Журнальный мир

К проходной КПП, где ждали дорогую гостью, подошла пигалица. Расстегнула форменный бушлат, достала документы – ну да, специфика закрытого Сарова – из-под бушлата мелькнули орденские планки. И весь караул: прапоры, сержанты, рядовые – вытянулись во фрунт, рявкнув от души: «Здра-жла-товарищ-майор!» Пигалица в погонах спокойно сказала: «Вольно!» – и прошла КПП, мягонько ступая берцами тридцать шестого размера.

Екатеринбургскую гостью – прозаика и майора спецназа, которую непостижимым своим литературным чутьём аж за Уралом отыскала Любовь Петровна Ковшова, член Союза писателей России и редактор журнала «Нижегородская провинция», – ждали в Доме учёных на творческий вечер. Екатерина Наговицына представляла горожанам повесть «Энгенойская ведьма», с которой вошла в литературу. Те несколько дней в Сарове гостья была нарасхват: её ни на секунду не оставляли вниманием пресса, сотрудники Дома учёных, литераторы из объединения «Радуга», коллеги-силовики, подростки из патриотических клубов… В первый приезд Катерина – действующий офицер не самой спокойной специальности – просила гостей и журналистов её не снимать. Провожать её на поезд в соседний Арзамас набился полный автобус-«пазик». На память остался и пошёл в репортажи городских газет известный кадр: майор Наговицына в три четверти оборота, стриженым затылком к зрителю.

…А после были крымские и калининградские конкурсы и семинары, на которых саровских авторов и екатеринбургского писателя-спецназовца Екатерину Наговицыну награждали и обучали. Вместе. Были также и ещё творческие вечера в Сарове и соседнем Дивееве. Всякий раз Катерина привозила что-то новенькое, и всякий раз саровские литературные «зубры» разбирали написанное, шлифовали, спрашивали, подсказывали. И отмечали, как растёт литературный профессионализм Екатерины Наговицыной.

_{* * *}

Повторюсь. Екатерина Наговицына вошла в литературу с повестью «Энгенойская ведьма» о событиях второй чеченской кампании.

Военная тема. «У войны не женское лицо»? Но это – личный жизненный опыт автора. Война не может оставить равнодушным никого. Что и понятно: война – аномальная форма жизни. Военная тема появилась в литературе ещё «до Адама» – взять хоть «Илиаду» мифического слепого поэта Гомера. Что было до «Илиады» – да кто ж знает… Разве что наскальные рисунки и античные росписи по керамике. Но вот позднее тексты о сражениях точно уж были ещё, и ещё, и ещё – и на всех континентах, поскольку люди везде одинаковы; затем вспомним Ветхий Завет – такая ли кровавая книга! Виновато зажмурившись (слишком много пропускаем), перескочим в многострадальный ХХ век. Почему не раньше? Да потому, что ХХ век, пусть и не полностью, у большинства живущих прошёл на глазах. Мы его помним.

С военной темы в ХХ веке начинали – да так на ней и зацикливались – многие писатели. К примеру, Эрих Мария Ремарк и Эрнест Хемингуэй. Таковы в русской и советской литературе Исаак Бабель и наш земляк Аркадий Гайдар. Но… этих я не слишком жалую. А вот мои любимые – англичанин Ивлин Во и нобелиаты немец Генрих Бёлль и китаец Мо Янь… О чём бы эти авторы ни писали, военная тема (будь то Первая, или Вторая мировая, или гражданская война) либо выскакивает на манер гвоздя в сапоге и ранит, и тревожит, либо идёт отголосками, фантомными болями героев их произведений – и, очевидно, самих авторов.

Из огромного пласта послевоенной советской литературы вырос феномен «лейтенантская проза». Об этом литературном направлении ёмко написала критик Надежда Ромашкина:

На рубеже 50–60-х годов XX в. образовалось целое художественное течение, которое стали называть «лейтенантской прозой». В своих произведениях авторы опираются на реальные события, на свой собственный фронтовой опыт.

Эта проза без прикрас. Что выстрадали, о том и написали. Строчка за строчкой о самом личном, самом сокровенном. О личном опыте участия в Великой Отечественной войне. Страшная исповедь не только перед Богом. В первую очередь перед собой. Перед всеми.

Любимый жанр авторов – повесть, часто написанная от первого лица. Пропитанная кровью, охваченная огнём. В своих произведениях писатели-фронтовики дают понять читателю, что исход войны решает герой. И героем может стать каждый. Молодой неопытный солдат или главнокомандующий. Главное понимать, что ты часть воюющего народа. Что один ты – ничто, а вместе – сила. Но и от тебя одного зависит так много, буквально всё. От тебя – мужественно несущего свой крест.

