Воспоминание об Алжире

Воспоминание об Алжире

После того как Алжир в 1962 г. добился независимости и перестал быть французской колонией, СССР стал оказывать африканской республике значительную помощь. Содействие включало и строительство промышленных предприятий, и разведку полезных ископаемых, и подготовку инженерно-технических кадров. Важнейшей областью сотрудничества была нефтегазовая индустрия. В алжирской национальной нефтегазовой компании «Сонатрак» в течение 1960 — 1980-х гг. постоянно работали советские специалисты, а наши буровые установки действовали на многих нефтепромыслах. Я был командирован в Алжир в августе 1983 г. и проработал там около четырех лет.

* * *

Геофизик-сейсморазведчик Сибирского геофизического треста (г. Новосибирск), я был привлечен для работы в «Сонатраке» (г. Алжир). Группа советских геологов, в которую входил и я, была занята геологическим обслуживанием газоконденсатного месторождения Хасси-Рмель, что в северной части пустыни Сахара. Контракт с предприятием заключался на два года. В отсутствие форс-мажорных обстоятельств он автоматически продлевался еще на год и далее мог быть продлен на срок, необходимый для завершения начатой работы.

Командируя специалиста в Алжир, предпочтение отдавали владеющим французским языком — он широко использовался в этой стране во всех сферах, особенно в бизнесе и науке. Фактически французский, несмотря на попытки властей противодействовать его распространению, стал неофициальным государственным языком. Он заменял официальный (арабский) даже при преподавании в школах и университетах. Я хорошо владел немецким, немного английским, французским же никогда не занимался. Как я узнал позже, меня выбрали как специалиста, работавшего в районах, подобных нефтяным районам Сахары по геологическому строению. Наверное, имело значение и анкетное «могу объясняться на английском», этом международном языке инженеров и ученых. Сам же я рассчитывал, что, имея представление о двух европейских языках, легко освою третий.

Командировка в Алжир была доступна, за немногими исключениями, только для женатых. Причем жена могла при необходимости произвольное время находиться в «Союзе» (как называли свою страну наши граждане за границей), но тогда специалисту на четверть снижался заработок (по-видимому, как плата за нарушение предписанных правил общежития). Мы с женой Викторией, уезжая в Алжир, оставляли дома двух своих дочерей. Старшая, Галя, уже совершеннолетняя, училась в пединституте на факультете иностранных языков, а младшая, Ася, пошла в девятый класс школы. Ася не могла поехать с нами, потому что в Алжире русские школы были только восьмилетками. Чтобы поддержать детей в их самостоятельной жизни, моя жена все время рвалась домой и почти половину времени моей командировки провела в Новосибирске. Переживания о детях усугублялись очень редкими известиями от них. Посылать письма по международной почте нам «не советовали». Свои письма на Родину мы вкладывали в советские конверты и отдавали в наше посольство для пересылки в Москву. Почта из посольства отправлялась только раз в две недели, так что ответ на письмо приходил не раньше, чем через месяц.

Мы очень жалели, что в Алжире не оказалось русских школ с полным средним образованием. Уже на месте нам объяснили, что нашим старшеклассницам здесь опасно находиться из-за возможного посягательства на их честь со стороны местного мужского населения. Алжирские девочки уже с двенадцати лет сидят дома, а выходить на улицу могут только в сопровождении взрослых.

По приезде

Советские специалисты-нефтяники жили в Бумердесе, населенном пункте, расположенном на берегу моря в восьмидесяти километрах к востоку от столицы. Меня встретили переводчик Игорь Матерухин и геолог Алексей Потюкаев, в рабочей комнате которого было приготовлено место для меня. Я прибыл в пятницу и рассчитывал, что буду в субботу-воскресенье отдыхать. Но, оказывается, в Алжире это рабочие дни. А выходные у них — четверг-пятница. Однако в субботу я все-таки не поехал на работу, потому что нужно было зарегистрироваться в местной администрации. Кстати, мы там должны были отдыхать и в алжирские праздники, и в советские. Об этом было написано в контракте.

Бумердес на тот момент не был еще городом (этот статус он получил в начале 1984 г.), его можно было назвать университетским городком. Здесь имелось несколько институтов, часть из которых были созданы с помощью СССР и затем переданы в дар Алжирской Республике. Преподавательский состав учебных заведений состоял преимущественно из советских профессоров.

Меня поселили на краю города, на втором этаже пятиэтажного дома. В этот дом, как и в такие же дома рядом, определяли наших специалистов, приехавших без детей. Здания были построены французами для солдат воинской части, стоявшей в свое время в Бумердесе. Офицеры жили на виллах ближе к морю, где также поселяли наших специалистов, но с детьми. Нас, бездетных, расселяли вперемежку с алжирскими семьями. Квартиры были трехкомнатные, с лоджиями на каждую сторону дома. В них стояли газовые печи, холодильники и вся необходимая мебель. Имелись ванны, но короткие, созданные для солдат: в них можно было только сесть.

Начало работы

Предприятие «Сонатрак» располагалось в живописном районе города Алжира. Вокруг — роскошные виллы-особняки с высокими каменными заборам, увитыми цветущими, обдающими медовым запахом растениями. Украшением городского пейзажа были пальмы и большие розовые кусты. Место гористо-холмистое, улицы извилистые и часто очень узкие. Рядом с предприятием — роскошный парк, где размещалось посольство Франции. Если наш служебный автобус утром шел без задержки, мы, не доезжая до предприятия, сходили и дальше шли пешком по этому живописному месту.

Рабочий день начинался в восемь и заканчивался в пять вечера. Обеденный перерыв был всего полчаса, но столовая предприятия была рядом, а благодаря хорошей организации очереди никогда не было. Подавали листья салата или салат из овощей, мясные блюда, на десерт — фрукты или арбуз. На столе всегда стоял графин с питьевой водой — перед едой здесь принято выпивать немного воды.

Наша группа состояла из двадцати двух инженеров и трех переводчиков. Среди советских специалистов нашей группы (а еще были две другие) преобладали москвичи, но были и выходцы из нефтяных районов СССР — Башкирии, Татарии, Азербайджана, Поволжья, Украины.

При появлении на работе советского специалиста его представляли алжирской администрации. Меня вместе с одним бакинским специалистом принимал главный инженер предприятия, господин Галем. С нами был наш переводчик. Высокопоставленный руководитель принимал нас в просторном кабинете, развалившись в кресле и положив ноги на большой рабочий стол. Он так и оставался в этой очень удобной для него позе до конца недолгого, впрочем, приема. Мы же стояли перед ним, как провинившиеся школьники. Это был один из редких случаев моего унижения, и я запомнил его на всю жизнь. Но вообще-то этот администратор был очень молод, и я его мысленно простил, когда на третьем году командировки узнал, что он высоко отзывается обо мне как о специалисте.

