Журнальный мир

Новая волна покорения Арктики

Осенью 1937 (нашли время!) во льдах Арктики зазимовал почти весь советский ледокольный флот: «Красин», «Ленин» и ледорез «Федор Литке», и каждый из них вел караван — всего больше двадцати судов. Идущие к ним на помощь ледоколы сами попадали в ледовый плен. Зимовщиков опять спасали полярные летчики-асы. Начальник Главного управления Севморпути О. Ю. Шмидт перешел на работу в Академию наук, на этом посту его сменил Михаил Дмитриевич Папанин, только что вернувшийся с дрейфующей станции «Северный полюс». В «Лайф Джоурнал» мне попалась архивная фотография руководства Главcевморпути в Кремле. На первом плане — Сталин и Папанин, Иван Дмитриевич слегка наклонился в сторону вождя.

Хотя мой отец большей частью не плавал, а летал на самолетах к местам своего назначения, Папанина он знал хорошо. Когда я спрашивала про Ивана Дмитриевича, отец говорил: прост и доброжелателен, и четыре класса образования вовсе не помеха, толковый и очень хозяйственный. А что еще скажешь, если он стоит рядом с вождем? Хорошо знавший Папанина М. М. Сомов пишет, что он умел находить профессионалов, на которых можно было положиться, иногда оценивал их полезность с первой встречи. Так, получив должность начальника Главсевморпути, он приметил Н. А. Еремеева, бывшего царского офицера и опытнейшего специалиста по проводке кораблей, и сразу назначил его своим помощником. Они много лет проработают вместе, включая военные годы.

Чтобы узнать, как Папанин попал на Северный полюс, открываю написанную им книгу «Лед и пламень». С первой страницы чувствуется энергичный и непотопляемый оптимист. Мальчишка с Севастопольской окраины из очень бедной семьи — слесарь, моряк вспомогательного Императорского флота и борец за Советскую власть. В 1986 году в своей книге он напишет, что никогда не порывал с ЧК. Я ему не судья. Кто он такой, И. Д. Папанин, на самом деле — председатель Крымского ЧК, контр-адмирал (1943), дважды герой Советского Союза — я не знаю. Он продукт своей эпохи.

В 1925 Папанин — сотрудник Наркомата почт и телеграфов (Наркомпочтел), потом его посылают на Алдан на строительство первой радиостанции на территории Якутии. В июле 1931, когда над Советской Арктикой должен пролететь немецкий дирижабль «Граф Цеппелин», на Земле Франца Иосифа в бухте Тихой запланирована встреча немецкого дирижабля и советского ледокола «Малыгин». В том самом месте, где в 1913-1914 годах зимовал «Святой мученик Фока» и откуда Георгий Седов отправился к Полюсу на собачьих упряжках и не вернулся.

И Папанин опять «в струе». Наркомпочтел направляет его в бухту Тихую вместе с экспедицией на корабле «Малыгин». С дирижабля, на котором также находятся несколько советских ученых, включая директора Арктического института Самойловича, на ледокол в крохотное почтовое отделение Папанина передается почта, идет гашение марок и конвертов. Здесь такие люди! В. Ю. Визе с группой ученых, итальянец Умберто Нобиле, советские и зарубежные корреспонденты, которые обступили его почтовую каюту, чтобы передать свои материалы. И по просьбе журналистов он связывается с Москвой и добивается увеличения объема передаваемых материалов. И, конечно, становится любимцем репортеров.

Он находит общий язык с полярным исследователем Пинегиным, заместителем Визе. Делится с ним своими планами: непременно стать полярником. И вот уже от Визе получено добро. Его берут в Арктический институт, и в тот же год Самойлович отправляет его на полярную станцию в бухту Тихая на Земле Франца-Иосифа. Перед Папаниным поставлена задача: расширить до обсерватории находящуюся в бухте Тихой небольшую станцию, созданную во время похода «Седова» на Землю Франца-Иосифа в 1929–1930 годах. Иван Дмитриевич сам не верит своей удаче, но умудряется еще взять свою супругу, которая станет первой женщиной на зимовке.

А в мае 1937 года, когда Шмидт и Визе организовывают экспедицию на первую в мире дрейфующую научную станцию «Северный полюс» в самом центре Северного Ледовитого океана, Папанин летит на флагманском самолете М. В. Водопьянова в качестве начальника станции вместе с Э. Т. Кренкелем, Е. К. Федоровым и П. П. Ширшовым. Эта экспедиция еще знаменита тем, что Водопьянов, осмотрев с воздуха состояние льда, впервые в мире совершил рискованную посадку на Полюсе на самолете-гиганте АНТ-6. Вторым пилотом тогда был М. С. Бабушкин — первый летчик (после Нагурского) на Русском Севере. Он летал с 1920 года, участвовал в поисках экспедиции Нобиле (дирижабля «Италия») на своем Ю-13.

Они вылетели на Полюс с Земли Франца-Иосифа, с острова Рудольфа, где годом ранее уже была создана база, и откуда будут стартовать самолеты АНТ-6, чтобы доставлять провиант и почту на льдину. Примечательно, что вскоре после высадки станции на Северном полюсе легендарный летчик Валерий Чкалов, а вслед за ним и Михаил Громов, совершили беспосадочные перелеты через Полюс — в Америку.

Возвращение экспедиции — это национальный триумф. Всем четырем полярникам и летчикам, доставившим экспедицию на Северный полюс, присвоены звания Героев Советского Союза.

Если сравнить судьбу Папанина с первопроходцами Арктики, то можно сказать, что он удачно прошел кастинг и ловко поднялся по лестнице к звездам в свете рампы. Герой своего времени. Говорили, что его продвижению способствовал зам. Наркома обороны СССР С. С. Каменев. Только бы не споткнуться! Любимое выражение Папанина: «Главное — чтобы наука не пострадала». И, хотя к научным исследованиям Иван Дмитриевич имел весьма опосредованное отношение, он не споткнулся ни разу — одних только орденов Ленина девять штук.