«Лейтенантская проза» требовала от автора высокого литературного мастерства. По выражению Василия Быкова строгая форма произведений чуждалась «псевдоромантики, псевдолиризма, стилевых изысков, иллюстративности».

<…>

Первой в ряду подобных произведений стала повесть Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда» (1946 г.). Повесть о безымянных защитниках Сталинграда, которые, забыв о себе, не думая и не жалея себя, отстаивали каждый сантиметр родной земли. Именно эта повесть и стояла у истоков «лейтенантской прозы», более чем на десятилетие опередив последующие за ней произведения.

Началась же «лейтенантская проза» с романа Юрия Бондарева «Батальоны просят огня» (1957 г.). В его основу положены реальные события на днепровском плацдарме, в которых принимал участие сам автор. В романе речь идёт о двух батальонах пехоты, которые переправляются на противоположный, занятый немцами берег Днепра и завязывают бой, чтобы дать возможность главным силам форсировать реку и начать мощное наступление. Но наступления не будет… Не будет по этой причине и обещанной батальонам артиллерийской поддержки – артиллерия дивизии уходит вместе с ней.

<…>

«Лейтенантская проза» вошла в состав «военной прозы» и задала главные ориентиры художественных поисков для этого жанра. Тема судьбы и нравственного выбора неразрывно связаны для тех, кто был там, кто стоял перед выбором каждый день, каждый час. Кто делал выбор: сказать правду или солгать, предать или погибнуть, но остаться верным. На войне, как и в жизни, человек делает свой нравственный выбор, разница лишь во времени. В обычной жизни у нас есть эта бесценная комбинация из двух слов – время подумать. А на войне этого времени нет.

Какие имена! Виктор Некрасов, Юрий Бондарев, Григорий Бакланов, Константин Ваншенкин, Константин Воробьёв, Даниил Гранин… Да, авторы сами всё прошли, на своей шкуре испытали. Отдавали приказы – и подчинялись приказам. Посылали на смерть и сами шли. И писали о том, что видели, слышали, пережили.

Так вот, Екатерина Наговицына, хоть и майор, но типичный представитель направления «лейтенантская проза». И её «Энгенойская ведьма» убеждает и потрясает именно достоверностью не только психологической. Но достоверностью, обусловленной знанием обстановки, образа действий персонажей, национальных обычаев, иерархических построений.

_{* * *}

Военная тема её не отпускает. А куда деваться – это её жизнь.

Но! это не узость направлений творчества – у Е. Наговицыной с недавнего времени появляются новые вещи, в которых военная тематика присутствует лишь отголосками.

К примеру, небольшой рассказ «Тамань». Разумеется, о М. Лермонтове. Но не впрямую, что было бы беспомощно и вторично, поскольку биография великого писателя изучена вдоль и поперёк. Только трактовки хрестоматийных фактов могут быть и новаторскими, и неоднозначными, а у Е. Наговицыной – так и вовсе просто по-спецназовски лихие!

– Вот! – дед многозначительно поднял палец. – Кто был Лермонтов, кроме как поэт, писатель и художник?

– Гусар!

– Правильно. А как ты считаешь, в нынешнее время гусары к какому роду войск бы относились?

Максим оторопел:

– Сейчас? Гусары?

Старый разведчик развел руками:

– Только не говори, что они, как динозавры, вымерли. Нет, дорогой внук, всё в этой жизни – следствие чего-то. Подумай, по твоему мнению, кто сейчас правнук гусаров?

Парень задумался, но выручила бабушка, которая вошла в комнату с полным блюдом румяных пирожков, напевая «О бедном гусаре замолвите слово…» Было понятно, что весь разговор она слышала и ей не терпится подсказать. – Максимушка, кто сейчас самые бесшабашные, лихие и смелые? Кто до сих пор волнует женские сердца?

Максим просиял:

– Спецназ!

Дед протянул лист бумаги и ручку:

– Держи, будешь записывать, что мы накопаем. Так сказать, чтобы и информация была перед глазами, и для дальнейшего написания сочинения подмога.

