Журнальный мир

ПОБЕДИТЕЛЬ КОНКУРСА
«ЛУЧШИЙ МОЛОДЕЖНЫЙ СЦЕНАРИЙ В ГОД КИНО»,
I МЕСТО

КЛАДБИЩЕ. УТРО.

Кладбище на горе. Могилы наползают одна на другую, а тучи наползают на горы. Кое-где растут деревца, пригибаясь к земле, чтобы устоять. Внутри оградки одной из могил, прижимаясь спиной к дереву, стоит женщина лет 30–35 (Вера). На ней брюки цвета хаки, грубый черный свитер и черный болоньевый жилет со множеством карманов. Волосы запрятаны под черную джинсовую кепку. Вера смотрит на могильный камень, на котором выгравировано изображение молодого человека. У него красивое немного детское лицо, грустные светлые глаза и мягкие губы, приоткрытые в ласковой улыбке. Андрей Григорьевич Гирфанутдинов. Между датой рожденья и смерти — тридцать семь лет. Вера глубоко затягивается сигаретой, потом кладет ее дымящуюся на подножье могилы. Она касается рукой могильного камня, поглаживает его, проводит рукой по изображению, касается его губ. Вдруг за кадром раздается детский голос.

ДЕТСКИЙ ГОЛОС ЗА КАДРОМ:

— Папа, папа. Папочка прилетел!

Вера оборачивается на голос ребенка. Под деревом девочка лет 6–7 — это Василиса (Вася). Она держит на протянутой ладони хлебные крошки, а над ней с ветки на ветку скачет птичка. Птичка клюет их у нее прямо с рук. Улетает.

ВАСЯ:

— Мам, а это чья могилка?

В той же оградке рядом с могилой Вериного мужа стоит черный камень без фотографии и подписи.

Весеннее солнце поднимается все выше. Вера и Вася спускаются с холма.

НАБЕРЕЖНАЯ. ДЕНЬ.

Вера стоит на причале. Она все в том же черном свитере и жилете и кепке. На груди у нее фотоаппарат «Поляроид», через плечо наперевес висит сумка с еще одним фотоаппаратом. В одной руке у нее табличка с надписью: «Фото на память. Низкие цены, яркие воспоминания». В другой руке она держит громадного надувного крокодила — почти с нее ростом. День хоть и солнечный, но ветер сдувает с ног, и Вере стоит большого труда удержать всю свою поклажу. К причалу подплывает небольшое судно. Вера встречает его, высоко подняв свою табличку. Вдруг в нее прилетает канат, и мужчина в ковбойской шляпе кричит ей с борта корабля.

МУЖЧИНА:

— Парень, держи конец!

Рядом с Верой плюхается на доски толстый канат и, хотя на причале нет никого, кроме нее, Вера не сразу понимает, что обращаются к ней.

МУЖЧИНА:

— Ну, чо стоишь, пентюх. Помогай, говорю, е-блин-мое-блин!

Вера понимает, чего от нее хотят, но беда в том, что руки у нее заняты. Она кладет на доски табличку, крокодила прижимает коленом, а сама берется за канат. В это время «ковбой» спрыгивает с борта кораблика и подбегает к Вере, которая пытается намотать канат на столбики.

МУЖЧИНА:

— Эх, ты. Что, конец никогда в руках не держал?

ВЕРА:

— В конце концов, это ваш конец — сами его и держите!

Она бросает веревку и идет к деревянному трапу, ожидая туристов. Но с корабля мимо нее по трапу спускаются одни рабочие с тяжелой поклажей. Вере приходится посторониться, чтобы ее не задели ящиками и тюками. Один из рабочих идет налегке, запустив руки в карманы. Судя по походке, парень изрядно пьян. Уверенная в безнадежности, Вера все же обращается к нему.

ВЕРА:

— Не желаете фото на память?

ПАРЕНЬ:

— Фото на память? Легко!

Он подходит к Вере и вдруг совершенно неожиданно чиркает зажигалкой у нее перед глазами. Вера инстинктивно отскакивает от него, выпустив при этом из рук своего крокодила. Ветер подхватывает его, и крокодил летит прямо в воду и дальше держит курс в открытое море. Рабочих очень радует это происшествие. Они бросают свои ящики и радостно улюлюкают, наблюдая, как крокодил подпрыгивает на волнах. Парень стоит, пошатываясь, на краю причала и сплевывает в воду.

ПАРЕНЬ:

— Пацан, ты не расстраивайся. Я тебе в следующий раз обезьянку привезу, хочешь?

ВЕРА:

— Дурак!

Вера бежит на нижний уровень причала, чтобы постараться выловить крокодила. «Ковбой», давно уже успешно намотавший восьмерками канат, подгоняет рабочих.

КОВБОЙ:

— Ну, чо вылупились! Работаем дальше!

ПРИЧАЛ. ДЕНЬ.

Вера табличкой пытается достать до крокодила, но у нее ничего не выходит. В это время со стороны горизонта к берегу приближаются две рыбины, одна за другой выпрыгивающие из воды. Вскоре становится понятно, что это не рыбины, а руки пловца. Вера кричит ему и показывает на крокодила.

ВЕРА:

— Эй! Ээээээй!

Обладатель головы и мощных рук, наконец, понимает, чего от него хотят, подплывает к крокодилу и буксирует его к берегу.

ПЛЯЖ. ДЕНЬ.

Вера уже ждет его на берегу. Ей навстречу выходит молодой человек атлетического телосложения. Его сильное тело кое-где украшено татуировками. Он держит крокодила под мышкой и улыбается Вере во весь рот.

ВЕРА:

— Спасибо большое. Сегодня такой ветер.

Вера хочет забрать крокодила, но молодой человек не спешит с ним расставаться.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК:

— А как же фото на память? Маме пошлю.

ВЕРА:

— Вы серьезно? Пожалуйста. Вам мгновенную фотографию или подождете до завтра?

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК:

— Мне не к спеху, я ведь никуда не уезжаю.

Вера достает из кофра массивный пленочный фотоаппарат и смотрит в объектив. Пловец поднимает крокодила повыше и застывает в героической позе. В это время на заднем плане снуют с тележками таджики. Вера меняет ракурс, чтобы они не попадали в кадр, и несколько раз щелкает спуском, после чего забирает крокодила. Молодой человек, вещи которого лежат здесь же неподалеку, прижатые камушками, вытирается наскоро полотенцем, потом заворачивается в него, чтобы снять мокрые плавки. Вера отворачивается.

ВЕРА:

— Еще раз огромное спасибо. Можете приходить за фотографиями сюда же. Завтра во вторую половину дня.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК:

— Вы можете отдать мне их в школе. Я ведь учитель вашей дочери, Васи.

Вера поворачивается к нему. В это время молодой человек уже успел надеть на себя джинсы и сейчас надевает… черный подрясник.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК:

— Преподаю ей слово божье.

ВЕРА (ПОТРЯСЕННО):

— Я… даже не знала, что у нее есть такой предмет.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК:

— Родители многого не знают о своих детях. Это нормально. А мы с вашей дочкой тезки. Я тоже Вася.

ВЕРА:

— Я найду вас в расписании.

Вера кивает ему головой и быстро удаляется.

НАБЕРЕЖНАЯ. ДЕНЬ.

Преодолевая ветер, Вера с крокодилом под мышкой и табличкой в руке подходит к покосившемуся особнячку с вывеской «Похоронное бюро». Она открывает дверь.

ПОХОРОННОЕ БЮРО. ДЕНЬ.

Вера заходит внутрь. Колокольчик, подвешенный над дверью, звякает что-то жалобное и заставляет мужчину в белом льняном костюме и красной феске (АЛИК, 55 лет) и пышнотелую девушку за столом (СВЕТА, 40 лет), сидевших, наклонившись друг к другу, вздрогнуть и принять положение «смирно». Вера обменивается кивком со Светой и вежливо принимается рассматривать помещение. Пространство здесь напоминает музейный зал, только сильно уменьшенный в размерах. По стенам развешаны венки, около каждого из которых висит табличка с подробным описанием размеров, материалов и именем автора. Надпись «Руками не трогать» на двух языках. На небольшом возвышении в центре стоит голубой гроб с рюшечками из розового бархата.

СВЕТА (АЛИКУ, НЕЖНО, С СИЛЬНЫМ УКРАИНСКИМ АКЦЕНТОМ):

— Значит, заказ оформим позже.

АЛИК:

— Позже.

СВЕТА:

— Прымэрно в восемь ноль-ноль?

АЛИК:

— Как обычно.

Алик выходят, так же жалобно звякнув колокольчиком, как до этого Вера. Света провожает его любящим взглядом. Верино внимание в это время полностью приковано к гробу. Она разглядывает его со всех сторон, как зачарованная. Проводит рукой по крышке.

ВЕРА:

— Какой красивый.

СВЕТА (ГЛЯДЯ ВСЛЕД АЛИКУ):

— И не х-вори.

ВЕРА:

— А какой он внутри, интересно?

СВЕТА:

— О, це захадка. Но мне кажется, он мягкий и нежный.

ВЕРА:

— А тебя не смущает, что он голубой?

Света обескураженно смотрит на Веру, но, проследив за ее взглядом, не отрывающимся от гроба, Света снова расцветает улыбкой.

СВЕТА:

— А, ты все про хроб этот. Да, вещь шикарная. Знаешь, как Петрович его назвал? «Нежность». А тебе для кого надо?

ВЕРА:

— Для родственницы…

СВЕТА:

— Бедняжка, все болеет?

ВЕРА:

— Кто?

СВЕТА:

— Родственница. Ты ведь уже который месяц к хробу этому прицениваешься.

ВЕРА:

— Ну, да… Болеет.

СВЕТА:

— Да-а. Похано болеть. Зато понимаешь, какой ты счастливый уже потому только, что у тебя ничего не болит. Правда? Да, сегодня заказик для тебя есть. Вот. Полесская, дом двадцать пять, корпус два, квартира тридцать шесть. В три часа отпевание. Черно-белые фото. Заказ срочный.

Переписывает из большой тетради адрес на бумажку. Отдает Вере.

СВЕТА:

— Держи. Чай будешь?

Света открывает крышку гроба. Там лежит чайник, чашки и пакет с печенюшками.

ВЕРА:

— Нет, спасибо. А он удобный?

СВЕТА:

— Жалоб не было.

ВЕРА:

— А гвозди? Нигде не торчат? Может, я лягу, проверю?

СВЕТА:

— Нет, ну, зачем самой-то… Ты лучше крокодила своего положи. Он как раз по размеру подходит.

Вера укладывает крокодила в гроб. Он действительно органично там помещается. Света и Вера молча смотрят на крокодила в гробу.

СВЕТА:

— Чаю не хочешь, может, тогда коньячку?

ВЕРА:

— Нет, давай уж лучше чаю.

Света закрывает над крокодилом крышку гроба, привычным движением накидывает на нее скатерть, расставляет чашки, блюдце с сухарями, разливает чай. Вера и Света берут свои чашки и усаживаются с ними на подножья надгробных плит, как на кресла со спинками.

СВЕТА:

— Сто семьдесят сантиметриков крокодил твой, верно? У меня профессиональный хлазомер. Правда, иногда срабатывает некстати. Тут недавно племянник ко мне приезжал в гости. Я х-ворю: «Тебя Вовка, не узнать совсем. Высоченный стал!» А он смеется: всего, мол, сто восемьдесят три сантиметра — разве такой уж высокий? А я про себя прикидываю: «Сто восемьдесят три, значит. А хробик-то тебе все два метра надо будет». Ты представляешь?

Вокруг гроба красиво расставлены надгробные плиты. На фотографиях — красивые девушки, подозрительно напоминающие тех, что висят в будках киномехаников, кабинах дальнобойщиков и т. п. Девушки соблазнительно улыбаются, прищуриваются в экстазе, одна даже топлесс. И по контрасту с их лучезарными улыбками — годы жизни-смерти…

ВЕРА:

— Ой, а это же Брижит Бордо. Она разве умерла?

СВЕТА:

— Какая разница. Петрович же их для своего удовольствия хравирует. Ему, кто понравится, того и хравирует. А здорово, правда? Ну, чисто Айвазовский.

ВЕРА (КИВАЕТ НА ЦВЕТЫ В ВАЗЕ):

— Он у вас на все руки. Цветы тоже Петрович делает?

СВЕТА:

— Зачем. Це живые. Мои.

Света не может сдержать блаженную улыбку и смотрит на часы над дверью.

ШКОЛЬНЫЙ КОРИДОР.  ДЕНЬ.

Электронные часы в вестибюле показывают то же время. Звенит звонок. Холл молниеносно заполняется кричащей разновозрастной толпой детей.

На подоконнике пристроилась группка из нескольких девочек — Лена, Катя и Настя. Лена показывает куклу Барби в подвенечном белоснежном платье.

У Кати в руках две обезьянки в камзолах и цилиндрах. У Насти — другая Барби в платьице попроще.

НАСТЯ:

— Давайте теперь в Золушку играть. Чур, я — Золушка.

КАТЯ:

— А я — фея.

ЛЕНА:

— Девочки, девочки, все, давайте дальше в свадьбу. Катя, держи обезьянками мой шлейф. Пошли.

К девочкам подходит Вася. Она нарисовала шариковой ручкой рожицу на своем пальце и играет им, как куклой.

ВАСЯ:

— Я с вами. Давайте, я буду жених.

СВЕТА:

— Нет. Так нельзя. Надо, чтобы жених был настоящий.

ВАСЯ:

— Тогда я буду гости.

КАТЯ:

— Нет, надо, чтобы кукла, а у тебя нет куклы. Ты не можешь с нами играть.

ВАСЯ:

— А у меня дома знаете, какая Барби есть? У нее все свое — и расческа своя, и зеркальце…

КАТЯ:

— Это у всех Барби есть. И еще помада, и купальник и всякое такое.

ВАСЯ:

— Нет. А у моей вообще все, как у людей. У нее даже свой гробик!

КАТЯ:

— Так не бывает.

ВАСЯ:

— Бывает. Настя, докажи?

НАСТЯ:

— Доказываю.

ЛЕНА:

— Ну и откуда у тебя вообще Барби взялась? Ты же говорила, у тебя Барби нету.

ВАСЯ:

— А мне ее папа привез. Из командировки.

ЛЕНА:

— У тебя же нет папы. Он умер.

ВАСЯ:

— Дура!

Вася хватает белый шлейф Барби-невесты. Лена вырывает куклу у нее из рук. На белоснежном наряде остаются следы чернил с Васиного нарисованного пальца. Девочки дерутся.

АДРЕС: УЛ. ПОЛЕССКАЯ, Д. 25. ДЕНЬ.

