«…Во мгле мерцающие строчки»
«…Во мгле мерцающие строчки»
Родился в 1960 году в станице Кореновской (сейчас город Кореновск) Краснодарского края, где он и живёт по сей день, занимаясь литературным трудом.
Учился в ПТУ, станкостроительном техникуме, в Кубанском государственном университете на филологическом факультете.
Работал грузчиком, бетонщиком, сварщиком.
В 1987 году вышла его первая книга стихов.
В настоящее время Николай Александрович Зиновьев – автор более 20 поэтических книг, изданных в Москве, Краснодаре, Иркутске, Киеве, Новосибирске.
Его стихотворения быстро расходятся по стране без всякой рекламы по радио или телевидению. Публиковались в журналах «Наш современник», «Всерусский собор», «Дон», «Роман-журнал XXI век», «Родная Кубань», «Сибирь», в газетах «Литературная Россия», «Литературная газета».
В 2005 году поэту была присуждена Большая литературная премия России, а в 2010 году он стал лауреатом Всероссийской православной литературной премии им. Александра Невского.
В 2005 году В.Г. Распутин пригласил Николая Зиновьева в Иркутск на фестиваль «Сияние России» и, представляя поэта, сказал: «В стихах Николая Зиновьева говорит сама Россия».
10 апреля 2020 года Н.А. Зиновьеву исполнилось 60 лет.
«Николай Зиновьев покорил читателей не упованием на «новую литературу», не установкой на её «современность», помня о том, что «несовременного искусства не бывает» (А.Блок). Если, конечно, это искусство. Но – установкой на «классическую лиру», вполне осознавая, как это «несовременно», наконец, как это не выгодно в обществе, в котором рукотворно, наряду с «рыночной», создаётся индустрия «новой литературы».
Николай Зиновьев – человек редкого миропонимания для нашего невнятного времени, сочетающий поэтическое дарование и христианскую веру. Когда оказались поколебленными те основы, на которых мир стоял извечно, многие ринулись искать «новые», «другие» основы, на которых мир и общество должны бы устоять и обрести своё естественное состояние. Но не существует никакой другой идеи, кроме как остаться человеку в пределах своей духовной природы, а поэту в пределах своего дарования.
Об этом и свидетельствуют его «во мгле мерцающие строчки».
Пётр ТКАЧЕНКО.
ГОЛАЯ ПРАВДА
Плачь, классическая лира!
Плачь, Пегас, любимый мой!
В Красной книге – голубь мира.
Значит, в ней и мы с тобой.
«Никакой здесь нет интриги, –
Лира молвила душе, –
До созданья Красной книги
Человек был в ней уже.
Я тому живой свидетель.
Хочешь правду без одежд? –
Горизонт наш дивно светел…
От горящих там надежд».
* * *
Шумит широко жизни море
И шепчет мне: «Momento more».
И крикнуть хочется,
поверьте:
«Заткнись хотя б на полчаса!
Я с детства думаю о смерти
И слышу мёртвых голоса».
* * *
Пока я не пошёл ко дну,
Одетый в смертную сорочку,
Господь, даруй мне хоть одну,
Во мгле мерцающую строчку.
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Воспетый и в стихах, и в пьесах,
Он, как отец к своим сынам,
Уже полвека на протезах, –
Что ни весна, – приходит к нам.
Он и страшнее, и прекрасней
Всех отмечаемых годин.
Один такой в России праздник.
И слава Богу, что один.
* * *
Я своего совсем не помню деда,
Но в этом вовсе не моя вина,
Его взяла великая Победа,
А если проще – отняла война.
Мы с братом на него чуть-чуть похожи,
И правнук тоже, хоть ещё малыш.
Совсем не помню деда я, но Боже,
Кого в России этим удивишь?
СХОДСТВО
Деда ратная дорога
Дыбом встала, как змея…
Дед мой тем похож на Бога,
Что его не видел я.
ЛЕГЕНДА
А свои голубые глаза
Потерял я в двенадцатом веке,
При внезапном степняцком набеге
Враз они покатились с лица.