К возвращению экспедиции Папанина разгораются сталинские репрессии, в том числе направленные, после зимовки судов и ледокольного флота в 1938–39 году, против гидрографов и сотрудников Севморпути. В числе жертв оказался и Р. Л. Самойлович, в то время директор Арктического института и руководитель множества успешных экспедиций. Он тогда руководил высокоширотной экспедицией «Садко», три судна которой зазимовали вместе с другими во льдах.

Я помню, как еще долго после смерти Сталина отец по утрам за завтраком молча слушал последние известия. И я знала, что нельзя шуметь и даже заговаривать с ним, потому что из черной шляпы радио могут прийти страшные вести. А у папы — «форма один», ведь все экспедиции засекречены (холодная война в разгаре), и все может случиться, как это случилось тогда.

Следующую экспедицию на дрейфующей льдине в 1950 возглавил известный полярный исследователь, человек, посвятивший себя изучению «куполов Земли», — Михаил Михайлович Сомов. После Арктики, в 1955 году, он отправится на Южный полюс и возглавит первую Советскую Антарктическую экспедицию. Антарктида буквально приворожит ученого, и он проведет там несколько зимовок. Именем этого скромного и бесстрашного ученого назовут пароход и море в Восточной Антарктиде.

И вот теперь, в конце марта 1954 года, отец летит на дрейфующую льдину, правда у этой льдины пока еще нет адреса. Сначала небольшая группа из Ленинграда вылетает в Амдерму — это первый полярный порт, а потом на Диксон — на базу высокоширотной экспедиции. Остров Диксон в Карском море — это особое место: самый северный порт России. Здесь большая и хорошо защищенная гавань. Полярная станция на острове была создана еще до революции. Украшает остров стодвадцатиметровая радиомачта. Отсюда начиналась не одна экспедиция, здесь оставляли припасы зимовщикам и уголь для судов. В 1942 немцы пытались взять боем этот остров в ходе операции «Вундерланд», но потерпели неудачу. И здесь в войну погиб, сражаясь, ледокол «Сибиряков».

Из Диксона вместе с А. Ф. Трешниковым они направляются на мыс Челюскин, уже с геофизическим оборудованием, но там непогода. Садятся на острове Средний — это Северная Земля, открытая Вилькицким в 1913 году. Мыс Челюскин, Северная Земля — знакомые названия, форпосты Арктического фасада России. А между ними пролив Вилькицкого — самая северная часть Северного морского пути, которая до экспедиции «Вайгача» и «Таймыра» была пройдена шведом Норденшельдом в 1878 году, потом Нансеном и бароном Толлем, который искал в этих местах Землю Санникова.

На следующий день, как сказал Алексей Федорович Трешников: «Начался поиск льдины, пригодной для прописки». Пять человек на двух самолетах ИЛ-12 с полярными летчиками И. С. Котовым и П. П. Москаленко вылетели в сторону промежуточной базы на 85⁰ северной широты.

Сели удачно, но в первую же ночь начались приключения. Сначала появился нарастающий гул, а потом раздался страшный грохот — это треснула льдина, оставив самолеты Котова и Москаленко по разные стороны трещины. Между «Котовкой» и «Москалевкой», как теперь назывались два новых лагеря, образовалась широкая полынья, которую можно было преодолеть на клипперботе, то есть надувной резиновой лодке. Через два дня полынья сошлась, «аэродром» расчистили от торосов и снова вылетели на поиски места для зимовки.

Подходящую многолетнюю льдину площадью два на три километра и толщиной три метра нашли только через пару дней на 86⁰ северной широты. Только вот места для аэродрома там не оказалось. Пришлось организовать аэродром подскока за десять километров от лагеря. Для высадки на льдину летчики вызвали биплан АН-2, которому для приземления достаточно полосы в пятьдесят метров. Стали прибывать самолеты с участниками. Прибыли и собаки: сначала Мамай — с острова Средний, а потом Блудный с мыса Челюскин, позаимствованный у ничего не подозревающих о его путешествии хозяев. Огромные мохнатые лайки будут охранять лагерь от белых медведей — хозяев Арктики.

Никогда еще не было так многолюдно на трассах Арктики, как весной 1954 года, — начался новый этап в изучении Арктического бассейна. Прилетело начальство высокоширотной воздушной экспедиции «Север-6», которой руководил начальник Главсевморпути В. Ф. Бурханов. Он был в составе экспедиции по Северному морскому пути под руководством Шмидта, и потом сам принял непосредственное участие в проводке первого каравана кораблей. В состав экспедиции Бурханова входили ученые, исследователи и три отряда полярных летчиков. Отряд М. А. Титлова уже успел высадить с мыса Шмидта экспедицию СП-4 — значительно южнее. Отряд И. И. Черевичного и геофизика М. И. Острекина планировал остаться на несколько месяцев для изучения белых пятен полярного бассейна, а отряд И. С. Котова обеспечивал большую часть снабжения СП-3.

Выбор площадки для СП-3 начальники одобрили. Координаты льдины таковы, что по пути к Северному полюсу она должна пройти над хребтом Ломоносова, который был обнаружен группой Острекина в 1948 году. Вопрос изучения рельефа дна Ледовитого океана был насущной необходимостью. Подводный хребет Ломоносова, который проходит через Полюс и тянется до Канады, надо сказать, и до сих пор остается краеугольным камнем для определения границ континентального шельфа России.