Вера звонит в звонок квартиры, над которой не висит табличка с номером, как и над другими дверьми на этой площадке. Из-за двери слышится громкая музыка, крики «Горько!», смех и веселье. Вера звонит еще и еще. Наконец дверь ей открывает раскрасневшаяся от вина и смеха дама с куском пирога в руке.

ВЕРА:

— Я на поминки.

Дама, продолжая жевать и улыбаться, большим пальцем показывает на соседнюю дверь.

ОКОЛО ДОМА ВЕРЫ. ВЕЧЕР.

Вера с пакетом в руках и вечной сумкой наперевес подходит к двухэтажному деревянному покосившемуся дому. Собака на цепи заходится от лая, будто дом окружили враги. Из окна первого этажа высовывается голова старухи.

СТАРУХА:

— И где шляется так поздно. Ребенок там один сидит, а она шляется. Тьфу! Глаза б мои не смотрели. Захирмар!

Вера не обращает внимания ни на старуху, ни на ее собаку. Она тяжело поднимается по внешней лестнице, ведущей на второй этаж.

ДОМА У ВЕРЫ. КУХНЯ. ВЕЧЕР.

Вера в кухне достает из сумки пакет. Перекладывает из него в тарелку кутью.

ВЕРА:

— Вася! Кушать!

Нет ответа. Вера с тарелкой идет по коридору. Проходит мимо какой-то двери, которую она не открывает, но как бы отталкивается от дверной ручки, продолжая путь по коридору. Вера заходит в большую комнату, оборудованную под фотоателье. На одной стене висит большая репродукция картины Шагала «Прогулка». Наверху над ней несколько других вариантов задников, скрученных в рулоны. Рядом шкаф с нехитрым реквизитом — гипсовая голова, облезшая лисья шкура, книги и пр. В углу — торшер, на который прикреплены еще несколько маленьких лампочек-прищепок. На полу — коробки с светофильтрами, рассеивателями, фольгой и т. п. В центре комнаты стоит штатив. По углам расставлены различные осветительные приборы. Напротив стены с задниками — маленький диван. Над ним висит банджо. Вера проходит через «ателье» в смежную маленькую комнату. Все пространство ее занимают кровать, шкаф и пошарпанный домик, сделанный из большой картонной коробки. Когда-то он был весьма нарядным — над «входом» разноцветная «черепица» из цветной бумаги, на крыше наклеен голубой кот, в домике есть окошки с занавесочками и даже труба. Но труба сильно покосилась, занавесочки похожи на лохмотья, да и сам домик хорошо бы уже снести на свалку.

В домике копошится Вася.

ВЕРА:

— Вася, ты что, не слышишь? Иди есть.

ВАСЯ:

— Меня нет дома.

ВЕРА (НЕ ДВИГАЯСЬ С МЕСТА, УСТАЛО):

— Ладно, попробую тебя поискать. Может, ты под кроватью?

ВАСЯ:

— Не-а.

ВЕРА:

— Может, спряталась в шкаф?

ВАСЯ:

— Нет. Не найдешь, можешь даже не искать. Меня вообще нет дома.

ВЕРА (СО ВЗДОХОМ СТАВИТ ТАРЕЛКУ НА ПОЛ ПЕРЕД ДОМИКОМ):

— Ладно. Значит, придешь — поешь…

Вера выходит из комнаты, идет по коридору. Проходя мимо двери в третью комнату, она, как и до этого, машинально дотрагивается до ручки двери, как бы отталкиваясь от нее, чтобы продолжать путь дальше. Но на этот раз ее рука задерживается. Вера возвращается и, помедлив, заходит в комнату.

ДОМА У ВЕРЫ. КАБИНЕТ АНДРЕЯ. ВЕЧЕР.

Эта узкая комната вся заставлена стеллажами с книгами. По всему видно, что это кабинет Вериного мужа, и здесь все осталось так, как было при нем. Стены увешаны семейными фотографиями — Андрей и Вася; Вася, Вера и Андрей и др. Посреди фотографий большое черное полотно — видимо, занавешенное зеркало. Вера закрывает за собой дверь и останавливается на пороге, так и не включая свет. За столом у окна сидит спиной человек. Он поворачивается к ней. Это Андрей. В руке у него дымится трубка. Он ласково кивает Вере и приглашает ее зайти. Вера подходит к столу. За столом никого нет. Она садится на то место, где только что сидел Андрей. Берет в руки его трубку. Она не дымится. Вера достает из ящика стола жестяную коробочку. Там хранятся деньги. Вера вытаскивает еще несколько купюр из кармана и складывает их туда же. На столе в стеклянной рамке стоит портрет Андрея — тот самый, который мы видели на его могиле. Вера берет его в руки.

ВЕРА:

— Устала ужасно. Голова раскалывается. Положи руку. (Прижимает прохладное стекло ко лбу.) Вот так. Так хорошо.

ДОМА У ВЕРЫ. ВАННАЯ КОМНАТА. НОЧЬ.

Вера печатает фотографии в ванной. Готовые фотографии плавают в воде в ванне. На решетке над ванной стоят кюветы с проявителем, водой и фиксажем. На стиралке — увеличитель. Вера сидит на закрытой крышке унитаза и ловко орудует пинцетом, перебрасывая снимки из одной ванночки в другую. На белом листе чудесным образом проступают черты Василия. При свете красного фонаря Вера берет пинцетом его фото и рассматривает. В этот момент раздается стук в дверь и голосок Васи.

ВАСЯ:

— Мама… Мам…

ВЕРА:

— Ну, что такое?

ВАСЯ:

— Можно к тебе?

ВЕРА:

— Василиса, ты же знаешь, когда я работаю, сюда нельзя заходить.

ШКОЛЬНЫЙ КЛАСС. ДЕНЬ.

Василий в черной рясе ходит по классу между рядами парт, за которыми сидят первоклассники и не очень-то внимательно слушают его монолог. Урок «Слова божьего» проходит в кабинете биологии. Над партой висит таблица, в которой перечислены эры. По стенам наглядные пособия, типа «Царство грибов» и т. п.

ВАСИЛИЙ:

— …имя его было Иов, и был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен, и удалялся от зла. И родились у него семь сыновей и три дочери…

С задней парты подает голос толстенький мальчик, Костя Голубков.

ГОЛУБКОВ:

— Значит, он уже семь раз…

Дружный хохот перекрывает его голос.

ВАСИЛИЙ:

— Во-первых, вы невнимательно слушаете. Семь сыновей и три дочери. Значит, десять.

Снова взрыв хохота.

ВАСИЛИЙ:

— А во-вторых, откуда берутся дети — это, безусловно, очень интересная тема, но об этом вам расскажут на других уроках…

ГОЛУБКОВ:

— А вы не знаете, да?

Снова хохот. Голос подает другой мальчик — Лентищев.

ЛЕНТИЩЕВ:

— Ты, что, дурак? Монахам же нельзя…

ВАСИЛИЙ:

— Ребята, поверьте, то, что я собираюсь вам рассказать тоже очень интересно. Честное слово! Вы послушайте только… Все было у Иова — и дом, и семья, и богатство. И был он знаменитее всех сынов Востока.

ГОЛУБКОВ:

— Он, что, поп-звезда был, раз знаменитее всех?

Дети в классе начинают галдеть.

ЛЕНА:

— Ага. Типа Киркоров.

ЛЕНТИЩЕВ:

— Киркоров отдыхает. Майкл Джексон.

ГОЛУБКОВ:

— Ты чо, совсем? Майкл Джексон покойник. У него же нос провалился!

ЛЕНТИЩЕВ:

— Ну и что, что провалился? Все равно он самый крутой.

СИДОРОВ:

— Отстой!

ВАСИЛИЙ:

— Ну, почему же отстой. Мне когда-то тоже нравился Майкл Джексон…

Голубков вскакивает из-за парты и делает жест, как будто застреливает себя в висок из пальца и валится в проход. Василий подходит к нему. Голубков притворяется мертвым, но еле сдерживает хохот.

ВАСИЛИЙ:

— Вставай, Костя.

ГОЛУБКОВ:

— Я же умер — как я встану?

ВАСИЛИЙ:

— Проверим. Кажется, мертвые не должны бояться щекотки.

ЛЕНТИЩЕВ:

— Верняк! Мертвые щекотки не боятся. Вставай, зомби!

Лентищев начинает щекотать Голубкова.

ГОЛУБКОВ:

— Ой, не надо, не надо! Отстооооой! Майкл Джексон — отстоооооой! Ой-ой-ой!

К ним подскакивают еще желающие, и в проходе класса образуется целая куча-мала. Все кричат, галдят, хохочут, кидаются, чем попало. Только Василиса не участвует в общем дебоше. Она сидит и рисует что-то в тетрадке. Но, когда камера заглядывает в ее тетрадку, там оказывается какой-то кровавый комикс с чудовищем, пожирающим людей. Василий с тоской обводит класс глазами, потом решительно берет с вешалки шляпу, отворачивается к доске, крестится.

ВАСИЛИЙ:

— Господи, прости!

Василий надвигает шляпу на глаза. Поворачивается к классу и начинает двигаться в манере Майкла Джексона, очень здорово копируя его пластику, «лунную походку» и проч. В следующий момент он запевает — тоже очень похоже. Что-то вроде:

ВАСИЛИЙ:

— Собралися у Господа-бога

Его ангелы — их было много.

Среди них был и тот,

Кто клевещет и врет,

Тот, кто враг всего рода людского!

(переходя на речитатив, Василий обращается к притихшему Голубкову)

Как его звали?

ГОЛУБКОВ:

— Дьявол.

ВАСИЛИЙ (ПРОДОЛЖАЕТ ПЕТЬ, В ТО ВРЕМЯ КАК ДЕТИ РАССАЖИВАЮТСЯ ВСЕ ПО МЕСТАМ И СЛУШАЮТ ЕГО, ОТКРЫВ РТЫ):

— Бог сказал: посмотри на Иова,

Его вера крепка и здорова.

Ненавидит он зло,

В его мыслях — светло,

На земле нет другого такого…

А дьявол ему отвечал:

Ты для счастья Иову все дал.

А когда отберешь,

Веры той ни на грош…

ШКОЛЬНЫЙ ВЕСТИБЮЛЬ. ДЕНЬ.

Вера изучает школьное расписание. Смотрит на часы, потом снова в расписание.

Вера идет по коридору. Ищет нужный класс. Приоткрывает одну дверь, но тут же закрывает ее, идет дальше. Где-то в конце коридора слышно, как кто-то поет. Вера подходит к двери, из-за которой слышен голос Василия. Вера приоткрывает дверь и смотрит в щелочку.

Василий заканчивает пересказ книги Иова в стиле Майкла Джексона, проделывая под конец невообразимо ловкий трюк со шляпой так, что, пролетев через весь класс, она плюхается прямо на голову Голубкова. В этот самый момент звенит звонок. Дети разражаются аплодисментами.

ВАСИЛИЙ:

— Домашнее задание: забыть все эти глупости, что я вам тут сегодня демонстрировал и прочитать главу, посвященную Иову в вашей книжке. Свободны.

Василий устало садится на стул у окна. Дети с грохотом, визгом и криками устремляются прочь из класса. Только Вася медленно собирает свои вещи, о чем-то задумавшись, потом подходит к Василию.

ВАСЯ:

— А почему Бог такой жестокий?

ВАСИЛИЙ:

— Поговорим об этом на следующем занятии, хорошо?

Вася выходит, сталкивается в дверях с Верой.

ВЕРА:

— Привет, малыш.

ВАСЯ:

— Вера? У меня еще два урока.

ВЕРА:

— Я не за… То есть… я решила тебя сегодня забрать пораньше.

ВАСЯ:

— Да? А куда мы пойдем?

ВЕРА

— Посмотрим. Подожди меня перед выходом. Я сейчас приду.

В классе остаются только Вера и Василий. Василий выглядит довольно несчастным. Он с тоской смотрит в окно, где на школьном дворе играют дети. Вера подходит ближе и тоже смотрит в окно.

ВЕРА:

— Здорово.

ВАСИЛИЙ:

— А? Да, бросьте… Говорил же отцу Олегу, чтобы не назначал мне такое послушание… Да разве ж он меня послушает.

ВЕРА:

— А по-моему, вы зря расстраиваетесь. Я никогда не понимала, почему у всяких там баптистов на службах так весело, все радуются, поют, танцуют — а у нас от церкви веет такой тоской, к тому же еще и агрессивной, что туда и заходить не хочется.

ВАСИЛИЙ:

— Спасибо. Вы сами не знаете, как мне важны эти слова. Эта тоска, про которую вы говорите, мрачность и суровость, которые выбирает наша церковь, — по-моему, заблуждение. Во всяком случае, вера несет не только это. Может, я еще и попаду в ад за такие разговоры, но, во всяком случае, попаду туда «по чесноку», как говорят дети. Я действительно убежден, что вера должна быть радостной. Как сказал отец Александр Шмеман: «Нельзя знать, что Бог есть, и не радоваться». Вы согласны?

ВЕРА:

— Не знаю. Я… далека от всего этого. Извините… Я вам фотографии принесла.

Вера открывает сумку.

ВАСИЛИЙ:

— Вы верите в Бога?

ВЕРА:

— Я верю, что наша жалкая короткая жизнь — это не то, ради чего человек так мучается на этой земле.

ВАСИЛИЙ:

— Господь создал нас, чтобы жить, а не мучиться. Он так старался, чтобы вокруг нас было красиво, чтобы дух захватывало от того, как он устроил все на этой земле, чтобы мы переживали восхитительные моменты счастья и через такие свои чувства становились ближе к Нему. А, когда мы плачем, и Он плачет.

ВЕРА:

— Звездочки, солнышко, красоты природы — это все так пошло и не имеет к человеку абсолютно никакого отношения. Природе все равно, есть ли человек, радуется ли он ей или плачет. Природа совершенно безразлична ко мне, а я к ней.

ВАСИЛИЙ:

— Но тогда вы и к человеку должны быть безразличны.

ВЕРА (НЕОЖИДАННО ВЗРЫВАЕТСЯ):

— Да-да-да! Мне плевать на людей. Так же, как Богу плевать на меня. Иначе он не делал бы мне так больно… Извините, пожалуйста… Я действительно ничего в этом не понимаю.

Василий берет ее за руку.

ВАСИЛИЙ:

— Вера. Вас ведь зовут Вера? Какое имя… Вера, успокойтесь, прошу вас. Я ведь такой же, как вы. Я тоже ничего не понимаю. Как был тупой, таким, наверно, и умру. Но одно я знаю точно. Уныние — это грех. Потому что в таком состоянии душа наша глуха и слепа и не может услышать бога.

