Военно-историческая реконструкция

Военно-историческая реконструкция

(повесть)

(Окончание, начало в № 3/2019)

 

Конкурс строя и песни имени Ратибора

«Хава-нагила»

 

Наутро никого у костра я не обнаружил. Пожав плечами, поднялся и отправился к озеру умываться. Но тут из леса с мешками вышли Вован, Мишаня, Равиль и Коленька.

Следом подошел Старопшенов, вслушался и поднял палец:

О! Демонстрируют.

Что демонстрируют? — спросил Равиль.

Воинские искусства, — объяснил Старопшенов. — У них фестиваль, типа.

Я пойду, — обозначил свою позицию Вован, — только народ накормим.

Осмотрев толпу вокруг нас, он продолжил:

И немного напоим.

И он двинулся в лагерь.

В мешках оказались хлеб, тушенка, чай, плавленый сыр и другая провизия. «Татары» воспрянули духом. Особенно же их порадовала новость, что, по случаю тяжелого похмелья, их снабдят необходимыми терапевтическими дозами спиртного.

Вован, окончив раздачу еды и водки, собрал весь свой штаб и предложил прогуляться в соседний лагерь.

На фестиваль «русичи» и иже с ними, надев брони и кольчуги, с гордостью демонстрировали древнерусские ратные девайсы. Со стороны они напоминали блондинок с обновками. Наши будущие противники посверкивали, позвякивали и побряцывали.

Вспомнив о завтрашней схватке, я засомневался: выдержит ли здоровье? Равилю тоже было явно не по себе. И лишь юный спортсмен Мишаня с искренним восхищением глазел на выставку достижений военно-исторического хозяйства — топоры, мечи, сабли. В нашем стане такие приспособления имелись только у четверти. Вован, серьезный, но не встревоженный, заявил:

Фигня, братва, на «стреле» разберемся.

С фланга подплыла стальная башенка, из которой торчала рыжая борода Вени.

Забавно так, да? — ощерился Равиль.

О, Старопшенов! — раздался голос Сергея. — Не передумал? А то переходи к нам.

От вчерашней растерянности военных историков не осталось и следа. Они были самоуверенны, защищены толстыми слоями стали, меди и прочего металла. Старопшенов же, успевший перейти на новую стадию опьянения, если о чем и жалел, то только о том, что его ограничивают в спиртном.

Сами еще пожалеете, что его императорское величество оскорбили, — пробурчал он.

Веня развернулся к нам чешуйчатой спиной и пошел к дружине.

И — начался фестиваль. Выскочили два натасканных бойца, закрутили мечами и топорами, замелькали лезвия. Далеко не каждый удар противника удавалось парировать, и через некоторое время на нагрудниках появились вмятины. Глядя на этот поединок, даже Вован нахмурился:

Спортсмены, ять, фехтовальные.

Невзирая на то, что «фехтование» больше смахивало на цирк, минуты через три единоборцы начали выдыхаться. Наконец, один из них пропустил «смертоносный» удар, и схватку объявили оконченной.

Потом в фестивальный круг выпрыгнули два странных персонажа в широченных синих штанах. У одного из гладко бритой головы торчал клок волос, второй был натурально острижен под горшок. С уханьем и гиканьем они начали заковыристо махать ногами, атлетически прыгать и крутить какие-то замысловатые фигуры руками. Оказалось, что это украинская команда демонстрирует «боевой гопак».

Ну, это вообще трендец, — прокомментировал Вован данное представление.

Далее друг напротив друга выстроились две группы так называемых русичей. Кто-то что-то гаркнул, и команды принялись охаживать друг друга мечами и топорами, хоть и получалось это у них совсем не так ловко, как у первых двух бойцов. Невеликое свое мастерство они компенсировали энтузиазмом, но было видно, что перед нами все-таки, прежде всего, историки, а потом уже военные.

Время от времени из толкучки выскакивал какой-нибудь «раненый» ратник и бежал к месту, где оказывали первую помощь.

Между тем фестиваль воинских искусств перерастал в банальную пьянку. На арене появились какие-то девицы, которые принялись было исполнять заунывные напевы. Веня представил их как Ансамбль Аутентичной Песни Среднерусской Возвышенности. Послушав девиц минуты три, я пришел к выводу, что победить народ, которые придумал и пел такие песни, весьма непросто.

Потом все пригляделись повнимательнее к девицам, и они перестали интересовать пока еще трезвых военных историков.

Зато в составе украинской сборной по боевому гопаку мы заметили нескольких более интересных персонажей женского пола… и некстати. Старопшенов нарезал уже второй круг по лагерю противника в поисках знакомых, выпивки и приключений. Останавливаясь то у одной группы, то у другой, он заводил скоротечный разговор, наливал себе щедрой рукой и, пока его собутыльники не успевали разобраться, кто он такой есть, прощался и двигался дальше. Наконец, Старопшенов натолкнулся на украинскую группу «поддержки».

Привет, девчонки! А давайте дружить, — радостно блестя очками, предложил он.

Давайте, — охотно согласились девушки.

Вот вы, — игриво обратился Дима к одной из дивчин, — пойдемте в ели, я вас там отдружу.

Это шо? — встрял в разговор гопатист, и разом повеяло духом вольного простора, а также салом, чесноком и горилкой — Я не вразумыв.

Я вразумлю, я ученый, — ответил ему Старопшенов.

Завязалась потасовка. Старопшенов и гопатист ловко махали ногами. Происходящее напоминало кислотную мультипликацию. Синие шаровары, Старопшенов, какая-то девка и куча идиотов в кольчугах и с мечами в руках — все слилось в странный сон. После таких весь день, а иногда и всю жизнь думаешь: что же ты видел? Потом проходит лет десять, и ты вспоминаешь об этом сне, когда все вдруг повторяется в жизни.

И вдруг гопатистов (гопатырей?) словно раскидало в стороны. Старопшенова тоже отбросило. Посреди образовавшейся пустоты стоял Вован. Где-то в стороне валялись синие шаровары.

