Высоцкий в Новокузнецке

Высоцкий в Новокузнецке

ОДНА ГОРОДСКАЯ ИСТОРИЯ давно не дает мне покоя: приезд Высоцкого и связанные с этим легенды и мифы.

Ещё недавно в моём представлении дело было так.

Встречали его так радостно, что Владимир Семёнович, не успев начать выступление, упал на сцене Театра металлургов. Оскорблённое этим партийное, сидевшее, конечно же, в первом ряду, начальство уже успело громко произнести слово «милиция», но раньше неё рядом с певцом появились работники «скорой помощи». Тихонько сказали о «сердечной недостаточности» и увезли певца в гостиницу.

Проснувшись утром, Высоцкий тут же позвонил в «скорую», поблагодарил спасителей-медиков и первым делом спросил: найдётся ли у выручивших его добрых людей приличный магнитофон?.. Если нетпусть найдут и приезжают с ним в гостиницу. Магнитофон, само собой, нашёлся, они приехали. Незапланированное выступление Владимира в гостиничном номере длилось до глубокой ночи. Но уже утром из городских окон вырвались первые бунтарские песни московского гостя. В особенном, «новокузнецком» исполнении.

Думаете, откуда они появились потом сперва в Кузбассе, а затем и в соседних сибирских городах?

По душе друг дружке пришлись. Хрипатый певец и пролетарский город. Сошлись характерами! Не исключено, что это было торжество той самой «скрытой работы», которая происходит в душе у каждого, а вырывается наружу лишь у немногих.

Примолкла даже извечная наша соседка-соперница. Шахтёрская Прокопа (ударение на последнем слоге). Как будто ещё ниже ушла под землю. О чём теперь спор?! Если у громадной их «жёлтой бочки» с пивом, которое, ну, как в живоносном источнике, никогда в ней не иссякает, и даже в известном чуть не на всю Сибирь «Славянском базаре», с его котлетами из медвежатины, подвыпивший народ земли Кузнецкой, раскатывая грозное «эр», прихрипывал: «Пар-ррвали парус!..»

Ну, чем вам не синопсис полноценного фильма?! Почти сказочного. О народной любви и воле. Недаром же в городе, который сам себя справедливо назвал «Кузница Победы», уже столько лет идёт фестиваль «Высоцкий в Новокузнецке»! На который почитатели таланта Владимира Семёновича съезжаются не только со всей России, но даже из зарубежья. Теперь-то оно, кроме прочего, под боком!

 

ТАК ВОТ. Ещё несколько лет назад вездесущий писатель-рабкор, ушедший, к сожалению, в мир иной, Николай Ничик прислал мне газетную вырезку со стихом одного из самых маститых российских бардов, гревших души романтиков ещё в начале шестидесятых годов прошлого века, так называемых «шестидесятников». Теперь, однако, в посвящённом нашему городу стихе господствовал сугубый критический реализм. Несло гнилостным запахом болота, на месте которого был построен Кузнецкий комбинат и вырос хрестоматийный «город-сад».

Звучал в стихе и укор Владимиру Маяковскому. Мол, до строительства не доехалописал со слов встреченного в Новосибирске рабочего, «товарища Хренова». Сам этот рабочий попал потом в места не столь отдалённые, и начальник лагеря чуть не каждый день развлекался тем, что, подвыпив, приказывал привести его к себе в кабинет и заставлял читать стихи о «городе-саде». А в конце декламации всякий раз давал чтецу в ухо… Ну и где он, твой «город-сад»?.. То-то, мол!

Очень жаль мне стало безответного «товарища Хренова»!.. Маяковский-то за свою не такую долгую жизнь унижений всякого рода натерпелся достаточно. Но чтобы чуть не каждый деньв ухо?!.

Позвонил я, в конце концов, в ИМЛИ (Институт мировой литературы и искусства).

Пётр Васильевич Палиевский (светлая ему память) с охотой дал мне телефон «главного спеца» по Маяковскому, доктора филологии Александра Мироновича Ушакова.

Слышал эту байку, сказал тот, но никогда к ней серьезно не относился. Попробую помочь теперь вашему «городу-саду». Перезвоните через пару недель…

 

Сам я тоже без дела не сидел и звонил новокузнецким друзьям, и рылся в собственных бумажных завалах. С чего этот сыр-бор вокруг Высоцкого в нашем городе начинался-то?

И вдруг, вдруг… В книге воспоминаний о первом секретаре обкома партии Афанасии Фёдоровиче Ештокине нашёл любопытнейшее свидетельство бывшего «профсоюзного бога» области Курочкина.

Однажды во время обыденного разговора у себя в кабинете Ештокин сказал ему: «Ты, мол, чаще меня бываешь на Запсибе. О чём там нынче мечтает молодежь?»«Мечтает о несбыточном», ответил Курочкин. «То-есть?»спросил Ештокин. И Курочкин вздохнул: «Мечтают, чтобы к ним приехал Высоцкий!»«А что ж тут несбыточного?» как бы даже сердито удивился Ештокин.

Чтобы хорошенько представить себе дальнейшее, надо было и вволюшку пожить в нашем посёлке со скучным названием «Заводской», и хоть немножечко знать Афанасия Фёдоровича Ештокина.

Меня-то сразу отбросило к середине шестидесятых. К памятному моменту, когда по крутой лестнице только что построенного в центре Новокузнецка молодёжного кафе «Юность» я стремительно поднимался на второй этаж, где меня заждался Гена Емельянов, редактор запсибовской многотиражки «Металлургстрой». И чуть не ткнулся головой в живот Ештокинув окружении областного да городского начальства неторопливо спускавшегося к выходу.