И сама Катерина – по роду основной деятельности, и старший герой «Тамани» дед видят не только то, что на поверхности, но и то, что не сказано. Дед – полковник ГРУ и бабушка – профессор-филолог в домашней библиотеке за чаем с пирожками учат внука Максима правильно смотреть и видеть, чтобы парень (пока) просто не схватил двойку по литературе. Как учили Катерину в её профессии, где на кону – жизнь, и не только своя, мне, к примеру, не представить – страшно…

_{* * *}

Но можно прочитать. У Екатерины Наговицыной это самое «обучение профессии» описано… своеобразно. Об этом – и многом другом – её новая повесть c рабочим названием «По самому по краю», которую я читала совсем-совсем в черновиках как «Байки спецназа». Так вот, обучение, тренировки автор описывает как «отделку щенка под капитана», прикрывая усмешкой, ёрничаньем изнурительный труд:

Андрей нервно, со смешком дёрнулся.

– Три дня назад у нас был первый полевой выход. Разделили на несколько групп по четыре человека. Высадили с грузовой машины в разных точках. <…> И понимаешь, я чуть не умер. Да, признаю, что имею слегка превышающий норму вес, но я работаю над этим вопросом! У меня нет навыков длительных переходов по пересечённой местности, нет удобной экипировки… Пока нет. И они это знали. Они видели, как тяжело мне даётся первый в моей жизни поход практически в боевых условиях. И представляешь, когда всё выполнили и вышли к точке эвакуации, эта гнусная девица говорит: «Ба-а, да мы первые! А не хлопнуть ли нам холодного шампанского по этому поводу?» <…> Так вот, она мне говорит: «Док, прекращай валяться, открывай туесок, пировать будем». Я, ничего не понимая, смотрю на неё. Она же с невинным видом вздыхает, садится рядом, открывает мой рюкзак с медикаментами и начинает из него вытаскивать: бутылку шампанского, пакет с бутербродами, банку икры, термос с кофе, коробку шоколадных конфет, упаковку колбасок и чугунную сковородку! И это всё – из моего рюкзака! Который я тащил на своей спине двадцать километров!

Вот всё могу понять: и икру, и шампанское, и, разумеется, кофе – куда ж без кофе-то?! Но чугунная сковородка… Это – по-снайперски «в яблочко»!

Однако чтобы осознать, как смог «мальчик из хорошей семьи», тридцатилетний высококвалифицированный потомственный врач Андрей Дмитриевич Адиков назвать коллегу Киру «гнусной девицей», нужно прочесть сцену их знакомства:

– Дядя, дай десять рублей, на мороженку не хватает!

На него из-под короткой чёлки смотрели хитрые девичьи глаза, явно местной привокзальной шпаны. И хоть руки у неё были засунуты в карманы драных джинсов, Андрей быстро проверил висящую сбоку сумку. От такой оторвы всего можно ждать.

– У меня карточка, – буркнул он и сделал шаг от девчонки, всем своим видом показывая, что денег не даст и разговаривать дальше не желает. Но девица зыркнула ему за спину и цыкнула губами, явно давая кому-то знак, и опять приблизилась:

– Ну, дядя, не будь жадиной! Купи тогда эскимошку в честь знакомства. Продавщица карточки принимает.

Андрея аж передёрнуло: «Ну что за день такой! Не хватало ещё в перепалке сейчас завязнуть с этой гопотой». Вот ведь удивит и порадует вернувшегося Анатолия Павловича с неизвестным капитаном, когда его посреди привокзальной площади будет ногами запинывать местное малолетнее жульё.

То, что его будут мутузить на грязном асфальте, даже не подвергалось внутреннему сомнению. Было видно, что девица драться умеет, а скорее всего, даже любит – об этом свидетельствовал кривой шрам у виска и яркий синяк под глазом, плавно переходящий на скулу. А что ждать от её подельников?

Внутренний голос подсказывал, что надо быстро выходить из сложившейся ситуации с наименьшими потерями. Первый выход – побег. Но почему-то очень хорошо представилось, что бег, словно собак, спровоцирует эту кодлу, и они все рванут за ним, очень быстро нагонят, а дальше… Затем повторилась картина встречи с заплёванным асфальтом, только без подмоги удивлённого нового начальства. Поэтому голос подсказал: «Купи ты ей это несчастное мороженное. Пока суть да дело, глядишь, и тяжёлая артиллерия подтянется, а на троих мужиков даже вокзальная гопота, да посреди дня, налетать побоится».

– Пошли, – быстро кивнул он девчонке, которая мгновенно расплылась в почти детской искренней улыбке и даже вдруг стала на удивление хорошенькой.