А, я так и подумал, что это снова вы, — раздался за спиной почти довольный голос предводителя русичей Вени. — Впрочем, ерунда. Я пришел обсудить завтрашнюю битву.

Давай. Толкуй, — кивнул ему в ответ Вован.

 

Инструкция к применению

«Манго-Манго»: «Пули летят»

 

Веня встал, уперев руки в боки и гордо воззрился на нас. За его спиной стояли еще несколько вожаков. Но Веня не учел, что «нас» было трудно охватить одним взглядом, и даже двумя. Дело не в том, что мы занимали широкую панораму, причина была заключена в совершенно различной, прошу прощения, ментальности. То есть тяжело было вот так вот сразу смотреть на всех с явным превосходством.

Старопшенов пытался двигаться сразу в двух направлениях. Он еще не забыл, что только что него почти в руках была Оксаночка. Равиль сидел на корточках, как-то по-особенному курил сигарету, выражая недоверие к Вене, происходящему в лагере, погоде, пролетающим от озера уткам, военным историкам и военной истории. Два местных, простых таких парня — недобандит Коляня и его брат, спортсмен Мишаня, — ошалело озирались по сторонам. Что касается меня, то в таких случаях я включаю «журналиста»: скепсис, снисходительность, спокойствие.

Как-то само собой получилось, что в центре оказался Вован. Покосившись на него, Веня осторожно начал:

Надеюсь, вы помните, что у нас завтра? Завтра у нас военно-историческая реконструкция, — и он поднял вверх указательный палец.

Старопшенов воззрился в небеса. Коляня и Мишаня просто посмотрели вверх.

А Вован кивнул:

Войнушка.

Веня сморщился:

Можно сказать и так, хотя и не надо. Я, собственно хотел обсудить условия проведения нашего, гм, мероприятия. Так вот. Завтра в десять ноль-ноль татарское войско должно подняться на вал, где русичи отразят первое нападение. Татары отступят, оставляя многочисленных убитых и раненых.

А русичи? — с подозрением осведомился Равиль.

У них тоже будут потери, — заверил его Вован.

На первом этапе будут, — согласился Веня.

Хм, — сказал Вован.

Хм, — сказал Равиль.

Веня подозрительно покосился на них и продолжил.

Затем татарское войско еще раз попытается штурмовать укрепления Торчка, но его успешно отбивает русская рать.

Не вопрос, — как-то слишком спокойно согласился Вован. — У нас — войско, у вас — рать.

Да, нас рать… то есть, мы — рать! — почти сорвался Веня. Но взял себя в руки.

Так вот. Мы, то есть, наша рать, — вкрадчиво и осторожно заговорил он, — отбиваем нападение с большими потерями. С очень большими потерями. Среди татар. А потом переходит в наступление, спускается с вала, — говорил Веня с чувством растущего превосходства. — И наносит решающий удар.

А у вас будут потери? — снова осведомился Равиль.

Почти не будет, — проинформировал Веня.

А как так? — удивился Равиль.

А вот так! Такова историческая правда, — резюмировал Веня.

Повисла неприятная тишина. Вован смотрел в сторону будущего поля боя, Равиль задумчиво и недобро смотрел на Вована. Веня с чувством выполненного долга, но все еще с раздражением смотрел на нас.

Внезапно раздался совершенно внятный и трезвый голос:

Да хрень все это полная! Не было никакой битвы.

Это был Старопшенов. К нему повернулись все историки. Перед ними стоял еретик. Нет, хуже: военно-исторический отщепенец. Он посягнул на святое.

А что было? — Вкрадчиво поинтересовался Веня.

Разборка была. — Старопшенов принял академический вид, но просчитался. Вокруг него стояли люди, которые никому не могли уступить военную историю.

Такова. История. Таков. Регламент. Проведения. Военно. Исторической. Реконструкции, — отчеканил Веня.

Старопшенов что-то хотел возразить, но военные историки уже шли в сторону лагеря. Их спины выражали возмущение. Вован с нехорошим блеском в глазах посмотрел на Старопшенова:

Разборка?

Ага, — дурацки осклабился Дима, — разборка.

 

Вечер перед битвой

«Ногу Свело»: «Хару Мамбуру»

 

Из лагеря «русичей» слышались звуки, не оставляющие сомнений в том, что там уже праздновали завтрашнюю победу. Коляня, Мишаня и Равиль всматривались в сторону вражеского лагеря. Первые двое — с явной завистью, а Равиль — с непреходящей злостью.

Пойдем в лагерь, — бросил Вован. — Поработаем.

В лагере снова витали декадентские настроения — нажраться или свалить, а лучше и то и другое. От вчерашнего воодушевления и братской расположенности не осталось и следа. Кто-то высказал уже неоригинальную мысль: а что мы, собственно, здесь делаем?

И тогда Вован произнес свою вторую речь:

Братва! (Братва встрепенулась). Я гляжу, что отдых не пошел вам впрок. Так отдыхают люди, не отдавшие свой долг. А мы теперь, вроде как, должны друг другу.

Братва в тревоге переглянулась.

А вот я вам всем скажу, кто кому должен, — вдруг оскалился Вован. — Мы вчера тут бухали, шашлыки жрали — было дело? Братве я поляну накрыл.

У кое-кого вытянулись лица, другие с брезгливым минам потянулись к кошелькам.

Я не фуфел, чтобы с братвы бабло собирать, — с разочарованием продолжал Вован. — Те, кто так думают — не считают меня пацаном. Водка — это только водка, если за нее просто деньги уплачены и выпита она без уважения. А мы вчера, кто помнит, забились на дело. И если кто-то не всерьез, без уважения к товарищам и ко мне лично, это делал, то у меня к нему неуважение и претензия. Пес с ней, претензией, ее мы решим. А неуважение останется.

Братва между тем начала понимать, что шутки шутками, но многое — всерьез.