«С какими летчиками я летал!» — говорил отец с гордостью. Все — герои Советского Союза. Еще бы! Полярные летчики — это ассы из ассов! Они уже давно садились на лед и летали в районе Полюса, но широкой общественности об этом не было известно, экспедиции «Север» были засекречены. В летном отряде часто появлялся легендарный летчик М. В. Водопьянов. Тянет его на Север, хотя он уже в отставке — теперь инструктор, начальник промежуточной базы.

Началось строительство лагеря. Домиков мало, их только начинают изготавливать. Первый домик с газовым камином получили радисты, радуются. Люди живут в палатках — это специальные полярные палатки: двойные, легкие, чтобы можно было без особого труда перетащить, если прошла трещина. Пол устлан оленьими шкурами в несколько слоев. Вокруг палатки можно построить иглу из снежных кирпичей, написано в инструкции, тогда температуру в палатке можно будет поддерживать на пятнадцать градусов выше, чем снаружи. Но кто же будет строить эти иглу, если с приходом лета они все равно растают, да и дел на станции невпроворот. Помимо основной работы, приходится разгружать самолеты и складировать грузы, строить и ремонтировать, ровнять взлетную полосу — дня не хватает, а по ночам еще периодически выпадает дежурство по лагерю.

Экипировка полярника — это целый ритуал, начиная от шелкового, потом шерстяного белья и свитера из верблюжки до меховой дохи или малицы. Любимая моя фотография: папа в малице с откинутым капюшоном, на ногах унты из волчьего меха, улыбается солнечной погоде. Но спать при минусовой температуре рекомендуется в белье; ватно-пуховой спальник вкладывается в мешок из оленьих шкур со шнуровкой — получается персональная норка. Один такой ватно-пуховой спальник у нас еще долго жил после папиной экспедиции.

В одной из палаток соорудили баню: на паяльную лампу поставили большой котел. Везде у них эта паяльная лампа — и чай вскипятить, и палатку обогреть, и даже баню обустроить. Подогревательная лампа также незаменима для запуска замерзшего двигателя самолета или вертолета. Теперь бы сказали: «Уникальный девайс». Кстати, этот «девайс» в экспедициях и теперь не утратил своего значения.

Заработала радиостанция и 14 апреля вышла в эфир со своими позывными. Но это связь только с полярными станциями, которым регулярно передаются данные о погоде и штормовые предупреждения. Связь с Москвой удастся установить позже. Радисты Константин Курко и Леня Разбаш обеспечивают радиопривод самолетам, которые все везут провиант и оборудование, ящики, баллоны, бочки. Погода здесь меняется часто, и видимость иногда бывает нулевая, а радиомаячковая система посадки может вести самолет прямо до взлетно-посадочной полосы. «Я тюлень, я тюлень», — кричит Разбаш в эфир.

«Через несколько дней над лагерем, — пишет С. Ф. Трешников, — появился летательный аппарат необычной формы, без крыльев, с длинными лопастями». Услышав шум мотора, люди выбежали и уставились в небо. Многие видели такую машину впервые. «Было удивительно смотреть, как она сначала висела в воздухе, затем начала пятиться назад, в сторону, и вдруг плавно села на лед».

Экипаж вертолета Ми-4 под командованием А. Ф. Бабенко совершил путешествие из Москвы длиной в четыре тысячи километров с несколькими посадками и доставил с ближайшей базы ГАЗ-69¹. Этот вертолет вместе с экипажем останется на станции на зимовку.

Весна в разгаре — апрель, и солнечные дни случаются часто. Полуночное солнце не заходит, движется на одной высоте, озаряя лагерь своими лучами днем и ночью и разрисовывая небо над белоснежной пустыней яркими красками, переливающимися редкими оттенками. Богатство красок зависит от настроения арктических циклонов, от состояния воздуха и магнитных полей. По какому времени жить на Полюсе, если все меридианы здесь сходятся в одну точку? Нет времени! Оказалось, что удобней всего ложиться в шесть часов вечера по Москве, а вставать в два ночи.

Внизу — три метра льда и четыре километра воды до дна, как определили гидрологи. Теперь на станции имеется гидрологическая лебедка с двигателем, а папанинцам приходилось поднимать трос из глубины вручную — лебедкой, и иногда на это уходило несколько суток… Но и сейчас работа у гидрологов тяжелая. Чтобы получить лунку для исследований, лед приходится взрывать и бурить, ставить над лункой палатку. Вертолет совершает регулярные рейсы, доставляя гидрологов еще ближе к Полюсу, и там работают выносные гидрологические станции. Данные гидрометеорологических наблюдений передаются на большую землю. Погода в центральной части Арктики сильно влияет на формирование погоды всего северного полушария.

«Мы везем вам сюрприз», — радирует с борта вертолета гидролог Шамонтьев, возвращаясь с гидрологической станции. Вертолет не успевает сесть, как из кабины вываливаются три туши белых медведей.

Вот фотография: три богатыря верхом на побежденных медведях с оскаленными мордами. Богатыри на фото смеются, хотя страха натерпелись: во время проведения съемки Бабенко случайно обернулся и увидел, что путь к вертолету, где остались карабины, перерезает медвежье семейство. Они с Шамонтьевым кинулись к вертолету и успели добежать. Выстрелы в воздух из ракетницы и карабина не произвели на медведицу и двух пестунов никакого впечатления, они подходили все ближе. Женя Яцун кричал из вертолета: «Не убивайте медведей, они тоже хотят сниматься в кино, а у меня пленка кончилась!» Но над лункой продолжала разматываться лебедка. Если дело дойдет до конца, то ценное батиметрическое оборудование останется на дне океана… Так что шансов у медведей не было.

Палатка отца дальше всех от лагеря. Это место называется «Попковские выселки», здесь магнитная вариационная станция, рядом с которой не допускается нахождение магнитных материалов. Каждое утро отец записывает изменения магнитного поля. Он здесь и магнитолог, и астроном. Павильон для астрономических наблюдений, построен из снежных кирпичей — без крыши, естественно.