Подошли к киоску. Она ткнула пальцем в эскимо. Андрей достал карточку, украдкой поглядывая на высокие двери парадного входа на вокзал, ожидая, когда же появится Криницын со здоровяком-капитаном. Почему-то казалось, что капитан будет именно здоровым, коротко стриженным бугаём с холодными циничными глазами.

– Дядя, а будь другом, купи два!

«Началось», – неприятно засосало под ложечкой.

– Будьте любезны, дайте два эскимо, – обратился он к усталой пожилой продавщице, – «и позовите полицию», – добавилось про себя.

Ясно же, что «здоровяка-капитана», которого ждал Андрей, в природе не существовало. В природе существовала эта самая оторва, которая устроила рыхлому интеллигенту и отчасти снобу Андрею не что иное, как «проверку на вшивость». И он её прошёл.

Автор в продолжение повести ведёт героя ко взрослению, точнее, к возмужанию, где-то чуть оберегая, а где-то и за шиворот тащит, и пинками гонит. Но не ко всем героям повести автор так милосердна, как к Доку. Каждому она щедро отмерила столько страданий, сколько тот мог выдержать. Будь это Татьяна, медсестра, потерявшая жениха в первую чеченскую кампанию и долго-долго встречавшая в Ростове-на-Дону рефрижераторы с искалеченными, фрагментированными неопознанными телами солдат-срочников. Будь это Тёлыч – Саша Телицын, раненный в той же первой чеченской и потерявший друга. Будь это гигант Бабушев – Бабуля, как назвала напарника Кира. Бабушев носил в себе неизбывную боль – маленький сын умер от редкого генетического заболевания. Будь это Татьянина учительница Полина Тимофеевна, фронтовичка… Да и у самой Киры «кривой шрам у виска» – он же откуда-то взялся?! Но испытания выдержали все. Испытывая героев повести, Е. Наговицына провела их «по-над пропастью, по самому по краю» и триумфальный финиш показала убедительно. Без неуместных сантиментов.

Вот, к примеру, одна из финальных сцен повести. Операция успешно окончена, подведение итогов и разбор полётов назначены через неделю, «третья группа» – Тёлыч, Татьяна, Андрей, Бабушев и Кира – разъезжаются. Раненая Кира прощается с Бабушевым:

– Народу никого. Отличное место, чтобы отлежаться, а то рана свежая, операция не стерильная, мало ли что.

– Лады. Помирать надумаешь, позвони. Приедем, снарягу твою попилим.

Чернушный юмор, скажете? Да вот ни разу!

Вообще, характерной особенностью текстов Е. Наговицыной является умение использовать выразительные детали, которые о героях скажут значительно больше, чем обстоятельные, занудные, разжёвывающие описания. Катерина, уважая интеллект читателя, не «пилит опилки», а выстреливает этой деталечкой и – вуаля! – подлинные мотивы, многогранный характер. Это – и та самая чугунная сковородка, и предложение Бабули «попилить снарягу».

_{* * *}

Основные герои повести, разумеется, прописаны безупречно (и никто меня не переубедит). Но не меньшую ценность для текста представляют и герои второго плана. От которых пребываю в непреходящем восторге. Секретарша Софья Николаевна, манерная дама, и Медной горы Хозяйка – так обозначена в повести маменька Андрея. Автор уделила этим двум персонажам совсем немного места – одной три фрагмента, второй – парочку. Но без них мир повести «По самому по краю» был бы неполным.

Софья Николаевна:

Дама совершенно не вписывалась в стереотип не только своим почтенным предпенсионным возрастом, но, словно в насмешку над привычными стандартными длинноногими красотками, радующими взор посетителей и шефа, была такой обширной полноты, что больше напоминала старомодную тумбу для афиши… Вдобавок к этому была некрасива лицом, имела короткую шею, чересчур полные руки, а на коротких пальцах, безвкусно унизанных многочисленными золотыми кольцами, ютились маленькие, словно детские ногти, так не к месту покрытые ярко-красным лаком. <…> Среди колец обособленно восседало широкое обручальное кольцо, а в ушах блестели внушительных размеров бриллианты. Одежда была фирменная, дорогая. <…> Чутьё шепнуло, что раз внешний вид и молодость не присутствовали в секретарше, значит, в голове у неё присутствовали совершенно не дамские мозги.

Мать Андрея:

– Мама, я… приеду?