Вот мы тут были на празднике этих… Реально, я думал, что все проще выйдет. Но они мало, что нас за людей не считают, но и кое-что умеют. Вдобавок с железками полный порядок. Но мы вроде как слово дали — стоять и биться по любому. Хотя, как мне объяснили, вроде должны слить…

Военные историки грустно закивали: слить. Да еще и получить крепко при этом. Вован исподлобья осмотрел скорбный ряд лиц. Он опустил глаза, а потом с удвоенной яростью всмотрелся в толпу.

Но просто так сливать я не собираюсь — по любому… Короче. Если и получать, то не просто так. Вперед, братва, перед тем как заслужить пайку нам придется поработать. Буду вас учить, как вместо «получить» сделать «дать».

Обалдело восприняв эту информацию, так называемые татары вслед за Вованом потянулись на поляну, не видную со стороны оравшего и пившего лагеря «русичей».

Вован в центре лесной проплешины строил народ, а Равиль делил его на десятки. Тут же выяснялось, кто служил в армии, а кто пропустил это чудесное занятие.

Старопшенов же вещал вновь формируемому воинству, что такую форму устройства монгольского войска ввел сам Чингисхан. Войдя в привычное полусомнамбулическое состояние, он почти декламировал:

Каждые десять воинов составляли отряд… Потом из десяти составлялась сотня… А из сотни тысяча… А из тысячи — десять тысяч…

Кто-то со стороны отметил логичность и стройность десятичной системы. Старопшенов, не поведя и бровью продолжал:

Так вот… Десять тысяч составляли тумэн… То есть по-русски —тьму… И это не просто там какая-то десятичная система… Это — жизнь и смерть… Альфа и омега… Это ай эм ес, то есть, тьфу ты… Аз есьм — это мироустройство… Если хоть один воин из десятка бежал, то убивали весь десяток. Могли и весь тумэн — под корень…

Стоявший рядом со мной щуплый молодой человек покосился на Вована.

Десятков вышло чуть более десяти. Сравнимых с русичами по экипировке вояк у нас набралась человек пятнадцать…

Но тут из-за леса появилась «бомба». Вслед за БМВ на поляну выскочил фургончик меланхоличного Гарика. Мишаня и Коляня принялись выгружать из машин какое-то тряпье. Равиль же открыл багажник и, вытащив связки металлических палок, с перемотанными изолентой рукоятками.

Короче, Вован, тут братва подогнала, че смогла. Фуфайки с местной зоны, ну ушанки там тоже, вощем, че было. Сам понимаешь, они сами люди обездоленные…

Клифтуйся, бродяги, — бросил он уже «татарам».

Фуфайки оказались «фуфлом», как отрекомендовал их Равиль, но вот палки… Они были сделаны со знанием и любовью.

Наш отряд облачился в «доспехи». Со стороны «татары» представляли собою зрелище самое трагикомическое, пока не построились. И мне пришла в голову мысль, что если бы «русичи» увидели нас, военно-историческая реконструкция могла бы и не состояться. На поляне стояла сотня людей в ватниках. Из-под разбитых ушанок недобро блестели очки и глаза любителей военной истории, которых загнали в угол другие военные историки. Руки их сжимали натуральную лагерную арматуру. Стоял август 1998 года.

С удовольствием оглядев картину, Равиль поднял вверх большой палец.

Смотри-ка, совсем как в Мордовии… — протянул он с ностальгией.

Народ крутил в руках полученные железяки, поправлял ушанки и перепоясывался поплотнее. К счастью, погода, с утра еще чуть не убившая похмельное войско среднерусским зноем, начала портиться.

Вован гаркнул:

Сми-ирна! Вот сейчас мы и будем учиться, как не только «получить», но и «дать».

Заключалось обучение в набеге шеренги на рубеж, который он обозначал. На ходу полагалось кричать и размахивать палкой. Дальше десяток рассыпался (по-другому быть не могло: они натыкались на Вована), и на рубеж рвался другой. И так до бесконечности. В ответ на недоуменные замечания: зачем стараться, если все равно проигрывать, — Вован отмахивался.

Мы махали палками, кто во что горазд, стараясь не покалечиться и не покалечить. Сразу становилось ясно, кто насколько подготовлен, и Вован переставлял людей, происходило формирование войска.

Так продолжалось до вечера. Только в сумерках, когда сил уже не было, Вован повел нас в лагерь. Хотелось идти, а еще лучше — ехать на маленькой дикой степной лошадке и петь какую-нибудь дикую же песню.

 

Ночь перед битвой

Марк Бернес: «Темная ночь»

 

Еще в армии я заметил за собой какое-то томление души. В нем что-то от тревоги, что-то от предвкушения, что-то от надежды, а время от времени накатывает и легкая волна страха. В этом томлении все вместе, но есть и еще что-то. То, что поэты прошлых веков называли «жаждой боя», которая, до времени не разбуженная, дремлет внутри.

В шестнадцать лет впервые ожидают этого, а потом многие разочарованно говорят: и это — все? Но именно слово «томление» — то самое заветное, то самое верное слово, которое подходит к этому состоянию. Душе и чувствам тесно, зудит кожа, по костям и сухожилиям идет сухая волна, глаза немного саднит. Курится не в затяг, а водка пьянит только на пятнадцать минут.

Вован раздал остатки водки и тушенки. Заехал Гарик, еще более грустными, чем обычно, глазами осмотрел наш лагерь и спросил: «Я приеду посмотреть, да?»

Старопшенов, проявляя незаурядное присутствие духа, или просто набравшись, тихо посапывал у костра. Я сидел и смотрел в сторону лагеря врага, машинально отмечая, что пьяное веселье там достигло самой свинской стадии. Слышался басок Вени, который загонял спать своих коллег. Вместе со мною в ночной шум вслушивался и Вован. Он сидел, опустив голову на кулаки, и сосредоточенно о чем-то размышлял.

