Выкидыш

Выкидыш

Рассказ

Сёма Розинов, он же Семен Вениаминович, акушер-гинеколог высшей категории из городского роддома номер один, убил ребенка. Это не был несчастный новорожденный малыш, который умер из-за халатности врачей, это и вовсе никак не было связано с работой Сёмы в роддоме. Нет, это был беспризорный мальчишка, на вид лет десяти или одиннадцати, а возможно, и старше, точного возраста которого в силу сложившихся обстоятельств так никогда и не узнали. Да и не хватился его никто, а если и были у него родственники, то, наверное, сидели где-нибудь в тюрьме и давно перестали заботиться о своих детях, рожденных в пьяном угаре.

Сёма никогда не был сильным, даже внешность его — длинный и худой, с неуклюжими руками и ногами, с копной темных вьющихся волос и бледной кожей — вряд ли говорила о силе. А потому героем и мечтой девочек он тоже никогда не был. Драться Сёма не умел категорически. Впрочем, его не трогали: это была математическая школа и откровенных хулиганов в ней не было. Но за спиной все же посмеивались.

После школы, когда Сёма легко и без протекции поступил на престижный лечебный факультет медицинского, его одноклассники лишь пожали плечами: ботаник, чему тут удивляться? А Семен тем временем учился, по ночам подрабатывал сторожем в детском саду, а после мединститута пошел трудиться в роддом. Вот тогда и вспомнили о нем одноклассники. Особенно девочки — когда пришло время выходить замуж и рожать.

И Сёма Розинов внезапно стал популярным. Ему звонили, просили «посмотреть», а когда его бывшие одноклассницы — отяжелевшие, с расплывшимися губами, на разных сроках беременности — приходили к нему в кабинет, то их встречал уже совсем другой Сёма. Синяя хирургическая роба удивительно шла к его непокорным кудрям, а прикосновения тонких рук с нервными пальцами музыканта вселяли надежду, что все будет хорошо.

Сёма помогал. Принимал роды, устраивал в хорошие палаты, по дружбе лечил эрозии и даже делал по знакомству аборты.

Одноклассницы одна за другой приходили к выводу: с Сёмой нужно дружить. И бар в его старенькой «стенке», которая вместе с квартирой перешла к нему по наследству от бабушки, заполнялся бутылками дорогого коньяка.

Сам Семен отметил про себя перемены, которые принесла ему его новая профессия, и остался удовлетворенным. А кроме того, ему нравилось быть врачом-акушером, ему нравилась даже сама атмосфера родильного зала, где он на время становился пусть не богом, но кем-то очень-очень значительным и важным.

 

В тот вечер Семен как раз возвращался после работы и, выскочив из промерзшей маршрутки, в которой по известной лишь одному водителю-таджику причине не работала печка, почти побежал домой. До дома было недалеко — вернуться на полквартала назад, перейти на светофоре улицу — и вот она, громоздкая и в то же время довольно стильная пятиэтажка сталинской постройки. В торце ее на пятом этаже всю жизнь прожила бабушка Сёмы, к которой он очень любил в детстве приходить в гости. Бабушка тихо умерла во сне, когда Сёме было пятнадцать, и еще долгих пять лет квартира простояла пустой: родители ревниво не желали сдавать ее чужим.

Квартира была хорошая: три просторные комнаты с окнами на три стороны, большая квадратная кухня с мусоропроводом, старинный паркетный пол. И много книг, с которых ленивый Сёма никогда не стирал пыль. Раз в году, перед Пасхой, в квартиру к нему прорывалась матушка, у которой был ровно один день, чтобы привести все «в божеский вид». Словно торнадо, она носилась с пылесосом и шваброй, чистила и натирала, мыла и выбивала, скребла и полировала. А потом Сёма опять на целый год расслаблялся и за пылесос брался только после уж очень больших гулянок или если ждал в гости редкую даму.

Светофор медлил, и, так и не дождавшись зеленого света, Сёма угрем метнулся между машинами и едва не грохнулся на скользких ступеньках маленького продовольственного, куда он каждый день заходил за продуктами. Хорошенькая блондинка-продавщица, которая года два назад родила у него почти пятикилограммового мальчишку, приветливо поздоровалась с Сёмой и выдала ему без очереди бутылку пива, свежий, специально для него оставленный багет, пачку пельменей и три пачки сигарет. На следующий день ему предстояло ночное дежурство, а потому сигаретами надо было запастись заранее.

