Журнальный мир

Буйный многоцветный фейерверк дымным грохотом распугал ласковый ночной трепет средиземноморских волн. Вслед за этим резко вспыхнувший свет прожекторов высветил огромную белоснежную сцену, словно сказочное облако, висящее в темном небе, усеянную красными и лиловыми кафтанами мужского народного хора.

— Слався-я-я… — разнеслось громовым эхом по словенскому пляжу.

— Воистину, гуляем! — не сдержался я или халявный вискарь во мне, и где-то в глубине пока ещё холодного сердца уже просыпался праздничный озноб предчувствия очередного загула.

— О-о-о! Рашин! — то ли восхитился, то ли удивился мой сосед по барной стойке, проглатывая очередной бокал с виски.

— Рашин, рашин, да не вашин!

— Я, я, — закивал в ответ с виду немчура, вот уже третьи сутки, с момента нашего заселения в этот шикарный «Гранд отель», не выползавший из дорогущего бара, лучшего в Портороже.

— Я, я, а рожа не моя, — задиристо вторил в ответ этому типу, почему-то испытывая чувство брезгливости. — Ладно, наши уже грянули! Пора переходить в партер, поближе к кухне.

— И подальше от начальства! — неожиданно на чистом московском, с ударением на «а», поддержал меня, ошибочно принятый за немца субъект. — Давай ещё по одной, угощаю!

— Спасибо, но пора…

— Да ладно, успеешь к горячему. Безо льда, конечно же?

Впрочем, ответа он от меня не ждал.

— Ту дринк, но-о айс!

Бармен аккуратно поставил перед ним два бокала на ажурные бумажные розетки и услужливо подкатил по стойке вазочку с орешками.

— Серж, — знакомясь, он протянул сильную холёную ладонь, заодно блеснув бриллиантами на запонке.

— Боб, — заставил он встряхнуть мои мозги, перекладывая на импортный лад своё имя.

— Так, гуляем, старик! — Серж резко опрокинул содержимое бокала в рот. — Боб, ты профсоюзный босс, что ли? Это ж вы сегодня зажигаете?

— Нет, я из аппарата, боссы там сейчас пируют.

— Значит, не racket-dominated union… — неразборчиво по-английски пробурчал себе под нос Серж, прикрыв глаза, и я уже решил, что он отбывает в нирвану.

— Рад был познакомиться, — протянул ему руку на прощание, но он крепко сжал мою ладонь и, дёрнув за неё, соскочил с высокого табурета, увлекая меня за собой твердым быстрым шагом в направлении террасы, где начинался наш банкет.

— Тоска, старик, понимаешь, — не сбавляя шага, запричитал Серж. — Вторую неделю парюсь… Словом перекинуться не с кем! Бля, одни вельможи — сытые рожи! В Москве надоели, думал, здесь…

— Так мы только приехали… — попытался вставить я в оправдание.

— До вас сибирско-дальневосточный губернаторский резерв учили… Эффективные менеджеры! Бр-ры-ы! — он аж плечами передёрнул. — Да и твои не лучше. И вот наконец-то увидел лицо…

— Женское, наверное?

— Так, стоп! Ты что, женщина? Или этот?

— Я-то тут при чём?

— Так твоё лицо увидел… Давай за этот столик, пока не занят.

Опять не дожидаясь ответа, Серж уютно устроился в кресле, лёгким движением руки опрокинул табличку с названием делегации на газон и ногой задвинул её под стол.

— Ну вот, минут пятнадцать выиграли… Боб, да приосанься ты, расслабься, всё будет хорошо. А когда всё станет хорошо, то что?

— То потом будет хреново!

— Вот почему, Боб, я в тебя поверил! Ты, как и я — философ.

Подошедший официант понимающе выдержал паузу и даже улыбнулся:

— Что будете пить? — спросил он по-русски с мягким молдавским акцентом. — Вино, водка, коньяк, джин, виски?

— Виски со льдом, — ответил я, внутренне оправдываясь перед собой, что ещё рано заводиться.

Серж, казалось, не обращал ни на кого внимания, заканчивал аккуратно выкладывать на тарелке ряды всевозможных морепродуктов, давя лимон и украшая кусочки рыбы веточками зелени:

— Вот какой я молодец! Трам пам пам! Здесь надо есть только морских гадов… Море, воздух, пальмы, песок, мурашки, фляжки… — похоже, он и сам для себя был прекрасным собеседником.

Только сейчас Серж поднял голову, взглянул на официанта и бодро продолжил:

— Вискарь, конечно, уважаемый, вискарь! По двойной для начала, безо льда.

