Ядранские сонеты

Ядранские сонеты

Перевод с сербского и вступительное слово Олега Комкова

Йован Дучич – исключительное явление в сербской литературе и культуре. Он родился 15 февраля 1874 года в Требинье. Служил учителем в Сараево и Биелине, откуда из-за конфликтов с австрийскими властями был уволен и переведен в Мостар. Там вместе с Алексой Шантичем и Светозаром Чоровичем он создает литературный журнал «Зора» («Заря»). В 1899 году он отправляется учиться в Женеву с помощью своих друзей, а затем получает стипендию от правительства Сербии. В 1901 году в Мостаре выходит первый сборник Дучича под простым названием «Стихи». В 1907 году он поступает на работу в министерство иностранных дел Сербии, а на следующий год выходит его вторая поэтическая книга, также озаглавленная «Стихи». Эти две книги сделали Дучича (наряду с Миланом Ракичем) одним из самых влиятельных сербских поэтов начала ХХ века.

Дипломатическая карьера Дучича развивается уверенно и размеренно: Константинополь, София, Рим, Афины, Мадрид. После Первой мировой войны Дучич был представителем Сербии в Лиге наций и служил послом в Каире, Будапеште, Бухаресте, Лиссабоне и Мадриде. «Лирическая жизнь» идет своим чередом, ее течение глубоко скрыто под покровами внешней «событийности». С 1900 по 1925 год в Белграде, Софии, Женеве и разных городах Средиземноморья написаны стихи, составившие впоследствии главные поэтические книги прижизненного собрания сочинений: «Песни солнца», «Песни любви и смерти», «Царские сонеты». В 1905 году в Женеве и в 1915 в Афинах созданы две части книги стихотворений в прозе «Голубые легенды».

В августе 1941 года, после германской оккупации Югославии, Дучич уезжает в Америку и оставляет дипломатическую службу, поселившись со своим двоюродным братом Михаилом Дучичем в Гэри, штат Индиана, где возглавляет организацию «Сербская национальная оборона», пишет историческую прозу и политическую публицистику, редактирует прежние стихи и создает новые (в т.ч. патриотические), ведет ожесточенную полемику с югославским правительством из-за постоянного сокрытия геноцида сербов усташами в Хорватии, Боснии и Герцеговине.

Дучич умер 7 апреля 1943 года и был похоронен в тот день, когда вышла его последняя книга стихов «Лирика», 9 апреля 1943 года в Гэри. Позже его останки были перенесены в монастырь св. Саввы в Либертивилле, штат Иллинойс, а осенью 2000 года, в соотвествии с завещанием поэта, перезахоронены в его родном Требинье.

Тончайший и проникновеннейший лирик, никогда не выставлявший напоказ своих чувств и более всего страшившийся, по его собственному признанию, пошлости мысли и пошлости выражения, Дучич создал неповторимый художественный мир, претворив влияния французского Парнаса, импрессионизма и символизма и открыв совершенно новую лирическую территорию, ранее неизвестную в сербской поэзии.

«Ядранские сонеты», первый полный перевод которых предлагается читателю, являют собой яркий образец медитативной, большею частью пейзажной лирики раннего Дучича. Ядран – сербское название Адриатического моря. С его берегов доносится до нас песнь поэта, в которой видимый и переживаемый мир предстает сплетением неизбывных тем человеческой культуры: любви и смерти, сомнения и веры, страдания и красоты.

 

У воды
(Из Бониново)

Лунная дорожка море посребрила,
На уснувшей глади блещет, бесконечна.
Тишь. Волна на камни набрела уныло
И с печальным плеском канула навечно.

Ночь тоскливо пахнет кипарисной смолью.
Пепельное небо. Берега и воды
Этой ночью дышат некой странной болью,
Тихой грустью веют облачные своды…

У меня же рвутся сто сердец из груди,
И бурлит, проснувшись, естество больное,
О звезде ль тоскуя иль о женском чуде.

Всё кипит в утробе пенною волною –
Будто в миг рожденья! – безымянной ночью
У воды, где звёзды тайну зрят воочью.

 

Близ моря
(Из Боки)

В каменном безмолвьи, сумрачно и странно
Высится над старым торжищем близ моря
Лев венецианский. Внемлет шум Ядрана,
Где века проходят, волнам тихо вторя.

Ветхий и усталый, с поседевшей гривой,
Он тяжёлым телом в землю врос глубоко;
И, захвачен далью бледной и тоскливой,
Стынет взор недвижный мраморного ока.