Меня определили в группу геологов, которые работали с материалами по исследованию скважин глубокого бурения. Я же должен был произвести пересмотр всех материалов сейсмической разведки на месторождении. Общей целью работ нашей группы являлось уточнение карт нефтяных и газовых полей и контура месторождения Хасси-Рмель с последующей выдачей рекомендаций для проведения дополнительных разведочных работ. Руководителем нашего сервиса был господин Теркмани, симпатичный и приятный в общении человек, выглядевший абсолютным французом.

Стоит отметить одну особенность постановки задачи работ на «Сонатраке», совершенно не свойственную советским предприятиям. Формулировалась задача работ? Да. Определялся вид и объем материалов, необходимых для ее выполнения? Да. Но речь никогда не шла о сроках работы. Для меня это было удивительно. Я не понимал, как можно планировать работу, не зная сроков сдачи отчета… Я переспрашивал, предполагая, что меня разыгрывают, пока не понял, что у них принято доверять исполнителю, который, работая добросовестно, выполнит работу так качественно и быстро, как только может, без тяготящего его временного ограничения. Мне показалось, что такое отношение к специалисту возвышает его, освобождает. Тебе дают понять, что ты вполне полновесный специалист и ответственный человек, творец, а не раб или винтик в хозяйственной машине.

Другая особенность работы инженера здесь была не менее удивительна. Мне, выполнявшему работу по пересмотру сейсмического материала, полученного за восемь (!) лет, не было дано в помощь ни одного специалиста! Для выполнения такой работы в Союзе была бы создана группа из не менее чем трех инженеров и трех техников! Так что, получая в этой командировке зарплату в несколько раз больше, чем в Союзе, нам и работать здесь приходилось в несколько раз больше (а лучше сказать — интенсивнее).

Кстати, о нашем заработке. Полную сумму нашей зарплаты, указанную в контракте, предприятие «Сонатрак» перечисляло тресту «Зарубежгеология». То, что отсылалось на наши долларовые счета в Москве, составляло меньше половины этой суммы. Нас, однако, предупреждали, что, в случае разговора с алжирцами о нашем заработке, мы должны называть полную сумму, указанную в контракте.

Наши специалисты размещались в разных комнатах, зачастую вместе с алжирскими инженерами, но мне не повезло, я сидел только с нашими. Я говорю — не повезло, потому что иначе мне проще было бы осваивать французский язык. В рабочей комнате нас было трое. Кроме Алексея Потюкаева, москвича, был еще Олег Циова из Киева. Потюкаев хорошо говорил по-французски, иногда помогал мне в общении с алжирскими коллегами. А говорил он неплохо потому, что был командирован в Алжир второй раз, а перед первой поездкой занимался на курсах французского языка. Но я предпочитал обходиться без переводчика, вспоминая свой английский. В Алжире многие инженеры в какой-то степени владеют им, ведь у них иностранный язык в учебных заведениях — английский.

Кроме нас, на предприятии практически не было иностранцев. Говорили об одном американце, экономисте. На моем месте до меня работал американский специалист по фамилии Кеннеди. Алжирцы отдавали предпочтение советским специалистам, видимо, по политическим или, скорее, по экономическим соображениям, ведь у них в то время были тесные и очень выгодные отношения с СССР.

Поездка в Сахару

На месторождении Хасси-Рмель была задействована американская нефтесервисная компания «Шлюмберже», выполняющая, кроме работ по геофизическому исследованию скважин, также работы по скважинной сейсморазведке. Как выяснилось, я должен был не только утверждать методику их работ, но и определять необходимость оных. Уже вскоре по приезде у меня была встреча с одним из специалистов «Шлюмберже» — очень породистым итальянцем, похожим на Марчелло Мастроянни. Мы беседовали в нашей рабочей комнате, разговаривая на английском. Поскольку решение о выполнении работ на одной из скважин было уже принято (до моего приезда), то обсуждалась лишь методика работы. Уже в декабре 1983 г. полевой отряд скважинной сейсморазведки выехал в Сахару, и я должен был присутствовать при запуске работ.

И вот я в Сахаре! Ну как же — приехать в Алжир и не увидеть величайшую пустыню мира?! Мы провели в Сахаре восемь дней.

Туда, а это около 500 км, мы ехали на легковой машине. Путь в Сахару пролегает по перевалу Атласских гор. От моря до самых гор встречались многочисленные поселки, между которыми — сплошные апельсиновые и мандариновые сады, сверкающие оранжевыми плодами. Горы были совсем безлесные и безлюдные, их оживляли только отдельные поселки-хутора. Но среди этой пустынной местности нам встретились и два небольших города. Один мы проехали не останавливаясь, а в другом шофер сделал остановку у мечети, чтобы помолиться, и мы его ждали минут сорок. Походили по городу, купили мандаринов. На улицах — изобилие народа и торговых лавок. А было холодно, как бывает в Сибири в начале октября, — градусов восемь тепла. Местные жители, кабилы (горные берберы), были одеты в просторные халаты из толстой коричневой материи с широкими длинными рукавами и огромным капюшоном. А руки можно высовывать и из прорезей под мышками. Очень удобный халат, уютно можно укутаться. Женщины встречались редко. Некоторые были в одеждах, прикрывающих лицо, а большинство — с открытыми лицами. Женщины стройные и броско красивые, глаза у всех как черные маслины. В пути мы пустыню не увидели, потому что, пока спускались с гор, солнце село и сразу стало темно.

 

Поселок оказался весьма благоустроенным. Поражало обилие зелени — много кустарников и деревьев, возглавляемых огромными эвкалиптами. Уже подрастали недавно посаженные молоденькие пальмы, а по всей площади поселка ярко зеленела газонная трава. Жилые домики небольшие, одноэтажные, квартирки однокомнатные, с умывальником, душем и кондиционером. В поселке — кинотеатр, просторная столовая с очень хорошей кухней и бар с кофе.

