Журнальный мир

Тангуй и Матёра

Село Тангуй и ты, Матера, —

Одна опальная судьба,

На сердце, горечью которой,

Старушки пламенем изба.

Прощанье, плач, куда же деться,

Когда на всех одна беда,

Когда на старость и на детство

Большая хлынула вода…

О, сколь вокруг подобных судеб

В глотках прожорливой волны!

Потомок вряд ли нас осудит,

Со дна не приподнять вины.

Ушли лета, уйдет немало

В огнях сияющей стезей,

Но будет лампочка накала

Казаться жаркою слезой.

И все ж, по прошлому тоскуя,

Ты новизною восхищен,

Так сбереги ж боры Тангуя

И все, чем так заманчив он.

Осенние этюды

Осень лисьей накидкой укрылась

Под напев улетающих птиц,

Разметала багровые крылья

Над озёрами синих глазниц.

Не зовите её, птичьи стаи, —

Не осилить им дальний полёт,

Прозвенел, как струна, и растаял,

Чуть окрепший в ночи перволёд.

Незабудкой, грустинкой осядет

Сизый дым от речного костра.

У черёмух уснувшего сада

Очарованная детвора.

Изукрашены ягодой лица

И в ладошках природы дары,

Опадают отметками листья

На страницы осенней поры.

Вдалеке — всеманящие веси,

За плечами — порхают лета,

Но как в песне поётся известной:

— Никуда не хочу улетать.

Восторг

Приоткрою вам тайну?

Да вряд ли!

Тут и мне самому не понять:

Отчего все окрестные дятлы,

Барабаня встречают меня.

Вблизи — маршевые перестуки,

А вдали — ксилофона дробь,

Словно детства полётные звуки,

Или звёзд высыпающих дрожь.

Забреду в глухомань по тропинке,

Неба ясного не видать,

Но и там в разноцветных косынках

Повстречаются дятлы опять.

Мне изюбр протрубит близ дорожки,

В верхотуре коряжины, вдруг,

На губной заиграет гармошке

Полосатый зверёк бурундук.

Новью строчек осыпят сороки,

А ворон развесёлая грай

Всполошит струны сосен высоких,

Исторгая восторг через край.

Пусть летят эти звуки далече,

До Саянских заснеженных гор

И сердечные раны залечит

Многозвучья таёжный мажор.

Муза с косой

Как часто я слышу вопросы:

— А кто твоя муза, скажи?

Явилась мне осенью прошлой,

Следы, как занозы, свежи…

Бывают же рожи — не лица

И не по себе стало мне,

Лишь стоило ей появиться

Ягой в приоткрытом окне.

То смерти костлявой — подруга,

То лужи лягушей — отстой.

Гляжу: предо мною старуха,

Вся в черном и с острой косой.

Прошамкала: «Я за тобою,

Настала, как видно, пора –

Люблю твои вирши, не скрою,

Хотя для стихов я стара».

«Остынь, — отвечаю ей, — в морге

Тебя уж заждались саму,

Но только по правилам торга,

Я косу твою изыму –

Сорняк мне косить ею нужно,

Тебе же она ни к чему!»

Вот так и расстался я с музой,

Понятно без слов, почему…

Земной поклон

Прокачусь за белыми грибами,

Ты меня к зорянке разбуди,

В полусонном шепоте губами,

Пожелай счастливого пути.

Сквозь тайгу студёною туманом

Тёплое дыханье пронесу.

Не ревнуй меня к тому, что манит,

Зазывая в дикую красу.

Там, где к небу улетают ели,

Взмахами приметными едва,

Дымкой пряной пахнет можжевельник,

Сладким паром прелая листва.

Сквозь неё коснётся бела света

Долгожданный боровой грибок.

Полюбуешься безмолвным чудом этим,

Взять с собою, скажешь, я не смог.

Он похож на русскую матрёшку,

Но своей неписанной красой,

Умывая толстенькую ножку

Благодатной утренней росой.

Чуть поодаль, при солидных шляпах –

Вся его чуть старшая родня

Непременно в вёдро или слякоть,

Знаю: ждут приветливо меня…

Вёрсты намотаю на педали,

По таёжным тропам покружа,

И тому, что годы не устали,

Поклонюсь судьбе и виражам.

Зарбинка

Там, где речка таёжная Зарбинка

Заплуталась в таёжном краю

Окунусь в предрассветное зарево,

О деревне знакомой спою.

Деревенька украшена ставнями,

Расцвела захолустью укор,

Средь узоров созвучье оставила

Баяниста ладов перебор

Позовёт его тропка недальняя

К сенокосу и тучным стадам,

Деревушка замрёт в ожидании,

Баяниста нигде ни следа.

Он придёт, когда ясные зорьки

Прикоснутся берёзок ветвей

И баяна мелодии звонкие

Распорхаются звёздам в ответ.

Пролетят над волной белой чайкой,

Где залив у клубничных полей…

Эй, играй мой баян, выручай — ка,

Чтобы стало вокруг веселей!

Прозвенят спелым колосом дали

В колокольчиках вольных коней –

Сколь родными места ему стали,

А с годами всё ближе и мне.

Варакушки

Вл. Скифу

Легки, как сон, шаги мои,

Залив, берёз верхушки;

Поют с утра там соловьи,

Красавцы варакушки.

Хотя мелодии стары

В мерцанье солнца лучика,

Но соловьиной той поры

Другой не знаю лучше я.

Вот также ссыльный декабрист

Таился зорькой ранней —

Лекарством были ритмы птиц,

Его сердечным ранам.

Но птичьи тремоло чисты,

Сокрыты тайной струны,

Как будто божии персты

Тех тонких струн коснулись.