Вера вытирает предательски вылившиеся из глаз слезы и усмехается.

ВЕРА:

— И по-вашему, море шепчет: «Я люблю тебя, дитя господне!» Ветер лепечет в ветвях то же самое. Да? А по-моему, это какое-то язычество. И даже, извините, невежество. Мы так спешим во всем видеть знамения небес, чтобы заткнуть как-то эту пустоту внутри и непонимание, в котором живем.

ВАСИЛИЙ:

— Дождь пошел…

ВЕРА:

— Скажите еще, это от моих слов.

ВАСИЛИЙ:

— Вряд ли. Хотя — кто знает. С каждым Бог разговаривает по-своему. Кому-то и чуда мало, чтоб поверить. Кому-то — достаточно маленького шажка навстречу свету, самого маленького — чтобы ощутить благодать. Мне кажется почему-то, что с вами так и будет.

ВЕРА:

— Благодарю, со мной и так все в порядке. Все просто отлично. До свидания.

ВАСИЛИЙ:

— А фотографии?

ВЕРА:

— Ах, да. Возьмите.

Вера возвращается и отдает Василию конверт. Василий рассматривает снимки.

ВАСИЛИЙ:

— Вот идиотская рожа! Маме понравится. Сколько я вам должен?

ВЕРА:

— Перестаньте. Счастливо.

ВАСИЛИЙ:

— Вера, скоро праздник. Приходите в кафедральный собор, там наш хор будет петь.

ВЕРА:

— Хотите, чтобы я Бога послушала?

ВАСИЛИЙ:

— Ну, хотя бы меня для начала — я солирую.

Вера улыбается.

ШКОЛЬНЫЙ ДВОР. ДЕНЬ.

Вера выходит на улицу из школы. Дождь уже перестал. Из-за туч вышло яркое солнце. Все блестит и переливается в его лучах. Дети играют на баскетбольной площадке. Вася шлепает изо всех сил ногой по луже, заставляя разорваться на сотни брызг отражение неба. Вера глубоко вдыхает чистый воздух, смотрит на солнышко и зажмуривается, как будто ее пощекотали его лучи. В этот момент она слышит чей-то резкий голос.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС:

— Это вы мама Василисы?

Вера открывает глаза. Перед ней стоит неприятная дама, держа за руку уже знакомую нам девочку, счастливую обладательницу Барби, Лену.

МАМА ЛЕНЫ:

— Ваша Василиса украла у моей Леночки куклу.

Улыбка сползает с Вериного лица по мере того, как до нее доходит смысл сказанного.

ВЕРА:

— Что?!

ДОМА У ВЕРЫ. ДЕНЬ.

Вася стоит посреди комнаты. Вокруг нее ходит Вера.

ВЕРА:

— Вася, давай поговорим по-хорошему. Я не буду тебя ругать, если ты сама скажешь правду. Ты брала куклу?

Вася молчит, смотрит в пол.

ВЕРА:

— Где она? Вася, где эта чертова кукла? В домике?

ВАСЯ:

— Нет.

ВЕРА:

— Тогда где?

Вася молчит.

ВЕРА:

— Если тебе понравилась кукла, почему ты меня не попросила купить тебе такую?

ВАСЯ:

— Ты бы все равно не купила.

ВЕРА:

— Ну почему? Почему ты так говоришь? Что, я тебе ничего не покупаю?

ВАСЯ:

— Не-а. Я просила тебя купить мне другие ботинки, мне эти не нравятся. А ты только говоришь: «Думай о великом». И куклу бы не купила.

ВЕРА:

— Вот теперь я ее тебе точно не куплю. Украсть чужое! Что бы сказал папа?! Ты о нем подумала?! Отвечай, где кукла?

Вася молчит.

ВЕРА:

— Я последний раз спрашиваю, где кукла?! Говори!

Вера уже не может сдерживаться и выходит из себя.

ВЕРА:

— Не хочешь по-хорошему, да? Ладно!

Вера кидается в домик и выкидывает из него все вещи — подушки, игрушки. Вася с криком цепляется за нее.

ВАСЯ:

— Не трогай. Не трогай. Это мой домик. Это папочка его сделал.

ВЕРА:

— Скотина такая. Где кукла?

ВАСЯ:

— Нельзя!!!

Из домика летят Васины игрушки. Эту сцену прерывает женский голос.

ГОЛОС:

— Сколько можно?..

Вера и Вася застывают. На пороге стоит красавица на громадных каблуках, в платке, повязанном на голове, как тюрбан, и в полутемных очках на пол-лица. Это Вероника, ей примерно тридцать лет, хотя можно дать больше или меньше в зависимости от времени суток, ее настроения, макияжа и т. д. и т. п. Она стоит, опершись о дверной косяк, и тяжело дышит.

ВЕРОНИКА:

— Сколько можно звонить… Я аж ноготь о звонок сломала, а вы все не открываете. Боже, эта ваша лестница меня, кажется, прикончила. Никак… отдышаться не могу… А… что это вы здесь делаете?

ВЕРА:

— Извините, пожалуйста. Воспитательный момент. Вы фотографироваться? У вас какое время?

ВЕРОНИКА:

— Презент Перфект. А у вас?

ВЕРА:

— Проходите. Вася, прибери все и садись за уроки. Мы с тобой позже поговорим. Проходите, пожалуйста.

Вера хлопает дверью, оставляя всхлипывающую Васю посреди разгрома, и проводит Веронику в смежную комнату-ателье. Усаживает Веронику на стул, за которым виден какой-то дикий фон. Сама начинает выстраивать свет. Вероника сначала сидит, согнувшись, справляясь с дыханием, но быстро приходит в себя и, распрямив плечи, начинает позировать перед камерой.

ВЕРА:

— Вам какие нужны фотографии?

ВЕРОНИКА:

— На документы.

ВЕРА:

— Паспорт?

ВЕРОНИКА:

— Свидетельство о смерти.

ВЕРА:

— Там не нужна фотография.

ВЕРОНИКА:

— Тогда на могильный камень. Там ведь нужна?

ВЕРА:

— Тогда снимаем на белом фоне.

Вера резко меняет задник. Фотообои с березками сменяет белый лист. Вера смотрит в окуляр фотоаппарата, рукой указывает Веронике, в какую сторону ей развернуться.

ВЕРОНИКА:

— Может, лучше так?

Вероника снимает шляпу и очки. Встряхивает волосами. Пристально смотрит в объектив. Объектив пристально смотрит на Веронику. Вера медленно отводит от лица фотоаппарат и принимает свою обычную позу.

ВЕРА:

— Вероника.

ВЕРОНИКА:

— Ну, наконец-то. Родная сестра, называется!

Она вскакивает со своего стула с распростертыми объятьями. Это выглядит неестественно и весьма экзальтированно. Вера стоит прямо, когда Вероника пытается ее обнять. Большой фотоаппарат у нее на груди мешает им обняться.

ФОТОВСПЫШКА

Спальня Васи и Веры вся уставлена сумками, сумочками, пакетами и коробками. Вера у открытого шкафа освобождает полки. Она снимает с плечиков мужскую одежду, убирает с полок свитера и майки, чтобы освободить место для вещей Вероники. Вера бережно укладывает все это на кровать. Вася помогает Веронике разбираться с ее гардеробом, подает плечики, которые обрастают всевозможными платьями.

ВЕРОНИКА

— …и в этот момент как будто пелена с глаз спала: поняла, что ведь не люблю его ни капельки. Просто крах души. Самый настоящий крах души. В общем, я забрала все самое необходимое и сбежала.

ВЕРА (ФЫРКАЕТ):

— Самое необходимое…

ВЕРОНИКА:

— Я понимаю, что здесь все это совершенно бессмысленно, но… не могла же я все так бросить. Они для меня, как друзья… Я скучаю, когда мы в разлуке… Я их так люблю.

ВЕРА:

— По-моему, это ужасно. Вместо людей дружить с платьями.

ВЕРОНИКА:

— У каждого свои игрушки, правда, Вася? Боже! Какая у тебя кукла страшная! Прости, Васечка, плохая у тебя тетя, ничего не привезла. Но мы пойдем с тобой в магазин и купим все, что пожелаешь — обещаю. Ты что хочешь?

ВАСЯ:

— Барби.

ВЕРОНИКА:

— Значит, купим Барби. Боже, каких я Барби в Америке видела! Ты представляешь, Вер, это же не просто кукла. Это целая жизнь со всеми удобствами. У нее есть свой дом, свой сад, своя мебель, даже свой телевизор и свой ноутбук.

ВАСЯ:

— А гробик?

ВЕРОНИКА:

— Василиса!

ВАСЯ:

— Ну, если у нее все есть для жизни, то и для смерти должно быть тоже…

ВЕРОНИКА:

— Это ты ей такое сказала?

ВЕРА:

— Мы ни о чем таком не говорили… А что, собственно, тебя так возмущает? По-твоему, лучше скинуть все эти заботы на других людей? Между прочим, это большие деньги, к твоему сведению.

ВЕРОНИКА:

— Но ребенку зачем думать о таких вещах? Это же просто дичь, Вера!

ВЕРА:

— Чем раньше человек поймет, как устроена жизнь, тем легче ему будет с ней примириться.

ВЕРОНИКА:

— Жизнь прекрасна, зачем же хоронить себя раньше времени? Вася, аккуратней, нет, это нельзя одно на другое, бант помнется.

ВЕРА:

— По-моему, гораздо правильнее готовиться к смерти, чем рассчитывать, что ты, в отличие от других, никогда не умрешь. За границей, между прочим, это нормальная практика. Там есть даже специальные сайты, на которых ты можешь все выбрать для себя заранее…

ВЕРОНИКА:

— Ну что ж, тогда я выбираю для своих похорон вот это платье от Валентино. Когда я смотрю на него, то понимаю, какую никчемную прожила жизнь. Мне некуда было его надеть…

Вероника вешает платье в шкаф, сама достает с полки скомканный мужской носовой платок. Брезгливо кидает его на пол, но тут неожиданно встречается взглядом с сестрой. Верины зрачки яростно скачут из одного глаза Вероники в другой. Вероника медленно поднимает платок и отдает его Вере. Та убирает его в карман.

ВЕРОНИКА:

— Ой, Вась, не клади это на пол, ты что, это же Бранчини.

Вася разглядывает сумочку в виде пластинки.

ВЕРОНИКА:

— Я, конечно, понимаю, что она уже морально и физически устарела, но у меня с ней связано столько воспоминаний. Приятных воспоминаний.

Вася не отрывается от сумочки.

ВЕРОНИКА:

— Тебе нравится? Очень? Бери! Шик-мадера, правда?

ВАСЯ:

— Ух, ты! Шик-мадера!

Глаза Васи светятся от счастья. Вере неприятно это видеть. Она прижимает к груди стопку мужской одежды и направляется к двери. В это время Вася открывает сумочку и достает оттуда презервативы.

ВАСЯ:

— А это что?

ВСПЫШКА ФОТОАППАРАТА

Вера заходит в ванную комнату с увеличителем. Все, что только можно, теперь заставлено бесконечными баночками и пузырьками с косметикой. Вере некуда поставить свой увеличитель. В это время за кадром звучит непрекращающийся монолог Вероники.

ВЕРОНИКА (ЗА КАДРОМ):

— Эта ваша хозяйка снизу не хотела меня пускать, представляете? Так разлаялась — хуже собственной собаки, честное слово! А какая старая. Почему одни живут и живут, так что сами уже мечтают о смерти, а другие не доживают и до середины положенного срока? Все-таки это несправедливо!

Вера замечает свою расческу. Она вся в волосах. Вера швыряет ее. Расческа задевает несколько баночек с кремом. Все это с грохотом падает на кафельный пол.

ВСПЫШКА

Вера развешивает фотографии на прищепки на веревку в кухне. Вся веревка завешана бельем Вероники. Вера брезгливо снимает с веревки трусы и лифчики — со стразами, висюльками, прозрачные и леопардовые. За кадром все так же звучит голос Ники.

ВЕРОНИКА:

— А откуда у вас балалайка?

ВАСЯ:

— Это банджо. Папино.

ВЕРОНИКА:

— Разве он играл на балалайке?

ВАСЯ:

— Вера не разрешает трогать.

ВЕРОНИКА:

— Взрослые отличаются от детей тем, что им все можно. А почему ты называешь маму по имени?

Вероника тренькает по струнам. Играть она не умеет, зато громко запевает.

ВЕРОНИКА:

— В притоне много вина,

там пьют бокалы до дна,

там редко бродит печаль,

да стонет старый рояль…

Вера садится за стол, достает из кармана мужской платок, который нашла в шкафу Вероника, и прячет в него лицо.

Вера открывает глаза. Она сидит за столом в кабинете Андрея. В комнате полумрак, тяжелые шторы плотно задернуты. Фотография Андрея то и дело освещается, когда Вера затягивается сигаретой. Неожиданно включается свет. Вера не оборачивается. На пороге стоит Вероника. На ней нарядная и весьма откровенная ночнушка.

ВЕРОНИКА:

— Вер, ты что, всю ночь здесь просидела?

ВЕРА:

— А разве ночь уже кончилась?

ВЕРОНИКА:

— Открой шторы — узнаешь.

Вероника бодро направляется к окну. Вера почти кричит.

ВЕРА:

— Не надо.

Вероника останавливается.

ВЕРА:

— Не надо. Я хочу так.

ВЕРОНИКА:

— Ладно, ладно. Как скажешь, Вер. Я ведь приехала, чтобы… Не для того, чтобы… Мы же родные люди, Вер. Мы должны помочь друг другу.

ВЕРА:

— Тогда почему ты не приехала год назад?

ВЕРОНИКА:

— Я боялась, что ты не захочешь меня видеть.

ВЕРА:

— Боялась… Что ж, наверно, это самое правильное, что ты могла сделать. Я прекрасно справилась без твоей помощи. Все эти приятные хлопоты — врачи, морг, вскрытие… нельзя без вскрытия, а вдруг я его убила… потом место на кладбище, столовая, надо выбрать столовую… а рубашка… в какой рубашке хоронить? В памяти какие-то провалы. Я не помню, как несут, опускают гроб. Как бросают комья земли, засыпают могилу, как служит панихиду священник. Что-то вытравило это все из памяти… Помню цветы… Они почему-то завяли… Выезжали — был свежий букет… Белые каллы, его любимые. Пьяные музыканты… заиграли вдруг туш… «Хозяйка, а в могиле вода»… Что делать? А сколько водки нужно на поминки? «Икорочку берите — без икорочки что за поминки?» Боже мой, боже мой… Нет, мне не нужна ничья помощь. Я прекрасно справилась сама… Как ты говоришь… приятные воспоминания… приятные воспоминания…

ВЕРОНИКА:

— Это ужасно. Прости… прости меня… Я просто… я не думала.