Поскольку было холодно, я был одет в куртку с капюшоном. Один раз дул сильный ветер и поднял лесс и мелкий песок, так что часа два ничего не было видно. По работе мы выезжали несколько раз далеко в пустыню. Она здесь каменистая, но среди мелких и крупных камней — лесс, и на нем растет трава и кустарники вроде перекати-поле. Так что пустыня зимой при взгляде вдаль кажется зелено-бурой или даже местами зеленой. Иногда попадались отары овец, и несколько раз я видел верблюдов, они здесь одногорбые. По вечерам мы ходили в кино. Кино ежедневно, но одно и то же шло два дня, и мы смогли посмотреть три фильма — какую-то мрачную итальянскую комедию, советский фильм «Битва за Берлин» и индийский фильм «Taxi Chor».

Обратно летели самолетом. Жаль, что было уже темно, так что не удалось сверху посмотреть на алжирские пейзажи. Но до аэропорта добирались два часа, погода стояла нежаркая, приятно было ехать и наблюдать. Ровная пустыня, потом слегка всхолмленная, где появлялись то старичок с собаками и отарой овец, то женщина, стирающая у источника, то брошенное место стоянки кочевников, то их палатки. И проезжали через один чудесный город — Гардаю, растянувшийся по долине и занимающий ее склоны. Склоны и вершины холмов тесно застроены одинаковыми по виду и цвету невысокими постройками и издали выглядят как пчелиные соты. Внизу по склону и в долине — более широкие улицы и обилие пальм.

Алжирская экзотика — женщина, закутанная в покрывало, пальмы и крик муллы. Мне все это напоминало о древнем, вечном.

А сахарские барханы? Я их увидел во второй поездке в Сахару. Пустыня с годами расширяется во все стороны, и в пределах ее северной, каменистой части уже замечены языкообразные заносы песка из южной, песчаной пустыни.

Особенности быта

Уже в первую ночь я познакомился с основной особенностью мусульманского быта, и она оказалась связанной с почитанием Бога. Меня дважды за ночь будил призыв муллы к молитве, который звучал как протяжный то ли крик, то ли напев. Это было время ночной и утренней молитв — где-то в час ночи и шесть часов утра. Шесть утра — это, вообще-то, время самого сладкого сна! Я был удивлен и несколько раздосадован этим фактом, учитывая громкость призыва — мечеть находилась рядом с моим домом. Но — ко всему привыкаешь, и уже через пару недель я если и просыпался, то, подумав о Боге, тут же опять впадал в сон. Впрочем, время утренней молитвы зависит от восхода солнца, перед которым она и совершается, так что побудка во время глубокого утреннего сна бывает только в летние месяцы, когда ночи короткие. Как я узнал позже, призыв к молитве — это, собственно, не «живой» крик, а голос на магнитном носителе. Мечеть радиофицирована — на высоте минарета, где должен стоять мулла, установлены репродукторы.

У меня всегда было желание поближе познакомиться с религией мусульман. Я имел некоторое понятие о людях стран Магриба (Алжир, Тунис и Марокко), а также о некоторых особенностях ислама, изучив перед поездкой в Алжир «Книгу 1001 ночи». Я почитывал также Коран на немецком языке (карманного издания), который приобрел в Германии. Теперь я захотел ознакомиться с правилами и обычаями вероисповедания мусульман поближе. Вскоре по прибытии я приобрел книгу «Введение в ислам» на французском языке, чтение которой способствовало и изучению языка. Собственно, чтобы совместить эти две задачи, я, кроме газет дома и геологических отчетов на работе, стал читать исключительно религиозную литературу на французском. В том числе христианскую. Вскоре у меня появился «Новый Завет» на французском и английском, а позже мне удалось купить Библию на русском языке. Отправляясь в первый отпуск, я прихватил ее с собой, но мне удалось довезти ее только до таможни… Уезжая окончательно из Алжира, я всю свою религиозную литературу поместил в контейнер для багажа, который, слава богу, не привлек внимания таможенных контролеров…

Второй особенностью жизни в Алжире являлось обилие на улицах детей. Это сразу бросается в глаза — они заполняют дворы, площадки перед домами, их много у магазинов и на рынках. Собственно, детей я рассматривал как одну из достопримечательностей страны. Как мне вскоре стало известно, в каждой алжирской семье было тогда в среднем десять детей! А в первом подъезде нашего дома жила семья с шестнадцатью детьми!

И это вовсе не из-за многоженства, как можно подумать. Ведь примерно так было и в России до революции! Тем более что в Алжире семьи в большинстве как у нас — с одной хозяйкой, двоеженство встречается очень редко. В Бумердесе только у одного мужчины было две жены. Он иногда проходил перед окнами нашего дома, выступая впереди жен. Правду сказать, алжирские дети порой сильно докучают иностранным гражданам. Часто это происходит вблизи торговых точек, но иногда и просто на улице. Они толпой осаждают «жертву» и, протягивая руки, кричат: «Мусье, динар!» И здесь нужно иметь выдержку, чтобы не дать. Потому что в противном случае они налетают стаей, ведь каждый хочет быть перед тобой первым. Правда, такой ажиотаж алжирские дети проявляют только в отношении денег. Что касается хлеба, например, то моя жена на пути из магазина спокойно и с удовольствием раздавала детям ломти свежего хлеба.

Третьей особенностью быта в Бумердесе было обилие комаров, хотя их присутствие в таком количестве трудно объяснить, потому что лето в Алжире очень сухое. Несмотря на это, кровососущих и летом здесь очень много, причем дома их намного больше, чем на улице. Какие-то «домашние» комары. На улице сухо, вот они и прячутся в дома, где есть влага и корм. Когда я приехал, меня никто не предостерег от опасности быть искусанным. Наутро все мое лицо было изъедено. Мои коллеги признались, что здесь принято не предупреждать новичков об этом стихийном бедствии, позволяя им пройти «боевое крещение». Удивляли нас здесь также африканские тараканы. Это очень крупные насекомые. Они больше наших раз в пять по длине и раз в сорок по весу! Но, несмотря на это, они — летают! Не в комнатах, а из дома в дом — залетают в открытое окно! Но зато на земле и на полу они медлительны и неповоротливы, что, конечно, облегчает борьбу с ними.

Условия жизни в Бумердесе были, можно сказать, курортные. В сравнении с советским дефицитом здесь было изобилие провизии. В продаже было все — от чая из Индии и молочных продуктов из Канады до разнообразных местных мясных деликатесов и сыра прямо из Голландии! Как любитель сыра, я часто вкушал его с ароматными и свежими здешними помидорами. А хлеб в Алжире был формой как полено, он и называется французским словом «багет», одно из значений которого — палка, брусок. Багет был длиннее нашего батона раза в три и уже раза в два. Очень вкусный! То, что сейчас предлагают нам в магазинах под видом багета, не идет с ним ни в какое сравнение. Говорили, что в Алжире лучшая в мире пшеница твердых сортов, которую ввели здесь в севооборот французы. Но также говорили, что алжирцы всю ее продают за границу, а сами покупают у нас. Если так, то, выходит, у нас не умеют печь вкусный хлеб. На рынках поражало обилие овощей и фруктов, особенно апельсинов и мандаринов. А маслины и оливки блистали на прилавках в огромном числе сортов и разнообразии засолов.