Знаешь, Вован, — обратился он ко мне, — мне кажется, что ты слишком буквально воспринимаешь факты. Ты увидишь, что это помешает тебе как журналисту в дальнейшем. Я же уверен, что прошлое, называемое историей — поливариантная штука. Оно зависит не от самого факта, а от его толкования. Я имею в виду — физическое прошлое, прошедшее раз и навсегда, связанное причинно-следственными связями с настоящим, может оказаться не таким, как мы думаем. Мы ведь что? Мы находимся как раз в том моменте, который связывает прошлое с будущим, и только этот момент и видим. Только его и ощущаем. Будущее — оно есть в нашем сознании, как совокупность представлений о прошлом, накопленных ощущений и эмоций, а также некоторого объема полученных теоретических и эмпирических знаний. Мы можем его лишь угадать или просчитать с некоторой долей вероятности. Ну, или с нашей условной вероятностью, в том смысле, что есть вещи безусловные, типа физической смерти. В общем, субъективные у нас представления о будущем. Но они такие же субъективные и о прошлом. Вот скажи, где оно — прошлое? В твоей голове — только твое прошлое, а в моей — только мое. Есть еще, конечно, свет звезд, который идет до нас миллионы лет, но для света — что миллион, что миг — одна фигня, я думаю. Вот и получается, что и прошлое — субъективно. Получается, что сидим мы с тобой в данной точке на прямой, а под каким углом, и откуда эта прямая идет, и в каком направлении — хрен его знает. Да и нет у нее никаких направлений. Хотя, может, это луч…

И Вован крепко задумался

Я должен был удивиться его философствованиям, но в тот момент, в силу эпичности момента, в принципе не мог удивляться. В какой-то момент мне захотелось спросить про угол, но я промолчал.

Короче, — продолжил Вован, — тот факт, что мы здесь сидим и допиваем водку, а завтра собираемся кому-то люлей выписать, вовсе не обязательно был обусловлен какой-то там победой «русичей», кстати, весьма спорной. Наш ученый друг что-то долго вещал про то, что есть разные описания событий. Да и сами торчковцы как-то не уверены, что здесь было на самом деле.

Сверхновая в его глазах разгоралась все сильнее.

В народе помнят, кто кому и когда люлей дал, когда бы это ни произошло. Подробности могут меняться, а вот кто и кому — всегда остается неизменным, даже если кто и не признается на официальном уровне. Все равно каждый реально помнит, что он либо дал, либо получил. А эти, — он кивнул в сторону лагеря торчковцев, — ведут себя как-то неуверенно. То есть, говорят: кто-то когда-то кому-то дал. Но кто и кому — не помнят или не хотят помнить. Так что прав наш очкастый друг — дело здесь темное, братвой никак не расписанное. В общем, надо этот момент прояснить. Может оказаться, что нас просто в темную разводят… В общем, че бы там Веня нам не втирал, разборы по-новому чинить будем. Это и будет наша военно-историческая реконструкция.

Мысль Вована мне очень даже понравилась. «За победу!», — мы заговорщицки посмотрели друг другу в глаза. Потом, вдохнув посвежевший вечерний воздух осмотрели наш спящий лагерь.

Товарищи еще не знали, какая радость ждет их поутру.

 

Утро накануне

«Кино»: «Доброе утро, последний герой»

 

Примерно в семь утра Вован начал поднимать ближайших соратников. Просыпаясь, я не чувствовал ни сомнений, ни тревоги. Ровно в десять мы должны были сойтись под стенами Торчка.

Утро было не только значительным, но и прохладным — начинал накрапывать дождик. Поэтому народ начал обряжаться в доспехи, то есть фуфайки и ушанки. И скоро появилось ощущение, что мы находимся где-то на лесоповале. Мы не брились уже три дня. Лица хмуро, сосредоточенно и сурово выглядывали из-под уголовных ушанок. Обреченность и недовольство я читал в некоторых из них, раздумья — в других. Но во всех было ожидание.

Братва! — раздался голос Вована. — Вчера тут говорили, что мы правы. А по раскладу получается, что должны слить. Я вчера долго думал, советовался с Вованом, — кивок в мою сторону, — и мы решили, что это совсем неправильно. Тем более, что, как выясняется, нас тупо разводят. Короче, есть авторитетное научное мнение.

И он вытолкнул вперед себя Старопшенова.

Иные минуты преображают людей. Сейчас передо мною стоял не шут, алкоголик и раздолбай Димка Старопшенов. Нет, это был борец за правду — E pursimuove!

Старопшенов начал, важно и несколько надменно:

Наши оппоненты, по сценарию которых мы проводим данное мероприятие, утверждают следующее. В начале четырнадцатого века ополчение русичей под городом Торчком впервые нанесло поражение соединению так называемых татаро-монголов. Однако они не принимают, — тут Старопшенов строго поднял вверх указательный палец, — других точек зрения на данное событие. А ведь многие из вас вчера уже поняли, что с так называемым игом не все просто.

Тут он грустно, даже скорбно задумался:

Было оно, не было… Но в четырнадцатом веке уже существовала плотная конгломерация так называемых русичей и так называемых татар. Я особо заостряю внимание на «так называемых». Ибо никто не может по-настоящему сказать на тот момент, кто тогда был кем. На самом же деле, как я и говорил, имел место имущественный конфликт, попросту терка по поводу денег и территории, который и перерос в вооруженное столкновение — разборку. С одной стороны — был боярин с прозвищем Облажай, с другой — татарский вельможа Забудай. А с третьей — жители Торчка по предводительством некоего Дрона, у которого была своя дружина — шайка. В результате битвы, как утверждают одни источники, Аблажай с Забудаем потерпели поражение. Но другие исследователи считают, что на толковище под стенами Торчка сторонам удалось договориться о долях, после чего Аблажай и Забудай вместе с Дроном ограбили Торчок.

Он сделал эффектную паузу и закончил:

А есть и точка зрения, к которой склоняюсь я. Звиздюлей получили все. Облажай, Забудай, Дрон, точковцы — в общем, все. В связи с этим, полагаю, что проведение военно-исторической реконструкции по предложенному оппонентами сценарию является некорректным.

Старопшенова отодвинул Вован.

