спросил один из парней.

Как положено. – Герштейн бросил кнут. – Если хочешь, потренируй его и сам.

Да нет уж, голова трещит. Давайте продвигаться к столу.

Это предложение всем понравилось, и золотоскупщики удалились на завтрак. Затем злодеи направились на поляну, где собирался народ, ожидая зрелище собачьего боя. Послышался собачий лай и визг; люди, любители острых ощущений, орали, словно бешеные, свистели, что-то громкое и бессвязное кричали. Возникали и набрасывались шквальным валом: "Аааа! Вали его! Горло грызи! Ломай этих шавок!" Раздавался гром аплодисментов. Бульдоги рвали слабых на части, дворняги под громкий хохот зевак падали с перекушенными лапами, с оборванными ушами. Волк кромсал налетавших на него лаек, дворняжек, калечил бульдогов. Уголовники тут же откупоривали бутылки, наливали по полному стакану, прыгали вверх, восторженно приветствуя собак-победителей, танцевали, будто дикари океанских островов, свистели, хрипели, как умирающие собаки, хлопали в ладоши, доводя себя до исступления.

Около трех часов продолжалась оргия, связанная с дикими схватками четвероногих. Рвали они себя и нападавших на них псов отчаянно, испуская кровавую пену изо рта. Наконец, бои завершились; волка буквально приволокли за задние ноги и бросили в сарай на соломенную подстилку. Тело его покрывали раны, зияли рваные обрывки шкуры, клочья шерсти. Беднягу не кормили, он выл от боли и жажды. Лишь на четвертый день раны стали затягиваться. Одинокий лежал на животе и со страхом следил за каждым движением хозяина. Через сломанное отверстие доски измордованное животное печально, словно из тюрьмы, смотрело на широкий двор. Глаза волка горели злыми огоньками и вместе с тем переполнены злобой, обидой, бессилием. Они выглядели потухающими, отражая застывшую в них беспомощность и великое сожаление. Арон и два его собутыльника пили водку, коньяк, хрустели солеными огурцами и всякий раз приглашали Барсукова к застолью. Последний пил мало, строго соблюдая бдительность. Лишь иногда он засыпал, но при каждом шорохе прикидывался спящим и следил за поведением пьяных злодеев. Опасения не были напрасными. И в этот раз едва Евгений захрапел, играя роль спящего, как два парня осторожно запустили свои воровские руки во внутренний карман его пиджака и нащупали кольца и цепочки. Барсуков не стал испытывать судьбу, а мгновенно ударами ног отбросил от себя двух пьяниц с такой силой, что те перевернули стол и ударились головами о стену. Однако Арон неожиданно проявил такую прыть, что Барсуков не успел даже сориентироваться – он схватил с пола графин с водкой и ударил им по голове потерпевшего. Тотчас же преступники связали его и оглушенного выволокли во двор, стащили его волоком в сарай и, словно бревно, бросили на пол.

Вот так, – заворковал Герштейн. – Пусть его сожрет волк.

От неожиданности и злобы, которой вооружили его враги, волк грозно оскалил зубы и зарычал, бросился на своих обидчиков, однако цепь сдержала его гнев. Загремели металлические задвижки снаружи, сработал висячий замок. Евгений лежал на слое соломы примерно в двух метрах от волка. Его одолело полузабытье, болела голова, откуда-то изнутри взбудораживали позывы на рвоту. Только сейчас, оказавшись за страшной гранью излома жизни и ощущая возможность быть в любую минуту уничтоженным, Евгений, как и раньше, в годы службы в армии, по-настоящему осмыслил, прочувствовал радость жизни. Человек и зверь хотели пить, однако никто об этом не позаботился и потому их мучила жажда.

Волк молчал, лежа на животе, лишь иногда он ворчал и стонал, задавленный страшными условиями жизни, в которых он оказался. За несколько месяцев пребывания в темном сарае, ежедневно избиваемый, лишенный свободы, еженедельно подвергавшийся риску быть растерзанным собаками, он окончательно озверел, возненавидел людей, но между тем бессмысленная жестокость и издевательства над ним не сломили его до конца. Он продолжал бороться за жизнь, мечтая о том, что когда-то распахнутся ворота к воле и к мщению. Он постоянно ждал этого момента, внимательно следил за жестоким поведением людей и верил, что когда-либо они допустят ошибку и он использует ее в интересах защиты своей жизни. Голодный, холодный волк выработал в себе симптомы замкнутости.

Серая густая темнота заполнила все уголки сарая. Евгений лежал рядом с волком, как говорится, нос к носу. Янтарные, желто-зеленые огоньки глаз таежного зверя смотрели на человека в упор. В дневное время этими злобными глазами они бы гипнотизировали друг друга. В подобных ситуациях волки не выдерживают долго человечьего взгляда и отходят в сторону или просто убегают. Барсуков с трудом рассматривал крупную голову волка и первым нарушил молчание. - Одинокий! – в безотрадном бессилии окликнул Евгений зверя, подполз к нему и погладил того по загривку. – Одинокий! Иди ко мне… И произошло невероятное: волк узнал своего верного друга-спасителя, жалобно и радостно заскулил. Он стал перебирать передними лапами и одновременно подбираться к человеку. Правда, широкий ременный ошейник да цепь ограничивали его движения. Тогда Барсуков подполз к зверю, и последний, ткнувшись в его тело мордой, понял наконец, что старый его хозяин связан прочными веревками. Перекатом Евгений вплотную подполз к волку так, что тот свободно касался его. Будучи зверем умным и догадливым, Одинокий остервенело стал драть когтями и рвать зубами-шильями веревку, пытаясь развязать узлы. Наконец, затекшие руки человека оказались свободными. Евгений отстегнул цепь от ошейника и зверь взвыл от радости получения свободы.