С продуктами, однако, в Алжире было хорошо только в первые годы командировки.

Об алжирской природе

В Алжире поражает красота приморского ландшафта, напитанного солнцем и запахами цветов и, кажется, не меняющегося с течением времени. Ведь благоприятная для зелени погода стоит почти круглый год. Впрочем, на открытых местах трава уже в августе начинает жухнуть от постоянного солнца. Создается впечатление, что здесь все вечное — вечнозеленое, вечноцветущее. Символом вечности для меня служил небольшой куст у входа на наше предприятие с крупными ярко-красными цветами, формой похожими на мак. Этот куст меня встречал всегда в цветах, и я не помню, чтобы было иначе. Возможно, он и сейчас так же цветет в Бумердесе.

В Северной Африке не четыре времени года, как в России, а два — лето и осень-весна. Вторая половина года — осень, потому что в течение всего «холодного» полугодия что-то вызревает, и весна, потому что всегда в это время что-то цветет. Зимы в Алжире точно нет, какая же это зима, если с ноября по март вызревают апельсины и мандарины, а в декабре-январе мы ходили там за грибами! В январе, в самую холодную пору, мы с женой, гуляя за городом, рвали черемшу! Отклонения от нормы очень редки. Снег в Алжире я видел только один раз, это было 24 декабря 1986 г. В этот день столица Алжира была завалена снегом, как и ближайшие предгорья. Газеты писали, что многие жители предгорий пострадали от холода.

Лето в Алжире наступает, как и у нас, в июне. Солнце летом не жаркое, потому что на большой высоте ветер несет лесс и мелкие частицы песка из Сахары в Европу. Они и закрывают солнце. Поэтому никто не носит головные уборы, чтобы уберечься от солнечного удара. Я в день приезда (а это было в августе!) пошел на пляж, причем в самый полдень, и пробыл там часа три, ничем голову не прикрывая. При этом не было ощущения большой жары и голову не напекло. Погода летом постоянно хорошая, ровная, обычно градусов двадцать пять тепла при свежем и чистом ветерке с моря. Лишь иногда, раз или два за лето, из Сахары прорывается на побережье жаркий воздух (его приносит сирокко), и тогда дня два стоит жара за тридцать.

Но какой же курорт без моря! Берег в Бумердесе — сплошной песчаный пляж, шириной метров десять-двадцать. Лучшее место для купания у Черных скал — небольшого скалистого полуострова у главного спуска из города к морю. С наступлением купального сезона народу на пляже очень много. Большую часть его составляют наши геологи и преподаватели. Местная публика — в основном парни или молодые семьи с детьми. Женщины — в просторных длинных платьях, и если они входят в воду, то прямо в них.

Купальный сезон в Алжире длится около пяти месяцев — с половины июня до половины ноября, но многие советские женщины купались в море круглый год. Моя жена составляла им компанию. В холодное время года наши женщины сначала делали разминку, чтобы разогреться, затем раздевались и — в воду. Для местных парней и молодых мужчин это было совершенно нереальное зрелище. Они кучками усаживались на береговой террасе выше пляжа и наблюдали невиданное представление. А один из них был наблюдателем всегда, за что наши женщины прозвали его «начальником пляжа». Для меня лично общение с морем было одной из главных составляющих алжирской жизни. В течение полугода я, можно сказать, ежедневно ходил купаться, а в другие полгода почти каждый день приходил на свидание с морем, прохаживаясь по кромке воды босиком.

Прогулки и экскурсии

Прогуливаясь за городом, мы с женой иногда удалялись в сторону гор. Проходили мимо хуторов, где, если это было лето, на огородах копались мужчины и юноши. Встречались группы гуляющих детей и пасущихся осликов. Однажды, когда мы приблизились к небольшому поселку, к нам подошел пожилой алжирец. Он поздоровался со мной за руку и благожелательно заговорил по-арабски. Я ничего не понимал, а жена мне как бы синхронно переводила: «Он говорит, что в Бумердесе вы сидите в душных комнатах, а нужно выходить и гулять в горах, посмотрите, как здесь хорошо: зеленые ущелья, голубые горы и вид на синее море, а над всем этим — приветливое солнце». Когда мы отошли, я спросил жену: «Ты понимаешь арабский?» А она: «Я понимала все по выражению его глаз и жестам». Я знал, что моя Виктория, как многие уроженцы Кавказа, о многом догадывается по мимике говорящего и жестам, но здесь она удивила меня, мне показалось, что она и вправду переводит дословно…

Одна наша прогулка оказалась не очень приятной. Мы пошли в мою любимую ложбину с речкой, но на этот раз перешли ее и углубились в густой лес, где, однако, попадались участки пахотной земли. И вот навстречу нам проехал колесный трактор, увешанный молодыми людьми и подростками. Но, отъехав от нас метров на сорок, трактор остановился. Вся ватага сошла с него и направилась вслед за нами. Это нас насторожило. Не хотелось идти вглубь леса с преследователями за спиной. Я решил тут же выяснить, что им от нас надо. Мы развернулись и пошли им навстречу. Они уступили нам дорогу, но последовали за нами. Вот мы уже миновали трактор. Вся ватага, храня молчание, шла за нами, а некоторые шли рядом по обочинам, как бы охватывая нас с флангов. Так продолжалось минут пять. Наконец они остановились, затем вернулись к трактору и промчались на нем мимо нас. Но что они хотели, чем мы их привлекли? Обсуждая этот вопрос, мы решили, что молодым алжирским парням женщина, разгуливающая с мужчиной в глубоком лесу с открытыми ногами, руками и лицом, была в диковинку. Они шли за нами из любопытства.

Предприятие «Сонатрак» регулярно устраивало нам экскурсии по стране, правда, без гида. На служебном автобусе нас привозили в какой-нибудь не очень далекий от Бумердеса город и оставляли на несколько часов.

