Второе дыхание

Второе дыхание

Вадима Николаевича я впервые увидел на одном из семинаров молодых литераторов в конце 1970-х. Он совсем недавно стал ответственным секретарём Томской областной писательской организации. Видел я его только на открытии семинара, потом он работал в секции прозы, а я обсуждался со стихами. Но и при этом кратком общении отметил его внимательные глаза, негромкий голос. Говорил он немного, по делу, доброжелательно, серьёзно. В то время я прочёл несколько его рассказов о жизни послевоенной деревни. Видно было, что это не просто «на тему», что автор хорошо знает то, о чём пишет. И написано было хорошо.

Какой-то год спустя началось в Томске дело читателей самиздата. Я был в их числе. С работы погнали, на всякие публикации простёрся запрет. Увиделись мы снова через много лет на одном из заседаний «Мемориала». Макшеев стал членом Совета этого общества почти при его создании в конце 1988-го, я несколькими годами позже.

После прочтения повести «И видеть сны» мне открылся «другой» Макшеев. До этой публикации в журнале «Октябрь» жил в нашем городе автор добротной деревенской прозы. Наверное, он так и писал бы на том же хорошем уровне на ту же тему, если бы в нашу жизнь не вошли перестройка и гласность, если бы не случился прорыв в общественном сознании на рубеже 90­­-х… И писатель Макшеев словно обрёл второе дыхание. На рубеже нового века были изданы книги, открывшие нам новые грани его дарования.

Проза Макшеева всегда была автобиографичной, но только сейчас он смог рассказать о своём эстонском детстве и последующих трагических событиях своей судьбы. Затем последовал ряд замечательных рассказов, повесть «По муромской дорожке». Написано это было талантливо, и впечатления, воспоминания очевидца обретали всеобщую значимость, за событиями частной жизни вставали события отечественной истории.

Было это лет 15 назад. Уже под ночь я закончил читать книгу Макшеева «Последнее перепутье». Помню, отложил книгу, погасил свет, но сон не шёл. Вспоминал скупые рассказы мамы, тёти Дуси, тёти Мани, бабы Марфы, переживших насильственное переселение с освоенных земель в дичь и глушь, за Нарым. А растревожила мою память хроника одной крестьянской семьи, названная просто и страшно – «Гонение». Это свидетельства близких автору людей, для которых хождением по мукам стала ссылка из Прииртышья на Васюган. Рассказы ссыльных переданы с максимальной достоверностью. Да и не могло быть иначе. Вадим Николаевич и сам был сослан на дикий север в детском возрасте. Но завершается хроника не проклятьями, а глубоко печальными вопросами: «Зачем всё это было? За что было гонение? Господи, ну за что же?».

 

Нигде не прорывается ярость, даже та, «благородная». А ведь здесь, на Васюгане, умерли от голода мать и сестрёнка, отец канул в уральском концлагере. Что же, автор простил всех обидчиков, отнявших близких людей? Нет, сегодня просто не до них.

Время собирать камни, вспомнить тех, кто оставил светлый след в душе. Вспомнить родителей, которые не по своей вине ушли так рано. Вспомнить о тех днях, когда все были вместе, о «давнем, сбережённом памятью как нечто трогательное и светлое».

В сталинскую пору и даже после смерти тирана надо было скрывать своё прошлое, прятать и хранить в душе самое сокровенное об отце и матери. Он сохранил, и сегодня поделился с нами дорогими воспоминаниями.

Автор говорит о дымке, в которой расплываются черты дорогих лиц. И всё-таки мы хорошо видим и слышим это ушедшее время. Мы вдыхаем вместе с мальчиком запах паровозного и махорочного дыма на станции и другой, домашний запах – туалетным мылом пахнут сложенные в комоде наволочки и простыни.

Невозможно обратить время вспять и что-то изменить в былом. Можно лишь вернуться памятью в давние дни и годы. Воссоздать прошлое до деталей, так осязаемо и ощутимо – в этом почерк мастера. А может быть, говорит Вадим Макшеев, «это потаённая боль моих родителей, может, это их память продолжает жить во мне?».

Никто не ответит ни на этот, ни на другой мучительный вопрос: «Неужели дано быть вместе только раз, один только раз?».

Но есть благодарная человеческая память, противостоящая разрушению и забвенью.

Эта память болезненна. Может быть, не тревожить её? Нет, нам всё-таки ближе замечательная строка Высоцкого о ранах души: «Чтоб лучше помнить, пусть они болят».

 

Я написал об этой макшеевской книге. Вадим Николаевич прочитал мой отзыв и сказал хорошие благодарные слова. Мы стали общаться больше и говорить подробнее после заседаний комиссии по помилованию при губернаторе области. А на этих заседаниях он постоянно старался вникнуть в судьбу каждого заключённого, обратившегося с просьбой помочь. Помню несколько случаев, когда он заставил нас, коллег, вернуться к делу, которое казалось очевидным, и рассмотреть его внимательнее, проявить понимание и сочувствие.