Он почти не заметил их, когда вбегал в магазин, — четверых малолетних оборвышей, которые толпились возле батареи у входа, — лишь позднее, уже расплачиваясь, услышал, как громогласно прогоняла их другая продавщица:

— Давайте-давайте, идите отсюда, нечего вам тут делать! Еще и клей свой с собой приволокли! А ну, марш отсюда, ворье, пока милицию не вызвала!

Сёма невольно сморщился, когда малолетки, выходя, обложили и продавщицу, и всех, кто находился внутри, отборным матом. Хохоча и сквернословя, они вывалились на улицу, крепко треснув дверью, и какое-то время их детские, но уже порочные голоса были слышны снаружи.

Впрочем, он сразу же забыл о них и уже завернул под арку, ведущую во двор, когда по ногам ему резко ударило что-то тяжелое. Согнувшись от неожиданности, Сёма тут же получил удар по голове, а когда он упал, на него градом посыпались увесистые пинки тяжелых ботинок. Он почувствовал, как кто-то с размаху плюхнулся ему на шею и голову, придавив к земле. Жесткие колючие льдинки безжалостно драли ему щеку, а потом Сёма понял, что его грубо обшаривают. Он попытался было дергаться и отбиваться, но лишь получил несколько умелых и точных ударов по голове, от которых потемнело в глазах.

Сёма пришел в себя очень быстро, а может, ему лишь так показалось. Профессионально оценив свое состояние, он констатировал, что ничего серьезного у него нет, хотя от шока и холода его тело совсем ничего не чувствовало. Дубленки и шапки на нем не оказалось, как не оказалось кошелька, мобильника, бумажника с документами и визитницы, а вот ключи от квартиры нашлись — они просто валялись рядом.

Сёма долго тыкал замерзшими пальцами в кнопки кодового замка, и ему все не удавалось набрать комбинацию из четырех незатейливых цифр. Голова гудела, словно пустая внутри, и Сёма долго сидел в прихожей, глядя на свои ноги в мокрых и грязных носках — то, что на нем не было и ботинок, он заметил уже дома.

Вечер прошел как в тумане. Сёма нашел в себе силы позвонить родителям и даже поговорил с матерью своим обычным тоном, а потом долго лежал в ванне. Куда делись купленные в магазине продукты, он не помнил, да и аппетита у него не было. Он рано лег в постель и проснулся уже в пять: сон куда-то пропал. Побриться толком не удалось: расцарапанная щека то и дело принималась кровоточить; и в целом вид у Сёмы был довольно плачевный. Хотя по большому счету он был в порядке: пара синяков на шее и плечах, царапина на щеке, довольно большая ссадина на лодыжке и весьма болезненная шишка на голове — вот, пожалуй, и всё.

Но дело было вовсе не в этом. Сёма не мог смириться, что отделали его не взрослые хулиганы, даже не подростки, а дети не старше двенадцати лет. Это было очевидно, но никак не укладывалось в голове.

Он видел их в магазине мельком и запомнил лишь, что у маленьких беспризорников были немытые вороватые рожицы. Вряд ли он смог бы узнать именно тех четверых в толпе таких же, как они, оборванцев. Он помнил, что это не были обычные детские лица, это были мордочки зверенышей — неумных, злобных и готовых атаковать.

 

На работе Сёму встретили дружным хохотом. В их отделении обычно никто не церемонился, и к грубоватым шуткам коллег, так же как и к изысканному мату, Сёма давно привык. Впрочем, сам он никогда не был грубым, даже когда хотелось. А потому он лишь сдержанно улыбался, пока его коллеги упражнялись в остроумии.

— Говорил я тебе, Сём, бабы нынче несговорчивые пошли! — веселился Левченко, маленький и кругленький бородач анестезиолог, который чаще всех дежурил в ночные смены.

Медсестра Леночка метнула на Сёму быстрый взгляд и вежливо улыбнулась.

— Говорю же, упал я, на ступеньках прямо грохнулся! — сконфуженно разводил длинными руками Сёма.

Шутники унялись лишь через пару дней. А еще через два дня, так же возвращаясь с работы, Сёма вдруг увидел своих налетчиков. Они стояли за остановкой, и Сёма наверняка бы их не заметил, если бы не знакомые голоса.

Он не сразу сообразил, что делать, и, растерянный, широко шагнул прямо на них. Злобы еще не было — она появилась позже, когда маленькие бандиты вдруг с хохотом сорвались с места и бросились бежать. Они бежали грамотно — врассыпную, и Сёма опять растерялся. Он никогда не был особенно шустрым, из-за этого его обычно и не брали в командные игры.