Если честно, этот перепад его эмоций и командный тон начинал меня раздражать.

Официант быстро разлил по бокалам и, всё так же понимающе улыбаясь, поставил бутылку рядом с нами:

— Что-нибудь ещё?

— Спасибо! — так бы и дал в рожу! И что он лыбиться?! Будто мы уже под столом валяемся… Не дождёшься!

— Тост! — Серж прервал поток моей желчи. — Или, может, ты хочешь?

— Давай, давай, — отмахнулся, оглядываясь по сторонам.

— Я вижу, ты, старичок, до сих пор пруху не чуешь! А между прочим, у меня знатный косяк и две герлы… Да, не таращи глаза! Так, местные хохлушки с Волыни, с утра в номере отсыпаются от трудов праведных. Понимаю, первый тост шефа, у него на глазах, стоя, с двумя короткими и одним длинным… Это святое! Но потом ужин в номер, вставим пару свечей нашим славянским подругам, да простит нас Господь и Дева Мария!

— Не богохульствуй, Серж! — протянул я бокал.

— Не придирайся к словам, а всё-таки как тебе идея? — чокаясь: — Я ж понимаю, здесь все свои, а ты не дурак, на работе ни-ни! Так чего поститься, когда в номере сестрица?

— Против логики не попрёшь! — усмехнулся я и тут же непроизвольно вскочил. — А вот и шеф с бокалом!

— Вот этот жабоподобный боров?! — прошипел Серж: — Вы что, на колени становитесь, когда глаза от него надо спрятать?!

Я с трудом сдерживался:

— Очень прошу, не смеши меня! Стыдно признаться…

Загремели фанфары, шеф дежурно забубнил о социальной солидарности и поддержке человека труда.

— Да ладно тебе, брось! — не успокаивался Серж в вполголоса: — Хорошо ведь отжигаете на деньги работяг! Супер — схема! Они по пояс в дерьме на севере нефть с газом качают, да ещё и вам процент отстёгивают! Разве не гениально придумано!

— Тут не только наши… Металлурги, электрики, химики… Ура, Ура! Ур-ра-а-а!

— Все вы химики! — не переставал ржать Серж.

— Да, между прочим, профессура всякая из профсоюзных вузов… — я из последних сил держался.

— У вас ещё и профессура, и вузы! Какие тут ваучеры, Чубайс отдыхает! Это ж надо было так закрутить!

Наконец-то смог сесть. Налил ему и в свой бокал:

— Можно подумать ты, фермер, из навоза выбрался и сразу в пять звёзд!?

— Не-е, я тоже руки не мараю. Советник при Министерстве культуры. На тендерах по реставрации памятников советую… Третий год здесь по Кипрам да Люксембургам с адвокатами по банкам…

— Значит, квиты?

— И всё-таки у вас круче! Люди сами деньги несут… А за что?

— Как за что? — и я на честном глазу принялся его убеждать в нашей необходимости. — Права трудяг защищаем перед топами. Генеральный договор, индексация зарплат…

— И кого-нибудь защитили?

— Пошёл ты!

— Ладно, ладно. Я понимаю, копейки всё это! Вот М и С сидели на трубе… Вот это я понимаю! — теперь он потянулся за бутылкой. — Ну, да бес с ними со всеми, старик! Не будем портить себе праздник жизни. Ваш отбрехался, давай ещё прокладочку, закусим, и в номер. Лучше пару хохлушек взбудоражим!

— Ну, за праздник жизни! — согласился, и внутри меня всё затрепетало от предвкушения очередных приключений. А то уж думал, что день прожит зря, или как там у Павки Корчагина?!

В номере бардак и смрад.

— Ну что ты, неуёмная?!. Такая! Раста-кая… бля! — не выдержал я и возопил Сержу в соседнюю комнату. — Они у тебя точно хохлушки? Похоже, по-русски ни «б», ни «м», ни «ку-ка-ре-ку»! Может, албанки какие?

— Не, те мусульманки, они без прикида, они нежные. А эти, по ходу, англичанки.

— Да ты… Ты говорил!.. — задыхаясь, опешил я.

— Ну, так вышло… Перепутал… Дни перепутал. Точно англичанки, злобные, голодные. Накочумарились через край и совсем с башки слетели. Неистовуют, как мой бывший шеф на планёрке!

Терпенье моё лопнуло:

— Слышь ты, грызунья англосакская, остепенись! Дружба, рот-фронт, понимаешь!?