Чуть не написал «сострадание». А почему бы и нет? Это очень важное и слово, и понятие для Вадима Николаевича. Мы об этом говорили. Наверное, я как-то упрекнул его в излишнем, порой непонятном мне, мягкосердечии. Он не стал спорить. Он сказал что-то вроде: «Ты к этому придёшь, Володя. Ты ещё дорастёшь». И я тоже не стал упорствовать. Нет, не дорос, и уже, похоже, этого не случится.

Тогда, в начале 2000-х, он предложил перейти на «ты», отменить отчество, на что я, понятно, согласился, но в одностороннем порядке. Мне такое обращение не давалось.

И, может быть, только в последний год его жизни я стал иногда говорить «ты», но с прибавлением неизменного «Вадим Николаич».

 

Бывал я у него в академгородке редко, но встречались мы сердечно. Доброжелательность его была неподдельной. Надо сказать, кот Вадима Николаевича этой чертой не обладал. Смотрел на меня холодными, недобрыми глазами. Но и вполне обоснованно: я отнимал у него (хотя бы на время) хозяйское внимание. А Вадим Николаевич до последних дней сохранял интерес к тому, что творится вокруг – и в глобальном смысле, и к тому, что происходит рядом: что пишут коллеги, как издаются. Ему трудно было читать, и он расспрашивал о том, что я узнал из новой отечественной прозы. Я представлял ему последние вещи Прилепина, Сенчина, Варламова, Улицкой. Не знаю, насколько мне это удавалось, но слушал он внимательно, кивая, порой переспрашивая, делая точные замечания.

Мы пили чай на кухне. Хозяин выставлял на стол рижский бальзам – он был привезён оттуда, из Прибалтики.

В Эстонии, откуда маму и малых детей выбросили на Васюган, знают имя Макшеева. Знают его «Нарымскую хронику», посвящённую памяти эстонских спецпереселенцев – людей, безвинно пострадавших в годы репрессий. О высоком уровне этого повествования говорит то, что «Нарымская хроника» была издана в серии «Исследования новейшей истории» под редакцией А. И. Солженицына. В 2011 году посол Эстонии в России вручил Макшееву орден Креста Земли Марии четвёртой степени за то, что он отдаёт столько времени и сил исследованию и отражению в творчестве этой трагической темы, этих печальных и страшных страниц нашей истории.

Некруглую дату – 92 года – ветеран писательского цеха встретил спокойно, без шума. Встретил в добром здравии (с поправкой на солидный возраст). Но и к этому дню рождения подгадал хороший подарок. В 2009 году в эстонском издательстве «Александра» вышла его книга «Несите ей цветы». В канун 92-летия он получил по почте ещё одну книгу на эстонском языке: «Дамоклов меч» (издательство «Таллинн», 120 страниц). Она содержит десять рассказов. Среди них известные нашему читателю «Венчальные свечи», «Прости, отец» и другие.

Помнят и почитают Вадима Николаевича и на васюганской земле, где он прожил два десятка лет, которая поневоле стала второй родиной. Помнят, любят и называют «наш Макшеев». Он – почётный гражданин Каргасокского района.

Ещё на рубеже 80–90-х годов Вадим Николаевич призвал увековечить в бывшем райцентре Новый Васюган память погибших здесь спецпереселенцев. Люди помнили о той трагедии, но в то сложное время начала 90-х, согласитесь, было не до памятников. И всё-таки в конце концов осенью 1997 года такой памятник был установлен.

 

90-летие писателя было широко отмечено в школах и библиотеках района. Замечательно, что все эти вечера и встречи были ориентированы на подрастающее поколение васюганцев – оно должно знать и помнить горькую правду тех проклятых лет. Для сегодняшних молодых достойная жизнь земляка может стать примером, поможет противостоять той шушере, которая уже окрепшими голосами «учит нас жить», приговаривая: «Хватит о репрессиях! Надоело! Хотим гордиться великой страной, а вы разрушаете её образ!». Книги Вадима Николаевича Макшеева – наши союзники в противостоянии демагогам.

 

У меня на полке несколько книг с дарственными надписями моего старшего товарища-писателя. Там есть разные обращения – «моему давнему знакомому», «собрату по перу». Но с особым чувством я открываю одну из его последних книг «Последнее прости», подаренную мне в одну из последних встреч (сколько «последних» здесь сразу сходится), где Вадим Николаевич написал: «Другу моему Владимиру Крюкову на память эту невесёлую книгу. В. Макшеев. P. S. Даст Бог, страшное не повторится».