Вот на фотографии отец с теодолитом в летнюю погоду, улыбается. Его сосед по палатке, штурман вертолета Саша Минаков, держит хронометр, помогает снимать показания. Минаков, кстати, каждое утро раздевается до пояса и обтирается снегом. Точность хронометра они регулярно сверяют с Пулковской обсерваторией. И каждый день ловят солнце, чтобы вычислить координаты.

В кают-компании висит большая карта. «Магнитолог Попков ежедневно наносит на нее путь дрейфа льдины», — пишет Трешников в своих дневниках. На другой фотографии — зима, холод и темень, теодолит и сектант в снежном доме заносит пургой, руки в обледеневших перчатках, а звезды прячутся за облаками. И надо ждать пока выглянет звезда. Ведь не было тогда ни спутников, ни интернета, координаты рассчитывали по астрономическим наблюдениям при помощи логарифмических таблиц, совсем как мореплаватели прошлых веков. Метель и туман — враги звездочета, как прозвали отца в местной стенгазете. Поэтому и спешившие на Полюс ради рекорда Пири и Кук не останавливались лишний раз, чтобы вычислить координаты, у них на это просто не было ни времени, ни сил.

Читаю дневники А. Ф. Трешникова «Год на полярной льдине» и мне все фамилии знакомы. Помню их с детства, папа о каждом рассказывал. В. Г. Канаки — опытный полярник, еще до войны зимовал на Земле Франца Иосифа и на Новой Земле, а Дима Цигельницкий недавно закончил Арктическое училище. Иван Максимович Шариков из Гдова — начальник гидрометеорологической станции. Когда он подал заявку на место метеоролога, мест уже не было, и он без раздумий согласился быть поваром. Г. И. Матвейчук провел много лет на острове Диксон. Комаров — это механик золотые руки, с таким не пропадешь.

Жизнь на льдине снимает кинооператор Женя Яцун. Благодаря ему я держу в руках огромную пачку фотографий на толстой тисненой бумаге, и они совсем не постарели.

Отец на съемке

А вот и мой любимый доктор Виталий Волович, его профессия — медицина выживания. Он старый полярный волк: еще в сорок девятом вместе с известным парашютистом А. П. Медведевым совершил прыжок с парашютом на Полюс и установил там флаг СССР. И на СП-2 он тоже был. Но рекорд Воловича не был зафиксирован, операция проходила по военному ведомству под грифом секретности. В качестве рекорда зафиксирован прыжок на Полюс двух американцев тридцать два года спустя, в 1981 году! Воловича я хорошо помню: молодой, красивый, жизнерадостный, играет на аккордеоне и на фортепиано, он и у нас дома как-то исполнял свои полярные песни на моем пианино.

В своих дневниках Волович напишет, как магнитолог Попков на очередном семинаре читал лекцию по геофизике и всех удивил рассказом о том, что ученые строят немагнитное судно для изучения магнитного поля Земли. Тогда никто еще не знал, что это судно назовут «Заря», и это тоже будет трехмачтовая парусная шхуна, как легендарная «Заря», на которой барон Толль и Колчак прошли мыс Челюскин и провели две зимовки. И отец тогда даже не мог себе представить, что через несколько лет, после зимовки в Антарктиде, он поднимется на борт немагнитной шхуны «Заря» и совершит на ней два кругосветных плавания. Равно как и Волович не знал, что станет личным врачом первого в мире космонавта.

Мир, говорят, тесен — а мир первопроходцев и романтиков еще теснее. И особенно — этот суровый мир, сходящийся у полюсов, в котором на каждом новом витке повторяются героические усилия и бережно хранятся в памяти имена людей и названия кораблей-первопроходцев.

Скоро 1 мая, и приедут гости — участники высокоширотной экспедиции. А где устроить праздничный обед, если палатка кают-компании даже всех полярников не может вместить? А тут еще высокоширотная экспедиция и журналисты. Так и возникла идея строительства ледового дворца — из снежных кирпичей.

«Эскимосы же строят свои снежные иглу», — говорит Воловичу его коллега по зимовке на СП-2 начальник станции М. М. Сомов, прилетевший, чтобы помочь с организацией лагеря. Энтузиасты нашлись, хотя выделить время для строительства трудновато. Наконец, все спланировали, помогают свободные пилоты и механики.

И вдруг в один из дней кто-то закричал:

— Льдина лопнула!

Все повернулись туда, откуда раздался крик, побежали. Сначала послышался глухой гул, потом грохот, и на глазах у людей трещина разошлась более чем на пять метров, отделив от лагеря приличный кусок ледяного поля, на котором остался подскок. Теперь придется таскать грузы только вертолетом.

На третий день трещина начала сходиться, образуя нагромождение торосов высотой до трех метров. Прав был доктор Волович: тихой жизни на льдине не будет. Трешников теперь каждый вечер с большим серым псом Мамаем обходит свои владения, проверяет надежность льдины.

Первым из гостей с мыса Шмидта прилетел, вместе с очередными грузами, журналист Михаил Маковеев. Самолет Шатрова приземлился на подскоке, пришлось ждать чудо-транспорт, как здесь называли вертолет, чтобы попасть на льдину. А грузы остались на аэродроме, украсть их некому.

«Гостей много, — пишет Маковеев, — "туземцы" одеты в новые оленьи малицы², на ногах оленьи торбаса³».