И тогда, чтоб за гибель семьи
Не ушла та орда от ответа,
Я их поднял с горелой земли,
И с тех пор они чёрного цвета.
ВИДЕНИЕ
Беспомощный словно птенец,
Стоял у отцовской могилы.
Другой, мой небесный Отец,
Дал выдержать всё это силы.
Качалась земля подо мной,
В глазах то светлело, то гасло,
И Тот, над кем тленье не властно.
Незримо стоял за спиной.
Особенным зреньем беды
Увидел живым лик я Божий!
Он был, как две капли воды,
С почившим отцом моим схожим.
МАТЬ
Там, где сквозь огнедышащий чад
Солнце на ночь в ущелье свалилось,
Сын погиб…
Чтоб доняньчить внучат,
Мать на время живой притворилась.
СТАРУХА
Кожа рук темней ковриги.
В нитку стёртое кольцо.
Как страница старой книги,
Пожелтевшее лицо.
– Есть ли дети, внуки?
– Что вы? –
Потемнела морщью лба.
– Я из девок да во вдовы.
Вот и вся моя судьба.
ВДОВА
За окном и в груди её – стужа.
Девяносто два года вдове.
Бог сказал ей:
«Живи и за мужа,
Что погиб в тридцать лет на войне».
СТАРИК
Какой колючий взгляд тягучий!
Я вижу, в нём вопрос сквозит:
«Я делал Родину могучей,
А ты что делал, паразит?»
Молчу я. Нервы на пределе.
Откуда взялся этот дед?
И что я сделал, в самом деле?
Где вразумительный ответ?
Осознаю, что нет ответа.
Кровь отливает от лица, –
Я понял вдруг
как страшно это!
Впервые понял до конца.
* * *
Теснили нас разные орды.
Врывались к нам в сумрак избы
И конские жаркие морды,
И танков холодные лбы.
И был в своё время, как НАТО,
Зело популярен Мамай,
И Гитлер, и… Хватит? Не надо?
Ну, то-то, смотри, не замай.
* * *
Я слишком долго собирался
Поговорить с тобою, брат.
И вот, собравшись, растерялся
И начинаю невпопад.
О выпавшем дожде кислотном,
О пестицидах в молоке,
О нищем и почти бесплотном
Пенсионере-старике.
О белом лебеде в мазуте,
О снах, о бесах во плоти,
О жизни суетной, до сути
Которой хочется дойти.
О страшных буднях в Карабахе,
Об искуплении греха,
О войнах, СПИДе и о страхе
За всех, кто жив ещё пока…
* * *
Здесь плоть моя, а дух мой там,
Где места нет душевной лени.
И скачет сердце по следам
Давно ушедших поколений.
Там подвиг духа, подвиг ратный
Спасают отчие края,
Сильна там Родина моя…
И горек сердцу путь обратный.
* * *
«Несказанное, синее, нежное» –
Всё, Серёжа, исчезло с тобой.
Нам осталось лишь зло неизбежное,
Зло, с которым вступили мы в бой.
Этот бой, он неравный, быть может.
Победим или сгинем в бою?
Но надеюсь: Господь да поможет
Возродить нам Отчизну свою.
И провалится зло неизбежное,
На земле не оставив следа.
«Несказанное, синее, нежное»
Возвратится уже навсегда.
* * *
Бережёных и Бог бережёт,
И поэтому здесь я, на воле,
Где рубцовская лошадь заржёт,
И наполнится эхом всё поле.
Меня в город не тянет ничуть.
Мне милей мой заброшенный хутор.
Ну а в городе сумрак и муть,
И стенания: «Бес нас попутал!»
Вот беда – не хватает мне сил,
Или слов, или, может быть, веса:
Я б на хутор всю Русь утащил
От живущего в городе беса.
* * *
Сколько помню, он такой:
Редкая бородка,
Грязный, серенький, сухой.
Лёгкая походка.
Допотопный армячок.
Детская улыбка.
– Здравствуй, Ваня-дурачок.
Как дела?
– Не шибко.
– Издеваются ли, бьют?
Что тому виною?
– Больно много подают…
Как перед войною.