Первой экскурсией для меня была поездка по осени в город-порт Беджая. Половину пути мы ехали на юго-восток, углубляясь в предгорья, затем повернули на северо-восток, к морю. Местность здесь довольно лесистая, а по склонам то ли гор, то ли крупных холмов много оливковых деревьев. Оказалось, что куда ни глянь — везде живут люди. В прибрежной полосе и предгорьях много селений. Мы не увидели бедности. Везде одеты примерно как в столице, дома приличные. Что удивительно — в отдаленной от города местности обнаружилось хорошо обустроенное футбольное поле.

Несколько раз нас возили в город Блида, что километрах в сорока на юго-запад от столицы. Эти поездки были интересны для желающих что-нибудь купить — в этом городе множество лавок, магазинов и магазинчиков, привлекающих к себе разнообразием товаров. Для советских граждан это было необычное развлечение, особенно приятное для женщин.

Город Алжир

По выходным нас регулярно вывозили в столицу на служебном автобусе, но мы и сами иногда ездили туда на пригородном транспорте. Город Алжир производит потрясающее впечатление. Он расположен на крутых склонах у моря. Внизу — административный и торговый центр. Здесь в основном шестиэтажные здания, очень красивые и разнообразные, с мансардами, ажурными балконами и окнами со ставнями. Строили их французы. Моя жена, знаток Франции, говорила, что все здесь ей напоминает Париж. Одна из улиц — пешеходная. Все ее первые этажи отданы под магазины и кафе. С этой улицы мы и начинали наши прогулки. Выше по склонам высокие дома обычно сменяются небольшими виллами, а на самом верху — роскошные большие виллы-коттеджи. Но кое-где в центре города можно встретить и кривые узенькие улочки со старыми небольшими домами, между которыми тянутся веревки с бельем. Это Касба — остатки старого городского центра.

Склоны холмов иногда очень крутые, так что, например, крыша восьмиэтажного дома может являться площадкой для первого этажа дома, стоящего позади него по склону. И такая невидаль: мост через глубокое ущелье, а прямо под мостом — многоэтажный дом, так что проезжая часть моста является его крышей!

Но Алжир производит впечатление очень уютного города, он какой-то — человеческий. Здесь отсутствуют безликие современные высотки, демонстрирующие возможности новых технологий, а то, что есть, однозначно показывает, что это сделано для людей (а для кого же еще эти уютные балкончики?). Похоже, французские архитекторы вложили всю душу в облик этого города.

Однако одно место в городе произвело на меня удручающее впечатление. В очередной поездке в столицу небольшой группой мы подошли к католическому собору Нотр-Дам д’Африк. Он был построен французами в 1872 г. Этот собор находится на высокой скале крутого склона к морю, мы поднимались к нему пешком по узким улочкам. К нашему сожалению, он был закрыт на длительный обеденный перерыв. Внешний вид его и ближайших окрестностей нас тоже не порадовал — стены собора были обшарпанные, а в стороне от храма мы увидели большое христианское кладбище, очень запущенное и неухоженное, с обрушенными памятниками. А день был пасмурный, что усиливало негативное впечатление. Сейчас я с удивлением читаю, что Нотр-Дам д’Африк — величественный и красивый храм, очень притягательное и приятное место для туристов; видимо, дело в том, что в 2000—2006 гг. здесь были проведены большие реставрационные работы.

Люди, досуг и общение

В Алжире мы часто ходили в гости друг к другу. Но у нас был и свой клуб, где мы могли встречаться вне дома, это «Красный уголок» — трехкомнатная квартира, которую снимало наше предприятие. Здесь имелась небольшая библиотека на русском языке, подшивки советских газет и комплекты разных литературных журналов. Здесь можно было поиграть в шахматы или нарды, послушать музыку. В «Красном уголке» мы собирались, чтобы отдохнуть, развлечься, обменяться новостями, а иногда устраивали банкеты с песнями под гитару.

В Бумердесе имелось и городское культурное заведение, так называемый «Морской клуб». Он был возведен советскими строителями и подарен жителям Бумердеса. В нем имелся просторный зал для демонстрации кинофильмов и большая сцена. Советские преподаватели устраивали здесь концерты эстрадной музыки — у них был ансамбль «Радуга». В новогоднем представлении принимали участие и наши геологи. Сезон кино начинался 15 октября и продолжался всю зиму. Фильмы показывали по средам, то есть в конце рабочей недели. Кинофильмы были в основном американские. Моя Виктория увлекается киноискусством, но здесь часто не получала ожидаемого удовольствия. После просмотра очередного американского фильма она сказала: «Это была такая мерзость, такая несусветная чушь! Описать невозможно. Теперь я поняла, какими гадостями наводнен западный экран, и как хорошо, что в Союзе это проходит мимо нас!»

 

Сам я редко ходил в кино, предпочитая сидеть дома за книгой или смотреть по телевизору футбол. Со временем у меня завязались довольно дружеские отношения с некоторыми нашими специалистами. Но, как говорится, старый друг лучше новых двух. Сразу по приезде мы встретили здесь прибывших немного ранее нас Игоря и Тамару Крыловых, москвичей, с которыми подружились во время командировки в Германию. Игорь работал в другой группе советских специалистов. Крыловы приехали со своей младшей дочкой Верой и жили на вилле у самого моря. Время досуга мы с Викторией часто проводили вместе с этой семьей. Игорь замечателен был большой начитанностью. В этом отношении он не уступал Виктории, которая прочла, кажется, все, что достойно прочтения. При наших встречах они иногда дискутировали о книгах, и слушать их было одно удовольствие. Я ценил в Игоре и готовность к дальним прогулкам по морскому берегу, которые мы и устраивали время от времени.

Моя жена тесно сдружилась и с одной местной женщиной, живущей в нашем подъезде. Над нами, на четвертом этаже, проживала азербайджанка из Баку, жена алжирца, учившегося в Азербайджанском индустриальном институте. У Нонны и Мухаммеда было двое детей, мальчиков.