Короче, братва! Слива не будет. Они еще этого не знают. Прав будет тот, кто прав, а значит — это, по любому, будем мы. Разборы пойдут по понятиям: кто даст заднего — не пацан, хоть с нашей стороны, хоть с другой. Братву лишний раз не калечить, но стоять, когда надо стоять, и бежать, когда надо бежать.

И тут Вован уже совсем другим тоном обратился к тем же самым людям:

Я знаю точно, что мы стали братьями. Братва, может, и правильное слово, но не совсем точное. По крайней мере, не сегодня. Нас посчитали за балласт — Бог им судья. Драться нужно не за обиду. Я еще не знаю, как мы справимся, но справиться мы должны. По трем причинам. Во-первых, правда за нами. Мы дали друг другу слово стоять — во-вторых. И в-третьих: сегодня у нас кончится жратва и водка… Короче, — резюмировал Вован, — боюсь, что люлей получат все, в том числе и я. Но тому, кто победит, достанется все.

Начинался дождь.

 

Под стенами Торчка

«Кино»: «Я объявляю свой дом безъядерной зоной»

 

На земляном валу уже собралось «войско русичей». Оно блестело доспехами в редких, еле пробивающихся из-под облаков, лучах и отчаянно зевало похмельными мордами. Внизу нервно расхаживал Веня, гремя княжеской броней, за ним семенил Сергей в кольчуге.

При появлении темно-серой колонны, выплывшей из-за леска под предводительством Равиля (Вован, Старопшенов и я шли позади), русичи поначалу опешили. Потом донеся первый робкий смешок, а затем дружина загоготала во все горло. Когда мы подошли к позиции, смех пошел нервной дробью и стих. Русичи смотрели, как их сегодняшние соперники организованно, и, главное, безмолвно и сурово, даже обреченно, выходили и строились в каре. Теперь нас можно было рассмотреть во всех подробностях. Перед тяжело вооруженными, представшими во всей броневой красе военными реконструкторами стояли сто мужиков, одетых в зековские телогрейки и ушанки. В руках мужики сжимали железные палки. И у всех были злые глаза.

Это что за..! — вдруг взорвался Веня. Матерился он впервые.

Тихо, — выступил из-за строя Вован, — где косяк, покажи?

Я имел в виду, э-э-э, вашу амуницию. Что-то она не похожа на татаро-монгольскую.

Что собрали. Братва вот помогла… Татаро-монгольская… Да и времени сколько прошло, не все уцелело… — спокойно произнес Вован.

Татаро-монголы, — вылез вперед со своим указующим перстом Старопшенов, — использовали любые доступные средства.

А у вас вон сколько всяких блестящих штук, — выступил из строя Мишаня. — А у нас — только это, — и показал Вене лом.

Веня нервно дернулся.

Ну… Мы же условились насчет порядка проведения реконструкции? — уже не совсем уверенно поинтересовался он. Вован посмотрел в глаза Вени и медленно кивнул.

Был такой базар, — признал Вован факт разговора.

Я имею в виду — все пройдет так, как мы договаривались? — с возрастающей тревогой переспросил Веня.

Вовану явно не хотелось врать, но ситуацию спас я.

За исключением, может быть, некоторых нюансов. Совершенно незначительных, — сказал я, глядя прямо и честно Вене в глаза. И тот их отвел.

Ладно. Начинайте атаку, — он показал холмик, где насторожились «русичи», — по звуку рога.

Чего? — переспросил Равиль.

Когда труба протрубит, — машинально перевел Старопшнов.

Ну и сволочь же ты. Одно слово — журналист, — с долей уважения, но как-то недоверчиво произнес Вован.

И он обратился к притихшим телогреечникам:

Ну что, братва! Сейчас начнется.

Дождь перестал накрапывать. Он теперь падал крупными, пока редкими каплями.

 

Битва! Битва!

ДДТ: «Родина»

 

Веня, поднимаясь в гору, потрясал мечом, русичи затянули победный клич. Наши товарищи стояли, молча сжимая в руках монтировки. Вован из-под козырька смотрел вверх. Равиль завязал уши на подбородке. Падающая вода стекала за шиворот.

К этому времени Веня поднялся, и вперед выступил молодец со странной смесью горна, зурны и коровьего рога. Некоторое время он примеривался к этому приспособлению и, наконец, дунул. Раздался странный звук. «Русичи» напряглись. Не зная, что делать, мы ничего не стали делать.

Че-то я не понял, — задумчиво протянул Вован, — это что было?

Это был звук рога, — как-то неуверенно сказал Старпошенов.

Сверху раздался крик Вени:

Наступайте! Мы трубили в рог!

Мы так не согласны! Трубите нормально, — мрачно ответил ему Равиль.

Молодец снова примерился к небывалой трубе, но не получилось даже того диковинного звука. К трубачу подбежал взбешенный Веня, вырвал аутентичный рог, и окрестности огласил мерзостный звук. Так, я думаю, должен был утробно кричать раненый мамонт-астматик, которому повредили трахею. Крупные капли, падавшие с неба, участили свои удары о нас.

Вперед, братва! — заорал Вован.

И, потрясая монтировкой, в атаку кинулся Равиль. За ним несмело затрусили бойцы. И вся тактика со стратегией пошла по боку. Строй смешался. Когда мы достигли верхней точки, нас встретила сомкнувшаяся стена. Раздался лязг и вполне ясный звук шлепков — как будто кто-то выбивает ковры. Потом кто-то заехал мне по пальцам, и я выронил свою монтировку, поскользнулся на набухшей от дождя кочке и позорно выбыл.

Все наше фуфаечное войско под смех и улюлюканье «русичей» летело вниз. Наверху оставались только я, Вован, который метелил каких-то мечников, Старопшенов, искавший очки, Равиль, рвущийся к Вене, и Мишаня, норовивший отобрать у противника красивый меч.

Потом Вована треснули по голове, Старопшенов нашел очки, я — свою монтировку, Равиля сбросили вниз, а Мишаню впятером отцепили от меча. Мы спускались под обидные смешки.