* * *
У нас на хуторе, в Европе,
Пока ни стычек, ни боёв.
Лишь кошка прячется в укропе,
Подстерегая воробьёв.
И жизнь, и смерть походкой тихой
Идут – тьфу, тьфу, не сглазить чтоб.
И дед Антип с усмешкой дикой
Себе сколачивает гроб.
И говорит, что нет надёжи
Ни на кого – все пьют в семье,
И что крещённому не гоже
Потом, как псу, лежать в земле.
ИЗ ДНЕВНИКА
1.
Оставляя кровью метки
На извилистом пути,
Поздно ночью сын соседки
Нож домой принёс в груди.
Послезавтра будут плавно
Гроб в могилу опускать…
Да, забыл сказать о главном:
Хоронить-то будут мать.
2.
Деда знаете Игната,
Что ещё с войны с клюкой?
Он всему генштабу НАТО
Заказал за упокой.
Так нельзя, тут нет и речи.
Ведь не злом народ велик.
Но как вспомню речи Тэтчер,
Прав, по-своему, старик.
ЧУДАК
Старичок собирает бутылки,
И – чудак – никуда не сдаёт,
Лишь задумчиво чешет в затылке.
Я подумал: старик – идиот.
Но спросил: «Для чего?» –
с тихой лестью.
И ответил беззубым он ртом:
«Наполнять зажигательной смесью –
Нужно будет их много потом».
НА ЮЖНОМ БАЗАРЕ
«Урюк, хурма, инжир, гранаты!» —
Кричал небритый продавец.
Я подшутить решил: «Мне надо
Противотанковые. Есть?»
Мужчина тихо оглянулся,
Кому-то сделал знак рукой.
Потом ушёл. Потом вернулся:
«Есть. Тебе сколько, дорогой?»
«Я пошутил, — сказал я тихо. —
Вино виной, переборщил»…
Он мне сказал: «Иди. Вон виход.
Иди. Я тоже пошутил».
МОЛИТВА
Как ни темна, как ни трудна
Жизнь россиян, как ни убога,
К Творцу есть просьба лишь одна,
Лишь об одном прошу я Бога:
Не дай такого, Боже мой,
Чтоб наша Русь, ругаясь матом,
Пошла по миру не с сумой,
А с самым лучшим автоматом…
* * *
Солнце встало. Как и надо,
Голубеют небеса.
Похмелённая бригада
С матом лезет на леса.
А прораб, слюнявя чёлку,
Плотью чуя блудный гон,
Голоногую девчонку
Тащит в вахтовый вагон.
Истопник глядит и злится,
И от зависти томится, —
Тлеет «прима» на губе.
А в котле смола курится.
Глянь, Господь, что тут творится.
Это строят храм Тебе.
* * *
Кто там на улице стреляет?
А то, повесив на забор,
Соседка тряпку выбивает –
Так называемый «ковёр».
Его бы выбросить на свалку,
Но сука-бедность не даёт,
И высоко вздымая палку,
Хозяйка бьёт его и бьёт.
С какой-то лихостью гусарской
Колотит тряпку всё сильней!..
Наверно, бедной, мнится ей,
Что сводит счёты с государством.
* * *
Дерутся пьяные в проулке,
Мешая с матом хриплый крик.
Прижавшись к грязной штукатурке,
На остановке спит старик.
Смеётся пьяная девица,
Садясь в попутный «Мерседес» –
Её литые ягодицы
За нить подёргивает бес.
На пустыре с начала мая
Идёт строительство тюрьмы.
Всё это жизнью называя,
Не ошибаемся ли мы?..
* * *
То ли ангел, то ли бес
Простирает сверху руку —
Дождик, падая с небес,
Моет красный «Мерседес»,
Мочит нищую старуху.
Мне уже понять невмочь:
Это жизнь иль доживанье?
Редкий дождь встревожил ночь,
Редкий-редкий, как желанье
Наше ближнему помочь…
* * *
Мы искали Китеж-град,
А в Кутёж-село попали.
Прочь скорей отсюда, брат,
Чтоб мы вовсе не пропали.