ВЕРА:

— Не думала, что нельзя спать с мужем своей сестры?

ВЕРОНИКА:

— У нас с Андреем почти ничего не было. Он просто…

ВЕРА:

— Заткнись. Ты не заставишь меня меньше любить его, поняла?

ВЕРОНИКА:

— А меня? Вер? Меня ты уже никогда не будешь любить?

Вероника садится на колени перед Верой и заглядывает ей в лицо.

ВЕРОНИКА:

— Меня никто не любит, Вер… И я… Я никого не люблю. Нет ни одного человека, за которого я хотела бы отдать жизнь. Как это получилось?

ВЕРА:

— С самого детства в тебя влюблялись все, кто был с тобой знаком. Мужики просто теряли головы, стоило тебе появиться. Я всегда думала — ну что, что они видят в ней такого, чего нет у других, у меня, например? Почему ей, почему все всегда ей?

ВЕРОНИКА:

— У меня было много мужчин. Но каждый раз любовь уходила сквозь пальцы, выветривалась, как духи… и каждый раз все быстрее. В конце концов я вообще перестала различать, что происходит в моей душе. Мне так же легко лечь с человеком в постель, как расстаться с ним навсегда. В итоге, встречаясь с каким-то знакомым, я часто совершенно не помню, было у нас с ним что-то или нет…

ВЕРА (СПОКОЙНО):

— Ты потаскуха, Вероника.

ВЕРОНИКА:

— Но я никогда не делала это ради чего-то… Нет! Я всегда хотела… предельной искренности, полной открытости с человеком…

ВЕРА:

— И потому спешила скинуть перед ним одежду.

ВЕРОНИКА:

— Я хотела отдать лучшее, что у меня есть… свою нежность, свою заботу…

ВЕРА:

— Благими намерениями…

ВЕРОНИКА:

— Я никому не желала зла…

ВЕРА:

— Однако сеяла его вокруг себя.

ВЕРОНИКА:

— Неправда!

Вера смотрит Веронике в глаза, бегая зрачками из одного в другой.

ВЕРОНИКА:

— Ошибка! Ошибка! Я поплатилась за свою ошибку! Я умираю, Вера!

ВЕРА:

— Это смешно! «Я умираю, Вера. Мне так плохо. Я хотела нравиться всем, но поняла, что это невозможно». Что, чья-то жена изорвала твою любимую шмотку или сто первый любовник отобрал ключи от машины — это и есть твой «крах души»?

ВЕРОНИКА:

— Ты такая злая, Вера. Ты как будто не видишь меня. Это же я, твоя сестра, ты меня помнишь? Помнишь, как вместо школы мы пошли в кино на фильм «Кабаре»? Ты потом заставила меня писать письмо Лайзе Минелли. Интересно, она его получила? Ты же любила меня когда-то. Неужели теперь я для тебя только порочная капризная выскочка — и больше ничего? Да. Это так. Но ведь ты сама виновата в том, что я стала такой. Ты была для меня всем. Меня просто не существовало без тебя. Мы всегда были вместе. А потом… ты влюбилась в Андрея и забыла про меня, будто меня и не было. Ты оставила меня, когда была мне так нужна.

ВЕРА:

— Да, я влюбилась… Удивительно. Я думала, этого уже никогда не произойдет. Думала, что так и останусь старой девой. Мне ведь было уже двадцать пять… Да и ни в какую любовь я не верила.

ВЕРОНИКА:

— А я верила. И я верила, что мы обе будем счастливы, и что все будет так, как мы задумали. Я стану актрисой, ты — оператором, мы будем снимать кино… А потом я провалилась на вступительных экзаменах. Мне казалось, что мир обрушился, и я похоронена под обломками. Единственным человеком, который мог бы меня поддержать, была ты. Но помнишь, что ты мне сказала? Ты сказала: «Может, это и хорошо. Получишь нормальную профессию».

ВЕРА:

— Я так сказала? Ну и что? Какая разница. Ты ведь добилась своего, насколько я понимаю. В сериалах снимаешься. Чего тебе еще надо? Или, скажешь, я виновата в том, что ты — не Лайза Минелли? И вообще, какое может для меня иметь значение вся эта чепуха, вся эта «жизнь»? Ее нет. И меня нет. Ты думаешь, это я? Это только моя оболочка. Бездушная, безжизненная. Ты зовешь меня по имени, а я не понимаю, кто ты и что тебе от меня нужно. Я осталась там, в прошлом, вместе с Андреем… Нет, это не прошлое. Для меня только оно и есть настоящее. Андрей живой. Я вижу его. Чувствую на себе его прикосновение. Он со мной. И я с ним. Я не с вами. Я с ним… Господи, да я хочу лишь одного — поскорее умереть!

ВЕРОНИКА:

— А как же Вася? Ее ты тоже бросишь, как бросила меня? Ты видела, какие у нее игрушки? А когда она в последний раз ела мороженое, ты знаешь?

ВЕРА:

— Да что ты понимаешь? Что ты можешь знать о наших отношениях? Ты вламываешься в чужую жизнь и хочешь навести в ней свои порядки. Ты захламляешь все своими подлыми тряпками и бесконечными кремами и думаешь, что осчастливливаешь всех своим присутствием?

ВЕРОНИКА:

— Извини, завтра же перееду в гостиницу, раз я тебя так стесняю…

При этих словах Вероника решительно встает и направляется к выходу, но по дороге нечаянно задевает за черную ткань, которой обтянуто зеркало. Вероника видит свое отражение.

ВЕРОНИКА:

— Ой, надо же, прыщ какой вскочил! Да откуда они берутся — никогда ведь не было.

Вероника приближает лицо к зеркалу и старается выдавить прыщик на щеке.

ВЕРА (ИСПУГАННО):

— Ты что? Нельзя же!

ВЕРОНИКА:

— А по-твоему, лучше с прыщом ходить? Ненавижу…

ВЕРА:

— Примета плохая…

ВЕРОНИКА:

— Ты же хочешь умереть — чего тебе до примет? И вообще, тебе бы тоже не мешало хоть иногда смотреть в зеркало. Выглядишь просто ужасно. Ты же женщина, Вера! Пора снять этот дурацкий траур и начать одеваться по-человечески… На тебя ведь так никакой нормальный мужик не посмотрит.

ВЕРА:

— Что?!

ВЕРОНИКА:

— А что? Когда-нибудь тебе все равно придется кого-то себе найти. Хотя бы просто для секса. Это нормально. Это жизнь.

Вера выбегает из дома, хлопнув дверью. Вероника остается одна перед зеркалом. Она вглядывается в свое лицо. Поднимает все выше черную ткань, пока ее отражение не исчезает. В комнату входит Вася.

ВАСЯ:

— А где Вера?

ВЕРОНИКА:

— На работу пошла.

ВАСЯ:

— Так сегодня же воскресенье.

ВЕРОНИКА:

— Воскресенье? Это надо отметить. Ты давно ела мороженое?

КАФЕ АЛИКА. ДЕНЬ.

Вероника и Вася сидят за столиком в кафе. Вася с удовольствием ест мороженое. Вероника потягивает коктейль и наблюдает за Аликом. Этот красивый статный мужчина в белом костюме и красной феске колдует над горячим песком, в котором он томит маленькие чашечки с кофе.

ВЕРОНИКА:

— Какой красивый мужчина.

ВАСЯ:

— Он же старый. Да еще хромой.

ВЕРОНИКА:

— Сразу видно, что ты ничего не понимаешь в мужчинах. Хромота добавляет загадочности — а может, он был воином и был ранен в сраженье. А может, его пленили злые духи, и он просидел несколько лет в пещере, прикованный к скале.

ВАСЯ:

— Да не было ничего такого.

ВЕРОНИКА:

— А мы сейчас у него самого спросим. Ты пока посмотри, что сегодня в кино.

Вероника встает и своей красивой походкой направляется к Алику. Она наклоняется к нему и что-то шепчет на ухо. За столиком у двери сидит Света — работница похоронного бюро. Она наблюдает эту сцену и вся выпрямляется в струну.

Алик протягивает Нике чашку с кофе. Она делает глоточек.

ВЕРОНИКА:

— Божественно! Если б хоть где-нибудь в Москве готовили такой восхитительный кофе, я бы оттуда не уехала, честное слово.

АЛИК:

— Секрет этого кофе я привез из Марокко.

ВЕРОНИКА:

— Но кое-чего все-таки не хватает. Я тоже знаю один секрет.

Вероника достает из сумочки пузырек.

ВЕРОНИКА:

— Вы будете потрясены, но, если добавить в кофе капельку корвалола… и чуть-чуть перца. У вас есть перец под рукой?

Алик протягивает ей перечницу. Вероника мешает ложечкой свой кофе, отпивает глоток и закатывает глаза в знак удовольствия.

ВЕРОНИКА:

— Шик-мадера. Вот попробуйте.

Алик отпивает глоток из ее чашки, которую она держит в своих руках. В этот момент громко хлопает дверь. Все оборачиваются в ту сторону. Столик, за которым сидела Света, пуст. Вася отрывается от газеты и заинтересованно провожает Свету глазами.

УЛИЦЫ ГОРОДА. ДЕНЬ.

Вера медленно идет по набережной под дождем. Судя по всему, идти ей некуда и незачем. Она проходит мимо одинокой лоточницы.

ЛОТОЧНИЦА:

— Девушка. Ну, купите пирожок, а? Стою тут, как проклятая. Никому ничего не надо.

Вера покупает пирожок с мясом. За ней увязывается собака. Она кидает ей кусок пирожка. Тут же появляется другая. Вера и ей отдает кусок. Так весь пирожок достается собакам.

КАФЕ АЛИКА. ДЕНЬ.

Вероника возвращается за свой столик.

ВЕРОНИКА:

— Ты была права. Все гораздо прозаичнее. Он играл в хоккей и получил травму.

ВАСЯ:

— Вот видишь. Так кто здесь не знает мужчин?

ВЕРОНИКА:

— Я. Выбрала фильм?

ВАСЯ:

— На сейчас ничего нету. Только какая-то «Тра-ва-та».

ВЕРОНИКА:

— Дай-ка! «Травиата»! Это же мой любимый фильм! Ты его не видела? О, как я тебе завидую!

УЛИЦЫ ГОРОДА. УТРО.

Вера проходит мимо кафе. Она не замечает, что там, в глубине, за столиком сидят Вася и Вероника. Те тоже не замечают ее. Вера заворачивает за угол. С другой стороны того же здания, в котором находится кафе, размещается похоронное бюро. Вера проходит мимо вывески, но что-то цепляет ее взгляд. Вера припадает к витрине, закрывая свет ладонями, чтобы лучше было видно. Потом решительно открывает дверь.

ПОХОРОННОЕ БЮРО. ДЕНЬ.

За стойкой сидит Света, уронив лицо на руки. Она всхлипывает. Вера подскакивает к стойке.

ВЕРА:

— Где он?!

СВЕТА:

— В кафе с какой-то проституткой!

ВЕРА:

— Где гроб?

СВЕТА

— Купили твою «Нежность». Министр какой-то умер или еще кто. Какая-то шишка. Из мэрии приезжали. Сразу купили. И венки все замели.

Вера устало садится прямо на опустевший постамент, на котором стоял до этого гроб.

ВЕРА:

— А мой крокодил где?

СВЕТА:

— Ой. Хосподи! Я совсем забыла! Там же этот зеленый был… Ой! Шо ж теперь будэ?

ВЕРА:

— Да черт с ним с крокодилом. Все равно с ним никто фотографироваться не хотел.

СВЕТА:

— Да ты не понимаешь. Депутата-то Хеннадий звали.

ВЕРА:

— Какая разница, как его звали?

СВЕТА:

— Откроют гроб — а там крокодил Хена. Подумают, провокация! Ой, да за чо ж мене все эти беды, все сразу, хосподи? За шо ты меня так караешь?

Света ломает руки и валится со слезами на стол. Вера тоже не сможет сдержать слез. Обе женщины горько плачут.

ПЛЯЖ. ДЕНЬ.

Погода окончательно испортилась. На море шторм. Вера стоит, прислонившись спиной к парапету, и смотрит на волны. В глазах ее отупение, какое бывает от полного отчаяния.

Вера идет по волнорезу. Огромные волны разбиваются об него, окатывая ее водой. Вера как завороженная идет вперед к самому краю. Вдруг она чувствует, что кто-то положил руку ей на плечо. Рев волн обрывается, и в полной тишине она слышит шепот умершего Андрея.

АНДРЕЙ:

— Вера…

Вера оборачивается. Она видит, как по парапету бежит Василий. Он кричит изо всех сил.

ВАСИЛИЙ:

— Веее-еера!

В этот момент волна сшибает Веру с ног. Она оказывается в воде. Следующая волна поднимает ее и обрушивает прямо на доски и тут же утягивает снова в море. Ей удается зацепиться руками за балку волнореза. Василий прыгает с камня на камень в разломе парапета. Веру снова захлестывает. Она держится за балку, но море вот-вот разожмет ее руки. Она захлебывается в воде. Василий бежит по волнорезу. Он падает на живот. Одной рукой он держится за доски, другой хватает Верину руку.

КАФЕ АЛИКА. ДЕНЬ.

Вера и Василий сидят за столиком в углу. На них накинуты пледы. Перед каждым чашка горячего кофе.

ВЕРА:

— Вы, конечно, думаете, что я специально?

ВАСИЛИЙ:

— Я, честно говоря, думаю, что должен сейчас помогать отцу Феодору в алтаре…

ВЕРА:

— Так что же вы? Бегите!

ВАСИЛИЙ:

— Уже опоздал. Что же делать — видно, карма такая.

Василий смеется. Вера нет. За соседним столиком над рюмкой сидит мужчина. Одет он довольно прилично, но по всему видно, что этот очередной запой длится уже несколько дней.

МУЖЧИНА:

— Я прошу прощенья. У моего сына Арсения сегодня день рожденья. Десять лет! Выпейте со мной, пожалуйста, а? Вы что предпочитаете, мадам?

ВАСИЛИЙ:

— Вам сейчас лучше уйти.

МУЖЧИНА:

— А, святой отец! Понял! Понял! Грацие, синьор! Удаляюсь.

Мужчина возвращается на место.

ВЕРА:

— Я хочу умереть. Вы зря мне помешали сегодня.

Василий больше не смеется.

