Журнальный мир

(Любовь Колесник, Музыка и мазут (стихотворения). –

М.; С-Пб, издательство «Пальмира», серия «Пальмира-поэзия»., 2020. – 128 с.)

Скажу сразу, что уровень книги Любови Колесник достаточно высок. В её лирике ощущается огромный потенциал. «Музыка и мазут» – на моей памяти одна из лучших книг «условно молодых» поэтов за последние годы. Вопросы вызывает разве что компоновка материала. Мне показалось, что книга автором не выстроена, а стихи просто накиданы как попало в общую корзину. Наверное, всё это было бы не так уж и важно, если бы в книге Любови не было прекрасных, глубоких, пронзительных стихов. Она не боится говорить о жизни и смерти, о Боге и выборе пути. И говорит об этом по-настоящему, ей хватает и души, и голоса, и таланта.

В шесть часов проснуться от озноба

и смотреть на электрод утра.

Господи, зачем ты сделал, чтобы

вместо сердца у меня дыра

чёрная, горелая, сквозная,

пустотою полная, была?

В мир оттуда смотрит неземная,

мраком багровеющая мгла…

Холодно. Бессильем сводит руки

и как будто отняты слова.

Поднимаюсь. Надеваю брюки.

Кофе ждёт глумная голова.

Господи! Зачем ты это сделал?

Кофе выпит, но меня знобит,

Залит серым и немного белым

из окна индустриальный вид,

Где-то там за серым скрыты звёзды,

и оттуда: «Не сходи с ума.

Я тебя из праха взял и создал,

всё испортить ты смогла сама».

Важно, что речь поэта часто идёт от первого лица, это своего рода духовный дневник. Новая книга называется «Музыка и мазут». Красиво и музыкально, классически сопрягая далёкие по смыслу, но близкие по звучанию слова. Тверь, Торжок, Ржев, Старица – топонимика Тверской области широко представлена в стихах Колесник. И сама она словно вписана в анналы этого края. Зарисовки часто завершаются у поэта кодой такого эмоционального накала, что кажется, будто всё стихотворение писалось именно для такой резкой развязки, «вопроса ребром». Например: «Что ты смотришь, век с запавшим веком, / что ты вечно смотришь на меня?». Причём это именно вопрос (то же самое в «Старике с корзиной»: «Как не бояться невыносимое нести?»). Любовь Колесник может сильно не переживать по поводу премий на конкурсах поэзии. Она уже вошла в антологию русской поэзии вот этим стихотворением:

Я буду снова. Как-нибудь потом.

Я буду. Завтра или послезавтра,

родившись снегом, деревом, котом,

весенним ветром, заревом, базальтом –

я буду, но ни слова не скажу,

не напишу, и буквы все забуду.

Я семечко, летящее в межу,

смиренно покорившееся чуду.

Я то, что не записано в тетрадь,

не издано, не проклято, не стёрто.

(Не существует – незачем стирать).

Я тонкая трепещущая хорда,

протянутая с неба до земли –

я и была такой, но кто б заметил…

Смотрите, в расцветающей дали

я снова есть.

Я облако.

Я ветер.

У стихов Любови появились поклонники среди бомонда. Газеты пишут, что она – любимый автор рокера Константина Кинчева. Лирика Колесник разнообразна и многопланова, однако, лучшие стихи в книге «Музыка и мазут» – на мой взгляд, не о любви, а о смерти. Поэт как-то по-особенному, тонко, остро чувствует эту тему.

багетом взятая каверна

люд протекающий гудит

Шаляпин в роли Олоферна

глазами страшными глядит

багряна киноварью чаша

в которой морок или мед

но жизнь его не настояща

и он взаправду не умрёт

а ты умрёшь а ты взаправду

и привыкаешь потому

по галерее как по аду

брести не зная почему

смотри как страшно одесную

смертельнейшей из вечных див

уже идёт из Ветилуи

твоя красавица Юдифь

Здесь, в сущности, Любовь Колесник использует тему из пастернаковского «Гамлета». Но это тот случай, когда перепеть классика не зазорно. Тема – вечная, можно даже не читать Бориса Леонидовича. Герои пьес и стихотворений существуют в идеальном мире. Гамлет на сцене умирает, а актёр, играющий Гамлета – нет. Однако Гамлет как герой пьесы не умирает, его будут играть и через сто лет. А вот человек, актёр – знает, что точно умрёт. «Пусть даже как поэт я не умру, зато как человек я умираю», – писал об этом Георгий Иванов. А вот ещё одно стихотворение о смерти, сразившее меня великолепным сарказмом.