И, от страха холодея,
Мы, как кони, понеслись…
На поверхности идея
Наша, русская – спастись!
ЗАБРОШЕННОЕ ПОДВОРЬЕ
Здесь лишь сычи – народ оседлый
И осы, много диких ос.
А старый сад, когда-то светлый,
Совсем по-бунински зарос.
Ложится тенью на кустарник
И сыплет крошкой меловой
Кривая хата. И татарник
О стену бьётся головой
НА МАЛОЙ РОДИНЕ
Неведом сердцу дух бродяжий.
Всё здесь, в родимом уголке:
И ширь полей, и пруд лебяжий,
И крюк надёжный в потолке,
И светлой рощицы прохлада,
Где мат и пьянка, срам и блуд…
Всё здесь, что мне для жизни надо.
И всё, чего не надо – тут.
* * *
Стихает свист синиц и коноплянок
Натруженного дня стихает гуд,
Когда сожжённых солнцем баб
с делянок
Домой в прицепе тракторном везут.
Они при комиссарах и буржуях
Всё с той же шелухою на губе.
Гляжу на них…
Когда на них гляжу я,
Мне как-то стыдно думать о себе.
* * *
На западе солнце садится светло,
Восток набухает грозою.
Дохнула прохлада, притихло село,
И ливень – как даст! – полосою.
В саду на дорожках взрывает песок,
Сквозь солнце закатное льётся…
И кажется, будто рыдает восток,
А запад как будто смеётся.
* * *
Такое бывает нередко:
Очнёшься от праздных утех
И вздрогнешь невольно, как ветка,
С которой осыпался снег.
И с душной тоскою подранка
Глядишь, как на мёрзлом окне
Пустая консервная банка
Пылает в закатном огне…
ЗАКАТ
Скользнув лучами по перрону,
Закат на грязный, тёмный снег
Набросил тени. А ворону
Загнал на тополь на ночлег.
В багрец окрасил водостоки,
И от грехов людских далёк,
Румянцем девичьим на щёки
Вокзальной шлюхи тихо лёг.
* * *
В тупике, где заправляют
Маневровый тепловоз,
Непонятно как, но вырос
Куст душистых чайных роз.
И, дрожащий дрожью частой,
Он в мазутном тупике
Был нелеп, как слово «счастье»
В нашем русском языке.
* * *
Выйдешь, станешь на кургане:
В небе, как и в старину,
Коршун, плавая кругами,
Набирает вышину.
И стоишь ты, как разиня,
Крест неспешно сотворя,
А вокруг – твоя Россия.
Да, пока ещё твоя…
У ВАГОННОГО ОКНА
То берёзы, то осины,
А простор вокруг какой!
Ну и глыбища, Россия!
Не смахнёшь её рукой.
СССР был тоже глыба,
И сильнее во сто крат.
Ну и где он? Что как рыба,
Замолчал? Вот так-то, брат.
* * *
Дымя махоркой, на завалинке
Седой, как лунь, старик сидит.
Я перед ним,
как мальчик маленький,
Он на меня и не глядит.
И вдруг взглянул:
«Что с кислой мордою?»
– Я вас спросить хотел давно…
Но он прервал: «Россию мёртвою
Живым увидеть не дано».
НА СВЯТОЙ РУСИ
Вдоль шоссе идёт скелет,
Я иду ему навстречу.
По костям видать, что дед,
– Добрый вечер.
– Добрый вечер.
Я зубами цокочу,
Сердце чуть моё не встало.
Говорит дед: «Сдать хочу
Крест надгробный из металла.
В школу правнуку идти,
А на форму денег нету.
Вот решил я подмогти,
Как пройти мне к «Вторчермету?»
На вопрос и я вопрос:
«Ты ж скелет, душа где, тело?»
– А, браток, нас сам Христос
Воскресил на это дело.
Не один я ведь такой.
Дал Христос нам двое суток,
А потом – чтоб на покой,
По могилам, и без шуток.
Так подскажешь или нет?!»
Снова я покрылся потом:
«Да, конечно, «Вторчермет»
За ближайшим поворотом».