ВЕРА:

— Только не говорите мне, что это великий грех, что жизнь — это подарок… Я это все знаю. Но я не могу больше жить. Не могу! Каждое утро я просыпаюсь, и вместе со мной просыпается моя боль. Нет, неправда, и ночью, ночью она тоже меня не отпускает. Внутри меня как будто сосуд, до краев наполненный болью. Любое мое действие сотрясает его, и тогда боль разливается внутри, и я не могу ее терпеть. Но мне приходится двигаться… Я хожу на работу, разговариваю с людьми, я сплю, ем, думаю… Но все это как в тумане… Перед глазами постоянно какая-то пелена, которую хочется сбросить, чтобы видеть его, живого… И на мгновенье — он со мной. Я вдруг вижу его в толпе. Слышу его голос. Чувствую его прикосновение. Но лишь на миг. А в следующий момент — кто-нибудь зовет меня, и мне снова нужно куда-то идти, с кем-то говорить, ходить, думать… И я ненавижу всех и все, что отрывает у меня его. Получается, что я ненавижу собственную дочь, я ненавижу сестру, ненавижу всех людей… Боже, как это ужасно. Но я ничего не могу поделать с собой. Ненависть и боль все нарастают. Я не могу так жить. Ну, что вы молчите?

Василий молча смотрит на нее. Пауза.

Человек за соседним столиком что-то бормочет про себя, общаясь с кем-то воображаемым, и не замечает реальных людей, но постепенно голос его нарастает.

МУЖЧИНА:

— Я ж тебе червонец вчера давал. Что, стерва, забыла? Я работник аппликации! А ты кто? Ненавижу!

Алик выходит из-за стойки.

АЛИК:

— Анатолий, я тебя предупреждал…

Анатолий встает, с грохотом опрокинув свой столик и, шатаясь, идет к выходу. Но вдруг возвращается и одним прыжком подскакивает к Вере.

МУЖЧИНА:

— Задушу… Сына отдай… Отдай сына, тварь!

Василий хватает Анатолия за шкирку. Выводит его вон.

АНАТОЛИЙ (ПЛАЧЕТ):

— Они должны были предупредить. У меня билеты… концерт для работников аппликации… придут люди…

Потрясенная Вера держится за шею. К ней подходит Алик.

АЛИК:

— Я принесу еще кофе?

ВЕРА:

— Да. И, если можно, добавьте в него немного перца и…

АЛИК (ДОГОВАРИВАЕТ ЗА НЕЕ):

— …и корвалола?

ВЕРА:

— Откуда вы знаете?

АЛИК (ПОДМИГИВАЕТ ЕЙ):

— Этот секрет я привез с собой из Индии.

ПЕРЕД ДОМОМ ВЕРЫ. НОЧЬ.

Вера поднимается по лестнице, ведущей к ее квартире. Открывает ключом дверь. Входит в дом. Везде тихо. Она тихонько проходит к спальне Василисы. Слышит оттуда тихие голоса. Застывает перед приоткрытой дверью. Прислоняется к стене и слушает.

ДОМА У ВЕРЫ. ВЕЧЕР.

Вася и Вероника в пижамах забрались в домик Васи.

ВАСЯ:

— …а она от чего умерла — от чахотки или от чихотки?

ВЕРОНИКА:

— Ну, знаешь, не думала, что ты такая бесчувственная…

Вероника вылезает из домика.

ВАСЯ:

— Тетя Вероника, ну подожди. Прости. Ну, прости меня, тетя Вероника! Мне правда понравилось кино!

Вероника по-настоящему обиделась. Вася этого явно не хотела.

ВАСЯ:

— Ну, что сделать, чтобы ты не обижалась?

ВЕРОНИКА:

— Быть человеком. Ложись спать. Уже поздно.

Вероника садится на кровать, достает из сумки маникюрный набор и подтачивает ноготь. Вася ложится в постель. Отворачивается к стене.

ВЕРОНИКА:

— Ну, так и что там с куклой твоей одноклассницы?

ВАСЯ:

— Я ее у нее отобрала.

ВЕРОНИКА:

— Так отдай.

ВАСЯ:

— Не могу.

ВЕРОНИКА:

— Почему?

ВАСЯ:

— Я ее уже папе подарила.

ВЕРОНИКА:

— Что?

ВАСЯ:

— Я ему на могилку отнесла. Ему же там скучно одному, пусть поиграет.

ВЕРОНИКА:

— Вась. Папы там нет.

ВАСЯ:

— Как нет? Его туда положили. Я сама видела.

ВЕРОНИКА:

— Да, его положили туда. Но его там нет.

ВАСЯ:

— А где он?

ВЕРОНИКА:

— Я не знаю. Я только знаю, что эта кукла ему теперь точно не нужна.

ВАСЯ:

— Он что, никогда к нам не вернется?

Вероника отрицательно качает головой. Вера за стенкой прижимается лбом к стене.

ВАСЯ:

— Даже если я буду учиться на все пятерки? Но… как же я буду жить… совсем без него? А кто меня возьмет с собой в горы?

ВЕРОНИКА:

— Не плачь, малыш. Не плачь. Иди сюда. (Сажает Васю на колени, прижимает к себе.) Девочка моя, хорошая… Моя ласточка… Понимаешь, твой папа пошел к своему папе…

ВАСЯ:

— К дедушке?

ВЕРОНИКА:

— Нет. Ты же знаешь, наверное, — все на свете создал Бог. Он, значит, папа для всех людей. Он настоящий папа, добрый, умный, заботливый. Это он все придумал, как должно быть на свете. И когда кто-то умирает, то отправляется к Богу, то есть к своему папе, в его дом. Очень грустно остаться на земле без папы. Но очень радостно встретиться с папой на небе. Поэтому нам надо быть сильными и думать о том, что твоему папе хорошо сейчас. Ты ведь сильная, правда?

ВАСЯ:

— Нет.

ВЕРОНИКА:

— Ты сильная, я знаю. Когда ты, например, что-то собираешься сделать на «раз-два-три», я точно знаю, что на счет «три» ты это сделаешь. Ты очень сильная. Маленькая моя… спи, солнышко… (поет тихонько колыбельную):

Зыбаю-колыбаю,

отец ушел за рыбою,

мать ушла коров доить,

а дедушка дрова рубить…

Вероника поет Васе колыбельную и укачивает ее на руках, как маленькую. Та засыпает. Вероника перекладывает девочку в постель, накрывает одеялом и выходит из комнаты, приглушив свет.

КОМНАТА-АТЕЛЬЕ. НОЧЬ.

Вероника выходит в комнату-ателье и направляется к дивану. Вера отделяется от стены и обращается к ней.

ВЕРА:

— Ты что, веришь в Бога?

ВЕРОНИКА:

— Ой, господи, как ты меня напугала… Давай спать. Я такая разбитая…

Вероника расстилает свой диван. Вера стоит на прежнем месте.

ВЕРА:

— Какое это должно быть счастье — верить, что смерть — это не конец, что тебя ждет нечто большее, что ты еще встретишь своих любимых… Ах, если б верить, если б только поверить в это, как было бы хорошо….

ВЕРОНИКА:

— Тогда можно было бы жить, как живется, а всю бессмысленность своего существования отложить до лучших времен. «Вот умру — и станет ясно, зачем жил». Нет, я не верю, что кто-то сможет оправдать задним числом весь этот абсурд. У тебя есть еще подушки? Я в последнее время могу спать только полусидя, иначе задыхаюсь.

ВЕРА:

— А вдруг ад? И черти с крючьями?

ВЕРОНИКА:

— Да нет там ничего. Если нет этих рук, этой груди, этого тела, то нет и меня…

Вероника выключает свет, давая понять, что разговор окончен. Последние слова она произносит уже в темноте.

ВЕРОНИКА:

— Нет меня. А значит, и ничего нет.

КЛАДБИЩЕ. МОГИЛА АНДРЕЯ. ДЕНЬ.

Небо. Деревья. Могилы. Тишина, только каркают вороны. На лавочке в ограде могилы Андрея лежит Вероника. Глаза ее закрыты, руки сложены на груди, будто она умерла. Вдалеке слышна похоронная музыка. Музыка становится все ближе. Слышны чьи-то голоса, обрывки надгробной речи. Вероника открывает глаза и садится на лавочке. Где-то неподалеку идут похороны.

КЛАДБИЩЕ. МОГИЛА МИНИСТРА. ДЕНЬ.

У вырытой могилы собралось много людей. В голубом нарядном гробу с рюшечками — том самом, о котором мечтала Вера — лежит пожилой человек в черном костюме. В его сложенных руках подушечка с орденом. Другой человек в костюме говорит надгробную речь.

СОСЛУЖИВЕЦ:

— …Геннадий Иванович был чутким руководителем, любящим супругом, заботливым отцом…

Около гроба стоят «скорбящие» — вдова, которую поддерживает какой-то немолодой человек (и, как видит Вероника, поддерживает не совсем обычно — его рука опускается на бедро вдовы немного ниже того уровня, который можно было бы считать приличным). Вдова «незаметно» хлопает нахала по руке, и он поднимает руку повыше. Молодой человек, который стоит рядом, — по всей видимости, сын, о чем гласит надпись на венке в его руках — «ПОКИНУТЫЙ СЫН» — все замечает и, поморщившись, первым подходит к гробу. В этот момент у него звонит мобильный. Он кидает цветы на труп отца и тут же вступает в оживленный разговор по телефону.

СЫН:

— Ты меня радуешь, старик. Теперь мне надо, чтобы ты выбил из налоговой все отчеты за последний год. Ты меня понял? Как хочешь — а достань мне эти бумаги. Хоть за миллион, ясно?..

Пока он разговаривает по телефону, буквально «на голове» у покойного, к гробу подходит вдова, она склоняется, чтобы поцеловать покойного в губы, но ей явно неприятно это делать, и она целует его в лоб, оставив красный след от помады. За ней и все остальные вереницей проходят мимо гроба и, судя по лицам, никого особенно не трогает этот уход. Только один-единственный человек останавливается надолго над покойным и искренне плачет. Это Вероника. Все изумленно смотрят на нее. Даже сын отрывается от своего телефона — правда, лишь на мгновенье.

СЫН:

— Погоди, погоди, я не понял. Какая еще оффшорка?

РЕСТОРАН. ВЕЧЕР.

Все та же компания, которую мы только что видели на кладбище, только еще более многочисленная, сидит теперь за длинными столами в ресторане. На лицах уже нет вымученной торжественности, все едят, пьют и веселятся. Вероника сидит рядом с сыном, который открыто за ней ухаживает. Вероника изрядно пьяна. Сын подливает ей еще. Вероника стучит по бокалу.

ВЕРОНИКА:

— Я хочу сказать тост!

СЫН:

— Не надо. Не сейчас.

ВЕРОНИКА:

— Я сама знаю, когда и что мне говорить.

Вероника поднимается, заметно качаясь, но хватается за спинку стула и удерживает таким образом равновесие. В зале воцаряется тишина.

ВЕРОНИКА:

— Ни для кого не секрет, что покойного никто не любил.

По залу пробегает вздох возмущения.

ВЕРОНИКА:

— Жена давно нашла ему замену, сын кадрит девицу прямо на похоронах отца… Я не знаю, заслужил ли он такое отношение. По всей вероятности, да. Но, как бы там ни было, любой человек имеет право освободиться от лжи, хотя бы после смерти. Так давайте же будем честными и хотя бы так отдадим дань человеку, душа которого сейчас… возможно… еще с нами. Эй, Геннадий-как-вас-там-по-отчеству, время лжи кончилось, я вас поздравляю… и хочу исполнить для вас… танец. Эй, музыку! Не хотите? Да я могу и так!

Вероника забирается прямо на стол, опрокидывая чашки и тарелки. В это время в зал входит Вера с фотоаппаратом. Ее останавливает охранник, но она показывает ему квитанцию из похоронного бюро.

ВЕРА:

— Фотографа заказывали?

Охранник делает жест рукой. Вера проходит в зал. При виде девушки на столе она тут же вскидывает фотоаппарат. Несколько раз щелкает затвором, подходя все ближе. В это время Вероника танцует эротический танец и начинает раздеваться. В зале снова раздается возглас возмущения. Кто-то кричит.

ВДОВА:

— Да уберите отсюда эту сумасшедшую.

ЛЮБОВНИК:

— Кто это такая вообще?

Вероника не обращает на них внимания и обнажает грудь. К столу спешит охрана. Сын останавливает их. Он хватает со стула сумку Вероники, сгребает ее саму в охапку и выносит из зала. Вера бросается за ними.

ПЕРЕД ВХОДОМ В РЕСТОРАН. ВЕЧЕР.

Сын сажает Веронику в машину. Вера подбегает к ней.

ВЕРА:

— Ты никуда не поедешь!

ВЕРОНИКА:

— Ты снимай, снимай!

Вероника притягивает к себе сына и целует его в губы. Дверца захлопывается, и машина уезжает. Вера пускается бежать за ней, но машина растворяется в темноте.

ПЛЯЖ. ВЕЧЕР.

Сын целует Веронику все более страстно, но тут она резко отталкивает его.

ВЕРОНИКА:

— Остановите машину. Сейчас же останови машину, гад!

Вероника ногой «заряжает» сыну в пах и тут же кидается на шофера и кусает его в ухо. Шофер кричит от боли и резко тормозит машину, едва не врезавшись в дерево.

СЫН:

— Какая муха тебя укусила?

ВЕРОНИКА:

— А тебя? А твою мать? А все это сборище? Какой яд влили тебе в кровь, что ты перестал чувствовать? У тебя отец умер. Слышишь? ОТЕЦ. УМЕР. Это ведь часть тебя, ты весь состоишь из него. Ведь произошло то, что уже никогда не изменится. А ты ведешь себя так, будто все как всегда. Значит, он был для тебя мертв уже при жизни?

СЫН:

— Да какая тебе-то разница? Чего это тебя так заело?

ВЕРОНИКА:

— Сама не знаю. Просто… мне очень страшно, что на моих похоронах будет то же самое.

Вероника выходит из машины, хлопнув дверцей. Сын выскакивает за ней.

СЫН:

— Да послушай ты!..

Вероника идет по набережной и, даже не оборачиваясь, машет ему рукой. Сын садится на парапет и говорит сам с собой.

СЫН:

— А чего он еще хотел? Отправил меня учиться за границу? А он меня спрашивал, хочу я этого? А как я там жил, он спрашивал? Хотя бы раз поздравил меня с днем рожденья, козел! Никто не плачет на его похоронах. А он плакал, когда бросил мать и ушел к этой?.. Гад! Обещал кредит переписать на свою фирму — так нет же… Не мог на неделю позже сдохнуть…

Сын закрывает лицо руками и плачет.