И сразу последовал совет Сержа:

— Скажи ей, дринк, она тут же соскочит! Вот моя, как оживилась сразу. Услышала! Да, девки усё, дринк, ноу фак.

— Пожалуй, привал… — выдохнул, взглядом провожая голого Сержа, бодро направляющегося к столу с выпивкой. — Ты прям настоящий родео, в смысле этот, ну, сам понимаешь… тореро! А я уж думал линять надо…

— Успокойся, девицы вежливые, Евросоюз всё-таки! Толерантные, дрессированные, ручные… — привычно забубнил себе под нос Серж, при этом твёрдой рукой разливая по бокалам. — Налей стакан, она прильнёт и успокоится, — продолжал он меня инструктировать. — Ни тебе не песен, не плясок, не слёз славянских… Всё чинно, благородно.

Моя иностранная подруга на час тут же осушила вискарь, прикурила сигарету. И вправду расслабилась, прикрыв глаза, обмякла.

— Точно, дрессированная!

— Говорил же, третий год уже на взморье практикую. Немок не беру: они шальные после дринка. Англичанки хоть и страшные все, но под кайфом дрессировке поддаются. Сам теперь знаешь.

— Нет, я только учусь… — я засмеялся своей шутке, а может, всей ситуации. Тому, что вырвался наконец-то на простор из «дружеских» объятий коллег, присматривающих и «постукивающих» друг на друга. Главное, любящих осуждать твои поступки, забывая, что точно такие проколы с ними случались ещё вчера и будут завтра.

— Да, да, понимаю. Такова человеческая сучность! — поддержал меня Серж.

Оказывается, я давно рассуждаю вслух! Пора завязывать и баиньки.

— И всё-таки. Семинар на профзносы! Это круто! Я вообще думал, у нас профсоюзы сдохли давно. Вас ведь не видно и не слышно. Решил, около правительственные патриоты на наши минкультовские деньги гуляют. Это они любят фейерверки, казаки, пляски с саблями и трехкратное ура… А оказывается, профбоссы квалификацию повышать приехали! И смех и грех! Квалификацию по честному отъёму денег!

— Так денег нет!

— Да, да… А вы держитесь!

— Ну что ты привязался! Плесни лучше, — предложил я на дорожку, натягивая брюки.

— Да один ваш боров чего стоит! Вылитый «профработник»!

— Во-первых, он похудел. Ты бы эту рожу видел, когда его под жопу из вице-губернаторов к нам погнали! А теперь на наших крохах… Это тебе не бюджет области пилить перед выборами. Ха-ха! Которые, кстати, он с грохотом провалил. Коммунисты первое место заняли, вот его к нам и…

— Всё как при Советах! Кого в ссылку на сельское хозяйство, кого — на профсоюз!

— Точно. Поначалу он свои барские привычки не бросал. Обед в кабинет заказывал, с официантками… Всё честь по чести! И каждый день мне на планёрке, чтоб я везде на первых полосах… Спрашиваю: «А в связи с чем? Информационный повод какой?» А он мне: «Сам придумай». «Хорошо, — отвечаю, — надо бы интервью для начала…». «Бери анкету мою и пиши, если работать дальше хочешь!»… А сейчас вообще забил на всё! На работу и не появляется…

— И правильно ведь говорит, ты ж раб, как-никак! А он высшее существо!

— Земноводное…

Англичанка встрепенулась, потянула ко мне свои бледнокожие веснушчатые руки. — Ну и чего ты опять лезешь, иди ещё дринкни по ту… Отвали, сказал!

Пришлось вставать, разливать.

— А тебя-то чего занесло в профсоюз? — не унимался Серж. — Вроде «старик» ты нормальный. Без работы бы не остался.

— Пиарщиком колесил по стране, губернаторов делал… Потом выборы отменили в нулевых. А тут позвонили, профорганизацию объединённую создают, не хотите попиарить новую контору, ну и шефа ейного.

— Это, вот эту жабу?

— Да нет. Первый – плейбой был, с картеровской улыбкой. Похоже, подставили его… Типа он на охоте гендиректора «дочки» нашей «гидры» случайно завалил по пьянке… Да только «зашитый» он был, понимаешь? А гендиректоры, те все в жопу… Ну и пожертвовали офицером… Не ферзей же сдавать?

— Ну, типа, да…

— Вот тут нам жабу и подсунули!

— Твою же душу! На твоего посмотришь… Да там и без очков видно, вор, ворюга, ворища! Он же, кроме этого, больше ничего не умеет… Точно говорят, профсоюз — это мафия!