* * *
Не борода, а лопата,
Глянешь и скажешь: бандит.
Что от меня ему надо?
Что он за мною следит?
Грязный, худой, как все бомжи,
Вот отошёл он к стене.
Вот возвратился. О, Боже,
Вот он подходит ко мне.
Густо дохнув самосадом,
Шепчет испуганно: «Слышь,
Что от меня тебе надо?
Что ты за мною следишь?»
Взяли в буфете закуски,
Водка была, как вода.
Выпили вместе за русских,
И разошлись навсегда.
ЛЕВША
Как-то утром у трактира
(А в кармане ни гроша)
С вездесущим князем мира
Хмурый встретился Левша.
Обнял князь Левшу за плечи:
«Друг! Зайдём? За всё плачу!».
Подковать блоху полегче,
Чем ответить: «Не хочу».
И зашли они… И вышли
На бровях – во всей красе.
Был Левша наказан свыше:
Стал правшою, как и все.
* * *
На беду собака воет.
Сад в тумане, как в дыму.
Ум для сердца яму роет,
Сердца сеть плетёт уму.
Сердце ноет от разлада,
Ум собой по горло сыт.
И туман на сучьях сада,
Как повешенный, висит…
* * *
Прохожу… На калитке одной
Надпись краскою «Злая собака».
И действительно: взгляд ледяной,
Холка волчья и зубы. Однако
Отворяет калитку малыш –
Года три ему, может, чуть больше –
И верхом на собаке! О, Боже!
Мальчик, будто на кротком осле,
На цепном кобеле восседает.
Ничего он не знает о Зле,
И собака его не кусает.
* * *
У соседки Галины
Сын растёт без отца.
Часто вижу мальца, –
Всё он лепит из глины
Человечков нагих
И в капустные листья
Нежно кутает их.
Я однажды склонился
Над прилежным мальцом:
«Будешь скульптором, Петька?»
«Не-е, – ответил, – отцом».
* * *
Загорелый, вихрастый. Задорный
На телеге сижу, а дорога
Превращается в путь самый скорбный,
Путь из детства, всё дальше от Бога…
После будут событья и даты
Будет много и грязи, и лжи…
И щемящее чувство утраты
Незапятнанной детской души.
ИЗ ДЕТСТВА
Восходит день, как в кадке тесто.
Выходят бабы на мостки,
А у реки цветёт «невеста»,
Роняя в воду лепестки.
А я шагаю вслед за стадом,
Кнутом стреляя в белый свет.
Мне в жизни большего не надо
На пять иль шесть ближайших лет.
На гребле ива ветви клонит,
Дед Афанасий вдалеке
Плывёт на лодке по реке,
В которой он потом утонет.
Но это в будущем, а ныне,
Кнутом стреляя в белый свет,
С репьём на порванной штанине
Бреду босой за стадом вслед.
Что будет дальше, я не знаю.
(В котомке сало, лук, яйцо).
Я в белый свет кнутом стреляю,
Я в этот мир в упор стреляю,
А он смеётся мне в лицо.
ПАМЯТЬ
Стояла летняя жара,
И мама жарила котлеты,
И я вершил свои «дела» –
Пускал кораблик из газеты.
И песня русская лилась
Из репродуктора в прихожей.
Не знаю, чья была то власть,
Но жизнь была на жизнь похожа.
Я помню, как был дядька рад,
Когда жена родила двойню.
Сосед соседу был как брат.
Тем и живу, что это помню.
ВЕЧНОСТЬ
Траву в раю отец мой косит.
Устанет – ангела попросит
Сменить его, а за спиной
Трава опять встаёт стеной.
В зените солнце, не садится.
Вот ангел вновь сменил отца,
Как ослепительны их лица!
И нету этому конца…
НА СЕНОКОСЕ
Покряхтев и поохав,
Дед отладил косу,
И шагнули мы «с Богом»
По колено в росу.
Дед столетью ровесник,
Он и тут впереди, –
Даже на спину крестик
Сбился с впалой груди.
Так и шли мы, а к полдню
Я чуть ноги волок.