НАБЕРЕЖНАЯ. ВЕЧЕР.

Вероника идет по набережной. Усталая девушка с рупором вещает куда-то вверх.

ДЕВУШКА С РУПОРОМ:

— Приглашаем всех желающих присоединиться к экскурсии в обсерваторию. Загадки звездного неба раскрывают ведущие специалисты Академии наук. Единственная возможность взглянуть в самый большой телескоп в России.

Вероника останавливается около нее.

ВЕРОНИКА:

— А когда начало экскурсии?

Девушка по привычке отвечает в рупор, хотя Вероника стоит рядом с ней.

ДЕВУШКА С РУПОРОМ:

— Автобус отходит через пять минут.

Вероника смотрит в сторону автобуса, который стоит неподалеку.

САЛОН АВТОБУСА. ВЕЧЕР.

Вероника едет в полупустом автобусе. Перед ней сидит семейная пара с ребенком. Ребенок задремал на руках у папы, который смотрит неотрывно в окно, а нудная жена безостановочно гундит ему в ухо.

ЖЕНА:

— …Я ей говорю — у меня косточка на ноге, понимаете? Я не любую обувь могу носить. Точнее, вообще никакую не могу. А эта нахалка мне опять приносит закрытые. Я ей говорю — у меня косточка, вот, смотрите…

Жена демонстрирует мужу свою ступню с выступающей косточкой, разыгрывая так возмутившую ее ситуацию в магазине, но он даже не смотрит. Вероника надевает наушники и слушает музыку.

ВОЗЛЕ ОБСЕРВАТОРИИ. НОЧЬ.

Группа людей на смотровой площадке возле обсерватории на холме над морем. Старичок академик показывает на звезды. Все стоят вокруг него, задрав головы. Только муж смотрит не наверх, а на Веронику.

СТАРИЧОК:

— …Видите, как будто юбочка четырехугольная — это созвездие Девы.

ЖЕНА:

— Где юбочка? Где?

СТАРИЧОК:

— Ну, вот смотрите, куда я показываю. Льва нашли? Слева от него четыре ярких звезды видите?

ЖЕНА:

— Какая же это юбочка?! Ни капельки не похоже.

СТАРИЧОК:

— Над созвездием Девы расположено маленькое созвездие Волосы Вероники. Это название тоже связано с древней легендой. У египетского царя Эвергета, жившего в III веке до нашей эры, была красавица-жена царица Вероника. Особенно великолепны были ее роскошные длинные волосы. Когда Эвергет ушел на войну, опечаленная супруга принесла в жертву богам свои волосы, лишь бы только боги сохранили ее любимого мужа целым и невредимым. Вскоре царь благополучно вернулся домой, но, увидев остриженную супругу, был очень расстроен. Не знаю, утешил ли его тот факт, что волосы красавицы Вероники вознеслись на звездное небо, но только с тех пор им предназначено вечно украшать весенние ночи. Дальше ищем созвездие Весов. Это созвездие одно из древнейших, однако мотивы, побудившие древних поместить среди звезд этот простейший измерительный прибор не ясны. Вот видите яркую звезду…

ЖЕНА:

— Скажите, пожалуйста, а где находится Рай?

СТАРИЧОК:

— Такой звезды я не знаю.

ЖЕНА:

— Но, если Бог живет в небе, значит, он живет на какой-то звезде. Его можно увидеть в ваш самый большой в России телескоп?

СТАРИЧОК:

— Телескоп направлен в данный момент на Луну. Он настроен таким образом, что вы сможете хорошо рассмотреть лунные кратеры. Прошу.

Все послушно переходят к телескопу и заглядывают в него по очереди. Только Вероника стоит на том же месте и смотрит вверх.

СТАРИЧОК:

— А вы не желаете посмотреть на кратеры?

ВЕРОНИКА:

— Нет. Я предпочитаю оставаться в заблуждении, что Луна — это бледное лицо с глазами и печальным ртом…

СТАРИЧОК:

— Это — как пожелаете.

Жена первой заглядывает в телескоп.

ЖЕНА:

— Ну, тут же совершенно ничего не видно.

СТАРИЧОК (ОСТАВЛЯЕТ ВЕРОНИКУ И ПЕРЕХОДИТ К ТЕЛЕСКОПУ):

— Погодите, я настрою. Видите ли, разрешающая способность данного рефрактора такова, что надо постоянно подстраивать. Вот так. Теперь смотрите. В заключение я хотел бы сказать, что, как бы далеко ни проникал взор человека, вооруженного телескопом, он всюду будет встречать все новые миры и явления, подчас приходящие в прямое противоречие с законами физики…

Голос старичка постепенно заглушается музыкой, все громче звучащей в воображении Вероники. Под эту совсем не романтическую какофоническую музыку (типа Coil) Вероника представляет себя космической пылью, несущейся в черноте космоса в полном одиночестве неизвестно куда, неизвестно сколько миллионов лет… Жесткий ритм биения сердца, пронизывающий музыку, все более сбивается и окончательно разрушает какую-либо мелодичность. Вероника оседает на землю.

СТАРИЧОК:

— Вам плохо?

ВЕРОНИКА:

— Все в порядке… Голова немного закружилась…

СТАРИЧОК:

— Вам требуется помощь?

ВЕРОНИКА (ЗАДЫХАЯСЬ):

— Нет-нет. Все в порядке. Это… бывает. Я… если можно… посижу еще здесь немножко… повторю, где какие звезды… закреплю урок…

СТАРИЧОК:

— Хорошо. Только не заблудитесь. Сейчас темно — можно пройти мимо указателя.

ВЕРОНИКА:

— Спасибо. Я… запомнила дорогу…

Старичок уводит за собой экскурсантов по тропинке между деревьями. Вероника остается одна на холме. Она опирается на бордюр парапета, делает дыхательную гимнастику, глубоко вдыхая и выдыхая мелкими короткими порциями. Постепенно приходит в себя. Когда она оборачивается, то вздрагивает. На небольшом расстоянии от нее стоит муж и не отрывает от нее взгляда. Мгновение они смотрят в глаза друг другу. Он подходит к Веронике совсем близко.

ДОМА У ВЕРЫ. ВАННАЯ. ВЕЧЕР.

Вера моется в душе. Разглядывает в зеркало свое тело. Она проводит рукой по груди, по животу, рука опускается ниже. Вера ласкает себя и плачет.

ЛЕС. НОЧЬ.

Звезд не видно из-за густых ветвей. Вероника бредет одна по лесу. Она останавливается через каждый шаг, чтобы отдышаться.

ВЕРОНИКА:

— Блин, да где же этот указатель. Господи, только б не умереть. Только б не умереть. Нет. Господи…

Она прислоняется к дереву. Вдруг с ветки спархивает ночная птица. Вероника бежит от страха, не разбирая дороги. Поскальзывается на мокрой траве, падает и катится вниз по склону холма. Оказывается в каком-то болоте, из которого поднимается рой мошек. Вероника плачет.

ВЕРОНИКА:

— Господи. Господи, спаси. Господи, спаси. Спасиииии!

Она стоит на коленях в луже, вся грязная, не зная, куда повернуть. Вертит головой в разные стороны и вдруг замечает между деревьями огонек. Вероника выбирается из лужи и идет на мерцающий свет. Вскоре она попадает на маленький мостик, под которым бежит источник. Источник вытекает из маленького грота, над которым горит лампадка. Вероника умывается в источнике, оттирает грязь с рук и с платья, пьет. Потом поворачивается спиной к источнику и видит на холме монастырь. Вероника неумело крестится, глядя вверх на монастырь.

ВЕРОНИКА:

— Господи, благодарю тебя. Я все поняла. Я все поняла! Я иду к тебе, Господи.

Вероника судорожно роется в своей сумочке. Достает маникюрный набор. Вытаскивает из него ножнички. Сгребает свои роскошные волосы в копну и по маленькой прядке начинает обрезать их у мочки уха. Длинные пряди падают в ручей, и вода тут же уносит их вглубь леса.

ОКОЛО МОНАСТЫРЯ. НОЧЬ.

Вероника у ворот монастыря. Платок, в который она до этого куталась, теперь покрывает ей голову. Она робеет, но потом твердо стучит в двери. Ее одолевает радостное нетерпение, и она стучит еще и еще. Ей открывает Василий — он выполняет сейчас послушание «вратаря».

ВЕРОНИКА:

— Здравствуйте. Я к вам.

ВАСИЛИЙ:

— Ко мне?

ВЕРОНИКА:

— Разве сейчас уместны шутки. Я хочу уйти в монастырь.

ВАСИЛИЙ:

— Зачем?

ВЕРОНИКА:

— Мне надо… мне очень надо. Меня господь сам привел сюда. С кем мне поговорить?

ВАСИЛИЙ:

— Сейчас все спят. Приходите утром — поговорите с настоятелем… А сейчас вам лучше пойти домой.

ВЕРОНИКА:

— У меня нет другого пути, как вы не понимаете?! Я грешница. Я большая грешница. Я стою на пороге ада. Вы что, не видите?

ВАСИЛИЙ:

— Я вижу безумный блеск в ваших глазах и слышу запах алкоголя из ваших уст. Вам надо прийти в себя, успокоиться…

ВЕРОНИКА:

— Я пришла в себя — наконец-то пришла в себя, как вы не понимаете! Кто вы такой, чтобы меня не пускать. Кто тут у вас главный? Позовите его!

ВАСИЛИЙ:

— Вас все равно сюда не пустят…

ВЕРОНИКА:

— Меня бог привел сюда, слышите вы? Теперь я знаю, что я должна делать, и никуда не уйду. Я останусь здесь, потому что это мое место.

ВАСИЛИЙ:

— Это все очень хорошо, но монастырь-то — мужской.

ВЕРОНИКА:

— Мужской? Монастырь… мужской?

Вероника хохочет. У нее начинается истерика.

ВЕРОНИКА:

— Да-да-да… Конечно… Как тонко… Какой жестокий юмор… Такой однозначный ответ на все вопросы.

Она валится на землю.

ВАСИЛИЙ:

— Перестаньте. Не надо… пожалуйста… так нельзя!

Василий старается поднять ее с земли.

ВАСИЛИЙ:

— Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь. Не надо. Не надо думать, что все должно исполняться мгновенно.

Он поднимает ее и встряхивает на весу. Потом усаживает на скамью перед воротами. Накрывает своим пледом. Вероника успокаивается и только всхлипывает.

ВАСИЛИЙ:

— Бог указал вам направление, а вы готовы сразу сойти с пути, наткнувшись на первое же препятствие. Разве вы не знаете, что путь, по которому человек идет к истине, весь состоит из преград, соблазнов и искушений? Даже если это была бы женская обитель и вас приняли, знаете, сколько лет должно пройти, прежде чем вас допустили бы к постригу?

ВЕРОНИКА:

— Правда? Вы думаете… это не… это не издевка надо мной?

ВАСИЛИЙ:

— Дорогая моя… такая красивая… такая несчастная… даже мне вас ужасно жалко, что говорить об Отце нашем небесном? Может быть, то, что с вами сегодня произошло — действительно самое важное в вашей жизни. Не потеряйте это впечатление. Унесите его с собой. А потом… потом видно будет. Поговорите с батюшкой, он вам все расскажет. А сейчас надо успокоиться… Откуда вы пришли?

ВЕРОНИКА:

— Я была на экскурсии в обсерватории, а потом… потом пропустила указатель и… Я живу… то есть, моя сестра живет… на Приморской улице…

ВАСИЛИЙ:

— Хорошо. Пойдемте, я провожу вас.

ЛЕС. НОЧЬ.

Василий и Вероника подходят к дому Веры. Лицо Вероники как будто окаменело. Над морем кружат чайки. Над деревьями кричат вороны. Вероника вдруг резко оборачивается к Василию.

ВЕРОНИКА:

 — Так есть Бог или нет?

Василий молчит.

ВЕРОНИКА:

— Мне надо знать. Есть там вообще что-нибудь или меня просто выключат, как лампочку, и все?

ВАСИЛИЙ:

— Не знаю…

ВЕРОНИКА:

— Тогда кто, кто знает?!

ВАСИЛИЙ:

— Беда в том, что, раз я ношу эту рясу, значит, я все для себя уже решил, нашел все ответы и постоянно должен изрекать какие-то истины. Я не психотерапевт. Я даже не монах! Да, я могу цитировать Писание, святоотеческие книги или еще какую-то духовную литературу, но… никто за меня не почувствует, никто за меня не поверит… Я так же запутан и не определен, как и другие. Да, иногда мне кажется, на меня нисходит благодать… Я чувствую весь мир внутри себя… и весь трепещу от радости… Вот он, Бог. Вот она, истина. Здесь! Внутри! Но это бывает лишь на миг, как вспышка, как молния. А в следующее мгновенье в душе моей снова пустота и сомненье. Бывают дни, когда я хочу бежать из монастыря… бежать к людям, как Маугли… Я хочу иметь семью, детей…

ВЕРОНИКА:

— А тебе что, нельзя? Бедняжка.

ВАСИЛИЙ:

— Я только послушник. Я могу уйти в мир в любой момент, меня никто не держит, даже наоборот… Но это-то и тяжело. Постоянно быть перед выбором, бороться с самим собой, бояться, что в любой момент можешь сдаться.

ВЕРОНИКА:

— В таком случае этот твой монастырь — всего лишь бегство, а не победа над собой. Легко не грешить, когда нет соблазнов. Ты попробуй остаться чистеньким, когда вокруг — болото.

ВАСИЛИЙ:

— Да, я слабый, я слабее всех людей. И я… никому не могу помочь.

ВЕРОНИКА:

— Ты можешь помочь. Ты можешь помочь хотя бы одному человеку, одной женщине, которую будешь любить по-настоящему, которую избавишь от этого безумного поиска, кому бы сбагрить свою любовь, свою нежность… Ты сильный. Ты красивый. Ты должен… должен полюбить женщину. Ведь ты для этого рожден мужчиной. Понимаешь? Ей так нужно твое тепло, твое плечо. Посмотри, какие у тебя мускулы. Ну, зачем Ему эти мускулы?

Вероника гладит его по щеке, гладит шею, руки.

ВЕРОНИКА:

— А ей, такой маленькой, такой слабой, они нужнее! Поверь!

Вероника обнимает Василия и целует в губы. Василий стоит прямо, повесив руки бессильно, как плети. Все это видит из окна Вера. Ее глаза на мгновенье встречаются с глазами Василия, и она тут же закрывает штору.

ДОМА У ВЕРЫ. НОЧЬ.

Вера быстро ложится в постель, натягивает одеяло и закрывает глаза. Слышно, как Вероника поднимается по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке, чтобы отдышаться. Она входит в комнату сестры, подходит к постели Веры.