Действительно, народу прилетело много. Бурханов привез академика Д. И. Щербакова, геолога, которого особенно интересовали данные по измерению глубин в районе подводного хребта Ломоносова. В ледовом дворце места всем хватило, накрыли праздничный стол в лучших традициях советского застолья, почти как дома. Доброжелательный и остроумный Щербаков избран тамадой. Они поднимали тосты, а льдину неумолимо несло к северу. Погода портилась, температура воздуха упала до минус 18⁰, и наступила непроницаемая мгла. Высокоширотная экспедиция закончила свою работу, но улетят они только через пару дней, когда снова станет ясно.

Завоз оборудования все продолжался. Черевичный вместе с грузами привез письма из дома, а потом доставили сборные домики. Под руководством аэролога Канаки из двух комплектов умудрились собрать одну кают-компанию. Скучать здесь некогда, свободного времени совсем нет. Закончив свои текущие дела, народ принимается за благоустройство лагеря. На станции все по-настоящему: и юмористическая стенгазета, и шахматные партии с СП-4, и все советские праздники.

А вот и подарок от зимовщиков мыса Челюскин: самолет Котова доставил пианино. Многие знают, что Волович прекрасно играет на фортепьяно и не одну песню сочинил за свои зимовки. Кают-компания еще не достроена, поэтому пришлось поставить пианино в снежном доме и накрыть брезентом.

Май плавно перетекает в лето. Температура ниже минус десяти не опускается. С каждым днем солнце поднимается все выше. Ледяной дворец тает на глазах, как Снегурочка в весеннем хороводе. Вокруг льдины — трещины, разводья, торосы молодого льда. Опять работа — приходится перетаскивать палатки. Волович и Яцун установили свою палатку на снежный холм, а кто-то приспособил бочки из-под керосина в качестве фундамента.

Прилетел Мазурук на ИЛ-12, привез свежие овощи, продукты, газеты и радиограммы. Трешников пишет, что получил из дома первую радиограмму, то есть пленку с записью голосов близких. А вот и мой отец на фотографии сентиментально склонился над магнитофоном, на котором крутится бобина коричневой пленки. Пленку эту он будет хранить всю жизнь вместе с остальными реликвиями.

В середине мая отряд Черевичного и Острекина закончил свои исследования в Полярном бассейне — счастливчики, улетают на большую землю.

Наступает июнь, и черный тент палатки так притягивает тепло, что температура внутри без газовой горелки доходит до плюс двадцати, а льдина превращается в Полярную Венецию — кругом разводья, полыньи, озера. И домб теперь, как в Венеции, стоят на сваях. Спасаясь от наводнения, теперь уже все поставили свои палатки либо на бочки, либо на ледяные кирпичи. Пришлось и склады перетаскивать. Вместо унтов — резиновые сапоги. А подскок теперь отрезан широкой полыньей. Собакам жарко, они постоянно промокшие, длинная шерсть всклокочена. Вертолет вылетает на разведку при каждой замеченной трещине — обнаружили водоросли в разводьях и двух нерп. Над лагерем раздается звонкий лай Блудного с Мамаем, чириканье пуночек, а Волович пишет новую песню:

Пришла весна за тридевять земель,

В далекий край, где вечный лед и стужа.

И в первую весеннюю капель

Наш лагерь утром солнечным разбужен…

Обильный снег растаял, наконец.

Заплаты луж виднеются повсюду.

А наша гордость — ледяной дворец —

Обрушился бесформенную грудой.

И вот настал день, когда по радио в утренней трансляции Москва объявила, что в Арктике на дрейфующих льдах работают сразу две научные станции. Это означало, что экспедиция рассекречена, и только теперь мир узнал о СП-2, донесения с которой передавались в зашифрованном виде. И папанинская станция теперь будет называться не «Северный полюс», а СП-1. С этого момента внимание страны будет приковано к СП-3 и СП-4. Начнутся передачи для полярников, где мы с мамой будем передавать приветы, а папа будет меня поздравлять с днем рождения по радио. Будут говорить о победах нашей страны, об ответственности за выполнение заданий партии и правительства и о мужестве полярников.

Мы с мамой тем летом отдыхали на Черном море в небольшом поселке, где по дороге, залитой гудроном, за день проезжали две машины: рейсовый автобус и грузовик. И в один прекрасный день, на радость местной детворе, с горной дороги в поселок скатился огромный экспедиционный «Урал». Это была бригада звукозаписи из Москвы с подарком от папы — большой коробкой, набитой шоколадными плитками. Местной детворе черный шоколад не очень понравился, а вот машина «Урал» — это да! Мальчишки два дня изучали машину, облазили всю, забирались и в кузов, и в кабину. А я упорно не хотела говорить текст, придуманный режиссером, который кончался словами: «Папа, привези мне белого медвежонка».

Но думаю, что от моего упрямства никто сильно не пострадал. Передача для полярников выйдет в эфир 22 сентября. Сначала будет транслироваться концерт из Центрального дома работников искусств, а потом полярники услышат в эфире голоса своих близких — и все дети, которые уже научились говорить, закончат свое выступление словами: «Папа, привези мне белого медвежонка».

Пленки с голосами близких

А пока лето еще не кончилось, и гости на СП-3 все прибывают. Известный профессор микробиологии А. Е. Крисс высадился на льдине вместе со своей командой. Его интересует вопрос, живут ли микробы в центральной части Северного ледовитого океана. И что вы думаете — живут! Даже на глубине 3700 метров под паковыми льдами. И в поселке полярников тоже появляется живность: то полярные крачки, то утки, то тюлени в полынье. Иногда в хорошую погоду прилетают чайки. Но погода здесь крайне непостоянна; в июле пошел снег, на лагерь обрушилась снежная буря, и накрыло пургой. А все надеялись увидеть 30 июня солнечное затмение. И наконец, случилось так, что все окна смотрят на Юг — это значит, достигли Северного полюса.