— Это в Америке – мафия! А у нас, так, шпана одна! Как будто у вас в культуре ангелы витают в облаках?! Я над тобой наблюдал, ты за эти трое суток только в баре штуку баксов просадил.

— Больше, и не баксов, а евриков. Но это неважно. Старик, важно другое! Я предприниматель… — он вспрыснул слюной в раскатистом неудержимом смехе, — чуть не сказал: я честный предприниматель!

Мы заржали и надолго, опять разбудив и перепугав англосаксонских девиц. Моё рыжее чудище быстро скрылось в туалете.

— Блевать побежала, — знающе пояснил Серж. — Но это тоже неважно… О чём я? Старик… А, да. У меня реставрационный бизнес. Понимаешь? Я советник, я не чиновник! Не государственный, не корпоративный, не профсоюзный… Ни-ни.

— И что же ты советуешь, советник?

— Это тоже неважно… Они там проводят тендер на реставрацию условного памятника. Кремля какого-нибудь нижегородского, усадьбы-музея, да хоть памятника Пушкину… Александру Сергеевичу… Помнишь такого, да? Не в этом дело. Присылают деньги, я их на Кипре принимаю, делю, кладу… Я не об этом!

— Почему, давай об этом. «Распил» мне интересен.

— Не разочаровывай меня! Ты же умный человек, не журналюга какой-нибудь. Я о другом… Старик, заметь, мы у трудяг ничего не берём, и храмы, они, как правило, после нас всё-таки стоят под золотыми куполами. Но мы никому не обещаем защиты и манны небесной в перспективе за их же кровные. Понимаешь? В каком дерме собака порылась…

— А-а-а. Ты о спасении души? Понимаю. Да, у нас всё просто: «Слышь, работяга! Хочешь деньгу заколачивать, да такую что во всей округе никто из твоих знакомых не получает? Давай вали к нам! Только сначала подпиши заявление о вступлении в члены профсоюза и ещё одно, в бухгалтерию, об уплате взносов». Мы никого не принуждаем. Это сделка. Понимаешь? У него — деньги, а у корпорации вывеска: «Социальное партнёрство в действии!». И всем хо-ро-шо, ха-ха-ха…

— Я думал, это мы гниль… — Серж ладонью размазал по лицу слёзы или пьяные сопли и задыхаясь продолжил: — Да! Когда мы потрошим древние дома… Душу города выворачиваем, и потом новодел лепим вместо памятника… Так дешевле… Но вы хуже! Понимаешь, ты?! «Старик»… Вы сразу сделку предлагаете, с дьяволом!

— Чья бы мычала! — драться не хотелось. Вискарь уже не брал, девок совсем не желалось, хоть они ещё и трясли грудями, и крутили задницами перед носом в такт музыки. — Серж, по-моему, пора расходиться! Спасибо за чудесный вечер!

Я встал, пытаясь найти в этом свинарнике свой галстук.

— Да брось ты, не обижайся, все мы большие свиньи! Все играем… Но ведь по не нами навязанным правилам! Ладно… Давай лучше выпьем за начало нашего приятельства!

Он вскочил, плеснул в бокалы, близко подошёл ко мне и заговорчески зашептал:

— Ты знаешь. Я знаю. Главное — быть в обойме! Зубами хвататься и жопу подставлять, грызть глотки, но держаться… Иначе обочина, грязь, нищета… Дно! Безденежье! Неуважуга! Забвение…

— А может, хрен с ней? С этой жизнью! А-а? — наверное, это начиналась пьяная истерика: — Я сво-бо-ден!.. Как там в песне?!.

— Боб, заткнись, не ори, не дома!

— На яву-у, а не во сне-е-е…

— Нам-то с тобой, может, уже и по хрену! А дети наши, внуки… Им что, прикажешь в прислуги, в рабы? Как они там, — он страдальчески поднял вверх глаза, — запланировали!

— Разочаровываешь, Серж. Что-то ты сдуваешься, философ!

— Правда, чего-то я?!.

Впервые увидел его растерянный взгляд. Я и сам растерялся. И чего мы тут наговорили друг другу?! Не в поезде же? С первым встречным…

— Эй, гёрл, хватай дринк! — он сбегал в спальню и принёс давно обещанный косяк. — Так, сейчас раскумарю… Давай, Боб, присоединяйся. Ну что, меняемся?

Проснулся я в липком поту, придавленный поперёк валяющейся храпящей девицей, от какого-то грохота.

Кто-то, не на шутку рассерженный, колотил в дверь не переставая.