С иронией сказал мне: «Спасибо, мол, что не сбил с ног! Может, на минутку задержишься? Как раз хотел тебя видеть!»

Было-не было?!

Я что-то извинительное пробормотал, а он стал ступенькой ниже, чтобы вровень, и крепко пожал руку: «Молодец, хороший роман написал!». Обернулся к своему окружению: «Надеюсь, успели прочитать?». Ответом было скромное молчание, и он уже мне с нарочитой серьёзностью пообещал: «Теперь прочитают!»

Тут сопровождавший его синклит дружно закивал, а он переменил тон, заговорил вдруг с явной печалью: «Только вот, мол, что… Сам ты торопишься в это прекрасное кафе, где уютно и всё чистотой сверкает… А где твой главный герой-то пьёт? Галочкин… То за углом общежития, а то за штабелем кирпича на стройке. Люди у нас и без того тяжело живут. А ты как будто нарочно это подчёркиваешь. А кто их поддержит, об этом ты размышлял?».

Через несколько лет мне, нашкодившему, пришлось держать ответ у Ештокина в кабинете, в Кемерове. И опять я увидел в нём державника, искренне озабоченного состоянием народного духа.

Хорошо представляю, как он бился с жиреющей Москвой за Высоцкого и что при этом говорил. Не сомневаюсь, что был и справедливый вопрос: «В Париж, значит, как к себе домой, можно, а в трудовой Новокузнецк, на ударную стройкунекогда?!»

И Высоцкий прилетел в Новокузнецк. Но… Горком партии в ту пору возглавлял отторгнутый Запсибом «каэмковец». В прошлом участник самодеятельности, хороший чтец-декламатор, «коронкой» которого и был как раз «город-сад» Маяковского. Сперва он «достал» им, как бы теперь сказали, родной комбинат, а после, уже на высокой должности, хоть строчку из него, да непременно вставлял чуть не в каждую свою руководящую речь. Немудрено, что московский гость достался «каэмковцам», а не «мечтателям» с Запсиба.

Тут можно поразмышлять о некоей иронии судьбы. Владимир Семёнович тоже ведь до места назначения не доехал…

 

Но при чём тут бедолага «товарищ Хренов»?

Когда я снова позвонил в ИМЛИ, с Ушаковым мы беседовали так дружески и так долго, как два бывших старожила Кузни, истосковавшихся в Москве по своему любимому городу.

Никаких документальных подтверждений грустной истории с «товарищем Хреновым» учёный не нашёл. Скорее всего, сказал, это очередная страшилка либералов. Уж коли ты начальник лагерясоответствуй. Так же, как, ну просто «обязан» соответствовать своему положению «особист» на фронте…

Но вот он снова, мол, вспомнил одну историю, которую рассказывал ему отец-фронтовик…

Он командовал уже не раз отличившимся в боях батальоном, который однажды попал в ловушку. Окружение подготовлено с немецкой точностью, положение было явно безвыходным. Батальон это понимал, пал духом. Все понуро ожидали конца. И вдруг неожиданно вскочил самый пожилой в батальоне боец и крикнул так, что мороз по коже: «За Сталина-а!..»

И что бы вы думали? Батальон как очнулся. Не только вырвались из окружениязаставили немцев драпать так, как сами в сорок первом не драпали! Когда их и след простыл, Ушаков-старший, ещё в горячке, тряхнул за грудки старого бойца: «Ты с ума сошёл?! Дома в Сибири, сам говорил, шестеро детишеккакой тебе Сталин?!». И не успел он отойти от бойца, как подошёл к отцу «смершевец»: «Вы этого не говорили. Я этого не слышал. Но на вашем месте я бы представил бойца к награде…»«Можно на вас сослаться?» обрадовался комбат. Ответ был: «Я этого не говорил. Вы этого не слышали».

Но вот что! Будто сам над собой посмеиваясь, Александр Миронович продолжил:

«Поскольку, мол, задачку вы мне задали нелёгкую, поразмышлять о вашем, ой каком непростом городе пришлось вволюшку. И мне вдруг такое пришло в голову… Прямо сказать, антинаучное. А вдруг старый боец, крикнувший это, насчёт вождя, как раз и был из вашего Сталинска-Новокузнецка?.. И для него это было как бы естественно. Все вместе и всё единои шестеро детей с женой-страдалицей, не знающей, как их там накормить. И весь работающий на фронт город Сталинск. И вся Сибирь. Вся большая страна».

 

Как я был благодарен Александру Мироновичу за его далеко отступивший от научных канонов рассказ! Разве это тоже не знак? Не символ? Да, на гнилом болоте людскими страданиями и народным подвижничеством построен был в самые жёсткие сроки металлургический комбинат, стальным щитом прикрывший Страну Советов, общее наше Отечество, в годы небывало жестокой войны.

И ещё: патриоты Новокузнецка-Сталинска всегда помнят, что на болоте вырос и начал пробовать громовой свой голос уникальнейший русский басБорис Штоколов. Вызовем в памяти всеми любимый «его» романс «Гори, гори, моя звезда…». Разве это, кроме прочего, не о нашей Кузне? О незаходящей звезде её трудовой и воинской славы, неразрывно связанной с именем Сталина…

А если кому-то покажется, будто что-то не так в этих моих очень горьких порою размышленияхя этого, так и быть, не писал-не говорил. Вы этого не читали-не слышали.

А наградаодна на всех. Общая. Эта самая, постоянно горящая и над болотом, и над всем обширным городом-садом, над Кузницей Победы, штоколовская звезда.

Гарий Немченко,

писатель.

(г. Москва, 2020 год)