Сентябрь встретил ветрами и туманами, температура быстро поползла вниз. Отец одним из первых на складе примеряет меха: замерз в своей ледяной обсерватории. Выбрал оленью кухлянку — свободный балахон с капюшоном, надевающийся через голову, и чукотскую шапку — малахай.

Солнце затянуто облаками, координаты не каждый день удается определить. Тепло и уют кают-компании теперь особенно ценятся, здесь по пятницам показывают кино, а в радиопередачах для полярников из Москвы можно послушать записанные голоса близких. Жизнь есть жизнь, и в ней происходят все события, которые только могут произойти: кто-то рождается, кто-то уже начинает ходить или говорить. Но бывает, что приходят и печальные известия, и с этим тоже надо как-то справляться.

Солнце показалось через пару дней. В лагере опять тысяча дел: снегом замело грузы, да и домашней работы хоть отбавляй, палатки расчищают от снега, ремонтируют, оклеивают обоями кают-компанию. Начинается подготовка к зиме. Еще месяц назад все разводья замерзли, и уже заканчивается строительство аэродрома для тяжелых самолетов. Радуются только собаки: надоело им проваливаться в глубокие лужи и печься на солнце.

В день осеннего равноденствия солнце потеряло летнюю яркость, ходит по самому горизонту, то кажется чуть выше, то чуть ниже, создавая за счет рефракции яркие миражи: то столбы, то острова. Говорят, Земля Санникова и была таким вот миражом. Через сутки солнце скрылось совсем, и вспыхнула первая звезда. То там, то тут замелькали фонарики, около приборов для работы устанавливают переносную фару. Палатки заметает, снежная пыль бьет в лицо. Иногда до кают-компании приходится добираться по-пластунски. Установили телефонную линию между палатками, натянули тросы, по проводу на ощупь можно дойти до кают-компании.

Отец, как всегда, у теодолита, но теперь он ловит звезды. Нашел нужную — это Капелла из созвездия Возничего. Саша Минаков улетел домой. Папин новый помощник — штурман вертолета по фамилии Медведь — держит хронометр. «Есть!» — кричит отец и записывает высоту светила.

В начале октября наступает полярная ночь. Правда, абсолютная темнота еще впереди — она будет длиться около трех месяцев. С наступлением зимы гостей уже не будет, разве что полярные летчики. Штурманы сразу после посадки натягивают чехлы на крылья; чтобы отогреть двигатель, перед отлетом нужна лампа подогрева, без нее не улететь. Командир вертолета Бабенко объявляет гидрологам выносной станции: «Полет состоится при любой погоде».

Еще через неделю на новом аэродроме садится самолет Котова — и уже в конце полосы торможения цепляется винтом за торос. Все люди целы, но настроение испорчено — это первая авария за все время, и все кидаются расчищать аэродром, на котором ветер постоянно наметает препятствия. Самолеты летят один за другим, завозят запасы на долгую полярную ночь.

Виталий Волович пишет, что лагерь «…становится похож на аэродром первого класса. Одни заруливают, другие зовут с воздуха, третьи настойчиво требуют погоду каждые полчаса».

Отец записывает в журнал: «Прилетел Мазурук и доставил кота Ваську». Из живности на льдине — уже три пса, одна сучка с многообещающей кличкой Дружба, поросенок, которому пес Мамай каждый раз напоминает о времени кормежки, подбегая и виляя перед ним хвостом. И теперь еще кот Васька. Интересно, с кем будет жить Василий? Ведь зимой можно и лапы отморозить.

СП-3 приобретает все большую популярность в народе. По радио говорят, что это первая станция на льдине, которая прошла через Северный полюс. Нансен со своим «Фрамом» не в счет. И Папанин тоже не в счет, его ведь сразу высадили на Полюсе.

А самолеты все летят в полярной ночи по многу часов. Экстренная посадка исключена: видимости никакой. Везут провиант, оборудование, письма из дома — и не только. Письма идут со всей страны! Пишут пионеры и комсомольцы, колхозы и заводы, и просто граждане. Радиолюбителей на станции тоже не забывают, Разбаш раз в сутки принимает любительский радиосигнал УПОЛ-3.

Привезли еще несколько разборных домиков, опять идет строительство. В домиках зимой будет теплее, чем в палатках. В домиках — камин или газ, лампочка и радиорепродуктор. Если газовую горелку не выключать, то к утру Ташкент — шутят полярники. Под потолком — свыше двадцати градусов, а на уровне пола — примерно два градуса.

Наконец прибыл новый повар, и Шариков теперь будет работать гидрологом.

Вечером собираются в новой кают-компании. Неутомимый Волович у пианино. Его песню о полярной дружбе пел сам Леонид Утесов.

Спустилась на льдину полярная ночь,

И ветер, настойчиво в мачтах звеня,

У двери стучится, как будто не прочь

Погреться у огня.

В палатке тепло нелегко удержать,

Брезентовый пол покрывается льдом,

Но кто в ней не пожил, тому не понять,

Как дорог этот дом…

На льдину спустилась полярная ночь

Заканчивается ноябрь, грозящий сильными морозами, а разборка завезенных грузов еще не закончена. По ночам полярников стал будить страшный грохот. Это где-то рядом трещат и торосятся льдины.

В ночь на 24 ноября — началось. Трешников с дежурным, прихватив с собой фонари, отправился на разведку. Оказалось, трещина прошла в паре сотен метров от лагеря. На следующую ночь грохот усилился, льдина закачалась, все почувствовали мощный толчок. Как говорится: была бы земля, было бы землетрясение, но земли тут нет. По авралу «ледяная тревога» люди выскочили из палаток и заняли свои места.