И тут он снова услышал этот мерзкий, хриплый, все еще детский и в то же время уже вульгарный смех: оборванцы, отбежав на безопасное расстояние, потешались над ним. Именно в этот момент в голове его словно сработал переключатель, и, раньше чем он начал соображать, его длинные ноги уже выбрали направление — в сторону одного мальчишки, который отбежал метров на двадцать и, кривляясь, что-то выкрикивал не то ему, Сёме, не то своим дружкам. Увидев, что погоня именно за ним, он легко подхватился и помчался — сначала в темный двор, потом снова на улицу, на дорогу.

Сёма бежал так, как, наверное, не бегал никогда в своей жизни. Не заметив, перепрыгнул через ограждение и даже не обратил внимания, есть ли на проезжей части машины. Трое других малолеток остались где-то там, в темных дворах, Сёма же видел перед собой только одну цель. Беспризорник уже не кривлялся и не останавливался, он уверенно шмыгнул в арку следующего за Сёминым дома.

Сёма не слишком соображал, что именно он сделает со своим маленьким и злобным врагом, он знал лишь одно — догонит. И когда по ногам ему знакомым приемом ударило что-то тяжелое, он даже не понял, что происходит. Но его тело, разгоряченное злостью и погоней, уже знало, что делать. Упав на землю, он резко откатился в сторону. Сантиметрах в двадцати от него гулко приземлился увесистый кусок не то арматуры, не то трубы. Вскочив на ноги, Сёма одновременно наступил ногой на это орудие и резко выбросил вперед руку в надежде схватить мальчишку. А тот уже и не думал бежать — стоя напротив Сёмы и будучи почти вдвое ниже его ростом, он злобно щерился, словно волчонок, выставив перед собой длинное лезвие ножа. В следующий момент он уже прыгнул на Сёму и при этом совсем не напоминал мальчишку-драчуна — нет, это был серьезный и опасный противник, который решил выйти из схватки победителем.

Однако и в Сёме уже проснулось нечто, чего он никогда раньше в себе не знал: ему хотелось драться! Драться жестоко, долго, до изнеможения, чтобы вколотить этому мерзкому крысенышу в горло его же собственную злобу.

Он резко выбросил вперед ногу, надеясь выбить нож из рук беспризорника, пока тот снова замер, выжидая момента, чтобы напасть. Получилось довольно неловко, и Сёма почувствовал, как по ноге резко полоснуло холодное лезвие и почти сразу потекло что-то теплое. Но тут же у него в голове буквально вскипела ярость, и тогда он просто прыгнул на врага, прямо на нож, нелепо выставив вперед длинные руки и хватаясь за лезвие.

Он все же смял мальчишку, скомкал и придавил, тяжело упав на него сверху. Из обеих его ладоней текла кровь.

— Ты что же делаешь, мразь?! — проорал он оборвышу прямо в лицо и пару раз сильно его тряхнул. — Ты что же делаешь?!

В ответ тот изловчился и сомкнул свои зубы на Сёмином запястье. Сёма взвыл от боли и другой рукой начал изо всех сил молотить мальчишку кулаком по голове. Он бил, бил и бил и остановился только тогда, когда кулак, потеряв силу, начал скользить от крови. Хулиган обмяк.

Не помня себя, Сёма поднялся, подхватил его под мышки и, не соображая зачем, поволок к своему дому. Бросив отяжелевшего беспризорника прямо на ступеньках, он набрал код на подъезде, открыл дверь и только тогда подумал: а что же теперь?

Руки Сёмы кровоточили не слишком сильно, а вот из порезанной ноги кровь текла, похоже, серьезно: Сёма чувствовал, как отяжелел его правый ботинок.

Он перебрал ключи и выбрал один, которым никогда раньше не пользовался — от подвала. Спуск туда был сразу за входной дверью. Сёма не враз справился со ржавым навесным замком, однако через несколько минут он уже волок мальчишку вниз по грязным, давно не мытым ступеням.

В подвале пахло затхлостью, пыльная лампа едва освещала помещение тусклым желтым светом, и Сёма вдруг не к месту вспомнил, что в последний раз был здесь еще десятилетним: они тогда вместе с бабушкой и дедом затаскивали в подвал картошку.

Он безошибочно нашел их ларь — грубо сколоченный из занозистых досок ящик, на котором ржавый замок во все времена висел лишь для виду. Сёме понадобилось всего несколько секунд, чтобы сбросить замок, откинуть визгливо заскрипевшую тяжелую крышку и грубо перевалить в ларь так и не пришедшего в себя беспризорника.