У подножия холма понуро стояли наши товарищи. Кто-то бросил монтировки и начал рассупонивать телогрейку, другие сидели под раскидистыми ивами, спасаясь от дождя. Вслед за нами с горки спустился и Веня в сопровождении нескольких бойцов. С издевательской ухмылкой он обратился к Вовану:

Ну, что? Порядок проведения военно-исторической реконструкции выдерживается. — И, повернувшись ко мне: — И, в общем-то, без нюансов.

Единственное что скрасило мне впечатление от этого визита, так это громадный бланш под глазом одного из «мастеров меча».

Даем вам пятнадцать минут оклематься, и начинайте снова, — бросил Веня.

Я повернулся к Вовану, Равиль повернулся к Вовану. Мы все повернулись к Вовану.

Чего-то я не понял, — протянул тот. — Равиль, неси рюкзак.

 

Битва! Битва! (Продолжение)

ДДТ: «Белая река»

 

Пока Равиль ходил, Вован обратился к «татарам».

Короче, братва, — мы не стадо. Мы, конечно, животные, но мы не стадо. Мы же вчера полный расклад сделали, и теперь че? Если мы сейчас получим люлей, то я один пойду и замочу всех этих чугунных обанашек… Одно хорошо: не жарко, — закончил он.

Действительно, сверху уже текли тоненькие ручейки. Но «хорошо» в этом было только одно — если нам под этими струями плохо, то что говорить об одетых в кольчуги русичах?

Тут вернулся Равиль с рюкзаком.

Пацаны, — сказал очень серьезно Вован, — это НЗ. Больше ничего нет.

И начал доставать из рюкзака бутылки с водкой и передавать по рядам. Водка пошла по рукам и телам. Скоро наши манипуляции заметили сверху.

Не поможет, — услышал я издевательский голос Вени.

Это мы посмотрим, — прошептал я и отхлебнул. Водка достигла правильной точки, по телу прошла волна тепла, круговорот внутри закрутился быстрее, быстрее заработали мысли. Стали меньше болеть ушибы. Меня окружали решительные лица воинов, к которым неожиданно, но своевременно пришло подкрепление.

В этот момент из рядов так называемых русичей снова раздался характерный звук.

Братва! — в который раз обратился к нам Вован. — Дальше деваться некуда.

Шел дождь, капли которого начали сливаться в струи, вода застилала глаза. И мы пошли — пошли против воды, против страха. А потом побежали. Мы скользили по траве, кто-то падал, но мы бежали… И без испуга, даже радостно врезались в толпу врагов.

Разлетелся первый десяток. Кто-то заскулил — кажется, рассечение, другому разбили руку — еще одна потеря. За первым разлетелся второй десяток, затем — третий. Но уже никто не бежал вниз: выбывшие пристраивались в тыл нашего строя, чтобы биться в следующей очереди.

Русичи не ожидали такого злого напора. Когда до первых рядов противника добрались шедшие позади Вован и Коляня, войско Вени дрогнуло и прогнулось. Я вспомнил все, чему меня когда-то учили в школе рукопашного боя, и пытался не отстать от Мишани, который, казалось, просто шел сквозь толпу. Им двигала тяга к трофеям.

Вован просто метелил противников по уязвимым местам. На секунду в толпе появилось обескураженное лицо Вени, пытавшегося командовать своими уже запаниковавшими воинами. Что-то орал Вован, наши подбегали со всех сторон, предчувствуя перелом…

Но тут нас просто «взяли умением». Середина войска русичей раздалась, и оттуда выскочили несколько самых крепких парней. С разбегу они тесным строем врезались в нашу команду щитами. Точнее, врезались не просто в нашу команду. На том месте, где начиналась наша команда, в тот момент заканчивался я.

Следующее, что я помню — как внизу Вован снова строил потрепанные части. В строю осталось, от силы, шестьдесят человек, остальные зализывали раны. Реконструкция переросла в настоящее сражение.

О, Вован к нам вернулся, — я увидел перед собой лицо Вована. — Ничего, — резюмировал он, — нокаута не было.

Сверху, оскальзываясь, гонимый ливнем, спускался Веня во главе со своим войском. Он кричал что-то вроде:

Так нечестно!

А Вован в ответ:

Да и пес с ним!

И с той, и с другой стороны в глазах бойцов бушевала уже натуральная ярость. Наши раненые начали выползать из-под деревьев и становиться в строй.

Вован орал:

Быстрее!

И мы принимали уже ставший привычным порядок. Среди войска неприятеля я заметил нескольких в блакитных шароварах. На их лицах читалось сомнение в том, что они — с нужной стороны и в нужном месте. Я показал Вовану: бьем туда! Тот кивнул. И, не дожидаясь, пока войско русичей подойдет, скомандовал:

Ломи их, братва!

И мы бросились. Впереди бежал Мишаня, размахивающий свежеотнятым двуручным мечом. Равиль, в струях дождя крутивший пропеллером две арматурины, несся на Веню, который пытался спрятаться в строй. Его борода повисла жидковатой сосулькой. Неестественно расширенные глаза почти не моргали — ему было страшно. Мы врезались в толпу, которая шла добивать нас. Только мы этого не знали. Не хотели знать.

Мишаня вошел в строй, как будто просто его не заметил. Скоро я увидел его обескураженное лицо в тылу. Он разогнался и, разбрызгивая воду и куски доспешного железа, прошел «русичей» насквозь еще раз. В этот момент к врагам подошла основная группа во главе с Вованом. С визгом мимо пролетели обвисшие синие шаровары. За ними пролетели еще одни и плюхнулись в грязь, а потом стали стремительно удаляться по этой грязи. Потом неожиданно смолк Веня.

Но сопротивление продолжалось, и нам доставалось крепко. Однако наша злость — или правда? — были явно сильнее. На наиболее умелого мечника наваливались сразу трое наших. Они хватали его за руки и за ноги, вырывали военно-исторический меч, давили в раскисшую землю. Если до этого русичи представляли собой организованную силу, то теперь наш напор и простейшие приемы, а еще дождь и грязь, эту организацию перемололи. Мы наступали клином, острием которого был Вован. Строй врага, меся глину подкованным сапогами, поначалу перед ним прогибался, а затем стал рассыпаться.