ВЕРОНИКА:

— Вер? Ты спишь? Нам надо поговорить, Вер.

Вера не открывает глаза. Вероника садится на пол рядом с постелью.

ВЕРОНИКА:

— Видишь ли… я больна. Саркома. Прогноз неблагоприятный. При установлении диагноза уже были метастазы. Врачи сказали, я проживу максимум год… Этот год подходит к концу, Вер. Я приехала к тебе… умирать. Спишь? Ну, спи, спи…

Вероника уходит в свою комнату. Слышно, как за стенкой она разбирает диван. Вера широко распахивает глаза.

ДОМА У ВЕРЫ. УТРО.

Вася чистит зубы в ванной перед зеркалом. В зеркале появляется Вероника в шелковой пижаме. Волосы ее неровно обстрижены. Вася от изумления говорит прямо с зубной щеткой во рту.

ВАСЯ:

— Земляника! А где твои волосы?

ВЕРОНИКА:

— На небе. Я тебе вечером их покажу, когда будет видно звезды…

ДОМА У ВЕРЫ. УТРО.

Вера фотографирует за шторкой. На подставке, задрапированной тяжелой тканью, на разных уровнях расставлены женские туфли. Вера выставляет разные лампы, подсвечивая их. Смотрит в объектив. Подходит, поправляет туфли на подставке. Снова возвращается к фотоаппарату на штативе.

Опять ей что-то не нравится. Она вставляет в лампу другой светофильтр. Свет из оранжевого становится розовым. Вера смотрит в объектив. Раздраженно переставляет туфельку, и от ее нервного движения валится вся стойка.

ВЕРА:

— Вот черт!

На грохот за шторки заглядывает Вероника.

ВЕРОНИКА:

— Прости, что я лезу, но мне всегда казалось, что туфли лучше всего смотрятся на ножке… Желательно длинной и стройной…

ВЕРА (ЗЛОБНО):

— Я не для «Плейбоя» снимаю, ясно?

ВЕРОНИКА:

— Ясно.

Вероника поворачивается.

ВЕРА:

— Вероника! Что у тебя… с волосами?

Из-за шторки выглядывает Вася.

ВАСЯ:

— Они на небо улетели. Как папа.

Вероника поворачивается, чтобы уйти.

ВЕРА:

— Стой! Извини… Может, ты и права. Надо на ноге попробовать.

ВЕРОНИКА:

— Вот и попробуй.

ВЕРА:

— Примеришь?

Вероника с готовностью примеряет туфельку. Она ей великовата, и это слишком видно.

ВЕРОНИКА:

— Жаль. А вот тебе в самый раз будет.

ВЕРА:

— С чего это? Насколько я помню, у меня всегда был размер меньше, чем у тебя.

ВЕРОНИКА:

— Плохо ты помнишь. Не меньше, а больше.

ВЕРА:

— Неправда. Меньше.

ВАСЯ:

— Так давайте проверим. В чем проблема?

ВЕРА:

— Ну, ладно.

Вера примеряет туфельку. Она действительно оказывается ей впору. Вера удивлена.

ВЕРА:

— Ну, надо же…

ВЕРОНИКА:

— На самом деле, у меня раньше был больше размер. Просто я сейчас ужасно похудела… А тебе идет. Я всегда завидовала, какой у тебя красивый подъем.

ВЕРА:

— Издеваешься?

ВЕРОНИКА:

— Эта форма идеально подчеркивает точеную форму изгибов твоей ноги. Василиса, докажи?

ВАСЯ (С ВИДОМ ЭКСПЕРТА ОБХОДИТ ВЕРУ КРУГОМ):

— Надо, чтобы она надела обе — для полноты картины.

ВЕРОНИКА:

— Слыхала? Устами младенца… Надень-ка вторую.

ВЕРА:

— Ой, да перестаньте вы.

ВЕРОНИКА:

— Надень, надень… Ну, ради меня.

Вера надевает вторую туфлю. Вероника подводит ее к зеркалу.

ВЕРОНИКА:

— Идеально! Неужели ты сама не видишь? Эти туфли созданы для тебя. Вот задери повыше штанину. Выше, выше. Нет, так ни черта не видно. Снимай эти брюки.

ВЕРА:

— Ладно, хватит. Мне работать надо.

ВЕРОНИКА:

— Вот и будем работать. Доверься мне, дорогая. Я столько раз снималась в рекламе, пора уже проводить мастер-классы. И вообще, кому это завтра сдавать надо — тебе или мне? Ты все выставишь, а я тебя щелкну. Мы сделаем из этой лажи конфетку, вот увидишь!

Вера растерянно смотрит на Васю. Та подмигивает ей. Вероника решительно открывает шкаф со своими нарядами. Достает платье от Валентино.

ВЕРОНИКА:

— Для начала примерь-ка вот это…

ДАЛЕЕ БОБСЛЕЕМ ИДЕТ ФОТОСЕССИЯ

Вера в разных нарядах перед объективом. Сначала она скованна. Вероника выставляет ее в разные позы. Подает знаки, стоя за объективом на штативе, как Вере положить руки, как поднять ногу, как опереться на трость. Вася служит ассистентом — по заданию Вероники она меняет светофильтры в лампах, драпирует задник, поправляет наряды на Вере. Постепенно Вера входит во вкус и вот уже она сама принимает различные позы, садится на пол, задирает вверх ноги крест-накрест, чтобы показать туфли, закрывает туфлями себе глаза и т. п. Все это происходит бобслеем под музыку.

Васю тоже наряжают в смешной костюм, и она присоединяется к маме в этой забавной фотосессии. Кончается все тем, что Вероника выставляет фотоаппарат на автоматическую съемку, и они в кадре все втроем, Вера, Вероника и Вася. Все хохочут и залезают друг другу на голову. Этот снимок застывает на экране. Вера, Вася и Вероника смотрят снимки на дисплее цифрового аппарата.

ВАСЯ:

— Мамочка! Ну, какая же ты красивая!

ВЕРА:

— Да брось ты.

ВЕРОНИКА:

— Правда, правда. Еще чуть-чуть — и ты станешь красивее меня!

ВЕРА:

— Ну, это невозможно.

ВАСЯ:

— Я хочу, чтоб тебя такой увидели. Пойдем погуляем, а?

ВЕРА:

— А вот это — нет.

ВЕРОНИКА:

— Нет, серьезно, Вер, почему тебе обязательно прятаться в свои обноски? Почему ты не хочешь быть красивой?

ВЕРА (СНИМАЕТ УКРАШЕНИЯ):

— Потому что для меня важно быть самой собой.

Голос ее снова приобретает стальной тон, который мы слышали раньше. Глаза грозно перемещаются влево-вправо, когда она говорит с Вероникой.

ВЕРОНИКА:

— Но почему нельзя быть самой собой и при этом не прятать то, что дано тебе природой? Это ведь и есть ты. Ты — красивая.

ВЕРА:

— Вся красота — внутри! А это все — дурь.

Вероника и Вася расходятся в стороны. Вера остается одна с фотоаппаратом. Она смотрит на помрачневшие лица сестры и дочери и смягчается.

ВЕРА:

— Ладно. Я выйду с вами. Все равно нам надо на рынок.

ВЕРОНИКА И ВАСЯ (ХОРОМ):

— Уррааа!

ВЕРОНИКА:

— Вер! А можно, я пойду в твоей кепке? Неприлично же с такой прической…

РЫНОК. ДЕНЬ.

Вера на громадных каблуках ковыляет вдоль рыночных рядов, опираясь на дочь и сестру. Вася с сумочкой в виде пластинки и Вероника в Вериных брюках цвета хаки и кепке. В какой-то момент Вера идти дальше не может и останавливается.

ВЕРА:

— Боже! Да за что ж мне такие мученья!

ВЕРОНИКА:

— Ничего, с туфлями всегда так. Сначала надо стереть ноги в кровь, зато потом они будут сидеть на тебе, как влитые. Потерпеть несколько дней…

ВЕРА:

— Дней? Да чтоб я хоть раз их надела! Это ж не туфли, это убийцы!

ВАСЯ:

— Ха-ха. Туфли-убийцы возвращаются! Можно такой комикс нарисовать!

Продавец, возле которого они остановились, вмешивается.

ПРОДАВЕЦ:

— Ай, мои вы золотые! Ноги сами вас сюда привели. Куда еще ходить? Вот! Все для вас. Выбирайте. Говядинку берем, свининку, что вам? Ребрышки?

ВЕРОНИКА:

— Может, правда, здесь мяса купим?

ПРОДАВЕЦ:

— Хорошее мяско. Отличное.

ВЕРА:

— Да оно какое-то жилистое.

ПРОДАВЕЦ:

— Ничего не жилистое. Это прослойки жировые. Это самое сочное. На шашлык.

ВЕРОНИКА:

— А вот этот кусочек сколько будет килограмм?

ПРОДАВЕЦ:

— А сколько вам надо, столько и будет.

ВЕРА:

— Нет. Здесь слишком много.

ПРОДАВЕЦ:

— Берите. Я вам еще уступлю. Лучше, чем у меня, нигде не найдете. Красавица! Смотрите, какое нежное. Берете?

ВЕРА:

— Нет.

Вера, забыв про боль, гордо следует вперед. Вероника и Вася, извинительно пожав плечами продавцу, бегут за ней.

ДОМА У ВЕРЫ. КУХНЯ. ВЕЧЕР.

Вера и Вероника разгружают сумки в кухне. Вера кладет в раковину большой бесформенный пакет. Деловито надевает фартук. Становится к раковине. Вероника вытаскивает из сумок на кухонный стол лук, чай, шоколад, хлеб, масло и прочее. Вдруг Вера поворачивается к Веронике. Лицо у нее испуганное, как у ребенка.

ВЕРОНИКА:

— Что такое?

ВЕРА:

— Она же живая!!!

В раковине лежат три крупные рыбины. Они бьют хвостами и из последних сил раздувают жабры.

Видно, что несчастные ужасно страдают. Сестры смотрят друг на друга.

ВЕРА:

— Ты сможешь ее убить?

ВЕРОНИКА:

— Я?! Ты что?! Ты же говорила, ты умеешь ее готовишь!

ВЕРА:

— Готовить-то я ее умею, но убивать… Это всегда Андрей делал.

ВЕРОНИКА:

— Мне тоже как-то не приходилось.

Сестры молчат. Смотрят на мучения рыбы в раковине.

ВЕРОНИКА:

— А может… ее в морозилку положить, и она там… сама?

ВЕРА:

— Какую морозилку? У меня же холодильника нет!

Сестры снова молча смотрят на рыбу.

ВЕРОНИКА:

— Ч-черт! Что же делать-то, а? Пока мы тут так стоим, рыбы у нас на глазах умирают.

ВЕРА:

— Может, воду им включить?

ВЕРОНИКА:

— Они все равно задыхаться будут. Может, ванну им наберем? Ой, блин, у меня же там белье замочено! А банки нет?

ВЕРА:

— Только из-под кока-колы.

ВЕРОНИКА:

— Может, пока пустим ее в бачок унитазный поплавать?

ВЕРА:

— Что, с ума сошла?

ВЕРОНИКА:

— Хорошо, а что делать? Смотреть, как она тут мучается?

ВЕРА:

— Ладно. Давай.

Вера берет пакет. Вероника помогает ей запихнуть туда рыб. Они вместе осторожно несут пакет в ванную комнату.

ДОМА У ВЕРЫ. ВАННАЯ КОМНАТА. ВЕЧЕР.

Вероника снимает крышку бачка. Вера переворачивает туда пакет. Рыбы юркают в воду. Вероника и Вера садятся рядом на край ванны.

ВЕРОНИКА:

— Говорила же — надо было мясо покупать.

ВЕРА:

— Вот и купила бы, раз ты такая умная.

ВЕРОНИКА:

— Я бы и купила. Нет, ты же заявила, что сегодня устроишь «королевский ужин». Вот и устроила. Спасибо!

ВЕРА:

— Конечно. Я во всем виновата. Хотела вам приятное сделать. Извините! Обидела! Да чтоб я хоть раз еще…

В дверь туалета стучится Вася. Вероника кидается и запирает дверь на щеколду.

ВАСЯ:

— Вы чего там? Фотографии, что ли, проявляете?

ВЕРА:

— Да-да. Фотографии.

ВАСЯ:

— А как же «королевский ужин»? Я есть хочу.

ВЕРОНИКА:

— Ну, подожди немножко, Вась. У нас с мамой тут маленькое дело…

ВАСЯ:

— У меня тоже… маленькое. Пустите, а?

ВЕРА:

— Пописай в горшок под твоей кроватью.

ВАСЯ:

— Почему я всегда должна писать в горшок, когда тут происходит самое интересное?

ВЕРА:

— Закрой рот и уйди из-под двери, ты меня поняла?!

Слышно, как Вася удаляется по коридору.

ВЕРОНИКА:

— Почему ты так груба с ней? Это же твоя дочь. Она просто хочет в туалет.

ВЕРА:

— Вечно она чего-нибудь хочет в самый неподходящий момент.

Повисает новая пауза. Только плеск рыбы в бачке нарушает тишину. Сестры смотрят на зеркальных карпов, и обеими владеют невеселые мысли. Это проявляется, когда они одновременно тяжело вздыхают. Смотрят друг на друга. И вдруг Вероника начинает смеяться.

ВЕРОНИКА:

— Королевский ужин!

Она так хохочет, что Вера тоже заражается и против воли начинает посмеиваться.

ВЕРА:

— Да уж. Королевы хреновы.

ВЕРОНИКА:

— Ой, не могу! Вот дуры-то.

Они хохочут уже в полный голос.

ВЕРОНИКА:

— Представляю, что бы сказал Андрей.

В тот же миг смех застревает в горле Веры. Она меняется в лице. Вероника видит это и тоже перестает смеяться.

ВЕРОНИКА:

— А что?.. Он любил посмеяться…

ВЕРА:

— Я не хочу, чтобы ты вообще произносила его имя. Никогда, поняла?

ВЕРОНИКА:

— Поняла… То есть… Нет, Вер. Не поняла. Я так и не поняла. Что я такого тебе сделала?

ВЕРА:

— Что? Ты мне это говоришь? Ты… переспала с моим мужем, и ты говоришь мне, что ты мне сделала?!

ВЕРОНИКА:

— Ну, переспала, ну, плохо это, да, это зло, я все понимаю. Но на самом деле… Ну, какая тебе-то разница? Ведь между вами ничего не изменилось. Ведь он ничего не… Это было просто… Ну, ты же знаешь Андрея. Он готов был помочь всем, себя принести в жертву другим. Он просто хотел помочь мне. Это было совсем не похоже на секс. То есть, на обычный секс…

Вера со всей силы бросает в воду простыню, которую она в этот момент яростно отстирывает. Брызги падают на лицо Вероники, как пощечина.