Захлопнув крышку, навесив замок обратно и умудрившись так ни разу и не взглянуть на своего маленького поверженного врага, Сёма, тяжело волоча ноги по подвальному полу, поплелся прочь. «Выкидыш, — билось у него в мозгу. — Это же просто выкидыш…» Слово, совсем неуместное здесь, в подвале, почему-то немного его успокоило.

Наверху он щелкнул выключателем и какое-то время постоял, прислушиваясь. За дверью было тихо.

 

Дома Сёма долго смотрел на темно-красную воду в раковине. Порезов на руках было несколько — все на ладонях, но особенно глубоким был укус на запястье. Вспомнив, с каким животным оскалом и злобой мальчишка впился ему в руку, Сёма помотал головой, пытаясь отогнать видение. Все произошедшее казалось просто нереальным.

Он снова, как и в первый раз, сначала позвонил матери. Лишь после этого обработал и перевязал руки, наложил повязку на лодыжку и долго сидел на кухне, курил.

То, что случилось, было просто невозможно осознать и тем более принять. Как ни пытался, Сёма все не мог найти причины всего этого кошмара. Почему он? Почему с ним?.. Выходило, что вся эта история была просто случайностью, и если бы Сёма не зашел тогда в магазин или продавщица не прогнала бы беспризорников, то не лежало бы в подвальном ларе сейчас это маленькое и гадкое тело…

Тело? Но ведь он жив? Нет? Идти вниз? Смотреть? Оказывать помощь?

Сёма замотал головой и даже тихонько не то завыл, не то застонал: идти сейчас в подвал, открывать картофельный ларь и снова видеть это он попросту не мог. Звонить в милицию? Садиться в тюрьму? За что? За то, что дважды пострадал от злобных малолетних беспредельщиков?

Сёма проснулся от звонка. Машинально взглянув на часы, он увидел повязку на руке, и весь прошедший вечер, от которого он уже почти спрятался в коньячно-никотиновом сне, снова навалился на него. «Милиция», — обреченно подумал Сёма и решил ответить — будь что будет.

Но это была не милиция, звонил его бывший одноклассник Макс Божко. Его беременная жена Дина, которая вот уже полгода исправно приходила к Сёме на осмотр дважды в месяц, вдруг взялась рожать. «Тридцать шесть с половиной недель, нормально», — автоматически прикинул Сёма, доставая из коробки новенькие кроссовки. Ботинки, промокшие от крови, он завернул в пакет и выбросил в мусоропровод.

Он провозился с Диной до утра, и это здорово помогло не думать о том, что произошло накануне. А потом начался новый рабочий день, и Сёма всю смену провел в перчатках, чем опять вызвал веселый хохот своих коллег-шутников.

После работы он прямиком отправился к родителям. Была суббота, и мама так обрадовалась Сёмочкиному приходу, что не стала устраивать ему за ужином допроса с пристрастием и удовлетворилась его туманными объяснениями насчет порезанных рук и уже подсохшей царапины на щеке.

Они долго сидели все втроем: мама, папа и Сёма. Вспоминали Сёмино детство и бабушку с дедушкой, пересмотрели все семейные альбомы, и когда пришла пора идти домой, было уже почти одиннадцать. Сёма позволил матери уговорить его остаться, охотно улегся на свой старенький диван и, как в детстве, долго смотрел на карту мира на стене.

В воскресенье утром его разбудил звонок: Макс Божко приглашал отпраздновать рождение сына на горнолыжной турбазе, и, хотя Сёма совсем не катался, он все же поехал и с удовольствием гулял весь день по зимнему лесу, кормил почти ручных белок и даже узнал, сколько стоит недельная путевка. А вечером он закатился к Максу домой, где Максова теща уже настряпала целый поднос пельменей, и они до самого утра просидели на кухне. Вспоминали учебу, выпили много коньяка и спать легли всего на пару часов.

 

Сёму «приперло» прямо на работе: он вдруг понял, что не может больше притворяться, что ничего не случилось. Случилось. В подвале его дома, в ларе для картошки до сих пор лежит пусть и озлобленный, но все же ребенок. А что, если не лежит? Сёма едва не задохнулся от этой мысли, а в следующий момент он уже переобувался из больничных тапочек в кроссовки.

Через двадцать минут он решительно подходил к своему дому. И тут энтузиазм его покинул: на лавочке возле подъезда удобно расположились три его соседки. Положив на холодную скамейку предусмотрительно захваченные из дому подушечки, старушки уселись с комфортом и надолго. Сёма остановился как вкопанный. Пройти мимо них в подвал незамеченным не было ни единого шанса. Он круто развернулся, почувствовал на короткий миг тошноту — и зашагал обратно к остановке.