Веня валялся где-то у меня под ногами и не подавал признаков жизни. Его роль пытался взять на себя военный историк Сергей, но получил по шлему железной палкой и с ролью справляться перестал. Старопшенов поддержал товарища и что-то шепнул ему. Сергей растерянно кивнул. Русичи дрогнули. Мы могли бы одним решительным рывком положить конец всей этой дурацкой истории, но выбились из сил…

Наконец, поднялся Веня и скомандовал общий отход.

Стой, братва! — раздался клич Вована. — Мы их не убивать собираемся. Пора заканчивать. Сейчас предъявим историческим и послушаем, что они нам ответят.

 

Об исторических открытиях

«Хасбулат удалой»

 

Мы снова начали собираться у подножия холма. На поляне образовалась огромная лужа, больше напоминавшая болото. Правда, на вершине холма «русичам» было не легче: поднялся ветер, который уносил тепло и косыми струями хлестал их по бородатым лицам.

Вован удивлено рассматривал стоящих перед ним перебежчиков.

Это, — говорил один из них, — мы подумали тут, что по отношению к вам Веня и наши поступили нехорошо. В общем, мы решили, что хотим биться за вас.

А почему именно сейчас? — спросил я.

Вован же ничего не сказал, но так промолчал, что перебежчики отодвинулись. Но он нашел в данной ситуации практическую выгоду.

Короче, — резюмировал он, — кто с нами — тот в первых рядах.

А с горки снова спускался Веня в сопровождении охраны. В этот раз они скользили по склону холма с опаской. Не дойдя до нас метров десять, Веня принялся орать:

Вы совсем наплевали на сценарий!

Татарское войско ответило циничными смешками.

Что будем делать дальше?! — на секунду повисла тишина.

Первым нашелся Старопшенов.

Сдавайся, супостат, но прежде отдай водку и баб! — проорал он Вене.

Мне показалось, что лидер русичей на секунду всерьез рассмотрел такую возможность. Вероятно, он так бы и поступил, если бы не боялся потерять лицо перед ветеранами военно-исторических баталий.

Я не могу на это пойти! Не могу, — прокричал он. — Я предлагаю сохранить статус кво!

Равиль недоуменно спросил:

Какой статус?

Это, типа, разойдемся, и ничего не было, — пояснил Вован и зашагал в сторону Вени.

Отряд «русичей» колыхнулся назад, но остался стоять. Вован подошел вплотную к Вене и снова воззрился на него своим удавьим взглядом.

Короче, брателло, — обратился он, — мы предлагаем передать нам для честного дележа запас продуктов и водки, а также принести свои извинения.

За что это?! — возмутился Веня (с водкой он уже распрощался).

За обструкцию, которой подверглись некоторые участники, — с прочувствованной обидой в голосе вступил Старопшенов, — а также за искажение исторической правды.

Какой такой исторической правды? — осведомился Веня.

Старопшенов же решил легализовать исторический переворот.

Я требую признать, что никакой битвы под Торчком не было, а была мелкая стычка местного значения — это раз. Что не было тут татарского войска и русичей, а имел место спор двух хозяйствующих субъектов. Требую еще признать, что к четырнадцатому веку никакого татарского ига уже не было вообще, в связи с чем данная военно-историческая реконструкция теряет всякий смысл.

Водку и обструкцию Веня еще мог как-то стерпеть, но признать свою историческую неправоту он не мог ни при каких условиях.

Он рявкнул на Сергея:

У твоего друга все в порядке с головой?!

Сергей сомневался в этом и раньше, но в данный момент признать этот факт не спешил.

Ну, — начал он, — на самом деле в словах Димы есть некоторое рациональное зерно. Вот и Лев Гумилев…

Рассвирепевший Веня грубо оборвал его:

По хрен Гумилев!

Короче, — оборвал Вован дискуссию, — сдаетесь?

Вене очень не хотелось стоять на ветру под дождем. Ему также не хотелось снова получить по голове железной палкой. Не хотелось снова катиться с горы в грязь. Но больше всего ему не хотелось проиграть банде одетых в тюремные телогрейки оборванцев во главе с уголовником в военно-исторической реконструкции, им же, Веней, и затеянной. Проиграть и стать посмешищем для всех коллег, ибо теперь никто уже не сомневался: данная военно-историческая реконструкция войдет во все анналы, и уже оттуда никогда не выйдет…

И Веня нашел в себе силы и ответил:

Нет.

Вован с некоторым уважением посмотрел на него.

Тогда через пять минут мы поднимемся к вам, — пообещал он.

Я решил, что, пожалуй, пойду с того фланга, где стоят Сергей и его люди. Все-таки они уважают Льва Николаевича Гумилева.

 

Взятие Торчка

«Ундервуд»: «Это судьба»

 

Мы поднимались на вал, где нас молча ожидали оставшиеся русичи. Впереди шли перебежчики. Дальше — серо-черная масса так называемых татар. Несмотря на наличие трофейного оружия и на несколько поутихший дождь, никто не снял ни промокшие телогрейки, ни набухшие ушанки, а в руках мы сжимали ставшие уже родными монтировки. Мы шли побеждать.

За десять шагов до противника Вован молча перешел на бег. Своих бывших товарищей, которые старались больше для виду, противник отбил легко, но подошедшая «татарва» воспользовалась возникшей сумятицей и смяла неприятеля. Достаточно было дрогнуть одному из флангов — тому, которым командовал Сергей. Все-таки Гумилев — большая сила.

Вниз прокатился Веня. В стороне от схватки сидел, обхватив голову руками Сергей. У русичей отбирали мечи и прочую военно-историческую дребедень. Наиболее сметливые бросились к вражескому лагерю. Я вопросительно посмотрел на Вована. Поле боя перекрыл его мощный голос.

Братва, кончай беспредел! Мы не гопота мелкая! — перекрыл шум брани Вован. — Все сюда!

Татары нехотя собирались вокруг Вована.