В нашей группе было несколько интересных личностей, с которыми я охотно общался. Евгений Басик был среди нас самый что ни на есть оптимист, никогда не падал духом. Он приехал из Белоруссии и работал переводчиком. Его жена Татьяна тоже излучала радость и заражала ею других. Ей очень шла роль Снегурочки, коей она и была на всех наших новогодних представлениях. У моей жены были с ней добрые отношения, а с Евгением мы иногда ездили погулять по Алжиру. Между прочим, Евгений, как и некоторые другие из наших, был на колесах (пускаясь в командировку за границу, личный автомобиль можно было прихватить с собой). Далее — Олег Поликарпочкин, москвич. Он отличался большим неприятием алжирской действительности. Местную экзотику, которая увлекала меня, он терпеть не мог. Ему казались нелепыми женщины, завернутые в покрывала с ног до головы, раздражали назойливые дети, удручали помойки в окружении множества кошек… Олег был одним из немногих, кто желал как можно быстрее вернуться на Родину. Но меня привлекала в нем именно его крайняя трезвость мысли на грани цинизма. Этим он был интересен. Олег, конечно, никогда не прогуливался по приморью, чтобы полюбоваться ландшафтом. Если он шел за город, то с конкретной целью — за грибами. В этих его походах я присоединялся к нему. Очень колоритной личностью был и Виктор Ахапкин, тоже москвич. Насмешник и юморист, он был всеобщим любимцем. Приведу одну из его шуток-приговорок. Во времена проблем с продуктами в последний год нашей командировки один из наших высказался так: «В этой разгильдяйской стране, кажется, уже коров не пасут и куриц не разводят. Осточертела мне эта их рыба!» «И не говори! — воскликнул в ответ Виктор. — Нам бы мяса с курочкой да печку с дурочкой!»

Не могу не рассказать об одной замечательной личности, помешанной на чистоте и до крайности запуганной зловредностью африканских микробов и бактерий. Это Костя Талдыкин, москвич. Я мог близко наблюдать его в течение месяца — он был временно подселен ко мне в конце 1986 г. Костя делал большие запасы воды с уксусом и держал ее в своем личном ведре. Когда он хотел попить, он не набирал воду оттуда кружкой, а каждый раз лил в кружку через край ведра, чтобы не занести, не дай бог, в воду инфекцию. Я его очень смущал, когда приносил канистры воды с родника и пил ее без уксуса. По-видимому, такое стремление к стерильности стало причиной его двукратной простуды за тот месяц, пока он у меня квартировал. Мне он немного докучал, гоняясь за комарами и мухами по всей квартире. Но в общем мы с ним были в дружбе.

Интересным человеком был и Рене Хачиев. Бакинец, он был знаком моей жене со школьных лет. У нас он устраивал поэтические вечера для детей, в которых и я принимал участие. Человек восторженный и жизнерадостный, он мог восхищаться даже, казалось бы, обыденными картинами, сопровождая их необычными комментариями.

У меня были хорошие отношения со многими нашими специалистами. С доброй памятью вспоминаю своих ближайших сотрудников Алексея Потюкаева и Олега Циову, а также Каплана Унарокова, Руслана Султанова, Владимира Медведева, Александра Важеевского, Андрея Оноприенко, Дмитрия Румянцева, Ирика Шарафутдинова и переводчиков Рейна Альмере и Игоря Матерухина.

Руководители групп

Особенностью нашего пребывания в Алжире было то, что мы не были предоставлены самим себе — мы жили под неусыпным оком руководителя группы. Это был товарищ, который только этим и занимался, — он был освобожден от работы на предприятии. Кроме обычных обязанностей каждого советского руководителя — знакомить граждан с политикой Коммунистической партии и международной обстановкой, а также стоять на страже нравственности, наши руководители были обременены заботой о безопасности подопечных. Считалось, что опасность исходит как от экстремистской части местного населения, так и от желающих завербовать нас иностранных агентов (в том числе и алжирских). Усердие наших руководителей, настаивающих на угрозе для нашей жизни при любом осложнении международной обстановки, мы обычно оставляли без внимания, не ограничивая свои прогулки по городу и поездки в другие города, как нам предписывалось. Однако опасность оказаться под подозрением как «завербованному» мешала нашим дружеским встречам с алжирцами. Перед встречей с потенциальным иностранным разведчиком (а таковыми считались все иностранные граждане) нужно было заблаговременно предупредить об этом своего руководителя, а после встречи — письменно изложить свою беседу с иностранцем.

Кстати, осложнение отношений СССР с Западом произошло вскоре после моего приезда в Алжир. 1 сентября 1983 г. советский истребитель сбил южнокорейский пассажирский лайнер: наше военное руководство было уверено, что его борт был использован американской разведкой для съемки военных объектов на Сахалине. Долгое время после этого нам предписывалось не гулять поздно вечером и не выезжать за город ни в коем случае.

Наши наставники отвечали не только за наше поведение, но и за наше здоровье. Они настоятельно рекомендовали мыть фрукты в воде с уксусом, а саму воду — кипятить. Это мне казалось странным, потому что на улицах довольно чисто и сухо от постоянного солнца (а ведь солнце — убийца микробов). Работа солнца хорошо была видна там, куда выбрасывают пищевые отходы, — эти места прилично пахли, потому что ничто не гниет, быстро высыхая, к тому же рядом обычно цветут кусты роз. Но, как позже выяснилось, воду из-под крана нужно было, действительно, кипятить, причем кипятить длительно, в течение нескольких часов, чтобы избавиться от солей, которые, вывариваясь, откладывались на дне посуды и по бокам кипятильника толстым слоем. Впрочем, через какое-то время мы с женой стали ходить по воду к ближайшему к нашему дому оврагу с родником, вода которого была нормальной солености.

Руководителем нашей группы первые два с половиной года был товарищ Фазлыев из Уфы. Это был довольно спокойный, незлобивый, незлопамятный и, я бы даже сказал, добрый человек. В повседневной жизни он не вмешивался в наши дела и никак не проявлял свое рвение руководителя. Все свои замечания о нашем поведении, а также наставления он высказывал только на собраниях группы. При этом он часто употреблял настолько неординарные обороты речи, что они становились частью истории нашей командировки. Например, он однажды заметил, что мы, мужчины, летом «слишком обнажаем тело, выступая этакими лордами, так что арабки, потрясенные таким стриптизом, в испуге прячутся в свои виллы». Фазлыев был многоречив и говорил порой с большим пафосом. Основным оппонентом у него был наш насмешник Ахапкин. Имея острый нюх на забавное, он часто задавал каверзные вопросы или делал потешные замечания, вызывающие смех.

Вторым нашим руководителем был товарищ Шовкринский из Москвы. Этот «руководил» нами чисто формально. Он, кажется, проживал в г. Алжире, и мы его совсем не интересовали. По-видимому, началось ослабление напора партийной власти в наступающей перестройке. Мне он никак не запомнился.