«Трещина прошла через весь лагерь!», — закричал Бабенко. Эта трещина по всей толще льда (а под водой — тысяча метров глубины), увеличиваясь на глазах, прошла под магнитовариационной станцией, то есть под палаткой моего отца, и палатка повисла над водой. Льдина раскололась, одна ее часть оторвалась от лагеря и устремилась с большой скоростью в северном направлении. Когда оторвавшийся кусок льдины снова приблизился к лагерю, перекинули двенадцатиметровый трап, и с острова стали срочно переносить в лагерь лампы подогрева, без которых нельзя запустить вертолет. Да и сам вертолет еле уцелел: всего десять метров отделяло его от пропасти, из которой шел пар.

Радиосвязь тоже оборвалась. Лишились нескольких мешков с углем, теодолита и большого куска взлетной полосы — снова придется строить аэродром. Попков, Малков и Комаров остались на другой стороне трещины. В лагере завели вертолет и несколько человек прилетели на помощь, стали оттаскивать палатку от трещины, спасать оборудование и приборы.

Яцун умудряется находить время для съемки, устанавливает факелы. Для кинооператора это событие — репортерская натура Жени Яцуна, наконец, получила сенсационный материал. Уже потом, когда папа вернется и оформит подписку на первое издание Детской энциклопедии, мы с мамой однажды совершенно случайно прочтем в географическом томе о том, как под палаткой магнитолога Попкова прошла трещина и как полярники героически спасали ценное оборудование.

На третий день молодой лед затянул полынью, и в качестве парома уже можно было использовать резиновую лодку. «Замоскворечье», как полярники прозвали отколовшуюся часть, то приближалось, то отдалялось на сто пятьдесят метров — и тогда обед приходилось им доставлять на вертолете. Лагерь «Замосквореченцев» передвигался быстрее основной льдины, телефонный провод постоянно обрывался, пришлось установить с ними радиосвязь.

А ровно через неделю — следующее испытание: вновь раздался треск льда, и опять начался трехдневный аврал. Пришлось спасать «медицинский домик» Воловича и Яцуна, который оказался между тонкими трещинами. Оператор в эпицентре событий — ему теперь не до шуток, но он по-прежнему находит время для съемок. Сетует, что могут не поверить в то, что трещина прошла под его домиком, скажут — инсценировка.

Действительно, в феврале с киностудии придет письмо с замечаниями. Главное, что не понравилось начальству, — это то, что у полярников в авральной ситуации слишком веселые лица.

Прогрели вертолет, и Трешников полетел осматривать объем стихийного бедствия. Трещины прошли по всему лагерю, придется перетаскивать домики. Через сузившуюся трещину механик Комаров провел автомашину, за ним пошли тракторы, которые перетащили домики на полозьях — лед выдержал. Весь лагерь сгрудился на небольшой части льдины. В домиках холодно, уголь надо экономить, а на дворе — минус сорок. Бурханову сообщили по радио, но по погодным условиям самолет будет только через пару недель. «Можно сходить с санями в заброшенный лагерь за остатками угля», — не унывает Волович.

Вдалеке все слышится скрежет и грохот льдин, но исследования проводятся в полном объеме, глубина и координаты станции определяются регулярно. По расписанию передаются метеоданные. Связь с береговыми станциями была прервана только на четыре часа. Ни полярная ночь, ни стихийные бедствия не нарушают ритм работы. Единственная радость — вышла нарастающая луна, и стало светлее.

Весь декабрь над Полюсом кружили циклоны, принося то сорокаградусные морозы, то небольшие оттепели. К середине декабря льдина уменьшилась до размера 150х500 м. Все-таки придется перебазироваться.

Переезд на новую льдину, как и все прочие стихийные бедствия, уложился в обычный регламент — три дня. Примерзшие палатки приходилось выдирать вместе со льдом, по всем «дорогам» выставили банки с факелами для освещения. И все-таки сугробы поглотили грузы, ящики и личное имущество. После переезда начались раскопки имущества, сопровождавшиеся радостными криками: «Нашел ящик с умывальниками!»

В канун Нового года приземлился долгожданный самолет Мазурука. Он привез посылки из дома, ящики с подарками, газеты и даже елки. Новый год встретили с нарядной елкой, шампанским и коньяком, шоколадными тортами и прочими яствами. На стене — газета с дружескими шаржами, у пианино — Волович со своими песнями, вокруг полярники подпевают. Радисты приняли огромное количество поздравлений, в их числе — правительственная телеграмма, подписанная: «К. Ворошилов». Гляжу на фотографию: стол действительно с елкой и коньяком, отец на переднем плане — и лица у всех задумчивые и грустные.

Всю зиму полярникам досаждали сорокоградусные морозы, а иногда температура опускалась значительно ниже. Людей замучили резкие взлеты и падения атмосферного давления — циклоны и антициклоны. Особенно страдали аэрологи: тонкая оболочка воздушных шаров становится на морозе хрупкой и часто лопается — и тогда все надо начинать сначала.

Хочется сидеть дома, но в домиках тоже не всегда уютно: скапливается наледь на стенах, приходится отскребать снег с окон и для сушки подвешивать к потолку постели, пропитанные влагой. Одно радует — льдина теперь движется на Юг, и не просто движется, а стремительно несется. «Как бы не добралась до Гренландии раньше окончания полярного года», — беспокоится Алексей Федорович. Горит полярное сияние зеленоватым светом, клубится, как поземка, превращается в пыль — и снова вспыхивает. Здесь, на льдине, собака Дружба принесла потомство — шестерых щенят, которые уже подросли, вылезают на улицу и резвятся около домика летчиков, а когда упираются в сугроб, встают на задние лапы — просят о помощи. А кот не прижился, не желал выходить из домика ни на секунду, и под Новый год его отправили обратно.

Зима кончилась

К концу февраля небо начинает пробуждаться от долгой полярной ночи всполохами зари чуть выше горизонта. Все уже давно живут в ожидании солнца, которого не было видно долгих пять с половиной месяцев.