В комнате гремела музыка, висел тяжелый кислый запах перегара и с сладковатым привкусом недавно искуренной травки. Кондиционер явно не справлялся с выхлопом нашей честной интернациональной компании. А ещё «пять звёзд»!

Серж стоял надо мной, прислонив указательный палец к губам, при этом держа в другой руке что-то из одежды.

Я быстро, но аккуратно скинул с себя «англосаксонское ярмо» и принялся собирать в охапку свои шмотки.

Прихватив со стола початую бутылку вискаря, Серж уже распахнул шторы, балкон и кивком призвал меня на выход.

В полёте, спрыгивая на стеклянный козырёк входной террасы, вдруг вспомнил, что забыл в номере сигареты!

Спрятавшись на краю козырька, в слабоосвещённой тени, мы спокойно оделись, несколькими глотками вискаря, насколько это было возможно, привели себя в относительный порядок.

Отдышались. Воздух-то какой! С моря бриз… Цикады! Живут же люди!

С большим трудом по медной водосточной трубе всё-таки смогли сползти на твёрдую землю и с радостью шагнули в темноту, на узенькую тропинку, уходящую к морю, украшенному поблёскивающей лунной дорожкой.

За всё это время мы так и не проронили ни слова.

В Словении все пляжи муниципальные. Это значит, что нам пришлось преодолеть пару сот метров до песка, ещё и перейти через дорогу, а душа уже рвалась в холодное позднее майское море.

Понятно, что только русские чудики спьяну лезут по ночам в воду, но какое же это блаженство! Пару раз с головой окунуться в бодрящую тёмную жидкость и, распластавшись на спине, качаться на лёгкой волне, разглядывать звезды, слизывая солёные капли с губ. Наверное, таким будет Воскресение!

Впрочем, вскоре выяснилось, что мы далеко не одни блаженствуем здесь. Я вдруг отчётливо услышал, как метрах в десяти от меня кто-то, тяжело дыша, сучит руками по воде. Резко поплыл в эту сторону, но Серж меня быстро обогнал, промчавшись мимо тренированным кролем, и схватил за короткие волосы уже уходящую под воду голову.

Через минуту мы боролись на песке с в стельку пьяным, испуганным и очень недовольным доктором, специально включённым в нашу делегацию для такого случая. В смысле, конечно, для спасения и лечения. Но Серж резким захватом врачебной руки пресёк наше бессмысленное кувыркание.

Как-то быстро невесть откуда набежали пьяные радостные коллеги, увлекли нас под «грибок», где рядом на лавочке были разложены тарелки с заветренными закусками, местами засыпанными песком. Я ощутил его похрустывание на зубах, закусывая очередной за этот день тост: «Ну, за праздник жизни!».

— Боря, ты куда слинял? — при этих словах, заискивающе глядя мне в глаза, поинтересовался помощник босса. — Девушки пожаловались шефу, что не с кем танцевать… Он тебя искал… Не очень довольный…

— Лучше, Боря, познакомь нас с молодым человеком, — заигрывающим голоском игриво попросила наша далеко не молодая и уж точно не привлекательная, но в доску компанейская бухгалтерша Татьяна.

— Конечно, Татьяна Васильевна. Его зовут Сергей.

— Серж, очень приятно! — он протянул открытую ладонь и галантно чмокнул Татьянину руку. — Очень, очень приятно, Серж, искусствовед.

— О, как мило, Серж! — вспыхнула бухгалтерша.

— У меня тост! — кажется, Серж опять вскочил на своего конька. — Вам хорошо, друзья, сегодня?

— Да-а-а! — хором откликнулись присутствующие.

— Так пусть завтра будет лучше, чем сегодня, а послезавтра — лучше, чем вчера!

— Ну, за праздник жизни! — вставил вечно поддакивающий помощник босса.

Неожиданно кто-то опёрся на моё плечо и, окончательно заслонив отблески уличного света, сверху вниз поцеловал меня слюнявыми кислыми губами в лоб. Это был доктор. Он плакал и улыбался одновременно.

— Спасибо, Боря, спасибо, дружище!

— Да ладно тебе…

— Всегда… — он оттопырил нижнюю губу и развёл руками. — Понял?!

Доктор тут же резко оттолкнулся от меня рукой и, развернувшись, шатаясь поплёлся по песку в сторону гостиницы.

— Ле-нин, всегда жи-вой, — громко запел он.

— Ле-нин, всегда со мно-ой… — смеясь подхватили мы хором.

Расцвет обесцветил запоздалый фейерверк, возвестивший об окончании банкета. На мгновение на побережье наступила гробовая тишина.