Да, руководители групп были добрыми парнями, мало докучали нам, но основную работу свою (наблюдение за нашими контактами) выполняли исправно. Так, на третьем году командировки нас с женой стала «опекать» одна из переводчиц, назойливо навязывая свою дружбу. Моя жена, обладающая даром быстро распознавать людей, однажды прямо спросила ее: «Много ли компромата вы уже собрали на нас?» Та не моргнув глазом ответила: «Не беспокойтесь, о вас ничего плохого сказать нельзя». На этом наша дружба закончилась. Думаю, что причиной особого внимания к нам были не только наши несанкционированные встречи и общение с алжирскими соседями по подъезду. Я ведь, когда мне нужно было по работе, без оповещения своего руководителя и без переводчика встречался со своим алжирским шефом Теркмани, а в Сахаре имел беседу с одним из руководителей работ на месторождении, приняв от него визитную карточку! Кроме того, алжирские коллеги дарили мне подарки! Заместитель моего алжирского шефа привез мне из Парижа галстук, а один из алжирских инженеров подарил (а был канун Нового года) добротно оформленную книжку-календарь.

Вторая поездка в Сахару

Через два года наша группа закончила составление новой карты месторождения. Я уже смог написать свой отчет на французском языке. Затем я участвовал в составлении проекта дополнительных сейсморазведочных работ. Уже в начале 1986 г. полевая партия готова была к работе, и в феврале я должен был выехать в Сахару для проведения опытных работ по подбору параметров съемки.

Ко времени второй поездки в Сахару я уже достаточно хорошо говорил по-французски, чтобы работать без переводчика. При обсуждении процесса работы у меня вообще не было никаких затруднений, но я также смог обсуждать с алжирцами любые другие темы. Спрашивали, как это можно жить, не веря в Бога? Вы что, думаете, что Бога нет? Я отвечал, что не знаю, есть он или нет, но сомневаюсь в его существовании, потому что доказательств, что он есть, — нет. Они удивились моему ответу. По их мнению, а так примерно записано и в Коране, само чудо жизни, то есть всего живого, это наглядное свидетельство существования Бога. Мои оппоненты говорили также, что взрыв американского космического корабля (а эта трагедия произошла, когда я как раз был в Сахаре) — это наказание американцам за то, что они постоянно угрожают мусульманским странам. Этот случай мои оппоненты также приводили как доказательство существования Бога. Здесь я с ними не очень спорил…

Вызывали меня на разговор и о советском режиме (а также китайском). Мол, мало у вас там свободы и много репрессий. Я отвечал, что государственный строй — сложное понятие, каждая страна выбирает свой путь, ведущий ее к могуществу. Конечно, они донимали меня и корейским пассажирским самолетом, сбитым нашей ракетой.

Полевая сейсморазведочная партия на месторождении работала весь 1986 год, исключая июль и август (в эти месяцы, как самые жаркие, в Сахаре прекращаются всякие работы). По мере выполнения работ полевые материалы поступали в г. Алжир в вычислительный центр, для поездок куда мне регулярно предоставляли машину, чтобы я мог контролировать параметры обработки полевых материалов.

Алжирские праздники

Свой Новый год по лунному календарю алжирцы отмечают без особого энтузиазма. Первый раз я наблюдал это 16 октября 1983 года, в 1403 год переселения пророка Мухаммеда из Мекки в Медину. Никаких новогодних атрибутов, привычных для нас (фейерверки, ночные гуляния), я не видел. Мои алжирские коллеги говорили, что в этот день истинные мусульмане, если они живут в достатке, обязательно помогают бедным, неимущим и подают нищим. В общем, мусульмане отмечают этот день только приливами милосердия, ведь этот день — начало месяца мухаррам, месяца покаяния и служения Богу.

Первое ноября — годовщина революции, начало войны за независимость в 1954 г. В этот день в г. Алжире и других крупных городах проходят демонстрации. Накануне в честь праздника на предприятии обычно устраивался праздничный обед, но, конечно, без вина.

Самый главный светский праздник в Алжире — это, конечно, День независимости — 5 июля, установленный в 1962 г. Этот день и выходные дни перед ним отмечались особым возбуждением людей, повышенной приветливостью и доброжелательностью. Празднество сопровождалось демонстрацией — по главной улице Бумердеса прошли друг за другом несколько колонн горожан. Все колонны демонстрантов были из мужчин, кроме одной, прошедшей последней, составленной из женщин. Женщины, за редким исключением, шли закутанные в белую ткань.

Более возбужденно и массово алжирцы отмечают религиозные празднества. Главное праздничное событие года — праздник разговения после месяца-поста рамадан — Ураза-байрам. В рамадан положено вечерами гулять по улицам. Выходят обычно вскоре после захода солнца, когда можно уже перекусить. Гуляют часто всей семьей или в кругу знакомых, однако выказывают доброжелательность всем встречным. Вечерами на улицах тесно. Гуляют преимущественно мужчины, но также и женщины. Женщины одеты по-разному. Молодые, бывает, в брюках, женщины средних лет могут быть одеты в яркие одежды с длинными юбками.

Перед отъездом

В августе 1986 г. исполнилось три года моей командировке и наступил конец моего контракта. Наше начальство не собиралось продлевать его, и отпуск мне не был оформлен. Но алжирское руководство настаивало на том, чтобы именно я закончил обработку новых сейсмических материалов, отказываясь кого-то принять взамен. А работы сейсморазведочной партии в Сахаре должны были закончиться только к концу 1986 г. А после этого еще нужно время, исчисляемое месяцами, на обработку материала, построение карт и составление текста отчета! Две договаривающиеся стороны никак не могли прийти к согласию, и в таком подвешенном состоянии провел я в Алжире еще девять месяцев. Моя жена лето провела со мной, ожидая, что по осени мы уедем вместе, но, не дождавшись, уехала к детям в Новосибирск.

В сентябре я в третий раз побывал в Сахаре уже по собственной инициативе. Я посчитал, что не мешало бы для улучшения качества съемки попробовать другие параметры аппаратуры при приеме колебаний от взрыва. Я сказал об этом Теркмани, и он отправил меня в командировку на три дня.

На четвертом году пребывания в Алжире меня стала давить ностальгия. Оно и раньше было. Я заметил еще в Германии — за границей только первые два года переносишь сносно, спасает изобилие новых впечатлений. Затем ощущаешь, что ничего нового уже нет, все примелькалось, и возникает вопрос, а не пора ли домой? Там, конечно, тоже все знакомое, но — такое милое и родное! Эти мои трудности психологические совпали со временем экономических проблем в Алжирской Народной Республике. В последний год командировки с прилавков магазинов стали исчезать основные продукты питания — растительные масла, сыр и даже крупы и макароны, а также чай и кофе! Исчез мой любимый крупнолистовой зеленый китайский чай, к которому я пристрастился после того, как им меня угостили в Сахаре кочевники, расположившиеся на ночлег недалеко от базы сейсморазведочной партии. (Этот чай надо пить с молоком, и не обязательно верблюжьим, как меня угощали бедуины.) В магазинах перед открытием у дверей стало скапливаться множество потенциальных покупателей, но только оказавшимся у прилавка первыми иногда что-то доставалось. В новом, 1987 г. правительство в очередной раз сильно сократило закупку продовольствия за границей (судя по газетам, на 17 %). В столовой на предприятии мясо исчезло совсем и нас кормили блюдами из курицы. Но вот кончились и куры, и пошла только рыба.