Наконец, 10 марта кто-то крикнул: «Солнце!» Над гребнем торосов на Юго-Востоке появилось ярко-красное пятно. Москва даже приготовила специальную радиопередачу, посвященную восходу.

Координаты по солнцу отец определил уже 20 марта. В ясную погоду ледяная пустыня приобретала необычайно живописные краски. Нагромождения торосов и ледяные валы причудливой формы по краям льдины окрашивались в оттенки голубого и зеленого, небо озарялось разноцветными всполохами. Но температура то существенно поднималась, то снова опускалась ниже сорока. Зима брала свое, возвращаясь и накрывая пургой и метелями, ветер гудел в оттяжках радиомачт, снег налипал на провода толстым пушистым покровом. И каждый раз после пурги приходилось откапывать склады, палатки и домики.

Две недели продолжалось торошение льда. И опять — трещина, которая на сей раз прошла через палатку гидрологов, и снова — аврал по спасению оборудования. Взорвали аммонитом новую гидрологическую лунку и поставили над ней палатку. Трещина, к счастью, сошлась, но подвижки пакового льда и торошение молодого льда продолжались. Козни уходящей зимы прекратились только к концу марта, но стало разводить трещину в десяти метрах от домиков.

К концу месяца полярная ночь кончилась, солнце заходило всего на три-четыре часа, но все равно спать пока еще приходилось в «пижамах», как говорили полярники, то есть почти не раздеваясь.

Станция уже в трехстах километрах от побережья Гренландии. Механик Комаров утюжит трактором аэродром: скоро прилетит самолет.

Сначала прилетел Перов на Ли-2. Его задача — найти посадочную полосу для самолета Котова. Началась вывозка оборудования. Это значит, что программа исследований выполнена, и пора домой.

Флаг спустили 20 апреля.

«Но все это будни — никакой романтики», — написал А. Ф. Трешников на последней странице своего дневника.

Встреча

И вот из черной тарелки радио снова доносится моя любимая песня про стальные корабли, и объявляют, что полярников СП-4 сняли 5 апреля. На эту льдину отправится новый состав зимовщиков.

Мама не отходит от радио, нервничает, ждет телефонного звонка. В доме генеральная уборка, у меня два новых платья и роскошные банты.

И вдруг радостная весть: СП-3 сняли со льдины 20 апреля, после трехсот семидесяти шести дней зимовки.

Маме надо срочно купить вечерние платья и модные туфли. А где их взять? В ДЛТ двухчасовые очереди даже за китайскими джемперами. Сосед по дому дядя Ося, который помнит еще мою бабушку, берет всю ответственность на себя — не может жена полярника, коренная ленинградка, ударить в грязь лицом в Москве!

И мы с мамой каждый день по наводке дяди Оси ходим в какие-то магазинчики, шушукаемся с заведующими — все понимают, но все так сложно! Потом идем к замзавмагу, завскладом и даже к самому завмагу одного очень большого магазина. И, наконец, нам домой приносят большой пакет: два роскошных платья, одно — синее атласное, второе — черное, из креп-жоржета, и модные лакированные туфли.

К папе в Москву мы летим на ИЛ-12. В самолете семьи полярников. Мама первый раз поднялась в воздух, и ей плохо, за нами сидят жена Трешникова и две ее дочери, им тоже нехорошо. Бортпроводница только успевает приносить всем пакеты. Одна я ношусь по проходу, и мне самолет нравится. Правда, маму жалко, она совсем бледная: устала со сборами.

В Москве мы будет жить в гостинице «Националь» с видом на Музей Ленина. Будем гулять по Красной площади, и нас без очереди (!) поведут в Мавзолей. Светящийся изнутри Ильич будет потом являться мне в виде ночного кошмара, особенно когда родители вечером в театре, а я оставлена на попечение горничной. От этого кошмара не помогают даже подаренные настоящим летчиком красные и зеленые колпачки от бортовых огней самолета, которые я кручу в руках и думаю: неужели и правда от настоящего самолета?

Днем мы будем играть с сыном Шарикова Мишей и кидать конфеты в окно солдатикам, репетирующим первомайский парад. На праздник мы уже будем в Ленинграде и пойдем с папой на трибуны смотреть парад. А пока мы коротаем вечера с Мишей Шариковым в гостинице и стараемся не бегать по этажам, и вообще ничего плохого не делать, ведь наши мамы целый год ждали своих мужей, скучали, переживали, и теперь у них праздник — почти каждый день театры или приемы.

Потом нас повезут на правительственные дачи, и там мы с Мишей окажемся опять на весь день под присмотром горничных. Будем гулять, играть и выяснять, кто что знает о жизни. Миша старше меня на год, и знает явно больше. Вот только про городскую баню он не слышал: у них собственный дом в Гдове, и в общественную баню они не ходят. Я беру цветные карандаши и рисую, специально для него, баню со всеми подробностями: шайками, мылом и мочалками, недавно построенными душевыми кабинами. Ну, конечно, женскую баню.

На следующий день рано утром Мишина мама стучится в нашу дверь, разгневанная моим соцреализмом. Я молчу, непонятая. Сказали бы сразу, что дочка полярника не должна бегать по этажам, шуметь в коридоре… и рисовать баню. А что делать, если мы живем в коммунальной квартире и по четвергам ходим с мамой в баню? И будем ходить дальше. Потому что мой папа, попав на прием к Первому секретарю ЦК КПСС Никите Сергеевичу Хрущову, на вопрос о бытовых условиях ответил: «Спасибо за заботу, жилищные условия у нас прекрасные, и нам ничего не нужно. Я горд, что Партия и Правительство оказали мне доверие». Я хорошо запомнила папину гордость, потому что моя беспартийная мама иногда вспоминала эту фразу с иронией и легкой грустью.