Журнальный мир

* * *

Вакх, я полон тобой!

Гораций

Брось в реку того, кто пьёт одну воду.

Блейк

Не пить вино поэт не может,

Конечно, если он поэт.

И нет греха на нём, о боже,

Ведь пить негоже – это бред!

Всего бокала три – и духом

Воспрянет он, чтоб жизнь любить,

И то, что натворил ты, боже,

Он может в рай преобразить.

* * *

Шторм на поле в море ромашек,

Машет в небе лениво журавль,

Как корабль, он причалит к стае.

Стало мне веселее идти,

На пути красота такая,

Да бутыль «Токая» у губ!

Приголубь меня, милое поле,

Мне всё более ты роднее,

Ты в ромашках белее шторма.

* * *

Ветер, братец, ты окрыляешь метелью снега,

А у меня ни очага, ни одёжки, пусто во фляжке,

И на две-три затяжки «Беломорканал».

Доконал до дрожи мороз, и ни звёзд любоваться,

Ни женщин целоваться, и не с кем за них подраться.

Вся надежда на тебя, братца.

Засыпь меня снежком нежным, как в лесу валежник,

И безмятежным сном одари о королеве снежной.

* * *

Ах, ласточка моя, и ты, моя сорока,

Широко над плетнём подвешенная туча

На случай вновь стирнуть соседкино бельё!

Житьё-бытьё моё, как видите, печально –

Лишь чайник полон да картофелины три,

А вот внутри бутыли сушь пустыни.

* * *

Хрусталём содвинутых бокалов

Малой птахи раздаётся свист,

Чист, как сердце пьющего за здравье,

Давний друг и чуть панегирист.

Голосист мой друг – такая птица! –

Рвёт синица утреннюю тишь,

Ах, малыш, как радостно, красиво

Ты Россией над тропой пьянишь!

* * *

Коте, единственному другу

У меня нет собаки, лает чужая,

Изображая злость к моему коту.

Во рту жуть от подложной палёнки,

Хоть деньжищи платил за ту.

Из-за палёнки кот в ссоре со мной,

Гордо избой пренебрегает.

Другая собака охрипла б давно,

Но эта, видно, в опере выступает.

А кот мой арийцем слушает арии,

На пария ухом не поведёт.

Вот как степенен кошачий апостол,

Просто я рядом – и спокоен мой кот.

* * *

Очистил яйцо –

Луна в окне,

Посолил –

Закружил снежок.

Я, как бог,

Заготовил закуску

К ней,

Хоть она почти на дне.

Как в июле пахнет

Соседки укроп!

Огурец я с собачьей

Охотой отгрыз.

Выпил я, закусил

И в печали гляжу,

Как луну потянуло к пруду.

Я бы выпил ещё,

Но и так хорошо:

Нагишом с луной

По пруду плыву.

А в далёкой дали

На мели корабли.

Среди них самый светлый –

Мой.

Но причалить к нему

Не успею уже,

Зорко зорька их сторожит.

И печалиться мне

Век на грустной земле,

Где и ночь коротка,

Как жизнь.

* * *

Не вспоминай юность, не вспоминай море –

Дирижёра мечтаний о прибрежных красотках.

Пусть тоску утопят струи в бокал из бутыли,

Или прилив ритмичный при поэтичной луне.

И сольются годы в одинокий вечер,

В вечность, пока песня будет зреть во мне.

Красное в бокале, красное по жилам,

Жив я ожиданьем красного звучанья.

Как мне разобраться, что в груди клокочет?

Ночью притяженье безмолвия луны.

Не забыть мне моря, не забыть красоток,

Чёток очерк юный в лунной тишине.

Девушка-русалка там на влажном камне,

Мне глотками хмеля не завлечь её.

Не запить тоску мне, а восток уж алый,

И бокал светлеет, лишь в душе темно.

* * *

Быль о море пришла из бутыли –

Пили море рассветные зори,

Беспризорно качалась лодчонка,

А девчонка горела звездой.

Нежно юность вернулась с бокалом –

Эти алые щеки её,

Колотьё двух сердец, поцелуи,

Лунный взгляд, освящающий ночь…

Дно бутыли – как жаль! – не морское,

Не рискуя идти до конца,

Я юнца оторву от девчонки,

От её огневого лица.

* * *

Мне пить вино нельзя – и мне не пить нельзя,

Друзья мои ушли – и как не помянуть их?!

Но стих мой – звон пустой, и выпить много надо,

Чтоб в токе винограда омылись смысл и прелесть…

Вот, наконец, запелось. Заветное звучанье –

Журчанье ручейка иль веянье акаций –

Таких, признаться, песен и в жизнь не сочинить,

Но, чтоб их не забыть, нельзя мне просыпаться.

* * *

Нет у людей ничего и никого,

Кроме отца и матери,

Родичей,

Пращуров.

Мне одиноко,

Потому что я всех их лишился.

Бутыль вина

Пробуждает воображение,

И я быстрее птицы

Перелетаю к ним.

Но напрасна эта тщета –

Нищета жизни

Становится горше,

А страдание тяжелее.

В этой жизни никто и ничто

Не поможет,

Даже вино.

* * *

Подними ладонь, возьми звезду,

Нет не ту – седьмую в Медведице,

И запенится брага в небесном Ковше –

И уже есть что выпить с месяцем.

Он, как ты, постарел. Он, как ты, одинок,

Как снежок, тает он до рассвета…

На приметы наплюй – поживёшь ты ещё

И Ковшом, может, вычерпнешь Лету.

* * *

У мышей за застенком веселье.

Сел и я за стол, не засну.

Я плеснул раза три полстакана,

Вдрызг усталый, но глаз не сомкнул.

Я к окну пересел. Прохлада.

Правда, надо, чтоб было тепло.

За стеклом полумесяц глянул –

Да и спьяну слетел на пол.

Загрызут его, видно, мыши.

Он не дышит, он в доску пьян.

Я по дружбе ложусь с ним рядом,

И баюкает нас океан.

* * *

Как ветер в бору, я притих за столом,

Поделом в одиночестве ночь допивать,

Гладь стекла у окна нипочём прыткой мухе,

Я не в духе, но ей ни к чему улетать.

Там ночная прохлада, здесь нервы мои,

Напои я её, и притихла б она,

Да одна она в осень, как с ней я один,

До седин дотянувший безумец, кретин.

* * *

Мы по бокалу выпили вина,

Она и я. Но радостней не стало.

Усталый, я не шевелился даже,

Она же словно вовсе умерла.

Мы из горлб ещё глотнули с ней.

Вкусней обычно так – берёшь на веру

Свою ты меру за глотком глоток,

Чтоб ток вина струился ручейком.

О ком печалюсь я в глухую ночь,

И как помочь печали беспричинной?

Мы чинно продолжаем свой кутёж…

Найдёшь ли верную подругу, кроме тени?

* * *

Я выпил. Мечтаю. Но мне почему-то печально.

Начало тоски беспричинной, иль час уже поздний?

Вон звёзды в окне пред рассветом совсем измельчали,

Ночами они – словно в крышку забитые гвозди.

Светлеет. Остался лишь месяц от траурной ночи,

И очень печально, что скроется он в океане,

Как пьяный корабль, как парус, как я одинокий, –

И робкий мой сон навсегда овладеет сознаньем.