Тихонько в роще затаюсь

У ног знакомых кущей,

Настоя хвойного напьюсь

И трелей варакушьих.

Я сибиряк давным-давно,

Они — южанки-птицы;

Мне в радость слышать их дано

И в радости проститься.

В деревеньке моей

Поутру петухов перекличка,

Голосистая, просто невмочь,

От оконных узорных наличек

За пригорок попятится ночь.

Я проснусь от подобного звона

Моего во дворе петуха

И тем песням от самых просонок

Аж до ночи уже не стихать.

Им на смену, тайгу оглашая,

Лишь присядет на сосны луна,

Перекличка собачьего лая

Растревожит деревню сполна.

Толи волк со своею волчицей,

Человек из тайги или зверь,

В любопытстве, добре или лихе,

Тут поди догадайся, проверь.

Не горюй, деревенька седая

Половиной заброшенных хат,

Разделю эту горечь до дна я

В своем сердце и ритме стиха.

А уйду — будет сниться мне,

Как волнует пшеница и рожь,

Только окон пустыми глазницами

Не волнуй ты меня, не тревожь.

Ночь на Кругобайкалке

В. Распутину

Ты ночью стоял у тоннеля,

Спокоен его был оскал:

Ни звука, в горах потемнело,

Средь гор заискрился Байкал.

В его изумрудное лоно

Осыпались звезды с небес:

Рубиново-сине-зеленые,

Миллионы далеких невест.

На страже — отвесные скалы

Застыли по пояс в волне,

Счастливые звезды сверкали

В пульсирующей глубине.

Ты вспомнил: у входа тоннеля

Стоял часовой на посту

И поступь его каменея

Послышалась, вдруг, за версту.

А далее — крик паровоза,

Проехавший мимо состав,

Из окон вагона вопросы:

— О, кто ж это чудо создал?

Составы прошли над Байкалом

На Запад и на Восток,

Средь гор над искристым бокалом

Застыл паровоза свисток.

На крыльях, в струях сновидений,

Ты птицей парил в высоте

Мерцая в байкальских пределах

Строкою на чистом листе.

В усадьбе Пирогов

Зеркальный пруд, истлевший човен,

А стая белых лебедей

В пруд опустилась на ночевку,

В округе стало все светлей.

Часовенка в усадьбе «Вишня»,

Парной над рощей летний дождь –

Такой из детства мне приснишься,

По сердцу струйками пройдешь.

Я вновь увижу гроб хрустальный,

В нем Пирогов как будто ждет

Своих потомков благодарных:

Всех, кто приедет, кто придет.

Там он, профессор хирургии,

Вздремнул пред боем, как солдат;

Вокруг сражения лихие,

Преполнен стонами санбат.

И он в палатке, чуть спросонок,

Лучу подобен его взгляд,

Но радость воинов спасенных

Превыше всяческих наград.

Хирурга тяжкая судьбина —

Он счастлив был судьбе такой

И здесь в прекрасной Украине

Обрел желанный свой покой.

Церковный звон и голос Вышний,

Во здравье разума людей;

В пруду, вблизи усадьбы «Вишня», —

Сиянье белых лебедей.

Я верю Украине

На яблоньках — утренний иней,

В Сибири моей опять,

Как где-то в самой Украине

Арбузы вот-вот засвистят.

И Гоголя лик в тумане

Святою усмешкой в глазах

В родные места поманит,

А нам ведь туда нельзя.

Страна — грозовая туча,

Истерзана и больна,

Без весел в Днепре могучем

Качается човен в волнах.

Но грезится нам все чаще:

Настанет рассвета пора

И явятся вдаль глядящие

Богдан и Шевченко Тарас.

На солнце смешинками иней

Сверкнет и растает опять

И то, что сейчас в Украине

Арбузы мои освистят.

Катюша из города Орша

Вновь стою я у Днепровской кручи,

Вздрогнули тревожно берега:

Вспомнилось, как первые «Катюши»

Укрощали лютого врага.

Рельсы искорёжены, вагоны,

Вой снарядов, взрывы и пожар,

Враг матерый с криками и стоном

В ужасе со станции бежал.

Оставались на земле сожжённой

Те, кто о земле той возмечтали,

Их невесты, матери и жены

На разбой кровавый провожали.

Станция в огне и переправа

Пламенем на Оршице-реке,

Громовые залпы те по праву

Отзывались эхом вдалеке.

Это было в Орше, лишь начало.

Нет, не зря истерзанной стране

Маршами победно зазвучали

Песня с канонадой наравне.

Песню эту, город мой, послушай:

Юность моя в Орше и родня,

У дороги там стоит «Катюша»,

Память опаленных лет храня.

И пусть же не раз та «Катюша»

Напомнит на вечном посту,

Как лютого зверя утюжа,

К его провожала гнезду.

Вновь стою я у днепровской кручи,

Вздрогнули тревожно берега:

Вспомнилось, как первые «Катюши»

Укрощали лютого врага.

Перед боем

Мерцает во тьме керосинка,

Как перед грозой тишина.

А в сумраке трепетно синем

В землянке бойцу не до сна.

Скользит по листу из тетради

Чернильный в руке карандаш

И пишет боец своей ладе

В затишья часы… А когда ж?

— Я верю, моя дорогая,

— Мы встретимся скоро с тобой,

— Лампадка из гильзы моя догорает,

— А утром — решающий бой.

В изрытой снарядами роще

Навзрыд простонала сова,

Однако, бойцу стало проще

Слагать для любимой слова.

Его не смутило предвестье

И яростный бой впереди,

Но сердце далекой сибирской невесты

Тревожно забьется в груди.

Прочтет письмецо на рассвете,

Других не дождется она…

Цветами, огнями Победы

Взойдет на планету Весна!