На другом конце повисла тишина, и Андрей воочию увидел стоящую в полумраке огромной гостиной высокую и стройную, словно высеченную из камня, фигуру матери. В кружевном домашнем костюме цвета малахита, задумчиво смотрящую на тяжёлые настенные дубовые часы, прикидывая свободное время, которое она готова посвятить сыну. Наконец коротко бросила:

– Жду тебя в шесть вечера, – и, не прощаясь, отключила связь.

– До свидания, Хозяйка Медной горы! – с досадой пробормотал Андрей трубке, с облегчением отмечая, что голос матери, как всегда, помог вытеснить из головы чужой, ненужный голос. Вытеснять из пространства других женщин мать умела виртуозно.

Автор преизящно сыграла на контрасте этих двух особ, высоких профессионалов, кстати. Одна – оперативник, вторая – доктор медицинских наук. Одна – с «широким обручальным кольцом», вторая:

«– Привет, мам. Как дела?

– У меня хорошо, а вот у тебя, видимо, не очень, раз пытаешься разговаривать со мной фальшивым голоском своего непутёвого отца!» (Больше о семейном положении матери Андрея нет ни слова – так ведь и не нужно!)

Софью Николаевну Андрей моментально просчитал правильно – «в голове у неё присутствовали совершенно не дамские мозги», они станут работать на одной стороне. С матерью сложнее. С одной стороны, мать – это безальтернативно. С другой – автор не относящимися, казалось бы, к делу деталями демонстрирует, что Андрей после командировки «на войну» освободился из-под её влияния: «Прослушал на автоответчике оставленную запись от матери. Та сухо просила позвонить ей, когда он наконец-то вернётся домой. Андрей стёр сообщение и вместо звонка направился на кухню, достал чугунный чайничек. Заварил зелёный чай».

Кстати, о Медной горы Хозяйке… Холодной и бесстрастной, расчётливой и подавляющей. Мне куда ближе и понятнее именно такая трактовка образа «каменной девки». Это вам не надклассовый, но сочувствующий нуждам трудящихся и работающий «в пользу бедных» персонаж сказочника Бажова, но персонаж уральского фольклора, как, к примеру, у Ольги Славниковой (тоже когда-то екатеринбурженки) в романе-антиутопии «2017». Медной горы Хозяйка – сила, природная, не злая и не добрая, но неотвратимая и непреодолимая, которой невозможно противостоять. Андрей научился. Перерос прежние отношения с доминирующей матерью.

_{* * *}

Да, в повестях и рассказах Екатерины Наговицыной не всё гладко, не без огрехов. Зато как проработан сюжет! как логично развивается каждая линия, и как грамотно в финале закреплены «узелки» – все до единого. Да, случаются чисто технические проколы – но это беда многих современных литераторов, которые варятся в собственном соку. Увы, такой полезный институт, как литературные объединения, существует не везде.

Но у Е. Наговицыной есть помощники-учителя-друзья. И не только в Сарове, в литературном объединении «Радуга», но и в Крыму, в Москве, Питере, Калининграде, Липецке, Воронеже, в других городах России. А сама она быстро схватывает «литературную науку» и развивается.

_{* * *}

Хорошо, талант – это от Бога. Умение вкалывать до седьмого пота – отчасти от основной профессии. Благодаря ей у прозаика Наговицыной сформировано ещё одно великолепное качество. О нём – в рассказе «Последний урок».

У смерти оказался на удивление приятный женский голос. Невесомым ветерком, слышным только мне, шепнул обжигающее:

– Ты убита, – и в тот же миг ледяная сталь скользнула по моей шее. А может, сначала было прикосновение металла, а уже потом – слова. Кто ж сейчас разберёт.

И, не оборачиваясь, заскользила дальше, больше не интересуясь мной. Душу наполнил беззвучный протест, но что толку в бесполезном споре?

Мы лишь в финале – Е. Наговицына мастерски до последней страницы сохраняет интригу и нагнетает напряжённость – узнаём, что была игра. Всего лишь модная игра. Просто пейнтбол! Просто побегали на свежем воздухе и постреляли шариками с краской. И просто выиграла другая команда… А вот вывод автор со своими героями делает совсем не игровой:

Я поворачиваюсь к шагающему рядом подавленному недавними событиями Артёму, которому через месяц предстоит идти в армию, и зло говорю:

– Последний урок, боец. Ты можешь быть профессионалом, ты можешь быть патриотом, ты можешь быть дерзким, ловким и умным, но если спину тебе прикрывают уроды, – итог будет печальным.

У Катерины за спиной правильные люди. И в жизни, и в литературе.