И, признаюсь, не помню,
Как упал на валок.
Высоко в поднебесье
Уходил в облака
«Миг», похожий на крестик
Моего старика.
ТАЙНА ЧУДА
Когда от боли никуда не деться,
Я вспоминаю своё детство,
Отца живого, его маму –
Родную бабушку мою,
И боль уходит мал-помалу.
Они давно уже в раю,
И помогают мне оттуда.
Непостижима тайна чуда,
Не понаслышке говорю.
* * *
Почти сровнялся бабушкин
Могильный бугорок,
Но слышу будто рядышком
Знакомый говорок:
«Что глупо, что не глупо –
Бывает, не поймёшь.
Но твёрдо знай, голуба,
Где правда, а где ложь.
Дружить не надо с горькою,
Сопьёшься невзначай,
И шашни свои с Ольгою,
Голуба, прекращай…»
Живу, как ты просила,
Чем дальше, тем трудней.
А Олина могила
В трёх метрах от твоей…
ОСТАНОВЛЕННОЕ
СОЛНЦЕ
На багровеющий диск солнца
Мы весь январь, не пряча слёз,
Вдвоём смотрели из оконца
Сквозь пальцы тонкие берёз.
Ты утомлённая шептала
Во сне какие-то слова,
От них кружилась голова,
И в горле что-то щекотало.
Любовь разрушили мы сами,
Вдвоём пойдя на глупый риск…
Но этот диск, багровый диск,
Он всё стоит перед глазами…
МОЛЬБА
Где взять мне силы разлюбить,
И никогда уж не влюбляться?
Объятья наши разлепить,
Окаменевшими растаться.
О, как вернуться не успеть,
О, как прощенья не увидеть,
То нестерпимое стерпеть,
Простить и не возненавидеть.
Я был блажен. Я был жесток.
В своих желаниях ревнивых.
Чтоб хоть на родинку ещё
Была ты менее красива,
Но ты божественна была
До иступленья совершенна.
Надежду только обожгла,
Но всё ж молю самозабвенно.
Разкоролевить, развенчать,
Разцеловать по полустанкам,
Разоблачить, раздеть, разъять
Я красоту твою пытался.
Пусть крест мой вечный – тень её
Меня преследует до тленья.
О, дай мне ночью вороньё,
Пусть исклюёт мои сомненья.
А Бог молчит. За тяжкий грех,
За то, что в боге усомнились,
Он наказал любовью всех,
Чтоб в муках верить научились.
* * *
Я наследник любви и печали
Моих предков в аду и в раю.
То не гуси в ночи прокричали –
Предки душу узнали мою.
Леденеет ночная округа,
И хрустит под ногами листва.
Я не вырвусь из этого круга,
Круга вечной любви и родства.
И не полнись, душа моя, страхом.
И ты, сердце, не бойся: «А вдруг?»
Никогда не рассыплется прахом
Этот вечностью замкнутый круг.
ЛЮБОВЬ ЗЕМЛИ
Она всех любит без разбора,
То право свыше ей дано.
Святого старца или вора
Ей принесут – ей всё равно.
Из трав и снега её платья,
И нрав её, отнюдь, не злой,
Но кто попал в её объятья,
Тот сам становится землёй.
И вновь свободна,
вновь невеста
Она, покорна и тиха.
И новое готово место
Для жениха.
* * *
Минуты свободные редки…
А надо минут пятьдесят
Идти до кургана, где предки
Сухою травой шелестят,
Где сойка птенцов своих кормит,
Где крест, так похожий на «плюс»,
Опять ненароком напомнит,
Куда я всю жизнь тороплюсь.
ПОЛЁТ
Мчусь я полем беспредельным,
Разогнавшись налегке.
За спиной летит нательный
Крест на шёлковом шнурке.
Мы летим вдвоём с гнедою
По дороге вдоль реки,
Нас пугаясь, под водою
Тотчас прячутся нырки.
Полем, шляхом, снова полем,
Перепадочком косым,
И рождается на воле:
«Русь моя сильна не горем —
Духом, борющимся с ним!»