Юра, мы все поехали, зря ты на нас махнул

не двоепёрстно, рабоче-крестьянски, горстью.

Тебе хорошо, ты умер, а мы тут коптим страну

одну шестую – шестёрки, шестерни, гвозди.

На нас забивают, чтоб нас забивать в гробы –

ты видел, горы лысеют, леса редеют.

Юра, мы рассчитаны на если бы да кабы,

на работу за хлеб и радение за идею.

Ум, честь и совесть горят в голубом газу,

вот она, гибель, весомая, налитая –

ясно, как то, что врёт на голубом глазу

девка из телика, стонущая: «Улетаю!»

Юра, ты правда видел – нет же там никого?

Юра, ты должен знать, тебя тоже, по сути, нету!

Но почему так погано, страшно так – отчего?

Юр, у тебя там блат. Попроси тормознуть планету.

Хороша и «Змеиная голова». Словно бы страшный сон героине приснился… Мы видим, что Любовь Колесник – поэт самого широкого профиля. Так что, пожалуйста, не обзывайте её «урбанистом»! Колесник – это кудесник слова.

Вот сумеречный сад, в котором выть да пить.

Клубника зелена и начинает гнить –

не отцвела ещё, не вызреет уже,

ботва, как мёртвый чёрт, валяется в меже.

Волхвы и мудрецы городят огород,

и ягодной гнильцы зевками просит рот.

Князь по полю идёт по конским черепам,

сообразив на трёх подземных черепах.

Клюка лежит в руке змеиной головой,

и гадина глядит на долгий водопой.

Исхожена в реке туманная вода,

и чередой враги вплывают в никогда.

Одетая в забудь садовница с серпом

распарывает грудь и тянет красный ком.

Течёт клубничный сок, бурея на руках.

И я ложусь молчать

по горлышко в стихах.

Особенно ценным в новой книге поэта мне представляется социальный нерв. «Моя задача, как я её вижу, – говорит Любовь Колесник, – через земные приметы выразить какие-то высокие вещи». Инструментарий и богатство языка позволяют Любови Колесник писать обо всём на свете. «Несчитанные, без причины, / Без окончаний и начал, / Мы всё ещё звучаньем мчимы, / Подвластны гаечным ключам». Звучная аллитерация на «ч» впечатляет! В стихах, вошедших в новую книгу, много переплавленного в строки страдания и сострадания, и в этом плане Колесник продолжает «некрасовско-блоковско-евтушенковское» направление отечественной поэзии. Среди эстетически близких ей поэтов, пожалуй, рискну назвать Марию Ватутину.

Любовь Колесник убедительна в своей бескомпромиссности. Мне нравится, как выставлен у неё кинорежиссёр и политолог Никита Михалков. Несмотря на постоянные апелляции Михалкова к вере, я убеждён, что несёт его именно «сатана», в широком смысле слова. Человек одержим бесом, а вещает другим про Бога. И это настораживает.

Продолжайте движение прямо

через двести и через пятьсот.

Маму моет сияющий Рама –

чисто вымоет, но не спасёт.

Маргариновый мой, говоримый!

Я других земляничных полей,

где летят над людьми херувимы

гореглазых монголов смуглей.

Где слова не сдаются без боя

и, покуда никто не умрёт,

глядя в белое и голубое,

продолжайте движенье вперёд –

вслед за мной, кто горяч и подкован

и взрывает поля и леса,

где несёт сатана Михалкова

в багровеющие небеса.

Это стихотворение напомнило мне блоковское «О, я хочу безумно жить!». В нём звучит героическое устремление вперёд, навстречу жизни. Как говорится, делай, что должен, и будь что будет. У Любови Колесник есть всё, чтобы стать голосом эпохи. Книга «Музыка и мазут» только подтвердила: за творчеством этого автора нужно следить. В книге высока плотность текстов журнального уровня. Стихи цепляют и не оставляют равнодушным. «Вы все во мне живёте, ненаходимые ключи», – говорит поэт. «Ненаходимые ключи» – это и есть, в сущности, поэзия».

Детство покидает тебя, когда

умирает первый твой хомячок.

По лицу протекает огонь-вода,

изучаешь пальцем пустой бочок:

вроде всё, как надо – и шерсть, и плоть;

осязаемо, и он как будто спит,

ставший легче на чуточку… и Господь

его гладит невидимо и молчит,

и тебе показывает: смотри,

Я так сделал, это зовётся жизнь…

Ты киваешь молча. В глазах горит.

Детства больше нет.

А теперь держись.