ВЕРА:

— Нет, я не хочу! Я не желаю этого слышать! Нет, я не буду обсуждать с тобой это скотство… Ты всегда совала в нос свою плоть… эту жизнь протоплазмы… Вечно обсуждала со мной своих любовников… И теперь ты хочешь рассказать, как это было у тебя с моим мужем? Это просто… возмутительно. Да ты с ума сошла! Это гадко… это просто… жестоко в конце концов.

ВЕРОНИКА:

— Вер. Ну, дай мне сказать, прошу тебя. Я больше никогда не скажу тебе этого. Возможно, это последний раз, когда мы вообще можем вот так поговорить. Послушай! Андрей был для меня… Я всю жизнь любила только его… Его одного. А он любил тебя. Только тебя. И теперь ты думаешь, что ты одна страдаешь, что ты самая несчастная. А на самом деле, я тебе завидую. Потому что ты была с таким человеком так долго… Это такое счастье…

Вероника плачет. Вера смотрит на нее с ненавистью.

ВЕРА:

— Ну, все! Хватит!

Она хватает пакет и с остервенением запихивает в него рыб. Рывком открывает дверь и выходит с пакетом в коридор.

ДОМА У ВЕРЫ. КУХНЯ. ВЕЧЕР.

Вера снова вываливает рыбу в раковину. Снова надевает фартук. Снова берет в руки нож. Сжимает зубы. Хмурит брови. Заносит нож. Но тут напряженные черты ее лица расслабляются, и угрожающая гримаса меняется на мученическое выражение. Она поворачивается к сестре, которая стоит в дверях. В глазах у Веры слезы.

ВЕРА:

— Не могу я…

Вероника закатывает глаза.

ВЕРОНИКА:

— Ну, хорошо.

Вероника подходит к Вере, забирает у нее из рук нож.

ВЕРОНИКА:

— В конце концов, я же ее ем, значит, все равно, что убиваю.

Вера проворно уступает ей место у раковины. Заботливо надевает на Веронику фартук. Вероника с ножом в руке, не отрываясь, смотрит на рыб. Вера пытается ее расслабить и говорит скороговоркой.

ВЕРА:

— Ты не бойся. Это очень просто. Андрей всегда быстро так… Был бы топор, можно было бы просто по голове тюкнуть — и дело с концом.

ВЕРОНИКА (СКВОЗЬ ЗУБЫ):

— Замолчи!

ВЕРА:

— Все, все.

Вера отходит от раковины подальше. Становится в дверях. Вероника долго боится взять живую рыбу — та постоянно выскальзывает из рук. Вероника несколько раз заносит нож. Вера перебегает от двери к окну, откуда со страхом и даже восхищением смотрит на застывшее лицо сестры. Наконец, измученная Вероника поскорее вонзает нож одной рыбе в позвоночник около головы и начинает пилить. Вера зажмуривает глаза.

ВЕРА:

— Ой, бедная…

Непонятно, про кого это она, про рыбу или про сестру.

ВЕРОНИКА:

— Сколько резать?

ВЕРА

— Три. То есть, все. А их сколько? Разве не три?

Вероника больше ничего не говорит. Она упорно пилит с каменным лицом. Наконец Вероника опускает руки и голову. Вера подбегает к ней. Целует в обе щеки. Моет ей под краном руки, как маленькой. Снимает с нее фартук.

ВЕРА:

— Все! Дальше я сама.

Вероника, не поднимая головы, с тем же каменным выражением лица идет к окну. Берет недокуренную сигарету Веры. Подносит ко рту.

КУХНЯ. ВЕЧЕР.

Вероника расстилает на столе скатерть. Вера ставит поднос с румяной рыбой, посыпанной золотыми колечками лука и украшенной зеленью.

ВЕРА:

— Иди, зови Ваську.

КОМНАТА ВЕРЫ И ВАСИ. ВЕЧЕР.

Вероника заглядывает в комнату Веры и Васи. Вася лежит, свернувшись калачиком в своем картонном домике. В одной руке у нее батон, от которого осталась только половина. В другой кукла. Из коридора слышатся приближающиеся шаги Веры.

ВЕРА:

— А где хлеб, кто знает? Мы что, забыли…

ВЕРОНИКА:

— Тихо ты, не кричи.

Вероника кивает на Васю. Вера подходит к двери в комнату. Сестры стоят, опираясь на дверной косяк, и смотрят на спящую Васю.

КУХНЯ. ВЕЧЕР.

Вера и Вероника сидят за праздничным столом. Перед ними нарядное блюдо, на котором аккуратно выложены кусочки румяной рыбы, посыпанной золотистыми колечками лука. Обе сестры не спешат накладывать. Они сидят над пустыми тарелками и смотрят на рыбу и друг на друга.

ВЕРА:

— Ну что, я накладываю?

ВЕРОНИКА:

— Подожди, горячая еще.

Пауза.

ВЕРОНИКА:

— Может, вина?

ВЕРА:

— Пожалуй.

Вероника разливает в бокалы красное вино. Сестры чокаются.

ВЕРА:

— Ну, будем здоровы.

ВЕРОНИКА:

— Не будем.

ВЕРА:

— Прости, я…

ВЕРОНИКА:

— Да все нормально. Положить тебе?

ВЕРА:

— Аппетит куда-то пропал.

ВЕРОНИКА:

— У меня вообще уже год нет аппетита.

Снова пауза. Сестры смотрят на рыбу.

ВЕРА:

— Ваську, может, разбудить? Она есть хотела…

ВЕРОНИКА:

— Да пусть спит. Завтра поест.

ВЕРА:

— До завтра испортится без холодильника. Ночи уже совсем теплые стали.

ВЕРОНИКА:

— Что же с ней делать?

ПЕРЕД ОКНОМ СОСЕДКИ.

Сестры спускаются по лестнице и стучат в дверь к соседке снизу. Собака заливается, гремя цепью. Открывается окно.

СОСЕДКА, ЭЛЕОНОРА САРКИСОВНА:

— В чем дело? Что такое?

ВЕРА:

— Элеонора Саркисовна, мы вам рыбки принесли…

Голова соседки скрывается. Слышно, как она шаркает тапочками, направляясь к двери, и ворчит.

ЭЛЕОНОРА САРКИСОВНА:

— Какой еще рыбки? Я смотрю сериал. Не могли попозже зайти. Или пораньше. А лучше вообще не приходить. Что вам еще надо?

Элеонора Саркисовна открывает дверь, глядя на сестер через цепочку.

ВЕРА:

— Элеонора Саркисовна, вот, не хотите попробовать, я… рыбу приготовила…

ЭЛЕОНОРА САРКИСОВНА:

— Ну и что? Рыбу она приготовила. Что я, госприемка, что ли? Сами пробуйте. Тоже мне!

При этом она скидывает цепочку с двери и широко открывает дверь. Элеонора Саркисовна подозрительно нюхает рыбу, потом подозрительно смотрит на сестер.

ВЕРОНИКА:

— Вера чудесно готовит. Вам понравится.

ВЕРА:

— Да ладно тебе.

ЭЛЕОНОРА САРКИСОВНА:

— Вот моя сестра, покойница, вот она готовила — это да! Никто так рыбу не умеет готовить, да и все остальное тоже. Я, как ее не стало, уже ничего есть не могу. Все гадость одна, а не еда.

ВЕРОНИКА:

— Это не гадость. Это потрясающее блюдо. Королевский ужин.

ЭЛЕОНОРА САРКИСОВНА:

— Что ж вы тогда сами его не съели? А может, вы туда яду подсыпали?

ВЕРА:

— Ладно, пойдем, Вероник. Я же говорила — не надо.

ЭЛЕОНОРА САРКИСОВНА:

— Подождите.

Она берет с подноса кусок рыбы. Зовет собаку.

ЭЛЕОНОРА САРКИСОВНА:

— Терентий. Поди сюда. На-ка, грызни.

Элеонора Саркисовна бросает собаке кусок. Та смачно съедает угощение в один присест и скулит и машет хвостом, чтобы ей дали еще.

ЭЛЕОНОРА САРКИСОВНА:

— Что, вкусно, да? Еще хочешь, да? Нет уж, милый, хорошего понемножку, а то на шею сядешь, я тебя знаю. (Сестрам.) Ладно, давайте сюда свою рыбу. Раз мой Терентий одобрил, значит, есть можно. У этой собаки вкус есть. Получше человека будет. Ему если чуть несвежее даешь, он хоть голодать будет, а гадость всякую в рот не возьмет. Это у меня знатный пес. Нам с ним на двоих сто лет исполнилось. Ну, ну, скажи девочкам «Спасибо». Ну, давай: спа-си-бо.

Пес лает и виляет хвостом.

МОРЕ. НОЧЬ.

Сестры идут по берегу моря. Уже совсем стемнело, и небо сливается с морем в одно темное покрывало.

ВЕРОНИКА:

— Я так давно не была на море. Жаль, что купаться еще нельзя.

ВЕРА:

— Подожди месяцок, скоро вода прогреется.

ВЕРОНИКА (УСМЕХАЕТСЯ):

— Месяцок…

Вероника идет дальше, не замечая, что Вера вдруг остановилась. Когда Вероника оглядывается, то видит, что Вера раздевается.

ВЕРОНИКА:

— Эй, ты чего?

ВЕРА:

— Я — ничего. Хочу искупаться. Ты со мной?

Вера, голая, входит в море. Она ежится от холода, но решительно продвигается вперед. За ней в воду входит Вероника. Едва коснувшись воды, она кричит.

ВЕРОНИКА:

— Ой, мамочки. Как холодно. Подожди… подожди меня. Вер?

Зайдя поглубже, Вера делает глубокий вдох и, оттолкнувшись как следует ногами от дна, плывет по лунной дорожке, широко разгребая воду руками. Вероника стоит по пояс в воде, делает мелкие гребки по воде и считает.

ВЕРОНИКА:

— Раз, два… Ой, нет. Фуу. Раз, два, три…

На счет «три» она плюхается в воду и судорожно плывет вслед за Верой. Их головы темнеют на лунной дорожке.

ВЕРОНИКА:

— Класс! Вода-то теплая! Супер. Так бы плыть и плыть всю ночь.

ВЕРА:

— Да, главное, не начать представлять, что там, на глубине, под нами водится.

ВЕРОНИКА:

— А я не боюсь. Я хоть до луны могу доплыть.

ВЕРА:

— Да нет, я тоже не боюсь. Так, просто…

Сестры плывут молча. Вдруг Вероника вскрикивает.

ВЕРОНИКА:

— Ой. Меня что-то задело.

ВЕРА:

— Что такое?

ВЕРОНИКА:

— Кто-то коснулся моей ноги.

ВЕРА:

— Спокойно. Без паники. Поворачиваем к берегу.

Вера и Вероника, пытаются плыть спокойно, но тут же обе, как сумасшедшие пускаются скорей к берегу. Они гребут изо всех сил, производя вокруг себя кучу брызг, и хохочут.

Вера и Вероника сидят около костра, который они развели между камнями. Они укрылись одним пледом — получилось одно клетчатое тело на двоих и две похожие мокрые головы.

ВЕРА:

— Я не спала прошлой ночью, когда ты заходила ко мне в комнату. Я все слышала.

Сестры смотрят друг другу в глаза. По щекам обеих текут слезы.

И тут Вероника начинает рыдать — в голос, как ребенок. Вера прижимает ее голову к себе и гладит. Они сидят, покачиваясь, как будто одна баюкает другую. Вероника прижалась к Вере, как будто хочет спрятаться у нее на груди. Наконец Вероника немного успокаивается.

ВЕРОНИКА:

— А помнишь, ты меня на хор водила?

ВЕРА:

— Помню.

ВЕРОНИКА:

— И, когда мы шли домой, ты всегда высыпала мне в ладошку нащелканные семечки.

ВЕРА:

— Правда? Не помню.

ВЕРОНИКА (ЗАПЕВАЕТ):

— Над ма-ма… Над Мамаевым курганом тишина…

За ма-ма… За Мамаевым курганом тишина…

Вера начинает подпевать, и сестры поют вместе очень грустно и протяжно.

ВЕРА И ВЕРОНИКА:

— В мирный берег тихо плещется волна.

За-рос-ли… Заросли густой травой седые рвы…

Кто погиб, тот не поднимает головы.

Не придет, не скажет: «Мама, я живой!

Не волнуйся, дорогая, я с тобой».

В этот момент прямо над их головами слышатся выстрелы, в небо со свистом взмывает красная ракета и распускается в небе огненным цветком. За ней еще, и еще, и еще. Вероника вскакивает.

ВЕРОНИКА:

— Салют! Сегодня же день Победы!

ВЕРА:

— Точно!

Вера тоже встает. Они обе с восхищением смотрят, как над ними расцветают огненные цветы. Вера смотрит на Веронику. А Вероника смотрит в небо, как ребенок — с настоящим восторгом, забыв обо всем, о чем только что плакала.

ВЕРОНИКА:

— Урра!

Звучит веселая музыка. Вероника подхватывает Веру и заставляет ее танцевать вместе с собой смешную дикую пляску. Она хохочет. Вслед за ней смеется и Вера. Сестры бегают по берегу, кричат «Ура!», а вокруг них полыхает салют.

Очередная вспышка салюта — стоп-кадр: счастливое лицо Вероники.

КЛАДБИЩЕ. ДЕНЬ.

Счастливое лицо Вероники на фотографии на надгробном камне. Том самом могильном камне, что пустовал рядом с могилой Андрея. Теперь здесь фотография Вероники и даты ее жизни-смерти. На фотографии она ослепительно улыбается. Вера стоит, прислонившись спиной к березе. На ней легкий сарафан — наступило лето. Вася достает из кармана шорт хлебные крошки. По ветвям деревьев скачут птички.

НАБЕРЕЖНАЯ. ДЕНЬ.

Вера и Вася поднимаются с вещами по трапу корабля. Их догоняет Василий. Он не в подряснике, а в джинсах и майке. За спиной у него рюкзак.

ВЕРА:

— Вы тоже уезжаете?

ВАСИЛИЙ:

— Мне кажется, есть место, где я нужнее.

Корабль дает прощальный гудок и отчаливает. Вера стоит на палубе. Василий за руку с Васей стоит рядом. Вера приглядывается к провожающим, оставшимся на берегу. Ей кажется, она видит в толпе Андрея и Веронику. Они машут ей на прощанье.