По весне 87-го многие из нашего контракта должны были отправляться домой, а некоторые собирались это сделать в течение лета. Может быть, поэтому наше празднование 8 марта того года воспринималось всеми как прощание друг с другом и с нашей жизнью в Алжире.

Семнадцатого марта товарищ Шовкринский, наш руководитель, с нетерпением ожидавший Теркмани из длительной командировки, зашел к нему, чтобы установить, наконец, срок моего отъезда. Когда я назвал необходимое время для завершения работы, Теркмани сказал: «Хорошо, но, чтоб обезопасить себя от всяких случайностей, дадим ему еще неделю на случай возможного заболевания, например насморка, как вот у меня сейчас (а он сидел с сильным насморком, платочек у него был всегда в руке), и еще неделю на всякие задержки в работе. Это всего десять рабочих дней!» И добавил: «Не думаю, чтобы вы возражали из-за десяти дней, когда мы просим о таком специалисте». Он сделал ударение на слове «таком». Но это был, конечно, тактический ход, ведь если это оспорить, значит, как бы принизить своего специалиста. Так что на это Шовкринский только раскрыл рот, но ничего не сказал. Правда, когда он пришел в себя (ему ведь будет нагоняй от руководителей «Зарубежгеологии» за каждый день моей задержки), он ответил: «Хорошо, но тогда вы напишите письменную просьбу». Теркмани сказал: «Это — легкое дело!» Затем повернулся ко мне: «Вот видите, вы как раз к рамадану вернетесь домой! 27 апреля выезжаете, а 28-го — рамадан! Так что все в порядке!» Он, видимо, принимал меня за мусульманина.

Поведение руководителя нашей группы будет понятным, если учитывать, что советская администрация всеми силами старалась препятствовать задержке своего специалиста по просьбе алжирской стороны, подозревая, что он вошел в доверие к алжирцам неспроста.

Что касается подозрения меня в мусульманстве со стороны моего алжирского шефа, то я дал такой повод и нашим специалистам: на последнем году командировки, оставшись без жены, я совсем бросил употреблять спиртное. Надо сказать, что некоторые наши не поняли моего решения, а один из них порвал дружбу со мной, возмущенный тем, что я отказался выпить с ним бутылку водки.

Скоро отъезд! Хочется домой, но ведь человек обживается на новом месте, и вот взгляд задерживается на примелькавшихся тебе местах, стараясь сохранить память о них. Так же и с людьми. С кем-то хочется лишний раз побыть, ощущая что-то общее, уходящее навсегда. Я чаще обычного стал ходить в гости.

В раздумье о своем доме, о своих детях я решил пойти к водонапорной башне на окраине города, чтобы ощутить прелесть алжирской природы и совершить как бы обряд прощания. Я остановился на краю откоса, с которого открывается вид на деревья, кустарники, пашни-огороды, на многочисленные домики-хижины по склонам, а за всем этим — недалекая цепь синеватых гор, а над ними — легкие облака. Стояла весна, воздух был наполнен ароматом трав и цветов. И я совсем одурел от запахов зелени и земли, ведь ночью прошел дождь, и так чисто и довольно было все!

«А где же люди, что дышат этим воздухом?» — подумал я, потому что — никого кругом, а жилье далеко в долине, и не видно, есть ли там кто. И я иду по тропинке туда, где ближе всего виднелись крыши строений. И вдруг открывается мне хорошо видный сверху двор между несколькими маленькими хижинами, а в этом дворе собрались толпой детишки лет 5—10, и около них были две женщины. Компания была очень веселой и шумной. Все, в том числе и женщины, непрерывно двигались и говорили, а кто оставался на месте — тот не стоял, а подпрыгивал. Когда они увидели меня, то все повернулись в мою сторону, заговорив еще громче. Я, видимо, стал объектом их разговора, в котором часто слышалось: «Бонжур, мусье!» А некоторые дети кричали: «Бонжур, мадам!» — и смеялись. А я радостно наблюдал за этими симпатичными, необычными заморскими детишками, помахивая им рукой.

Накануне отъезда я зашел попрощаться с Теркмани. Я выразил ему свою признательность за помощь в работе (он поправлял мой французский, на котором я писал отчеты), а он пожелал мне всяческих успехов в жизни.

Конечно, я устроил отвальную. Народу было — вся наша группа (с женами, конечно). Я угощал их зажаренными в духовке курами, натертыми предварительно солью и пронзенными чесноком. Получилось изумительно вкусно, все это говорили. Кроме того, я всех «угощал» своей пародией на речи товарища Фазлыева на общих собраниях. Эта вещь имела еще больший успех, чем мои куры! Вся компания оживленно обсуждала «остроумные» замечания и высказывания нашего руководителя, вспоминая все новые и новые его перлы. А поскольку эти его «остроты» были часто по существу, то мы как бы с юмором прошлись по нашей повседневной жизни в Алжире.

Я прилетел в Новосибирск накануне первомайского праздника 1987 г.

* * *

Затруднения в обеспечении населения продовольствием, реально ощущаемые с 1986 г., наверное, вызывали недовольство алжирцев экономической политикой государства. И кажется, этим тотчас же захотели воспользоваться оппозиционные политические силы, прежде всего наиболее радикально настроенные. А таковыми в Алжире были фундаменталисты, которые обвиняли светские власти в отходе от ислама и требовали переустройства общества. Они наберут силу уже через несколько лет, но уже в последние годы моего пребывания в Алжире нам были видны косвенные признаки начинавшейся борьбы.
К примеру, мы были свидетелями проверки на дороге, когда на пути от Бумердеса до Алжира полиция остановила наш служебный автобус, чтобы убедиться, что в нем нет того, кого они ищут. Такие проверки со временем учащались. Но мы тогда не могли и подумать, что до гражданской войны в Алжире остались считаные годы. А случилось это в 1992 г., когда легализованные радикальные исламисты чуть не захватили власть в стране, но были остановлены с помощью войск и сил безопасности. Началась гражданская война.