Вечером, возвращаясь домой, он на миг замялся возле подвала, но в это время дверь подъезда широко распахнулась: соседи с первого этажа заносили домой коляску с малышом.

— Здравствуйте, Семен! — приветливо поздоровалась с ним немолодая мама Лариса, которую Сёма в свое время пристроил наблюдаться к своему приятелю Левченко.

Сёма смущенно и скомканно поздоровался в ответ и заспешил вверх по лестнице.

Вечером он улегся спать пораньше, устав прислушиваться к каждому хлопку двери и шуму снизу.

Его «припирало» еще несколько раз. Однажды он даже вызвал посреди смены такси и смущенно попросил водителя объехать вокруг его дома. Старушки были на месте. Сёма, все так же конфузясь, попросил таксиста отвезти его обратно в роддом.

По субботам он привык ходить к родителям, и мама не могла теперь нарадоваться тому, что он всякий раз оставался ночевать. Вечерами, лежа на своем детском диване, Сёма убеждал себя, что маленькому оборванцу все же удалось спастись. Теоретически это было возможно, и Сёма почти видел, как раскачивается и слетает с железной петли навесной замок и из ящика шустро выбирается юркая фигурка. А дальше… А дальше Сёма не хотел представлять, но все же у него в голове бродили неясные образы дворника с его нехитрым инвентарем, водопроводчика в замызганной робе, старушек, чутко уловивших стук изнутри по запертой двери подвала… Он даже почти увидел, как шарахнулась старшая из бабушек, долго открывавшая неподатливый подвальный замок, когда дверь вдруг распахнулась и наружу быстро прошмыгнул взъерошенный, одичавший подросток. Но в глубине души Сёма знал: все это не так. Он еще помнил то, как проскальзывал от крови его непривычный к бою кулак, и неживую тяжесть, когда он волок мальчишку по грязному подвальному полу, и нелепую мысль о выкидыше, промелькнувшую в голове, когда тело беспризорника мешком свалилось в ларь.

Ближе к марту Сёма, посидев над календарем и просчитав сроки всех «своих» женщин, попросился в отпуск, и тогда оказалось, что за последние три года он отдыхал только раз, да и то всего неделю.

— Трудоголик хренов! — подытожил главный и отпуск подписал.

Сёма поехал в Питер, остановился у своего приятеля по мединституту, который перебрался в Северную столицу пару лет назад. Много гулял по городу, а за три дня до отъезда познакомился с Асей. Последние две ночи в промерзшем за зиму Питере оказались жаркими. Сигареты, коньяк, невероятно дорогие шоколадные конфеты и Ася, стыдливо прикрывавшая свою большую грудь его рубашкой в сером утреннем свете, — таким запомнился Сёме его питерский отпуск. Он пообещал ей приехать снова и какое-то время после возвращения даже подумывал, а не перебраться ли и вправду в Питер. Но в телефоне уже снова появились беременные знакомые, а мама затеяла большой ремонт в родительской квартире: Сёмочкину комнату нужно было срочно приводить в божеский вид. Постепенно его эсэмэски Асе становились все короче, а по вечерам он быстро шептал ей в трубку, что разговаривать не может — «у него роды». Со временем Ася звонить перестала.

 

Сёма был в родзале, когда нашли тело. Оперативник, который заявился к нему прямо на работу, оказался одним из «его» папаш, а потому разговор получился очень коротким и больше формальным. К тому же одна из рожениц в зале кричала так громко и убедительно, что было совершенно ясно: задерживать доктора Розинова долго нельзя. На прощание Сёма, очень озабоченный здоровьем годовалой дочки оперативника, которая вдруг стала часто простужаться, пообещал свести их с хорошим педиатром.

 

Летом Сёма переехал в новый дом. Одна из его постоянных пациенток, владевшая агентством недвижимости, без проблем продала его «сталинку» и так же легко нашла для него трехкомнатную в новостройке, совсем недалеко от роддома. Переезд был тоже не сложным: мама две недели ежедневно трудилась в Сёмином жилище и в итоге все его имущество оказалось упаковано в ровненькие и крепкие коробки из-под бананов, которые нашлись на заднем дворе супермаркета.

— Банановый переезд! — смеялись Сёмины носильщики, которые все до одного были врачами.

В ответ Сёма, как всегда, только сдержанно улыбался.