Через несколько минут человек одаривал ласками волка; волк ныл и прыгал вокруг старого хозяина.

Барсуков вспомнил разговоры о характеристике волков вообще, а именно о том, что это – свирепые и кровожадные звери. В действительности же, как оказалось, волки – не злодеи, на человека они, как правило, не нападают. Значит, истории о волках сочинили злые люди, бездушные охотники, постоянно и необоснованно испытывавшие страх и ненависть к этому умному зверю. Наоборот, волк искренне рад был общению с человеком.

Нарадовавшись, две истерзанные души разместились друг подле друга и задремали. Только здесь, в этой деревянной тюрьме, Евгений обратил внимание на манеру сна волка. Зверь засыпал буквально на несколько минут, а точнее говоря, дремал. Время от времени Одинокий сбрасывал с себя дремоту. Серия коротких, но размеренных по волчьим правилам отрезков сна, освежает и добавляет энергии больше, чем длительный многочасовой сон человека. В промежутках между короткими отрезками сна Одинокий вспоминал о длиннохвостых сусликах и полевках. "С каким бы удовольствием я разорвал бы десяток полевок и сусликов, – думал волк, – и насытился бы их свежим и нежным мясом. Неплохо было бы, на худой конец, поймать в озере пять-шесть щурят и утолить жажду их водянистым мясом".

Мечты каждого человека и зверя рождаются из обстановки и обстоятельств жизни. Это можно было увидеть на примере наших узников – человека и зверя. Барсуков крепко спал до утра, лишь иногда просыпаясь от холода. Ему снились то река, то озеро с водой, сравнимой разве что со слезой ребенка.

Летняя короткая ночь промчалась с незаметной быстротой. По низу земляного пола сарая промчался сырой и холодный ветерок, а вверху, над сараем, зашумели листья ясеня да берез. Через щели сарая проникли красные лучи утреннего солнца. Они прямыми нитями упали на соломенную подстилку, рассеяли темноту. В сарае стало значительно светлее. Далеко-далеко на речных просторах обменялись пронзительными гудками встречные пароходы; заскрипели уключины лодок-плоскодонок. Город и река просыпались.

Когда рассвет пробрался вглубь сарая, во дворе послышались голоса трех мужчин.

Посмотрим, кто кого здесь загрыз, – хрипло, спьяна захохотал Арон.

Да, это забавно, – поддержал хозяина приятель, надеясь увидеть кровавую картину расправы волка над человеком.

Заскрипели засовы, послышалась глухая возня открывания замка.

Барсуков и волк насторожились.

Сейчас мы их плетью разбудим, – веселой скороговоркой произнес Арон и настежь распахнул дощатую дверь сарая.

В тот же миг зверь совершил стремительный прыжок, сбил Арона с ног и разорвал ему горло. Герштейн успел лишь подернуть ногами в предсмертных конвульсиях и успокоился навсегда. Так палач окончил свою никчемную жизнь. Блеснула внезапно молния жизни, с поразительной быстротой справедливая коса смерти, она выплеснулась злобным кровавым вихрем и свершила приговор.

Засуетились, заметались по двору приятели Арона. Одного из них догнал Евгений и подмял под себя, относительно второго дал команду волку:

Возьми его!

Зверь точно выполнил команду хозяина.

Охраняй! – крикнул Барсуков зверю, а сам же связал руки за спиной любителю водки и золота.

Одинокий сидел рядом с поверженным приятелем Арона и не позволял ему ни встать, ни убежать. Через несколько минут оба преступника уже лежали на паркетном полу дома погибшего Герштейна. С последним все было ясно. На месте, где лежал его труп, растеклась широкая лужа крови.

Евгений вышел из этого чужого дома, который едва не стал его могилой, на улице позвонил Звенигородову.

Роман Васильевич, – сказал он упавшим и вконец расстроенным голосом, – это Крот. Прошу вас, приезжайте в дом Арона. Здесь непредвиденное происшествие.

Понял. Еду.

Барсукову некогда было рассуждать, как уйти от опасных событий. Он стал их участником. Только с позиции сегодняшнего дня можно теоретически рассуждать: рано, не обучая, послали на такое задание необученного работника; он должен был поступить иначе и т.д. Наш герой не думал об этом, обстоятельства жизни не дали ему времени и опыта для детального анализа обстановки. Сельский парень, бывший десантник Советской Армии, думал об одном: как задержать преступников. И это делает ему честь. Не ошибаются же только бездельники.

Победителей не следует судить строго, особенно тогда, когда они во благо людей готовы жертвовать своей жизнью.

Евгений Барсуков, он же оперработник Затонского райотдела милиции Белоглазов Игорь, свое первое ответственное задание органов МВД выполнил. Он достиг успеха, рискуя жизнью, как настоящий работник милиции, верный своему служебному долгу. Был он порою жесток, но эта жестокость оказывалась вынужденной, не противоречила требованиям закона и допускалась во благо людей.

г.Луганск, 27.10.04 г.