Вован обратился к войску:

Водку в центр круга! Кто заныкает — тот крыса! А теперь верните братве все, — распорядился Вован.

Нехотя татарские воины стали возвращать награбленное. Только Мишаня, который уже был в полном доспехе, не собирался никому ничего возвращать. Но на этого обалдуя мы просто махнули рукой.

Вован выйдя в центр круга, между тем обратился ко всем.

Я уже сказал, что честной братве, которая честно билась, бояться нечего. Мы разделим, у кого что найдется. Ради чего мы бились? — спросил Вован всех. И сам же ответил: — Ради правды. Мы же знали, что правда — за нас, — татары дружно загудели, — поэтому все и правильно вышло.

А потому, — продолжал Вован, — ничего, кроме извинений, нам не надо. Короче, вы были не правы, — обратился он к Вене, которого подвели к нему.

Веня был повержен. Борода его была растрепана, лицо — в грязевых разводах. Веня волком смотрел на Старопшенова. Понимал, что теперь научного диспута не будет.

Дождь прекратился. Мы все были мокры и покрыты плотным слоем грязи. Но на одних — победителях — грязь сияла, а на других — побежденных — застыла мерзкой коркой.

Я требую также, — заявил Старопшенов, — признания исторической неправоты наших противников.

А если я откажусь? — задрал бороду Веня, надменно и с вызовом глядя на нас.

Мы отрежем тебе голову, — как-то буднично предупредил его Равиль.

Поддержал его Старопшенов:

За убеждения придется ответить.

Веня сначала с непониманием, а потом с ужасом смотрел, как Равиль готовит тесак, как Старопшенов выкатывает колоду. Мне показалось, что шутка перестает быть смешной, но Равиль хитро подмигнул. Лишь Старопшенов собирался заставить страдать своего оппонента. Но Веня был уже и так деморализован, убит доводами, теоретическими и практическими.

Ладно. Я был неправ, простите меня… нас, — выдавил он.

А теперь признай, что был неправ и как военный историк, — надвинулся на него Старопшенов.

И тому ничего не оставалось делать, как признать свою историческую неправоту.

И так родилось новое знание.

 

На Торчок!

«Аквариум»: «Я покоряю города!»

 

Из разбежавшихся облаков выглянули лучи послеполуденного солнца. И тут все почувствовали, как ноют растянутые мышцы, как пульсирует в ушибах кровь, как болят разбитые пальцы и режет залитые потом глаза.

Лучи, словно множество рук египетского бога Ра шарили по Торчку. Шарили, пока не натолкнулись на единственную в городе отреставрированную церковь. А натолкнувшись, отдернулись от блестящего золотом купола.

Двести с лишним мужиков стояли на холме и смотрели на город. Мужики выглядели страшно, безумно. Часть в средневековых доспехах, а другая — в тюремных ватниках. Они жадно всматривались в город, который уже разорили семьсот лет назад, и с тех пор он так и не оправился. Но кто сказал, что нечего найти даже в разоренном городе?

Вован сидел на колоде и взирал на Торчок. За последние трое суток с ним произошла разительная перемена. Из бандюги он превратился… В общем, это можно назвать по-разному: атаман, главарь, батька, пахан. Он стал больше себя самого — так иногда новое качество рождает новых людей, а не наоборот. А потому он не смотрел, он именно всматривался.

А теперь, братва, посмотрим, что там, в Торчке, хорошего, — приглашающим жестом махнул он рукой. — Но сначала выпьем за победу.

В нас лилась водка русичей, которую мы пили с ними на брудершафт.

Через два часа колонна в телогрейках и ушанках, в сопровождении странных людей в кольчугах и с мечами, достигла границы города. Мы входили в Торчок — в завоеванный нами совместно город. Немногие встреченные обыватели в ужасе шарахались, милицейский экипаж почему-то свернул в сторону.

Так мы достигли центра города и ресторана с надписью «Хенкальная». Там стоял Мусса с братвой. Он было попытался что-то спросить, но понял, что не стоит. Не сейчас и не у этих людей. Они сами могут так спросить, что даже брат его, Шамиль, похититель Вселенной, ответить не сможет.

У здания местной администрации стояли человек десять милиционеров и люди в штатском. Один из них держал мегафон. Раздалось: «Прекратить несанкционированное шествие!»

Мы продолжали двигаться спокойно и торжественно, убежденные, что ничто нам не сможет помешать. Но тут раздался топот, и из соседних улиц появился вызванный из областного центра ОМОН.

Схватка была короткой. Военные историки бросились врассыпную. Только избранные «татары» сопротивлялись до конца, но и они, получив порцию «Черемухи» в глаза, потеряли строй. По одному, молотя дубинками, выдергивали нас и тащили к автобусам…

 

Начальник местной милиции долго рассматривал журналистские документы. Надо сказать, что работники пера, тем более — из «Коммерсанта», тогда еще вызывали опасения властей, и меня вместе со Старопшеновым скоро отпустили. Выпустили и юного спортсмена Мишаню, отобрав и меч, и кольчугу. А вот Вована и Равиля увезли в областной СИЗО.

Уж не помню, как я добрался до Питера — дорога слилась в сплошной кошмар. Без денег, тяжело похмельные, мы ехали со Старопшеновым в общем вагоне.

Когда я, наконец, выспался у себя дома, пережитое приключение показалось мне далеким сном. На следующий день надо было на работу.

 

А Вован…

Я его встретил где-то через год. Совершено случайно. Он сидел на остановке и пил пиво. Он как-то похудел, стерся… Или просто запомнился мне другим тогда. Летом, под Торчком.

В СИЗО он пробыл недолго, а потом его носило невесть где — по всей России, пока не привело снова в Питер. Дела не клеились; он стрельнул у меня «штуку» рублей. Мы выпили по бутылке какого-то лицензионного пойла, криво усмехнулись друг другу, пожали руки и распрощались. Говорить в Питере нам оказалось не о чем.

Вот, собственно, и все…

 

(«Кино»: «Легенда»)