Прибегут, резвяся, дети к исполину:
Дразнят, понукают, оседлавши спину,
И палят со смехом из бузинных ружей.

Но спокойно ждёт он, полон мрачной веры,
Как у горизонта старые галеры
Проплывут, объяты вековою стужей.

 

Далмация
(Из Сплита)

С древней колокольни над холмами Сплита
Мерный звон струится. Дремлет гладь морская.
Кровь зари вечерней на воде разлита,
Стынет и дымится, в сумерках сверкая.

Альбатрос-отшельник кружит над волнами,
Заплутал, родные позабыв просторы.
А в кровавом небе полыхает пламя,
И вдали курятся голубые горы.

Гордо, величаво, вестником крылатым
Альбатрос кружился… В шёлковой порфире,
С высоты блистая пурпуром и златом, –

Словно дух суровый Диоклетиана*
Посреди любимой далматинской шири
В Царский День**, под вечер, к солнцу взмыл нежданно.

*В Сплите находятся развалины дворца римского императора Диоклетиана (284-305). Дворец, построенный в родных местах Диоклетиана, стал излюбленной резиденцией императора. После отречения от трона в 305 году Диоклетиан провёл там остаток своей жизни.
**Царский День – в восточнохристианской традиции день, когда Церковь празднует тезоименитство одного из членов царской семьи.

 

Село
(Из Трстено)

Круторогий месяц виснет меж развилин
Старого каштана; ночь прозрачна стала.
Как больная совесть, смолкшая устало,
Море спит, мерцая сотнями светилен.

Стынут кипарисы; месяц, обессилен,
Льёт сребристый холод; синью заблистала
Изморозь на травах, словно покрывало.
Слышен крик. То кличет на поляне филин.

И село рыбачье с каменистой грани
Соскользнуло в заводь – и за мглою млечной
Еле различимо, как в воспоминаньи.

Всё бесследно тонет в тишине предвечной.
Ни души, ни звука; только где-то глухо
Бьют часы, которых не услышит ухо.

 

Лето
(Из Жупы Дубровницкой)

Венчану лозою и цветками маков,
В тот далёкий жаркий день её я встретил.
Пела перепёлка средь горячих злаков,
Мглистый зной над морем был прозрачно-светел.

И дышало лето над водой и сушей
Запахом пожара. Стёжки-вереницы
Заросли осокой. Что хохол петуший,
Рдела самосейка в шумной косовице.

Ты со мною рядом шла, моя подруга,
Страстная, как лето, вдоль воды и луга,
И сияли волны, залитые жаром.

Ах! Погасла юность, как заря над яром!
Но не меркнет образ, вечно одинаков:
Огненные косы и венок из маков.

 

Слушание
(Из Дубровника)

Опустился вечер над морской равниной,
Млечный Путь далече высветлился снова –
В этот час, как птица из гнезда родного,
Устланного мхами и пахучей тиной,

Ввысь душа взмывает. Древнею стремниной,
Словно море, полной тягостного зова,
Бьются в ней желанья страстно и сурово…
И шумят над нею звёзды ночью длинной.

Вот, подобно чайке в шёлковом наряде,
Опустилась тихо и на чёрной глади,
Как дитя, уснула, выплакавши горе.

А когда поутру осребрятся дали,
Гласом безутешной и больной печали
В ней шуметь немолчно будет песня моря.

 

Дубровницкий реквием

Тягостно и скорбно, вторя гласам хора,
Бронзовые горла исторгали пенье.
А она лежала посреди собора,
Как принцесса Грёза в тихий час успенья.

Так светла, печальна, в белом покрывале;
В гуще роз и мирта утонули плечи.
А вокруг дворяне горестно внимали
Долгой панихиде и держали свечи.

Древние каноны свято соблюдая,
Скорбный чин свершала братия седая,
И померкший полдень в окнах таял зыбко.

Зазвонили отпуст, и под звуки хора
На лице недвижном тихая улыбка,
Словно сон, блеснула в сумраке собора.

 

Ночные стихи
(Близ монастыря Св. Якова в Дубровнике)

Всё в ночи люблю я: тусклый омрак лета,
Тяжкое безмолвье и раскаты грома;
Мне до боли внятна чёрных рек истома,
Что протяжной песней льётся до рассвета.

Камни, листья, волны, скрывшиеся где-то,
В этой смутной песне шепчут мне знакомо;
И душа, незримым таинством влекома,
В ней шумит, как море, сумраком одета.

Я – частица ночи. В час, как над водою
Утренние ветры лёгкой чередою
Медленно погасят белый звёздный пламень, –

Ночь вздохнёт прощально в забытьи усталом
И, овеяв мглою и цветок, и камень,
Мне лицо укроет слёзным покрывалом.

 

Утренний сонет
(Близ церкви Пресвятой Богородицы Милосердной)

Голубеют лавры, пахнут мглой жасмины,
Серебрятся скалы, сонной неги полны;
Смутный говор слышен из морской стремнины:
То, проснувшись, бродят утренние волны.

И повсюду чую, тронут тихим шумом,
Я живую душу в бледном запустеньи.
Море пахнет рыбой; за холмом угрюмым
Стекленеет небо, умирают тени…

Помню, как ребёнком, предвкушая зорю,
Этой же тропою я спускался к морю,
И вздымался шумный вал нетерпеливо.

Слышу и поныне в шёпоте прилива
Тот же стих, которым ширь меня встречала, –
Зов строфы заветной, коей нет начала.

 

Звёзды
(С острова Лопуд)

Тихо блещут звёзды средь ветвистой кроны,
И шумит над нами в смолкнувшей дубраве
Только песня моря, омывая склоны,
Как роса, что пала в серебристой яви.

Я вплетал ей в косы, полон жажды страстной,
Вымокшие розы. Стёжки пахли мхами,
И лицо любимой млело ночью ясной,
Взор пылал, как звёзды, губы жгли стихами.

Всюду шум, сиянье; дождевым потоком
Белый свет струится, рощу заливая;
Мирно спят оливы в сумраке далёком…

И качает море звёзды, напевая,
И, плеснув на сонный брег, лишённый тени,
Их катает нежно по песку и пене…

 

Любовь
(Из Стона на Пельешце)

В опустевшей церкви не слыхать распева,
Только стынь и сумрак долгие недели;
И тихонько плачет в брошенном приделе
Бледная от горя Пресвятая Дева.

И за каплей капля по стене струится;
Лунный свет мерцает сквозь цветные стёкла,
Серебром холодным расстилаясь блёкло
Под ноги Пречистой, словно плащаница.

Здесь крадутся тени вереницей грозной;
Отовсюду веет дух молитвы слёзной.
Мир безмолвен, хладен. Бдит одна лишь Дева.

Так же безутешна и любовь. Без гнева,
Без обид, без цели бдит в душе поныне:
А в руке воздетой – чудо благостыни.

 

Лунный свет
(На Лападе)

Лунный свет роняет брезжущие пятна
На широкий мрамор вековых ступеней,
Сад и кипарисы. Шепчет ночь невнятно:
То прилив стихает под покровом теней.

А моей любимой грустно в те минуты:
Лишь в ночи заплачут молодые розы –
И она заплачет; но уста сомкнуты,
И никто не знает, что скрывают слёзы.

Наполняя болью сумрачную воду,
Песня сфер струится вдаль по небосводу,
И прилив, умолкнув, канул в царстве теней.

А когда услышу снова голос милый,
Веет в нём, как тайна, средь ночных видений
Запах кипарисов мглистый и унылый.

 

Вечернее
(Из Цавтата)

Остров, что покрыли пышные оливы,
В море чёрной чайкой дремлет одиноко.
На безмолвный берег сумерки до срока
Пали, как забвенье, призрачны и сивы.

Словно поцелуи, тихих волн приливы
Льнут к солёным скалам, что чернее рока.
Купол колокольни виден издалёка,
А вокруг маслины, тополи да ивы.

Мне опять не спится. Вновь подумать больно
О тебе; и слышу, как скорбит невольно
Колокол вечерний, исторгая стоны.

Я молчу, затерян в опустевшем мире,
А на волнах тени делаются шире…
И плывут печально звоны, звоны, звоны…

 

Примечание:

Олег Комков (р. 23.09.1977) – культуролог, герменевт, переводчик. Доцент кафедры сравнительного изучения национальных литератур и культур факультета ин. языков и регионоведения МГУ им. М.В. Ломоносова. Публикации в различных журналах и газетах. В 2016 г. в чикагском издательстве “Art 40” вышла книга стихов Олега Комкова «Тихое вече», в 2018 г. там же – сборник стихов и поэтических переводов «В родной близи, в родной дали». Публикации в 1-2014 (подборка стихотворений), 3-2014 (переводы с сербского) номерах журнала «Плавучий мост».